Введение: Синодик в неделю православия, задачи изучения его.—Историография собора 812 года: Г. Амартол, Генесий, Продолжатель Феофана, Симеон Метафраст и Лев Грамматик, И. Скилица.—Слово на перенесение мощей патриарха Никифора.—Акты VII вселенского собора. Выводы из рассмотрения источников. Литература житий: житие царицы Феодоры, Ф. Студита и его учеников; основные мотивы, развиваемые в житиях.—Отдельные сказания.—Повествования синаксарные.— Материалы в анналах Барония.—Взаимное отношение иконоборческой и православной партии по смерти Феофила.—Восточный (армянский) элемент при дворе и в администрации.—Протест против усиления этого элемента, история Феофова, опасение Феофила за судьбу династии.— Участие политического элемента в восстановлении православия.— Патриарх Иоанн VII, как представитель восточных влияний; легенды.—Патриарх Мефодий: западное и национальное византийское направление.—Отношения Мефодия к Риму.—Дело самозванца Фомы: этнографический принцип.—Протест против иконоборства.—Политическая окраска Мефодия при Феофиле.—Нестроения в недрах православной церкви при Мефодии.—Житие Иоанникия.

Всякому известен совершаемый в неделе православия чин провозглашения вечной памяти ревнителям православия и анафематствования еретикам. Этот церковный чин имеет древнее происхождение и весьма сложную историю. В первый раз, в 842 году, он совершался в Константинополе без особенных приготовлений. Тогда не могло быть ни места, ни времени для устройства обрядовой стороны совершения его, ибо православие восторжествовало над иконоборством лишь за несколько дней до первого воскресенья великого поста. Можно, таким образом, полагать, что в 842 году чин православия состоял в прочтении соборных актов, которыми отлучены были от церкви иконоборцы и увенчаны похвалами и про-

возглашением вечной памяти подвижники и ревнители иконопочитания. С течением времени в церкви нарождались новые вопросы, вызывавшие применение строгих мер, открывались иномыслия по предметам вероучения и появлялись новые еретики, которые были опасны не менее иконоборцев; тогда светское и церковное правительство, в борьбе с новшествами, по мере надобности, составляло новые соборы, постановлениями которых постепенно увеличивался состав ежегодно читаемого в неделю православия Синодика. Вместе с тем постепенно должна была развиваться обрядовая сторона совершения чина православия. До самого падения Константинополя наблюдается развитие и наращение в частях этого памятника. Можно сказать, что Синодик ближайшей ко времени турецкого завоевания эпохи, или Синодик полного состава, представляет собой всю историю болезни, которая по временам захватывала византийскую церковь, и заключает живыми красками написанную картину борьбы из-за богословских, философских и близких к ним вопросов. Разумею не отвлеченные вопросы, интересующие только клир церковный, но такие, которыми занималось все общество, о которых велись беседы на площадях и в частных собраниях. Материал, находимый в Синодике, не ограничивается предметами вероучения в тесном смысле, но распространяется на широкую область философского мышления, общественной морали, политических идеалов и т. п. Отсюда можно понять, как этот материал интересен с точки зрения культурной истории Византии. Формальная ценность этого материала доказывается тем, что большинство соборных актов утрачено бесследно, между тем как вносимые в Синодик статьи вырезывались на камне и хранились в церкви св. Софии.

Три мраморные плиты, каждая в три сажени длины и в две ширины, оставались на своем месте до XVI века, когда султаны воспользовались ими для украшения своих усыпальниц. Документальное значение Синодика усматривается еще из того, что он был официальным памятником, предназначенным для употребления в церкви, списывался для потребностей местных церквей и имел широкое распространение. Довольно древние списки его хранятся в разных заграничных библиотеках, восходя к XI и XII вв. Рядом с оригинальными греческими синодиками должны быть поставлены русские переводные. Первое место между этими последними занимает московский синодик патриаршей библиотеки (№ 667), при-

надлежащий основной своей частью к XV веку; за ним следуют два синодика XVI века, из коих один, хранящийся в Императорской Публичной Библиотеке, представляет любопытнейшие вставки русского происхождения. Не говорю здесь о бесчисленном множестве русских синодиков, находящихся в библиотеках и в частных собраниях, которые представляют особый отличный тип от рассматриваемых здесь синодиков.

