Глава первая. Каков должен быть проповедник

21

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Каков должен быть проповедник?

1.

Среди всех видов человеческой речи проповедь занимает совершенно исключительное положение, как слово жизни. Проповедник научает своих слушателей истинной жизни, т. е. он не только открывает им, в чем состоит истинное и правое в противоположность ложному, но и показывает им, в чем состоит действительная духовная жизнь в отличие от жизни внешней, временной, призрачной,—и не только показывает, но и научает их жить этою действительною жизнью. Но жизни, именно действительной внутренней жизни, нельзя научить словом в его отрешенности от жизни, но можно научить только жизнью и только таким словом, которое исходит из жизни. Неразрывное отношение к жизни самого проповедника составляет первую стихию проповеднического слова. Здесь на первом месте жизнь и затем слово, как живое дело. В этом отношении проповедь можно сравнивать с ораторскою речью; но между ними то существенное различие, что в ораторе личность действует на слушателей искусством, внешним обликом, в нем действие личности есть только образ, или форма, или внешняя сторона речи. И нравственные требования классической риторики не выходили из пределов искусства психологического Действия на сердце и всецело ограничивались тем, чем оратор должен казаться для слушателей. Напротив, в христианском проповеднике на первом месте

22

внутренняя действительная жизнь его, внутренний подвиг. Пдесь не искусство, а самая жизнь духовная. Посему рассматривать проповедь изолированно от духовной жизни проповедника значит ложно понимать проповедь. Первый вопрос гомилетики, ее краеугольный камень—это вопрос о том, каков должен быть проповедник.

II.

В раскрытии мысли о зависимости успехов проповеди от нравственных качеств и личной жизни проповедника мы должны следовать от общего к частному и от предшествующего психологически к позднейшему. Мы должны начать с того, каким проповедник должен быть прежде, чем он приступит к проповеданию Слова Божия, что он должен иметь общего со всяким истинным христианином.

Всем христианам заповедано прославлять Бога своею жизнью, добрыми делами (Мф. V, 16) 1). От этого долга не свободен и проповедник, совершающий «служение слова». Сам Христос, наш единый учитель (Мф. XXIII, 8), выступил на служение благовествования не прежде, чем победил искушения (Мф. IV, 17). И Он не только учил, но делал и учил (Деян. I, 1). По Его наставлению (Мф. V, 19) поступали (1 Кор. IV, 16; IX, 26. 27; XI, 1; Филип. III. 17. 2 Фесс. III, 7—10) апостолы, заповедуя в свою очередь так поступать и своим преемникам, пастырям церкви (1 Пет. V, 3; 1 Тим. IV, 12; Тит, II, 7). Весьма поучительно в данном отношении остановиться мыслью на тех путях, какими христианство проникало в среду язычества: оно проповедовалось не одним словом благовестников Христовых, но жизнью всех христиан. Об этом свидетельствует св. Иустин Философ в 1 апол. гл. 16. «Господь Иисус Христос, пишет он, увещавал нас терпением и кротостью отводить всех от постыдных дел и пристрастия к злу. Это я могу показать на многих из наших,

1) Хотя и словом «призваны и обязаны продоведывать Христа не одни пастыри, но и миряне» (Архиеп Никанора Поучения, т. 2, стр. 467, ср. архим. Анастасия Проповеди, 1880 г., стр. 34), но несомненно с меньшею степенью обязательности.

23

которые из наглых и свирепых переменились, будучи побеждены или тем, что насмотрелись строгости жизни своих соседей (христиан), пли тем, что видели в спутниках чудное терпение в перенесении обид, или из опыта узнали нравы тех людей, с которыми соприкасались по делам». В том же направлении учители церкви оставили многочисленные наставления. Св. Иоанн Златоустый, высказавший много прекрасных замечаний о проповедничестве в 4 и 5 словах о священстве, в первом из них пишет между прочим: «главнейшая цель учения та, чтобы и делами и словами привести поучаемых к той блаженной жизни, которую предписал Христос, — и каждая из этих двух частей (т. е. дел и слов) имеет нужду в другой, чтобы здание было совершенно». Также блаж. Августин, пишет: «как бы ни была возвышенна проповедь наша, но в действительной победе над слушателями всегда более имеет весу и силы жизнь проповедника, нежели слово его» (Христ. наука, кн. IV, LIX). Много подобных наставлений дает св. Григорий Великий в Правиле пастырском, где мы читаем: «каждый проповедник должен учить более делами, нежели словами» (ч. III, XLII) и т. д. В нашей отечественной известной книге о должностях пресвитеров приходских отдельно трактуется об учении словом и учении делом.

Только слово того проповедника, который сам живет так, как учит жить других, может быт искренним, а искренность есть необходимое условие действия слова на волю слушателей.

III.

Добрая жизнь кроме того, что служит хорошим образцом для слушателей проповеднического слова, имеет то особое значение для самого проповедника, что дает ему духовную опытность.

Учение Господа Иисуса Христа производило на народ необычайное действие (Иоан. VII, 46), потому что Он Сам был свидетелем Своего учения (VIII, 18). Правда, Он говорил не От Себя, Он делал и говорил так, как научил Его Отец (VIII, 28; XIV, 10), говорил истину, которую слышал от Отца (VIII, 40); но слышание от Отца не было

24

с Его стороны внешним восприятием истины, рассудочным познаванием, а было опытным обладанием истины, внутренним переживанием ее. Он жил жизнью Отца Небесного (X, 30) и потому истина, которую Он слышал от Отца, пребывала в Нем (Ефес. IV, 21; Иоан. XIV, 6). Он опытно знал, Он видел и слышал у Отца то, о чем говорил (III, il. 32). Это исключительное отношение Христа Иисуса к Богу Отцу придавало Его проповеди ту особенность, что Он был именно свидетелем истины. Он не выводил истины из каких-либо данных, или предпосылок, как это делают философы, Он не доказывал ее логическими доводами,—нет, Он только свидетельствовал о том, чти видел и что слышал у Отца (Иоан. III, 11 32) 1).

Также апостолы были собственно свидетелями той истины, которую проповедовали. И их положение среди слушателей было особенным: они были очевидцами жизни, деяний, страданий и воскресения Христа (Деян. I, 21. 22; 2 Пет. I, 16) и слышателями Его слов; они были уполномочены от Него Самого свидетельствовать о Нем (Иоан. XV, 26. 27; Деян. I, 8). В этом было их великое преимущество. Они являлись пред слушателями очевидцами божественной жизни, которая явилась во Христе. О том, что было от начала, пишет апостол, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши, о Олове жизни (ибо жизнь явилась, и мы видели и свидетельствуем, и возвещаем вам сию вечную жизнь, которая была у Отца и явилась нам),—о том, что мы видели и слышали, возвещаем вам, чтобы и вы имели общение с нами; а наше общение—с Отцом и Сыном Его, Иисусом Христом (1 Иоан. 1, 1—3).

