Феофан Затворник, свт Письма о духовной жизни. Письмо 22. О чтении Священного Писания. Как питаться словом Божиим и питать им в себе духовную жизнь. Существо жизни духовной состоит в преложении душевно-телесности в духовность. К истинному совершенству в духе ведет одна вера хр

Письмо двадцать второе и последнее

О чтении Священного Писания. Как питаться словом Божиим и питать им в себе духовную жизнь. Существо жизни духовной состоит в преложении душевно-телесности в духовность. К истинному совершенству в духе ведет одна вера христианская; все остальные религии — безблагодатны

В девятом письме содержатся добрые мысли о чтении Священного Писания; но есть и такие положения, которые нельзя не оговорить.

«Изучение Писания, — пишет Сперанский,— тем способом, каким вы его производите, то есть развитие смыслов его не усилием разума, но одним молитвенным размышлением, есть, по моему мнению, после чистого созерцания, упражнение самое святое и самое полезное».

Определеннее это так надо сказать: чтобы питаться словом Божиим и питать им в себе духовную жизнь, надобно усвоять его вседушно. Для сего, приступая к чтению, поставь себя в присутствие Божие и испроси у Господа просвещения разума; затем, молитвенно открыв сердце свое к принятию истины, пойми размышлением и

455

уясни содержание прочитанного; к понятому потом возбуди сочувствие или проведи его до сердца и полюби его; излюбленным восхоти воспользоваться в жизни или определи, в каких случаях твоей жизни могут найти приложение понятые и возлюбленные тобою истины, и прилагай их к делу. Это и будет усвоение Писания вседушное. Но надобно заметить, что смыслов Писания развивать нельзя. Смысл всякого места Писания истинный — один; многоразличие уместно только в приложении его. Все, что может надумать благочестивый христианин, по поводу известного места Писания в свое назидание, не следует непременно считать смыслом того места. Потому фраза развитие смыслов — неуместна. Ее надобно заменить так: развитие многоразличных приложений обдумываемых мест Писания в свое назидание.

«Если бы мы, — продолжает Сперанский,— были свободны в выборе между различными дарами благодати, я бы остановился на этом и предпочел его всем видениям, даже самому дару пророчества, ибо он менее дает простора самолюбию и потому менее опасен и более согласен с христианским смирением. Постоянно чувствуешь себя на привязи, более страдательным, более подчиненным данному и установленному авторитету. Церковь тут, чтоб исправлять заблуждения по мере того, как мы в них впадаем. Но, предаваясь

456

этому упражнению, нужно очень остерегаться того, чтоб не привязываться к толкованиям отдаленным».

Прекрасные правила! Дал бы Бог, чтобы и все умные и образованные люди им следовали! Но что далее следует, должно быть оговорено. Неужто смысл Писания меняется по мере духовного возраста читающего? Не смысл меняется, а его приложение или, при пособии его, прозрение в духовную область. Более сильный духом лучшие мысли извлекает в свое назидание из известного места или далее прозревает и скорее обозревает круг духовных предметов при пособии его, чем слабый; смысл же места все один.

«Писание, — говорит Сперанский, — есть книга для поучения всех, приспособленная ко всем состояниям духовным. По мере того, как сменяются эти состояния, смысл его изменяется, и, хотя сущность всегда одна и та же, приложения разнообразятся до бесконечности 1). Вот почему замечаем мы, что святые отцы давали одному и тому же месту разные объяснения, смотря по временам и степеням их духовной жизни и смотря по развитию их учености».

Святые отцы не объяснения разные давали одному и тому же месту, а разнообразные делали им приложения в назидание наставляемых;

1). Вот это настоящая фраза! Но это не предполагает изменения или разнообразия смыслов.

457

смысл же мест признавали единым и неизменным. Под этим только условием единства понимания Писания богооткровенного они и суть отцы и учители Церкви.

«Итак, не находите странным, если, в течении ваших трудов, вам случится иметь относительно тех же фактов иные взгляды, и всегда принимайте с благодарностию хлеб насущный, не привязываясь к одной форме предпочтительно пред другою. Нужно сохранять данную форму, пока она сама по себе держится; но если представится другая, более ясная, — не следует упорно отвергать ее, потому единственно, что нами уже была принята другая форма. Систематическая последовательность, строгий порядок мыслей, столь восхваляемые в науках человеческих, тут не у места; ибо все тут дело чувства или, лучше, духовного роста».

Эти положения совсем противоположны тому, что сказано выше о чувстве связанности и подчиненности данному авторитету, при чтении и изучении Писания. «Не привязывайся, — говорит,— ни к какой форме понимания», следовательно, ныне одно, завтра другое; и, стало быть, Писание не будет для нас представлять ничего твердого: почва под нами будет не тверда, текуча, колеблема. «Представляя яснейший образ понимания, брось первый». Но ведь он только мне представился; а я не решитель смысла

458

Божественного Писания, — как же я могу так своенравничать? Лютеранам это с руки. У них закон — не связываться никаким определенным толкованием, а всякий молодец на свой образец. Ревнуя же по истине православно, нельзя так позволять действовать ни себе, ни другим, ибо этим расшатывается весь авторитет Писания и открывается безграничный простор своемыслию.