Можно понять на основании сказанного, что в настоящее время возможна постановка вопроса об изучении Синодика, как историко-литературного памятника, по его происхождению и составу. В составе Синодика ясно распознаются четыре слоя, отмечающие четыре эпохи в Византийской истории. Первый и основной, редакция которого дана протоколами VII вселенского собора, выражает торжество получившей перевес православной партии при царице Феодоре и Михаиле III в 842 году. Эта основная часть, в которой иконоборцы и иконопочитатели занимают главное место, более двух столетий оставалась без существенных изменений и только в XI веке получила литературную переработку и значительную прибавку в начале, рассматриваемую в позднейших списках, как предисловие Синодика. Нельзя, однако, думать, чтобы в течение указанного периода церковь ни разу не встречала необходимости употребить в дело практику, узаконенную в 842 году. Можно догадываться, что были случаи как внесения в Синодик новых имен, так и выключения. Очень распространено и известно сказание о том, как изглажено было из Синодика имя царя Феофила; сказание это получило известную литературную форму к середине X века.

В иконоборческую эпоху выдвигались, хотя и остались не порешенными, вопросы общего характера, которые потом снова выступили на очередь и оставили по себе следы в позднейших наслоениях. Вместе с тем следует отметить, что периоды, распространения нашего памятника новыми статьями совпадают с периодами особенного напряжения умов’ в Византии и знаменуют собой глухую и мало отмеченную писателями внутреннюю борьбу. Так как эта борьба отправлялась из важных принципов: национальность и космополитизм, свобода научного исследования, выработка новых форм гражданственности и, наконец, вопрос о духе и букве светских и церковных писателей,—то, понятно, что такие вопросы придают особенную цену Синодику. На основании Синодика

является возможным проследить эволюцию византийского общества, и тем любопытнее получаемые здесь выводы, что их можно поставить в связь и по ним проверять параллельное развитие западноевропейских народов.

Второе, главное наслоение, не говоря здесь о небольших вставках, относится ко времени царя Алексея Комнина; оно выражает результат всего научного и общественного развития XI века. С философской точки зрения на очереди стоял вопрос о сравнительном авторитете еллинской, то есть, языческой мудрости и христианских церковных учителей; в богословском смысле—теория мироздания, переселение душ, учение о двух естествах во Христе. Это суть те самые вопросы, которые в ту же эпоху выдвигаются в западной философии и богословии. Без сомнения, здесь представляется обязательной задача параллельного изучения развития философского и богословского самосознания на западе и в Византии. Существеннейшие положения, выдвинутые учеными схоластиками XII и XIII вв. основывались, между прочим, на материале, доставляемом византийскою ученостью; отсюда можно заключать, какие важные проблемы открываются для сравнительного изучения философского мышления средних веков.

Третий слой Синодика относится ко времени царя Мануила. Он представляет в себе результаты богословской борьбы, которая, однако не кончилась в царствование Мануила, но продолжалась и при следующей династии Ангелов. Внесенные в синодик постановления соборов 1157 и 1166 года должны быть рассматриваемы как новое торжество православного большинства над меньшинством, стремившимся отстоять принцип свободного исследования в приложении к вероучению.

Четвертый и последний слой оставил в Синодике XIV век. Сюда относятся положения против еретиков Варлаама и Акиндина, явившиеся результатом продолжительной и ожесточенной борьбы, главная роль в которой принадлежит со стороны православных известному солунскому митрополиту Григорию Паламе. Трудно было бы понять внутренние причины этой ожесточенной борьбы, если бы мы ограничили свой кругозор сухими фактами богословской полемики о Фаворском свете и не поискали тех пружин, которые вызвали самую богословскую борьбу. Здесь уместно указать одно общее положение, выдвигаемое большинством против меньшинства: почти все еретические мнения национальная партия в Византии клеймит име-

нем или «латинский» и «итальянский», или вообще иноземный. И. Итал в XI в. — представитель итальянского или латинского неправомыслия; Дмитрий XII в, напитался зловредными идеями вследствие частых путешествий на запад; в XIV в. Варлаам есть сеятель тоже западных сорных трав. В высшей степени любопытно, что православная византийская партия есть в то же время национальная, и что в борьбе православных с еретиками приобретает значение национальный элемент. Изучение последней части синодика приводит к заключению, что жизненным нервом всей борьбы, сосредоточенной около имени Варлаама, было западничество в самом широком значении слова — в политике, вероучении, и что победа Григория Паламы должна быть признана победою национальной партии над латинствующей и западнической.