И преемники апостолов в деле христианской проповеди также должны быть свидетелями божественной истины, принятой ими по преданию от Христа и апостолов. В этом

1) В некоторой степени та же особенность была присуща речам ветхозаветных пророков, о, которых св. Иустин Философ пишет: «они в своих речах не пускались в доказательства, ибо они выше всякого доказательства, будучи достоверными свидетелями истины» (Разг. с Триф. 7).

25

именно свидетельствовании христианской истины задана проповедника. В способности свидетельствовать о ней, а не в чем-либо другом и, в частности, не в учености, хотя бы богословской, лежит основание проповеднического призвания (ср. Деян. I, 21. 22). Но чем приобретается для него самая эта возможность? Очевидно, не теми особыми историческими условиями, в которые были поставлены апостолы, а доступными для него условиями психологическими— духовною опытностью. Прежде чем выступить благовестником Христовым, христианин должен сам пережить истину, открытую Христом и проповеданную апостолами, опытно убедиться, что следование Христу действительно дает блага, обетованные Спасителем; он должен действительным переживанием приобщиться той духовной жизни, которая проистекает от Христа,  внутренне сродниться с Христом, воспринять в себя от Его Духа Святого. Эта духовная опытность на языке Слова Божия называется помазанием от Св. Духа и представляется не исключительною особенностью проповедника, но свойственною каждому истинному христианину (1 Иоан. П, 20. 27). Проповедник же должен обладать им преимущественно, иначе он может сообщить своим слушателям только знание слов, а не самой истины. «Кто ведет речь о духовном, не вкусив того сам, пишет ев. Макарий Великий (Добротолюбие, т. 1, изд. 8, стр. 220), тот уподобляется человеку, который при наступлении дневного зноя идет пустым полем и, томясь жаждою, описывает источник, струящийся водою, изображая себя пиющим, тогда как засохли у него уста и язык от палящей их жажды... Так, если ведут речь о совершенстве, о радовании или о бесстрастии не ощущавшие в себе их действенности и удостоверения их; то на деле не все бывает так, как они говорят. Иное дело — рассуждать о хлебе и о трапезе, а иное дело—есть и принимать в себя хлебную питательность и укрепляться всеми членами. Иное дело — на словах поговорить о самом сладком питии, а иное — пойти и почерпнуть из самого источника и насытиться вкушением сладкого пития. Так и в духовном; иное дело— одним ведением и умом объяснять себе сказанное, а иное дело—существенно, на самом деле, с несомненно-

26

стью, во внутреннем человеке и уме иметь сокровище благодать, внушение и действие Святого Духа. Произносящие одни только слова мечтают и надмеваются своим умом».

Духовная опытность проповедника порождает в слушателях доверие к его слову: они чувствуют, что слышат человека, на которого можно положиться, который свидетельствует о том, что «видел и слышал». На сколько велико в человеке стремление найти авторитет в области истины, на столько решающее значение в деле убедительности проповеднического слова имеет это доверие, порождаемое в слушателях духовною опытностью проповедника.

IV.

Добрая жизнь и духовная опытность не составляют обязанностей исключительно проповедника, но требуются от каждого истинного христианина, хотя понятие духовной опытности есть уже более тесное и более характеристичное для проповеднической деятельности. Но мы должны идти еще далее в этом направлении, мы должны говорить теперь о том, что составляет специфический признак истинного проповедника с первых шагов его деятельности. Это есть особое призвание благовестника Христова.

Под призванием проповедника следует разуметь и «глагол Божий к нему» (Лук. III, 2) и собственное внутреннее влечение.

Истинный благовестник Христов есть тот, кто призван к сему служению Богом, кто послан от Него. Как проповедовать, если не будут посланы? вопрошает апостол Павел (Рим. X, 15). Провозвестники воли Божией, ветхозаветные пророки выступали на свое служение каждый по особому призванию Божиему, ибо никогда пророчество не было произносимо по воле человеческой, но изрекали его святые Божии человеки, будучи движимы Духом Святым (2 Пет. I, 21). Сам Господь наш Иисус Христос не Сам Себе присвоил славу (Евр. V, 5) быть провозвестником воли Божией, но Он был послан на то от Бога, Он был учитель пришедший от Бога и Его учение было учением Пославшего Его (Лук. ΙV, 43; Иоан. III, 2. 34; VΙΙ, 16;

27

VIII 28. 29; XIV, 24). Апостолы, как показывает самое название их, были посланниками Христа на дело проповеди, были избраны им к благовестию Божию (Лук. IX, 2; X, 3; Иоан. XVII, 18; Рим. I, 1 и мн. др.).

Призвание Божие встречает или порождает в истинном проповеднике внутреннее влечение к «служению слова» Божия. Ты влек меня, Господи, восклицает древний пророк, и я увлечен· Ты сильнее меня и превозмог; и я каждый день в посмеянии, всякий издевается надо мною... И подумал я: не буду напоминать о Нем, и не буду более говорить во имя Его; но было в сердце моем, как бы горящий огонь, заключенный в костях моих, и я истомился, удерживая его, и не мог (Иер. XX, 7. 9).

Господь наш Иисус Христос дело благовествования считал для Себя столь естественным, сколь естественно в нас все, вложенное в нашу природу от рождения: Я на то родился, сказал Он Пилату, и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине (Иоан. XVIII, 37). Свое внутреннее призвание к возвещению воли Божией Он сравнивал с естественными потребностями в пище и питии и совершение воли Отца—е питанием. После беседы с самарянкою у колодезя Иаковлева, Он говорил Своим ученикам, отлучавшимся за покупкой пищи: у Меня есть пища, которой вы не знаете. Моя пища есть творить волю Пославшего Меня и совершить дело Его (Иоан. IV, 32. 34). Также апостолы проповедовали слово Божие не принужденно, по охотно: если я, пишет ап. Павел, благовествую, то нечем мне хвалиться, потому что это необходимая обязанность моя, и горе мне, если не благовествую! Ибо если делаю это добровольно, то буду иметь награду; а если недобровольно, то исполняю только вверенное мне служение (1 Кор IX, 16. 17; ср. 1 Пет. V, 2).