«Среди многих вещей, — заключает Сперанский,— поистине прекрасных, два соображения в особенности поразили меня: объяснение народосчисления, предписанного Августом, и история избиения младенцев. Несомненно, что эти факты противоречат всему, что оставила нам наиболее достоверного история.

Поэтому совершенно необходимо искать тут аллегорического смысла».

Сказано слишком скоро и слишком сильно. Поленился подумать и бросился в аллегорию. — Так всегда делают мистики. Напротив, и древние и новейшие толковники Писания, лица солидного образования, не находят этих событий противоречащими историческим данным и возникающие недоразумения решают очень удовлетворительно для непредубежденных. Аллегория в этих и подобных случаях, если признать ее единственным способом пояснения, ослабляет значение Писания и подрывает веру в его непреложную истину. Что друг Сперанского придумал нечто хитрое,—

459

не дивно: это в духе лютеран, и особенно немцев. Но как Сперанский-то согласился с тем — вот это удивительно!

Последнее письмо Сперанского к Броневскому опять обращает внимание наше к молитве. Оно, и по содержанию своему, может быть сочтено заключением всех рассуждений о молитве, предлагая окончательные о ней положения. Прочитаем его с небольшими заметками.

«Так... краткая молитва “Господи, помилуй!” есть действительно духовный магнетизм, и не без содействия благодати и истины Христовой пришло вам это сравнение. Закрытием мира чувственного совершается магнетизм душевный».

О человеке, повлиявшем на другого словом, говорят: намагнетизировал его. Умно-сердечная молитва ко Господу, утвердившись, увлекает и преобразует и душу и тело, и всякий раз, как бывает в силе, вводит ум в видение иного лучшего мира — духовного, отвлекая от всего.

«Естественным рождением мы облекаемся в тело душевное: бысть первый человек Адам в душу живу, возрождением мы облекаемся в тело духовное: последний Адам в дух животворящ 1)».

Рождаемся мы в состоянии повреждения; в купели крещения возрождаемся благодатию о Господе Иисусе Христе для жизни новой, духовной. Повреждение состоит в том, что дух, отпадши

1). 1 Кор. 15, 45.

460

от Бога, подпал под владычество души, а душа — под владычество тела. В возрождении восстановляется сила духа и возвращается ему господство над душою, а чрез душу и над телом. Жизнь возрожденного должна проходить в преобразовании души и тела по требованиям духа, или в одухотворении их.

«Тайна искупления нашего состоит в преложенин духовного в духовное, или, как некоторые святые отцы это называют, в преображении, а святой Павел еще выразительнее: в возглавлении всяческих во Христе; и это возглавление, или преложение, начинается в этой самой жизни, в этом самом мертвенном теле нашем, и совершается».

Существо жизни о Христе Иисусе, жизни духовной, состоит в преложении душевно-телесности в духовность, или в одухотворении души и тела. Момент, с которого начинается это одухотворение, есть зарождение в сердце неотходной теплой молитвы к Господу, — знак сочетания его с Господом. Сердце — корень жизни и всех проявлений ее. Когда оно возобладано духом, тогда чрез него дух естественно начинает проникать в весь состав естества нашего и его одухотворять; тогда ум начинает насыщаться Божественною истиною, весь ею проникаясь во всем ее объеме; воля — святыми настроениями и расположениями, всеми добродетелями; сердце — святыми чувствами; вместе с тем и тело становится воздержно,

461

трудолюбиво, живо, бодренно, целомудренно. Где все это есть, там падший является вполне восстановленным.

«Бытие мира сего есть эпизода в великом деле творения, — эпизода необходимая, но не цель и не конец поэмы. Она необходима потому, что духовность, свобода и возможность падения суть одно и то же».

Теперешний образ бытия мира точно есть эпизод. Его не было бы, если б не было падения. Но он не необходим, как не необходимо падение. Свобода тварная предполагает не одну возможность падения, но, вместе, возможность и непадения; иначе она не была бы свобода. Стало быть, она отрицает необходимость падения, а с тем вместе необходимость и настоящего образа бытия мира. Что было бы, если б не было падения, мы не можем гадать, — но было бы все не так, как есть. Ибо теперь все приспособлено к поднаказательному состоянию человека, который несет епитимию за падение. А тогда было бы все в соответствии состоянию ненарушимой верности воле Божией.