Указанные, последовательно вошедшие в Синодик, части не развивают, а только намечают богословские, философские и политические сюжеты. В Синодике мы имеем дело не с системами, а с краткими характеристиками систем, составленными заведомо лицами противоположного направления, не имевшими никакого интереса подробно говорить об отвергнутых церковью мнениях. Редко какая-либо случайность сохранила то или другое еретическое сочинение, весьма у не многих православных писателей можно находить беспристрастие в изложении систем противников. А достанет ли слов изобразить ту ревность, с которою православные уничтожали еретические сочинения и, с своей стороны, еретики вырывали страницы, подскабливали и совсем уничтожали сочинения православных? В Деяниях седьмого вселенского собора приводятся вещественные доказательства порчи книг. Можно еще удивляться, что сохранилось хоть что-нибудь из письменных памятников того времени. Из этого легко понять, что не всегда возможно довести до ясности те намеки, которые находим в синодике. Сказанного считаю достаточным, чтобы объяснить благосклонному читателю как важность представляемого Синодиком материала для культурной истории Византии, так и способ обработки этого материала.

В смысле общеисторических выводов, изучение Синодика убеждает, что византийская история имеет свои стадии развития, представляющие параллелизм с западно-европейским развитием. Через всю историю Византии проходит живая и упорная борьба из-за религиозных и философских идей. Эта борьба, часто совсем не отмеченная историками, может быть изучаема на основании или по-

лемических, или ораторских произведений, восполняющих до некоторой степени недостаток летописи и утрату философских систем. Логическая последовательность между старыми и вновь выдвигавшимися вопросами служит показателем известного поступательного движения в развитии византийского общества.

Основная часть Синодика в неделю православия выражает, торжество православия над иконоборчеством и поэтому должна быть изучаема на основании историко-литературных данных иконоборческого периода. К исследованию о Синодике можно бы предъявить требование, чтобы оно представляло полную историю борьбы, нашедшей себе конечное выражение в вопросе о почитании святых икон; но мы не преследуем такой широкой задачи, которая едва ли совместима с пределами комментария к Синодику, как историко-литературному памятнику. Отделенный от протоколов соборных, Синодик переживал свою особенную историю в редакциях, списках и переводах на другие языки, и эта история сама по себе представляет благодарный материал для разных исторических и литературных тем. Синодик привлекает к себе научное внимание, как памятник мало исследованный с точки зрения времени и исторических обстоятельств его происхождения и почти совсем не затронутый со стороны его состава и разности редакций. В самом деле, кем и когда составлен Синодик, какой был первоначальный состав его, как происходили в нем постепенные наросты и прибавки,—на эти вопросы нет удовлетворительного ответа.

Хотя в византийской летописи, описывающей время царицы Феодоры и Михаила III, находим упоминания о соборе 842 года, на котором было учреждено торжество православия, но эти упоминания слишком недостаточны, ибо выдают в себе черты, обличающие в летописцах либо незнание действительного положения дела, либо легковерное доверие к чужим словам, кроме же того, полны трудно примиримых противоречий. Что Синодик во всем своем составе носит характер соборных определений, в этом нельзя сомневаться в виду того, что для большей части заключающегося в нем содержания можно отыскать оригинал в соборных протоколах. Уже этого было бы достаточно, чтобы и в рассуждении тех частей, для которых не открыт оригинал в известных соборных деяниях, признать вероятным положение о соборном их происхождении. В смысле такой вероятности можно

говорить о первой части Синодика, относящейся к торжеству православия над иконоборством. Должно думать, что эта часть во всем своем составе примыкает к собору 842 года и почерпнута из его деяний. Но актов этого собора не сохранилось, и таким образом утрачена возможность критического изучения Синодика в главной и основной его части. Отсюда вытекает потребность собрать об этом соборе возможно полные сведения, которые бы с одной стороны могли объяснить условия, при каких происходило в первый раз торжество православия, с другой—дать материал к суждению о том, что последовало на этом соборе.