По установившемуся в церкви Христовой порядку благовестниками слова Божия являются пастыри, которым в, таинстве иерархического рукоположения подается Божие благословение на дело благовествования, «благодать учительного слова» 1). Пастырям церкви нужно при этом помнить,

1) Уже требуя, чтобы проповедник был истинным христианином, мы тем самым предполагаем в проповеднике личность «возрожденную и

28

что непрерывность иерархического рукоположения по отношению к «служению слова® имеет более глубокое значе-

облагодатствованную»; теперь мы говорим даже о «благодати учительного слова». Однако входить в решение вопроса об отношении благодати к естественным силам проповедника мы считаем излишним для гомилетики; тем более, что церковное учение по этому вопросу общеизвестно благодать «врачует немощная и восполняет оскудевающая» и, в этом своем общем отношении к естественным силам человека, она, в частности, руководит проповедником, содействует ему. Во всяком случае было бы преувеличением придавать благодати в деле проповедничества специфически-продуктивное значение, как это делают западные гомилеты Шпенер и Гаупп и русский проф. Н И Барсов, который пишет: «главная продуктивная сила проповеди есть благодать Господня, даруемая церкви в таинстве священства,— проповедь прежде всего есть продукт благодати священства» (Несколько исслед. истор. 1899 г., стр. 6) Об этом мнении мы будем говорить в других местах; но сделаем и теперь несколько замечаний, уместных здесь. В противоположность этому мнению, мы придаем благодати в деле проповедничества 1) весьма важное посредственно-жизненное значение в том смысле, что она является одною из действующих причин в возрождении человека, что каждый христианин есть личность возрожденная и облагодатствованная, а проповедь есть жизненное дело, ее успехи зависят от жизни проповедника так же, как и познание христианской истины есть жизненное, а не исключительно теоретическое дело; 2) непосредственное или специфическое и именно руководственное значение, причем существенный смысл этого значения благодати полагаем в посольстве проповедника (Римл. X, 15) от Господа Иисуса Христа или церкви. Посему мы говорим не о продуктивном значении благодати, а вообще о жизни проповедника христианской, след. облагодатствованной, и будем говорить о знании проповедником слова Божия и действительной жизни (cp. ibid. стр. 11: «Нравственная христианская зрелость, личный духовный опыт проповедника дают ему компетентность в нравоучения и обличении; его специальное знание догматов веры делает его авторитетным для наставлении в истинах теоретического учения; затем знание условий места, времени, характеров и отношений людских—все это дает широкий простор проповедническому субъективизму»); в частности мы говорим о призвании к делу проповедничества Господом Иисусом Христом или церковью (ср. ibid. стр. 10 11: «проповедник вещает свое слово лишь под руководством благодати.. и от лица церкви»). Мы, таким образов, различаем речь религиозно-экстатическую, как продукт Св. Духа, от слова проповедника, которому благодать только содействует,—различаем так, как это делал блаж. Августин (Хр. наука, кн. IV, гл. XXXII—XXXIII).—Между прочим, исключительного и именно продуктивного значения благодати священства потому нельзя придавать, что церковью к проповедничеству допускались и допу-

29

ние, чем простое благословение от иерархической власти. Христианское «служение слова» имеет свое основание в Боге и ведет свое начало от самого Господа Иисуса Христа. В Его лице Слово, которое было у Бога, стало плотью, и обитало с нами, полное благодати и истины (Иоан. I, 1. 14), — учило нас на понятном для нас языке. От этого-то Слова Божия не должно быть отрываемо учение христианских проповедников: чтобы быть благовествованием Христовым, оно должно быть возвещением этого божественного Слова, оно должно быть исполнением заповеди Христовой и утверждаться на тех полномочиях, которые даны проповедникам в этой заповеди: идите, научите все народы, крестя их во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. уча их соблюдать все, что Я повелел вам; и се Я с вами во все дни до скончания века (Мф. ΧΧVIIΙ, 19. 20). Посланничество от Самого Иисуса Христа или Его церкви на продолжение Его дела, на возвещение Его слова—это столь необходимое условие христианского проповедничества, что без него не может быть истинного проповедника. Кто не сознает себя посланником Христа, тот не христианский проповедник; кто не слышит Его призывающего голоса, возжигающего внутренний огонь и увлекающего, тот самозванец на ниве Христовой. Затем пастыри церкви должны помнить, что «глагол Божий» должен встречать в их сердце внутреннее влечение, внутреннее расположение к делу Христа. Напоминаю тебе, писал апостол Павел своему возлюбленному ученику Тимофею, возгревать дар Божий, который в тебе чрез мое рукоположение (2 Тим. 1, 6). Если внешний глагол Божий к человеку не встречает

скаются миряне, что для проповедника поэтому безусловно необходимо посольство от церкви, а не священство: не одни священники, но и все ученики Христовы призваны проповедовать Христа (Архиеп. Никанора Поучения т. 2, стр. 467). Если же во время всел. соборов право церковного учительства было ограничено пастырями, то это объясняется историческими обстоятельствами (ведь тогда даже было воспрещено живое слово самим пастырям); вне же этих исторических особенностей, соединение учительства с пастырством имеет существенный смысл в посольстве пастырей церковью на учительство, причем не только церковь, но и епископ или пресвитер могут разрешить мирянину проповедовать. Наша русская церковь обязывает проповедовать кандидатов богословия, конечно, с благословения епископа..

30

в нем внутреннего отклика, то е глаголом Божиим бывает то же, иго с зерном, упавшим на места каменистые.

Призвание весьма важно для проповедника и ничем не может быть заменено.

Оно окружает проповедника ореолом священного достоинства я дает ему неустрашимость. Быть посланником Божиим, сознавать себя провозвестником божественного слова—это значит иметь в себе силу, которой не могут сокрушить никакие препятствия, которая преодолевает [насмешки, гонения, презрение, изгнание, обиды, побои, заключение, которая не страшится ни власти, ни учености, ни суеверий толпы. Посылая пророка Иезекииля к народу еврейскому,—к людям непокорным, с огрубелым лицом и с жестоким сердцем, Господь говорил ему: а ты, сын человеческий, нe бойся их, и не бойся речей их, если волчцами и тернами будут для тебя и ты будешь жить у скорпионов: не бойся речей их, и не страшись лица их, ибо они мятежный дом... весь дом Израилев с крепким лбом и жестоким сердцем. Вот, Я сделал и твое лицо крепким против лица их, и твое чело крепким против их лба. Как алмаз, который крепче камня, сделал Я чело твое·, не бойся их, и не страшись пред лицом их, ибо они мятежный дом (Иез II, 3—6; III, 7—9).—Апостолы, по слову Христа, не боялись убивающих тело, души же не могущих убить (Мф. X, 28), терпя за благовествование Христово побои и заключения, они радовались тому, что за имя Господа Иисуса удостаивались принять бесчестие. И всякий день в храме и по домам не переставали учить и благовествовать об Иисусе Христе (Деян. V, 41. 42). Апостол Павел писал Ефесянам: молитесь о мне, дабы мне дано было слово, устами моими открыто с дерзновением возвещать тайну благовествования, для которого я исполняю посольство в узах, дабы я смело проповедовал, как мне должно (VI, 18—20).

Призвание в связи с духовною опытностью дает проповеднику энергию, настойчивость и неусыпность в служении слова. Непризванный проповедник не находит в себе энергии высказать то, что он знает—знает только из книг; совершенно обратное бывает с проповедни-

31

ком, опытно познавшим Христову истину и призванным к служению слова. Он говорит свободно, охотно, с увлечением. Завещание апостола своему ученику: проповедуй слово, настой во время и не во время, обличай, запрещай, увещевай со всяким долготерпением и назиданием (2 Тим. IV. 2 ср. Деян. XV, 36: 1 Фесс. Ц, 12: IV. 1; 1 Тим. IV, 16) — может быть понятно и исполнимо только для того, кто совершает благовествование Христово с внутренним расположением, добровольно. Какое различие между этою заповедуемою апостолом неусыпностью и тою холодностью непризванных проповедников, которая выбирает времена для благовествования Христа!