«Обращаясь к духовной молитве, побеседую еще с вами о свойстве ее. По мере упражнения и навыка в ней открывается, что она как бы останавливает ход мысленной нашей душевной силы, — и на вопрос, о чем мы думали, когда сим образом молились, мы не находим в себе ответа,

462

ибо действительно в это время мы не мыслим ни о чем, не представляем ничего и ничего не помним: ибо помнить, представлять и мыслить есть дело души, а не духа».

Не одной мысленной силы ход останавливается умною молитвою, а всех. Если вникнуть в обычное состояние нашей души, то увидим, что в ней непрестанно мятутся мысли, рождаются одно за другим желания, а под ними обоими мятется сердце в чувствах, поминутно его тревожащих. Когда возродится в сердце умная молитва и придет в силу, до горения сердца, тогда весь этот ток душевных движений останавливается, как у кровоточивой ток крови. И это не только во время молитвы, но и постоянно. Только, в последнем случае, прекращается не всякая их деятельность, а самовольное, ничем не сдерживаемое и не управляемое их движение. Напротив, начинается деятельность всех сил целесообразная, направляемая одними началами и к одному концу. Вместе с тем, внутри устанавливается строй, вместо предшествовавшего нестроения.

«Восточные отцы называют это состояние безмолвием, а западные — Suspension des facultes de l’ame. И вот почему молитва эта называется духовною. Она-то есть молитва в духе и истине; а не то, что некоторые, впрочем, благочестивые люди, под этим разумеют. Кратко — она состоит в

463

отсутствии всего того, что называют каким-либо понятием, всего того, что не есть дух Христов: ибо дух ни понятий, ни слов не имеет».

Безмолвие у восточных отцов есть один из видов монашеской жизни — отшельнический, когда живет кто один или иногда вдвоем. Состояние же молитвы умно-сердечной называют они трезвенней, вниманием, сокровенным во Христе деланием, и т. и. Опять встречается речь об отступлении всего, или о пустоте. Сперанский думает, будто во время умной молитвы сознание упирается в ничто или в пустоту, так что внутри ничего различить нельзя. Совсем не то: в это время останавливаются обычные душевные движения, но не действия духовные. Тут дух в силе, а он и сам по себе не пуст и предстоит Богу, Который есть всё. Углубившись в предстоянии Богу, ум Бога созерцает, Ему поклоняется и Его Божия свойства и действия исповедует. Даже в состоянии пленения, или восхищения ума в созерцание, пленение это совершается всегда под влиянием определенного духовного предмета. Апостол Павел был восхищен, но не в пустоту, а видел там и слышал, только выразить того не мог или находил неуместным.

«Недвижимые следы этой молитвы сокрыты во всех почти религиях, исключая тех, которые дух мира сего совершенно исказил и обезобразил. Ею молятся в Индии и здесь в Саровской

464

пустыни: ибо о Христе Иисусе несть ни иудей, ни еллин, но все нова тварь».

Религий в мире будет до тысячи, и нет народа без религии. Семя ее положено в духе, который не исчезает в человеке, при всем его повреждении. Чувство зависимости от Верховного Существа — Творца, Промыслителя и Мздовоздаятеля, и страх Божий с совестью и чаянием лучшего в будущем — общи всем людям: тут корень и всех религий. Бог, Промыслитель всяческих, внимает молитвам всех, по мере их усердия: ибо для Него нет ни одной твари заброшенной или забытой, — тем паче твари разумной, обращающейся к Нему как умеет. Но нельзя допустить, чтобы все религии были равны и одинаково вели исповедников своих к истинному совершенству. К истинному совершенству в духе ведет одна вера христианская, потому что подаст благодать возрождающую, очищающую и совершающую; все другие религии — безблагодатны. В них человек остается таким же, каким рождается, то есть в состоянии повреждения. Если начнет он ревностно жить по духу своей веры, то может дойти только до того пункта совершенства, до которого могут довести его собственные естественные дарования и те способы, какие предлагает его религия. В христианстве же к человеку естественному привтекает Божественная благодать, которая переде-

465

лывает его всего по образу Создавшего его и делает живот его сокровенным со Христом в Боге. Этого не может дать никакая другая религия. Духовная молитва, о которой идет речь, есть в нас плод Божественной благодати; следовательно, она возможна только у христиан. Уж у индейцев вы ее никак не найдете, хоть, может быть, встретите нечто сдающееся похожим на irce. И куколь похож на пшеницу, но не есть пшеница. Правда, что о Христе Иисусе несть иудей или еллин; но только тогда, когда они уверуют в Господа и чрез святое крещение станут членами Церкви Христовой, тогда они станут наравне со всеми приобщившимися Господу; а без этого иудей — иудей, и еллин — еллин. Означенное место сказывает только, что никакая вера в мире никому не мешает стать христианином и сподобиться всех преимуществ, даруемых верующим о Христе Иисусе Господе нашем.