В виду утраты протоколов этого собора, особенную ценность получают прямые и косвенные указания, находимые в византийской исторической литературе. Но и в этом направлении исследователя ожидает полное разочарование. Хотя самые популярные летописцы, послужившие примером и давшие богатый материал для своих собратьев X, XI и XII веков, жили именно в IX веке, но для занимающего нас периода, в особенности же для собора 842 года, они имеют весьма маловажное значение. Летопись Феофана доведена до 813 года, летопись Георгия монаха до 842 года. Целый ряд писателей-летописцев, известных по имени и анонимных, которые примыкают к двум названным летописцам и слывут продолжателями их, продолжая без перерыва рассказ Феофана и Георгия,—приступили однако к своим изложениям событий не ранее половины X века и, следовательно, вообще не могут быть рассматриваемы, как источник первой руки. Относительно продолжателей Феофана и Георгия и других летописцев X и последующих веков, касающихся событий от них отдаленных, историческая критика должна прежде всего поставить и решить вопрос об источниках, на основании которых они составляли свою историю.

По отношению в занимающему нас периоду, вопрос об источниках представляется в таком виде. Лучший летописец, переживший эпоху торжества православия, Георгий, остановился в своей летописи на 842 годе и сообщил о событиях этого года очень скудные, скажем даже, весьма сбивчивые сведения. В самом деле, перечитывая заключительные страницы летописи Георгия, посвященные Михаилу и Феодоре, приходишь в изумление перед жалким, с точки зрения словесного искусства, способом изложения мыслей у этого якобы знаменитого и образцового писателя, у которого учились

писатели последующих веков. Чтобы не быть голословными, позволим себе сделать анализ относящегося к собору 842 года места 1).

«После Феофила воцарился Михаил с матерью своей Феодорой. Он, по принятии отеческого царства, весьма благочестиво стряхнув богопротивное новое учение, привнесенное в церковь и много бед наделавшее, торжественно объявил искони Богом установленную, святую и православную веру. Феодора же так была верна и православна, что еще и при жизни мужа тайно чтила и покланялась святым иконам. Она по собственному решению, по предложению же и убеждению канцлера и логофета Феоктиста, изгоняет из церкви и из города патриарха Иоанна с его единомышленниками, указав ему для обитания Клидий, что на Босфоре,—говорят, что он был ей кум. Вводит же святого Мефодия монаха и ставит его патриархом, и всех Феофилом сосланных монахов и епископов соединив, православную утвердила веру и церковь умирила в первое воскресенье великого поста. Ибо хотя царь и был еще младенцем, но тот, который из уст младенец и ссущих совершил хвалу, сам и его приготовил воспеть истину божественного догмата. Ибо он собрал собор в Константинополе из святых и боговдохновенных отцов, которыми тщательно изобличена была злая ересь злых и отвратительных иконоборцев и красноречиво опровергнута гнусная болтовня еретиков, светло просияло слово православия как бы из некоторых тайных и непроходимых лабиринтов и мрачных ущелий проклятой и презренной ереси. И так вождь и учитель ее с единомышленными ему гонителями и насильниками, как противники истины и защитники лжи, как хищные волки и участники гнусного и дьявольского манихейского служения... изгоняются, возводится же общим избранием и божественным изволением и благодатью блаженный Мефодий, защитник православия, который все изветы и пагубные против святых икон умыслы и нечистое пустословие ересеначальников и последователей их суесловия и помрачения прекрасно и со всею ясностью изобличил и опроверг, как никто другой»...

Следует похвала патриарху Мефодию и его подвигам ври царе Феофиле, при чем летописец снова возвращается к 842 году. «И таким образом сей божественный муж, по благословению Божию, принял церковь; и при содействии богоносных отцов дом Божий,

1) Изд. Муральта (С.-Пб. 1859), р. 718—719.