V.

Св. Григорий Двоеслов в объяснение того, почему пророк Иеремия уклонялся от «должности проповедника», пишет: «Иеремия, стараясь чрез созерцательную жизнь более и более утвердиться в любви к Богу, хотел было уклониться от этой должности; он опасался, чтобы чрез принятие на себя должности проповеднического служения не лишиться плодов безмолвного созерцания». По смыслу этих слов, проповедническая деятельность вносит ту особенность в личную нравственную жизнь проповедника, что последняя применяется к слушателям, к их пользе. Это во всяком случае означает, что личная нравственная жизнь проповедника должна быть открыта для его слушателей, должна действовать на них. Жизнь проповедника должна быть преимущественно доброю жизнью, преимущественно выражаться в добрых делах и именно по· отношению к слушателям, к их нуждам. >

Господь наш Иисус Христос учил, по признанию самих слушателей, как власть имеющий, а не как книжники (Mp. 1, 22 и пар.). Что же давало Ему такую власть над слушателями? Его добрые дела. Народ изумлялся сочетанию в Нем премудрости с делами: что за премудрость дана Ему и как, такие чудеса совершаются Его руками (Mp. VI, 2; Mф. XIII. 54)? Дела Иисуса Христа были таковы, что все чрезвычайно дивились и говорили: все хорошо делает, а глухих делает слышащими, и немых—говорящими (Мр.

32

VII; 37),—весь народ радовался о всех славных делах Его (Лук. XIII, 17).

Апостолы полупили от Господа Иисуса Христа заповедь не учить только, но и совершать дела, достойные посланников Божиих (Лук. IX, 12 и пар.). Согласно этой заповеди они повсюду благовествование слова соединяли с делами благотворения, исцеляли больных, изгоняли духов нечистых. Их благотворения делали их приятными для слушателей, так что бывала великая радость в том городе, в который они приходили (Деян. VIII, 8). Народ внимал их словам и верил их учению, потому что видел дела, совершаемые их руками (Деян. VIII, 6; XIII, 12 и мн. др.). Апостолы действовали по тому убеждению, что царство Божие не в слове, а в силе (1 Кор. IV, 20: 1 Фесс. I, 5 ср. Римл. XV, 25; Гал. II, 10).

Как поступал Господь Иисус Христос, как поступали Его святые апостолы, так должны поступать и последующие проповедники слова Христова. Но как они уже не обладают обычно даром чудотворений, они должны благотворить естественными средствами. Благовестнику Христову надлежит быть к своим слушателям в самых близких отношениях: он должен принимать близко к сердцу их нужды и страдания, чтобы они привыкли видеть его сострадающим везде, где только постигает кого-либо из них скорбь. В таком случае голос проповедника для них будет не чуждым, но знакомым; они будут внимать не одним только его словам, но будут видеть пред собою живого, близкого к ним человека, он будет говорить им своим сердцем, и они будут внимать ему сердцем. Хорошо об этом предмете рассуждает св. Григорий Двоеслов: «нельзя одобрить, пишет он, тех пастырей, которые посвящают свои занятия исключительно одним духовным предметам, так что внешние нужды паствы для них как бы не существуют... Пасомые, не видя в них сочувствия к своим нуждам, остаются в свою очередь равнодушны и к ним, пренебрегая большею частью их пастырскими наставлениями, хотя в существе своем и полезными, но слабо действующими на сердца их, мало к тому подготовленные и удовлетворением насущных потребностей не привлеченные. Выслушивая из

33

уст их обличения своего невежества и своих проступков, но не видя сочувственного сострадания к своим немощам и нуждам настоящей жизни, они неохотно слушают их духовные беседы, а еще менее выполняют то, что им внушается в них. Для нуждающихся в вещественных благах недействительны бывают уроки такого учителя, который не подает им руки помощи в претерпеваемых ими нуждах и не привлекает к себе милосердием. Семя слова Божия легко проникает в сердца их, возрастает и дает плоды тогда только, когда проповедник орошает и поливает его сострадательным милосердием к ним» (Пр. паст. I, 7) и т. д.

VI.

Любовь благовестника Христова к слушателям своим должна обнаруживаться не только в добрых делах, но и в его полном самоотречении. Говоря так, мы не только не выступаем за пределы проповеднической деятельности, но подходим к тому, что есть самое существенное в этой деятельности 1). В самом деде, какая последняя цель христианского благовествования? Явление жизни в слушателях (2 Тим. I, 10),—жизни истинной, вечной, божественной. Но очевидно, человеческое слово может произвести жизнь только в том случае, если оно действует не в словесной пли литературной отрешенности от жизни и внутренней деятельности говорящего, а в качестве орудия живого влияния одного лица на другое, в качестве средства живого общения лиц, связанных «личными» чувствами. В этом смысле одно и то же слово в устах различных людей должно производить на слушателей различное действие; в этом случае важно не одно то, что говорится, но и то, кем говорятся. Жизнь произвести в другом может только тот, кто сам в себе имеет жизнь; в следствии не может быть того, чего не дано в причине. И этого мало. Как жизнь в другом может произвести только тот, кто в себе самом имеет жизнь, так и самое произведение жизни не может быть действием чисто

1) И чего нет, даже в подобии и тени, в ораторском искусстве.

34

словесным или литературным, но должно быть живым воздействием одного лица на другое, жизненным делом.

Господь наш Иисус Христос Своим словом даровал нам жизнь вечную, как Сам Он сказал: истинно, истинно говорю вам: слушающий слово Мое и верующий в пославшего Меня имеет жизнь вечную (Иоан.  V, 24). Почему же Его слово становится в нас началом истинной жизни? Потому, что Тот, от Кого исходит это слово, имеет в Себе истинную жизнь: то как Отец имеет жизнь в Самом Себе, так и Сыну дал иметь жизнь в Самом Себе (Иоан. V, 24). Посему Господь Иисус Христос не был только учителем, но был вместе и жизнодавцем: Он Свою жизнь передал людям, слушающим слово Его, — Он даровал нам истинную пищу, пребывающую в жизнь, Он Сам стал для нас истинным небесным хлебом. Он Себя передал нам, Свою плоть и кровь (Иоан. VI, 27. 33. 85. 51. 53—58). Каким же образом Он передал нам Свою жизнь? Это было с Его стороны делом жизни,—это было дело самоотречения, смерти. Для того, чтобы люди, призванные Христом от тьмы к свету, имели жизнь в себе, Он положил за них жизнь Свою: Я пришел, говорил Он, для того, чтобы имели жизнь и имели с избытком. Я семь пастырь добрый: пастырь добрый полагает жизнь Свою за овец (Иоан X, 10. 11); Он плоть Свою отдал за жизнь мира (Иоан. VI, 51). Здесь мы вступаем в область глубочайшей тайны передачи жизни от одного другому, тайны духовного рождения. Мы приближаемся к ней чрез образ рождения естественного. Брошенное в землю зерно, чтобы принесть плод, должно прежде сгнить, умереть. Смерть является началом жизни—не одной жизни того, кто умирает, а жизни многих, которые нарождаются из смерти одного. Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода (Иоан. XII, 24). В этом дана основа возрождения человека. В области духовной жизни жизнепроизводительное значение смерти проявляется в двояком отношении: в отношении к самому умирающему и в отношении к другим людям. В первом отношении умерщвление плотской, видимой, жизни по вере в жизнь невидимую и божественную становится источником жизни

35

вечной, истинной: любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную (Иоан. ХII. 25). Мы должны всегда носить в теле мертвость Господа Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в теле нашем (2 Кор. IV, 10; Рим. VIII, 13). Во втором отношении страдание и смерть одного человека, имеющего жизнь в себе,—страдание и смерть его за других становятся источником жизни для них: смерть одного за других делает из его жизни зерно, или зародыш жизни других. Так прежде всего Сам Иисус Христос, Который есть хлеб живый, сшедший с небес, стал нашим хлебом чрез смерть, понесенную Им за нас: Он отдал плоть Свою за жизнь мира, Он душу Свою положил за овец. Духовное рождение вполне подобно физическому рождению страданиями: здесь также имеют место не в метафорическом только смысле, но действительные муки рождения; но оно отличается от рождения физического тем преимущественно, что главною действующею силою в нем является любовь. Она именно выражает собою полноту жизни, передающейся другим; она лежит в основе самоотречения; она есть единственная причина, оживотворяющая смерть; она есть самый росток, пробивающийся к свету из мрака смерти. Без любви в этом случае ничего, любовь—все. И смерть Христа за нас была следствием любви—любви божественной (Иоан. III, 16), любви Его Самого: нет больше той любви, как если кто, положит душу свою за друзей своих (Иоан. XV, 13).

Подобно тому, как в наших жилах течет кровь Адама, так наша духовная жизнь есть явление в нас жизни Христа: духовно мы живем Христом (Иоан. VI, 57 и мн. др.). И подобно тому, как жизнь органическая может быть только непрерывною и действительно живет только тот человек, который не отделен на протяжении тысячелетий от жизни Адама смертью (ведь всякий отец, умирающий в свое время, производит детей при жизни своей); так и духовно жив только тот (христианин), кто чрез протяжение веков соединен со Христом чрез преемство Его непрерывно продолжающейся жизни. Неугасимый огонь Весты служит хорошим образом непрерывности христианской жизни: пусть хоть раз погас этот

36

огонь,—можно снова возжечь огонь, но это уже не тот, который многие годы назад воспламенили предки. Так и духовная жизнь идет непрерывно чрез столетия и передается путем стольких же духовных рождений, сколько нарождается в христианстве духовных детей.

Отсюда понятно, в чем состоит призвание и сколь велико значение христианских благовестников: они служат делу духовного рождения чад Христовых, делу непрерывной передачи жизни Христовой, Его любви. Таковы были апостолы. Они были посланы Христом в качестве свидетелей Его учения (Иоан. XV, 27); но их служение миру не было только словесным, а было жизненным: как от Христа они не только слышали учение, но были возлюблены Им и чрез то сделались причастниками Его вечной жизни (Иоан. XV, XVI, XVII), так и сами они должны были послужить явлению в мире любви Христовой и Его вечной жизни. Христос, пишет ап. Павел, явил жизнь и нетление чрез благовестие, для которого я поставлен проповедником и апостолом и учителем (2 Тим. I, 10). Потому-то благовествование, к которому были призваны апостолы, необходимо соединялось для них с страданиями, с муками рождения и даже смертью плодоносящего зерна. За благовествование, пишет тот же апостол, я страдаю даже до уз, как злодей; я все терплю ради избранных, дабы и они получили спасение во Христе Иисусе с вечною славою (2 Тим. И, 9. 10). Мы, пишет он Фессалоникийцам, из усердия к вам, восхотели передать вам не только благовестие Божие, но и души наши, потому что вы стали нам любезны (1 Фесс. II, 8). Апостолы называют своих учеников детьми, потому что их соединяют с слушателями узы духовного рождения. Прошу тебя, пишет тот же апостол Филимону, о сыне моем Онисиме, которого родил я в узах моих (ст. 10) и т. д. Этот апостол в необычайно трогательных чертах и неоднократно описывает страдания духовного деторождения. Нам, пишет он Коринфянам, — нам, последним посланникам, Бог судил быть как бы приговоренными -к смерти; потому что мы сделались позорищем для мира, для ангелов и человеков. Мы безумны Христа ради, а вы мудры во Христе; мы немощны, а вы крепки; вы в славе, а мы в беcчестии.... мы как сор

37

для мира, как прах, всеми попираемый доныне. Не к постижению вашему пишу сие, но вразумляю вас, как возлюбленных детей моих... Я родил вас во Христе Иисусе благовествованием (I Кор. IV, 9—15). То же в 2 Кор. IV, 5—12 и особенно ст. 12: смерть действует в нас, а жизнь в вас cp. VI, 3—10; XII, 15; XIII, 9: мы радуемся, когда мы немощны, а вы сильны; Гал. IV, 19: дети мои, для которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос и др. Легко понять, что апостолов соединяла с их учениками любовь самая глубокая. Это прежде всего была та любовь Христова, с которою апостолы вышли на проповедь, которая легла в основу их благовествования. Бог—свидетель, пишет ап. Павел Филиппийцам, что я люблю всех вас любовью Иисуса Христа (I, 8). Но затем страдания благовествования, терпимые ими ради избранных и поучаемых, делали для них дорогими тех, ради кого они страдали и умирали. В самом деле, как для зерна, которое умерло и дало плод, этот плод есть все, в нем жизнь умершего зерна, так и для апостолов, которые передавали своим слушателям благовествование Христово вместе с своими душами (1 Фесс. II, 8), с своею жизнью, все дорогое было сокрыто в их духовных детях, — в них была их радость, их жизнь, их слава, их похвала. Для меня, пишет ап. Иоанн, нет большей радости, как слышать, что дети мои ходят в истине (3 Иоан. I, 4). Вы, пишет ап. Павел Коринфянам, — вы — письмо Христово, чрез служение наше написанное не чернилами, но Духом Бога живого, не на скрижалях каменных, но на плотяных скрижалях сердца (2 Кор. III, 3). Уста наши отверсты к вам, Коринфяне, сердце наше расширено. Вам не тесно в нас (VI, 11.12). Вы в сердцах наших, так чтобы вместе и умереть и жить. Я много надеюсь на вас, много хвалюсь вами, я исполнен утешением, преизобилую радостью, при всей скорби нашей (VII, 3. 4). Кто наша надежда, пишет тот же апостол Фессалоникийцам, или радость, или венец похвалы? Не вы ли пред Господом нашим Иисусом Христом в пришествие Его? Ибо вы слава наша и радость (1 Фесс. II, 19. 20). Мы, при всей скорби и нужде нашей, утешились вами, братья, ради вашей веры. Ибо теперь мы живы, когда вы стоите в Господе. Какую благодарность можем мы

38

воздать Богу за вас, за всю радость, которою радуемся о вас пред Богом нашим, ночь и день всеусердно молясь о том, чтобы видеть лице ваше и дополнить, чего недоставало вере вашей (III, 7—10)? Вообще послания ап. Павла второе к Коринфянам и первое к Фессалоникийцам представляют яркое свидетельство глубокой любви, наполнявшей сердце апостола. Впрочем, о том же свидетельствуют и другие послания его (Филип. I, 7—9; II, 12; IV, 1; Кол. II, 5; Рим. I, 9—12).