общество православных направлялось и Божией силой укреплялось и украшалось словом и делом, совет же еретичествующих, иудейское по истине семя и сообщество, в конец постыжденное ослабело, явно обуздываемое и ежедневно опровергаемое. И скоро по царскому повелению возвращены из ссылки и восстановлены содержавшиеся в заключениях отцы и многие монахи и не малое число благочестивых светского звания»...

Таково летописное свидетельство современника, которого, без сомнения, весьма занимали события 842 года и который не был лишен средств сообщить о них точные данные. Для благочестивого и верующего в простоте сердца читателя здесь, может быть, отыщется достаточно назидательного материала. Но, если отнестись к приведенному месту Георгия с некоторыми требованиями научной критики, то оно представит слишком сомнительный по достоинству научно-исторический материал, из которого нельзя ничего построить. Прежде всего настоит потребность объяснить состав летописного известия в том его виде, как он читается в издании Муральта, а затем обращаться с запросами к самому летописцу.

В изданном тексте монаха Георгия бросаются в глаза несообразности, обнаружение которых может дать нам ключ к уразумению задач критики в рассуждении как Георгия, так и других византийских летописцев. Подразумеваемые несообразности заключаются в следующем:

1) Михаил или Феодора восстановили православие? В тексте монаха Георгия находим ряд выражений, выставляющих на первый план Михаила и приписывающих ему созвание собора 1). Но у того же летописца рядом выставляется и царица Феодора и ей, как впрочем и следует, приписана главная роль в созвании собора и утверждении православия 2). Нам могут сказать, что из этого нельзя еще делать особенных заключений, так как летописец имел в виду двух царствующих лиц и потому имел право приписать тому и другому созвание собора, утверждение православия, низложение одного патриарха и возведение другого. Этим

1) ὅστις τὴν πατρῴαν βασιλείαν διαδεξάμενος... τὴν ἱεράν τε καὶ ὀρθοτάτην πίστιν ἀνεκήρυξε... εἰ γὰρ καὶ νήπιος ἐτύγχανεν ὁ βασιλεύς, ἀλλ’ αὐτός (то есть, Бог) καὶ τοῦτον παρεσκεύασε τὴν ἀλήθειαν τοῦ θείου δόγματος ἀνημνῦσαι... σύνοδον συναθροίσας... и проч.

3) Ἡ δὲ Θεοδώρα οὕτως ἦν πιστή καὶ ὀρθόδοξος... ἐβεβαίωσε πίστιν καὶ τὴν εκκλησίαν εἰρήνευσεν.

соображением, если не всматриваться в дело глубже, действительно можно объяснить до некоторой степени то обстоятельство, что летописец неискусно изложил материал, раз приписав распоряжения Михаилу, а потом те же самые распоряжения—Феодоре. Но, если обратить внимание на то, что часть повествования, приписывающая означенные распоряжения Феодоре, является не отдельною, а заключенною в повесть о Михаиле, то, очевидно, что повторение одного и того же рассказа два раза не может быть объяснено тем соображением, какое представляется вероятным на первый взгляд. Если летописец хотел сделать честь сыну и матери, то ему весьма натурально было все распоряжения о созвании собора и проч. излагать от двух царей, иначе говоря, глагольные формы ἀνεκήρυξε, ἐβεβαίωσε, εἰρήνευσεν, συναθροίσας — должны бы были быть употреблены во множественном числе.

2) Когда был низложен патриарх Иоанн и возведен Мефодий, до собора или после собора? С точки зрения изданного текста Георгия этот вопрос никоим образом не может быть разрешен. В той части повести, которая выставляет Феодору на первый план, распоряжения ее излагаются в такой последовательности: а) низложение Иоанна, б) возведение Мефодия, в) созвание собора и утверждение православия. В той же части, где действия приписываются Михаилу, события изложены в таком порядке: а) созвание собора, б) низложение Иоанна, в) избрание Мефодия, г) возвращение из ссылки православных духовного и светского звания. Спрашивается, возможна ли подобная сбивчивость в летописи, составленной современником и сделавшейся известною в царствование Михаила III, то есть, до 867 года?

3) Всматриваясь в текст Георгия, мы замечаем в нем кроме двойного или даже тройного повторения одной и той же мысли с некоторыми стилистическими отличиями в развитии, еще ту странность, что манера изложения автора меняется в каждом отдельном предложении. Примеров на небольшом отрывке, избранном нами, можно указать не один.