Тот же путь и такой же характер благовестнической деятельности апостолы заповедали своим преемникам в деле благовестнического служения (2 Тим I, 8; IV, 5). II действительно, история и писания знаменитых христианских проповедников представляют многочисленные доказательства их самоотверженной деятельности, их глубокой любви к своим слушателям. Так — ограничимся только немногим—св. Иоанн Златоустый однажды, после вынужденного болезнью непродолжительного перерыва своей проповеднической деятельности, начал свою беседу (на притчу о должнике десятью тысячами талантов и пр.) такими словами; «Как будто возвратился я к вам из дальнего пути, — так чувствую себя сегодня. Для любящих, когда им нельзя быть вместе с любимыми, нет никакой пользы от близости. Потому и мы, оставаясь дома, чувствовали себя ничем не лучше странников, так как не могли в прошедшее время беседовать с вами. Но простите: это молчание было не от лености, а от болезни. Теперь вы радуетесь тому, что мы освободились от болезни; а я радуюсь, что снова наслаждаюсь, вашею любовью. Для меня, и тогда, как я был болен, тягостнее· самой болезни было то, что я не мог участвовать в этом любезном собрании; и теперь, как оправился от болезни, вожделеннее самого здоровья то, что имею возможность наслаждаться вашею любовью» и т. д. Он же, прощаясь с (константинопольскою) паствою при отправлении в ссылку, говорил своим слушателям так: «вы мне отцы, вы мне жизнь, вы похвала. Если вы успеваете, я прославляюсь, так что моя жизнь и богатство находятся в вашей сокровищнице» и т. д. Какою искреннею и глубокою любовью проникнуты эти слова Христова благовестника.

39

Вот образцы, которым должны подражать и современные проповедники. Самым сильным мотивом благовестнической деятельности должна быть любовь проповедника к слушателям, сострадание к ним.

О Господе Иисусе Христе евангелист повествует: Иисус увидел множество народа и сжалился над ними, потому что они были, как овцы, не имеющия пастыря; и начал учить их много (Mp. VI, 34: Μф. IX, 36).

И если каждый проповедник не имеет в сердце своем такой же жалости к требующим научения, то он не может быть благовестником Христовым.

С этим общим настроением любви в проповеднике должны соединяться (ср. 1 Кор. XIII, 4 — 7) в частности кротость, снисходительность и бескорыстие — по примеру (1 Фесс. II, 7. 9; 2 Фесс. II, 7—10; 1 Кор. IX, 1—22) и наставлению (2 Тим. II, 24. 25) апостолов. В том же направлении и духе действовали и наставляли действовать св. отцы и учители церкви. Так св. Игнатий пишет епископу смирнскому Поликарпу: «снисходи ко всем, как и к тебе Господь. Носи немощи всех. Если любишь только добрых учеников, еще нет тебе за это благодати: лучше худых покоряй кротостью» (гл. I и II). Также св. Иоанн Златоустый в беседе на 1 Тим. II, 25 и мн. др.

VII.

Проповедническая деятельность должна иметь характер пастырского душепопечения. Вместе с этим мы утверждаем, что указанные нами нравственные требования имеют отношение только к проповеднической деятельности, а не к другим сторонам пастырского служения, что пастырское душепопечение, поэтому, совпадает с делом проповедничества.

Предъявляемые к пастырям нравственные требования выступают, прежде всего, за пределы, которые начертываются задачами служения священнодействий. С одной стороны, мы видим, что дело духовного рождения решительно связывается с служением благовествования. Так апостол Павел более, чем другие апостолы, послужил этому делу духовного рождения чад Христовых, вполне испытал

40

муки духовного деторождения и заслужил вполне право назваться отцом многих рожденных во Христе Иисусе; и, однако известно, что он был послан Христом не крестить, а благовествовать (1 Кор. I, 17), посему для него дело духовного деторождения было связано с благовествованием, а не с совершением таинства крещения 1), и следует буквально понимать его слова к Коринфянам: я родил вас во Христе Иисусе благовествованием (1 Кор. Ι V, 15). С другой стороны, служение тайнодействий, по изображению его в таких авторитетных православных сочинениях, как известная книга О должностях пресвитеров приходских, требует от священнослужителя только веры и благоприличия, нравственные же качества пастыря в этой книге излагаются во главе об учении.

Пастыри, как правители христианского общества, как устроители церковной дисциплины (и суда), вообще канонического порядка жизни, находятся к пасомым во внешне-юридических отношениях. С характером таких отношений вполне согласно как то, что собственная деятельность правителей церкви определяется более или менее точною регламентацией, так и то, что служение управления христианским обществом совершается пастырями в значительнейшей части коллективно.

Иное нужно сказать о служении духовного руководительства, пли пастырского душепопечения. Это есть для пастыря не внешнее служение, а служение жизни; оно требует от него высоких нравственных качеств, тяжелого внутреннего подвига, глубокой любви и истинного самоотречения. По этим требованиям пастырское служение духовного руководительства пасомых однородно с изображенною выше проповедническою деятельностью. Но это совпадение не тем объясняется, что для изображения благовестнической деятельности нами взяты краски из другой области, а тем, что и на самом деле проповедническая деятельность и духовное руководительство пасомых должны быть связаны между собою неразрывно. Духовное руководительство есть во всех своих видах не что иное, как благовестниче-

1) Само собою понятно, что говорим о таинствах только в отношении к нравственным требованиям от священнослужителей.

41

ская деятельность: иначе сказать, проповедническая деятельность должна иметь всегда и непрерывно характер пастырского душепопечения. И действительно, какое можно указать основание для того, чтобы речи священников с церковной кафедры к прихожанам о предметах веры называть проповедями, а их же речи к тем же прихожанам и с тем же содержанием вне храма таким именем не называть? Разве здесь решающее значение имеет то, что в храме священник имеет много слушателей, а вне храма—немногих и даже, может быть, одного? Пли здесь важное значение имеет та разница, что из посетителей храма большая часть обыкновенно не чувствует особенной нужды в определенном научения и готова, если только готова, слушать всякое христианское наставление, тогда как собеседники пастыря вне храма обычно носят каждый на себе особый отпечаток и каждый из них имеет определенную духовную жажду—одна семья нуждается в умиротворении, другая в утешении, здесь зовет пастыря к себе умирающий, там — колеблющийся в вере? Или исключительное основание для названия пастырской речи с церковной кафедры именем проповеди в том, что она обычно составляется предварительно по известной гомилетической форме и произносится по тетрадке, тогда как его беседа вне храма бывает живою речью и льется свободно из его сердца? Но разве Господь наш Иисус Христос учил только в храме и синагогах, а не учил по большей частя в поле, на улице, при реке, по дороге, в частном доме? Разве Он проповедовал только многочисленным слушателям, а Его беседы с Никодимом, самарянкою, сестрами Лазаря уже не были проповедью? Разве Его учение не было всегда живою безыскусственною речью и не отвечало самым сердечным запросам слушателей—всех и каждого в отдельности? Учение о духовном возрождении Он раскрыл в беседе с Никодимом, учение о воскресении Он разъяснял в утешение Марфе и Марии... Его учение менее всего можно сравнивать с философскою системою, в которой каждый частный вопрос вызывается только отвлеченною последовательностью мысли и которая не хочет знать частных особенностей учеников. Учение Свое Иисус Христос открывал

42

всегда с той стороны, с которой оно было доступно Его слушателям, имело точки соприкосновения с их духовным развитием и состоянием, — всегда в ответ на запросы того или другого из слушателей, то утешая, то порицая, то ободряя,—всегда руководя душами. Он был нераздельно на каждый момент учитель и пастырь. Тот же характер благовестнической деятельности Он заповедал и ученикам своим: идите, научите вее пароды, крестя их во имя Ота, и Сына, и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам (Мф. ΧΧΛΤΗ, 20). Не совпадает ли пастырская душепопечительность с «научением соблюдать все, что заповедал» Господь (διδασκαλια), но это «научение соблюдать все, что заповедал» Господь, можно ли отрывать от того научения, которое предшествует крещению (μαθητεια)?... Апостолы поступали согласно этой заповеди: они учили не только в церквах и всенародно, но и по домам... каждого (Деян V, 42; XX, 20. 31) Также понимали проповедничество отцы и учители церкви Прочитайте, напр., наставления св. Григория Великого о содержании проповеди применительно к лицам и состояниям, и скажите,—если отделять душепопечение от проповедничества,—к чему относятся эти наставления, к первому или второму. В нашей отечественной книге О должностях пресвитеров приходских указываются пять видов учения, которое «должен священник к народу предлагать»: 1) учить вере; 2) изобличать ереси и суеверия: 3) «развращенных в беззаконии исправлять; 4) правоверных и честных в добродетельном житии наставлять и утверждать; 5) печальных и отчаивающихся утешать и восставлять». В этой книге предписывается пастырям учить не только [в церквах по воскресным и праздничным дням, но и по домам, благовременно и безвременно, приватно и уединенно, следить, подобно пастырю, оставляющему девяносто девять овец ради отыскания одной заблудшей, за нравственным состоянием каждого прихожанина и предлагать каждому соответствующую пищу и лекарство....

VIII.

Если различать проповедь миссионерскую от дидаскалии, то легко видеть, что каждая из них одинаково требует

43

от пастыря внутреннего подвига и нравственного делания. Научение «соблюдать все, что заповедал Господь» есть именно пастырское душепопечение в общепринятом смысле этого слова; а проповедь миссионерская, как имеющая прямою целью духовное рождение чад Христовых, именно по этой цели должна иметь характер христианского дела, а не литературного или словесного занятия. Проповедь, как простое христианское научение, есть уже живое дело христианской любви и самоотречения, и понимать ее иначе, т. е. в смысле только теоретического занятия, значит понимать ложно. Даже школьное научение Закону Божию не может иметь надлежащих успехов, если оно бывает для законоучителя только теоретическим занятием. Нельзя без удовольствия читать слова известного педагога, K. II. Яновского: «успех преподавания Закона Божия в учебном заведении, с целью развития в учащихся христианской любви, зависит, главным образом, от личности законоучителя. Законоучитель должен быть проникнут убеждением, что его преподавательская обязанность заключается в развитии в учащихся христианских качеств—любви к Богу и к ближнему. Но, чтобы достигнуть этого, он сам должен быть преисполнен христианской любви вообще, а к детям в особенности; так как только при этом условии он будет иметь на них нравственное влияние и может рассчитывать на расположение и уважение к себе со стороны детей, т. е. на такие их качества, с помощью коих он легко может влиять, с помощью слова Божия, и на развитие в них христианских качеств—любви к Богу и ближнему» (Рус. шк. 1898, № 7—8 стр. 85).

Но возражение против душепопечительного характера проповеднической деятельности может идти совершенно с противоположной стороны. Могут сказать: что миссионерская проповедь, имеющая целью духовное рождение чад Христовых, должна быть делом пастырской жизни, влиянием личности проповедника на волю слушателей, это весьма понятно; но проповедь, имеющая слушателями уже духовно возрожденных христиан и целью—поддержание и возрастание в них духовной жизни, легко может обходиться без влияния личности проповедника на волю слушателей. На этой точке зрения стоят немецкие гомилеты,

44

следующие Шлейермахеру и не признающие за проповедником права воздействовать на волю слушателей. Томно с таким же возражением гомилетика того направления, которое мы признаем должным, встречается в другом месте, именно там, где она утверждает, что проповедь имеет своею существенною задачею научить слушателей евангелию, что она всегда должна быть учительна. 1), на что и возражают, что такою должна быть собственно проповедь миссионерская, проповедь же, обращенная к духовно возрожденным христианам, не имеющим нужды в научении, должна не научать, а выражать чувства, одушевляющие христианское общество. Такое возражение во всей определенности идет также со стороны немецкой гомилетики известного направления. Что сказать на такие возражения·? Такие гомилеты совершенно упускают из внимания то, что для других не подлежит сомнению, именно, что, в случае различения миссионерской проповеди от дидаскалии, последняя должна быть признана совпадающею с душепопечительною пастырскою деятельностью. Самое же главное, что должно указать в ответ на приведенные возражения, это то, что не следует совершенно порывать связь между дидаскалией и проповедью миссионерскою,—не следует думать, будто слушатели проповеди из христиан не имеют нужды в научении. Представьте себе те тысячи простецов в вере, которые наполняют наши сельские храмы, и скажите, не нуждаются ли они в христианском научении, не народ ли это, сидящий во тьме? А жители наших городов, столь во многом отличающиеся от сельских жителей и столь превосходящие их образованностью, не такие же ли это простецы в делах веры? Но пусть многие, очень многие из слушателей церковной проповеди знают евангелие; но это знание не подавляется ли во всех и всегда тьмой страстей и заблуждений до такой степени, что мы, именующие себя христианами, многого в евангелии видя не видим и слыша не слышим? В нашем современном христианском обществе не только много пороков, которые совершаются нами по слабости нашей воли, когда мы хотим делать доброе и по внутреннему человеку на

1) См ниже.