εἰσάγει δὲ τὸν ἐν ἁγίοις Μεθόδιον, μοναχὸν ὄντα, καὶ πατριάρχην ἀποκαθιστᾶ...

ἄντεισάγεται δὲ κοινῇ ψήφῳ καὶ θείᾳ προσβολῇ τε καὶ χάριτι Μεθόδιος ὁ ἀοίδιμος καὶ τῆς ὀρθοδοξίας πρόμαχος...

σύνοδον... συναθροίσας, ἱφ’ ὧν ἡ τῶν κακῶν καὶ δυσωνύμων εἰκονομάχων κακίστη αἵρεσις ἀκριβῶς ἐλεγχθεῖσα καὶ τὰ βδελυρὰ ταύτης ληρήματα διαῤῥήδην ἀνατραπέντα...

ὅςγε (Мефодий) πάσας., τὰςδιαβολὰς καὶ τὴν ὀλέθριον κατὰ τῶν ἱερῶν εἰκόνων μεθοδείαν καὶ τὴν βέβηλον κενοφωνίαν τῶν αἱρεσιάρχων καὶ φοιτητών τῆς ἐκείνων κενοφωνίας καὶ φρενοβλαβείας ἄριστα καὶ σαφέστατα ἐλέγξας καὶ ἀνατρέψας..

Ненужные повторения об одном и том же и пропуски важных и любопытных фактов, школьническое упражнение в приемах развития данной мысли на несколько ладов, переходы от простого летописного изложения к напыщенному ораторскому тону, напоминающему вступления или заключения в житиям святых или церковные проповеди X—XII веков,—вот что представляет нам текст Георгия о таком важном в церкви событии, как торжество православия и собор 842 года.

Что же предстоит исторической критике предпринять в приложении к подобному материалу? Можно ли пользоваться таким источником, который так явно выдает свои недостатки?

Чтобы ответить на этот вопрос и вместе с тем восстановить авторитет монаха Георгия, нужно сделать несколько замечаний на издание Муральта. В сущности, и все то, что мы выше говорили, как будет сейчас ясно, относится не к летописцу Георгию, а к издателю его. Здесь мы, впрочем, уступаем слово прекрасным знатокам рукописного летописного материала, знакомство с трудами которых обязательно теперь для византиниста. Издатель летописи Феофана, Де Боор 1) говорит об издании Муральта: Под именем летописи Георгия Монаха, Муральт издал какой-то хаос, в котором представляются два или три различных слоя переработки оригинала. Другой византинист, автор сочинения о византийской историографии IX и X веков, Гирш, на основании изучения рукописей Георгия, приходит к следующему выводу: «Мы имеем две различные редакции хроники Георгия: одну краткую, другую — более богатую фактическим материалом». Что касается взаимного отношения той и другой редакции, то ученый исследователь высказывается в таком смысле: Краткий текст должен считаться первоначальным, а обширная редакция есть результат поздней-

1) De Boor, Theophanis Chronographi и II. S. 360.

ших прибавок. Именно в тех местах, где пространные редакции рукописей имеют дополнения (рукописи Московская, Мюнхенская и Парижская), встречаются такие фразы, которые указывают на позднейшее их происхождение. Так, в жизнеописании Феофила 1) повествуется, что он украсил усыпальницу своей любимой дочери Марии серебром, но что царь Лев снял эти украшения. Этот царь Лев царствовал от 886 до 912 года, и приведенное место могло быть написано не ранее X века. В другом месте (стр. 708) в повествовании о патриархе Иоанне и о построенном им дворце Трулле сказано, что этот дом и доселе называется Труллом. Ясно, что писавший это не был современником Феофила и Михаила. Таким образом, как эти, так и другие места написаны не Георгием, но составляют вставки, сделанные в последующее время, и что в подробных редакциях мы имеем позднейшую переработку хроники Георгия, в которой текст оригинала иногда сокращен, а обыкновенно распространен большим числом известий. Дальнейшее доказательство этого заключается в том, что грубые ошибки встречаются в таких местах, которые совершенно невозможно объяснить в применении к современнику— Георгию.