45

ходим удовольствие в законе Божием, но у нас много заблуждений, которые закрывают от нас свет евангелия и которые для нас заменяют евангельское учение, мы многое делаем как христианское такое, что на самом деле не есть христианское. Совершенно ложно думают, будто знать евангелие весьма легко и будто все мы, составляющие христианское общество, знаем евангелие. Просто евангелие для чистых сердцем, но для нашего общества многое в нем сокрыто, наше христианское общество столь нуждается собственно в евангельском научении! Но согласимся и с тем, что члены современного христианского общества знают евангельское учение. Однако, кто станет отрицать, что для многих из них это есть знание теоретическое, не сопровождающееся духовным перерождением,— знание книжное, мертвое. Как еще много здесь дела для истинного проповедника, для его живого, трогающего, убеждающего и возрождающего слова. Только живое слово проповедника может придать дух н жизнь этому теоретическому знанию и в его слове одинаково нуждаются простец и ученый богослов 1). Ф. М. Достоевский в лице о. Зосимы мастерски начертил образ такого проповедника, который живым словом привлекает к себе сердца всех, простецов и ученых,—а ведь этот образ, будем помнить, снят с живой действительности. Наконец, даже пережив духовное возрождение, человек христианин не становится выше нужды в живом возрождающем слове проповедника. Духовное возрождение по отношению ко времени своего совершения не может быть сравниваемо с рождением физическим. Физически человек рождается в полноте органической жизни; не таково рождение духовное. Ветхий человек живет в нас и после того, как мы рождаемся духовно; в членах наших продолжает действовать закон греха и тогда, когда мы соуслаждаемся закону Божию. Христианин все время своей жизни нуж-

1) Вели богословски образованные не слушают проповедей, то, разумеется, только тех, которые сами подобны богословским трактатам. Но живой проповеди никогда не может заменить ни богословская кафедра, ни богословская ученая книга и как, поэтому, не должна походить живая проповедь на учено-богословский трактат!

46

дается в возрождающем слове проповедника 1)... И ныне, и в нашем христианском обществе—жатвы много и много требуется делателей..

IX.

Указывая последнюю цель проповеди в духовном возрождении слушателей и средство для достижения этой дели— в любви проповедника, в подвиге его самоотречения, путем которого христианская жизнь непрерывно передается из поколения в поколение, мы, однако были бы далеки от истины, если бы не ограничили своей мысли. Самоотречение проповедника—это то, что требуется от человека для содействия божественным целям, но собственно действующая сила в возрождении человека есть божественная благодать. В этом деле насаждающий и поливающий есть ничто, а все Бог возращающий. Насаждающий и поливающий суть только соработники у Бога, а возрожденные суть Божия нива, Божие строение (1 Кор. III, 7—9). По существу это нисколько не изменяет сказанного о пути, которым христианская жизнь передается из поколения в поколение: сила Божия действует человеческими средствами,— возращает то, что сеет и поливает человек; но для отдельных случаев здесь дана возможность неограниченных исключений. Эти исключения возможны в двояком отношении. Прежде всего может быть без результата полнота человеческих усилий, может быть бездейственно слово проповедника, исполненного любви, самоотверженного л неутомимого. Здесь обильное сеяние, обильная поливка, но нет действия возращающей силы Божией или потому, что нива недостойна этого, или по другой какой причине... Эту ограниченность в действии проповеди кратко выразил св. апостол Иоанн, сказав: кто не от Бога, тот не слушает нас (1 Иоан. IV», 6). Но исключение возможно и в совершенно обратном отношении,—возможно, что слово проповедника не искреннее, не подтвержденное примером собственной его жизни, западет глубоко в душу слушателя и принесет обильный плод. Мы снова должны оговориться,

1) Отношение этой нужды к 1 Иоан, II, 27 подобно отношению 1 Иоан. I, 8 к 1 Иоан III, 6, 9.

47

что подобные случаи, как бы ни были многочисленны, не противоречат сказанному о нормальном пути духовного возрождения, что они представляют исключение только в отношении этого проповедника к этому слушателю, что не искреннее слово проповедника может западать в душу такого слушателя, который обстоятельствами своей жизни и другими личными отношениями уже подготовлен к душевному перевороту, здесь услышанное случайно слово имеет значение зерна, которое падает на почву уже взрыхленную и увлаженную, оно открывает сознанию человека то, что в нем уже созрело. Не случайно было обращение бл. Августина, и еще раньше обращение Савла, при всей своей чудесности, совершилось не без психологической подготовки, которую создало то, что он был гонителем христиан. Однако в отношении к тому или другому проповеднику такие случаи представляют исключение, а они могут быть многочисленны. Посему не основывается ли ими возможность такой проповеднической практики, в которой слово приобретает значение вне связи с жизнью проповедника? Не то ли говорит апостол, когда пишет: некоторые по зависти и любопрению проповедуют. Но что до того? Как бы ни проповедали Христа, притворно, или искренно, я и тому радуюсь и буду радоваться (Филип. I, 15. 18) 1). Тем более, что для слушателей в отношении к таким проповедникам имеют полную силу слова Господа Иисуса Христа: все, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте; по делам же их не поступайте: ибо они говорят и не делают (Мф. XXIII, 3)... Но даже на такие случаи проповедник должен помнить, что, проповедуя не искренно, живя противно тому, чему сам же учит, он разрушает одною рукою то, что созидает другою, он противодействует силе Божией, он сокращает возможность таких случаев. О, если бы для него было возможно только не содействовать Богу, но здесь несодействие есть уже противодействие, — поистине, кто не со Христом, тот против Него (Лук. XI, 23). Давая возможность своим слушателям сказать ему: врач! исцели самого себя (Лук. IV, 23), проповедник тем самым отталкивает слушате-

1) Слова апостола должны объясняться контекстом.

48

лей от Христа и его проповедь «по большей части не токмо студена бывает, и недействительна, но и развратительна еще, понеже наводит многим подозрение, веру быти баснею, а добродетель виною только лихоимания» 1)... Наконец, в самом последнем случае, проповедник должен помнить по крайней мере о своей личной ответственности за дело, к которому он призван. Здесь проповеднику не только, как я всякому другому делателю, угрожает ответственность за свое дело, но его ответственность особенно усиливается тем, что он учит других, и потому, не делая того, чему учит других, осуждает себя самого (ср. Иак. III, 1). Бог будет судить каждого человека его же собственными устами (Лук. XIX, 22) и потому исключительно строгий суд угрожает учителю Неизвинителен ты, всякий человек, судящий (другого), ибо тем же судом, каким судишь другого, осуждаешь себя, потому что, судя (другого), делаешь то же... Ты сам себе собираешь гнев на день гнева и откровения праведного суда от Бога... Как ты, уча другого, не учишь себя самого? проповедуя не красть, крадешь? говоря: не прелюбодейcmвуй, прелюбодействуешь? гнушаясь идолов, святотатствуешь? хвалишься законом, а преступлением закона бесчестишь Бога (Римл. II, 1. 5. 21—23)?..

1) О должностях пресвитеров приходских гл. 48.