Приведенные мнения о состоянии рукописей Георгия монаха и об изданном Муральтом тексте должны послужить руководящим началом для историков в их будущих изысканиях. То обстоятельство, что популярнейшие историки, сохранившиеся в значительном количестве рукописей, представляют сокращенные и дополненные редакции, замечено было уже ранее и высказано десять лет назад пишущим эти строки по поводу рукописей Никиты Акомината. Это наблюдение теперь должно быть распространено на значительную часть византийских летописцев, которые испытали ту же судьбу, что и Никита Акоминат.

Итак, возвращаясь к странным риторическим упражнениям, изданным Муральтом под 842 годом, мы не можем рассматривать их, как произведение Георгия; здесь действительно сведены два или три слоя разновременных приписок, размышлений, объяснений и дополнений, сделанных, читателями оригинального произведения нашего летописца и неразборчивым переписчиком сведенных в одно целое. Дело ученой критики при издании писателя было—

1) Издание Муральта, стр. 704.

разобрать и отделить подлинное от неподлинного, чего Муральт не сделал.

По нашему мнению, в первоначальном произведении Георгия о занимающем нас факте был весьма сухой рассказ, подобный тому, который находим в предисловии летописи (Муральта, р. 3): «4-я книга повествует о Константине благочестивейшем и первом христианском царе и о следующих за ним до последнего Михаила, сына Феофилова, который, воцарившись ребенком, посредством божественного синода, снова восстановил и утвердил православную веру». До некоторой степени есть вероятность предполагать, что в собственноручной рукописи летописца не было того отдела, который приписывает утверждение православия царице Феодоре 1), а это обстоятельство, в свою очередь, может указывать на время, когда окончена Георгием летопись. Имя Феодоры выпущено было писателем и внесено его читателями на том основании, что восстановление православия действительно принадлежало ей; но Георгию нельзя было хвалить царицу Феодору, вследствие известных неудовольствий между сыном и матерью, кончившихся тем, что последняя была лишена власти и сослана в монастырь. Совместное правление Михаила и Феодоры продолжалось 15 лет; с 857 до 23 сентября 867 г. Михаил правил один, последний год и 3 месяца в сотовариществе с Василием. Сочинение Георгия, таким образом, окончено было между 857 и 26-м мая 866 года, когда был коронован Василий, о чем в первоначальном тексте не было упоминания. Сказанное может также служить объяснением, почему Георгий ограничился сухим указанием факта торжества православия, уклонившись от сообщения подробностей, которых он не мог не знать. Он не мог с похвалою говорить о царице Феодоре, чтобы не оскорбить царя; подробностей не мог сообщить, ибо они связаны с именем царицы.

Если, таким образом, авторитетнейший летописец IX века оставил нас почти в неведении относительно важного в церковном и гражданском отношении переворота, последовавшего по смерти Феофила, то задача изучения этого переворота встречает почти непреодолимые затруднения.

Каким путем сохранились известия о соборе 842 года и об утверждении православия, которые читаются в хрониках составлен-

1) Hirsch Byzaut. Studien S. 14, Coislin. Handschr.

ных в X и последующих веках? Ответ на этот вопрос имеет специальное значение для первых страниц Русской летописи. Не только по отношению к собору 842 года, но и по отношению к другим событиям, падающим на царствование Михаила III, мы находим в литературе X века указания, которые возбуждают в высшей степени научное любопытство, но источник которых до сих пор не удалось определить с достаточной ясностью.

Благодаря прекрасному исследованию Гирша, мы имеем более или менее отчетливое представление о ходе летописной традиции в IX и X веке и можем восстановить степень зависимости одного писателя от другого. Что касается продолжателя Георгия, или логофета, как он назван в некоторых списках, доведшего летопись до смерти Романа I (948 г.), то и эта летопись сохранилась в двух редакциях, полной и краткой. Для решения вопроса, какая из этих редакций—первоначальная, Гирш сопоставляет летописи X века: продолжателя Феофана, Симеона Магистра и Льва Грамматика. Первый в изложении событий со времени Льва VI и до смерти Романа обнаруживает сильное сходство с продолжением Георгия, и именно с полной его редакцией, хотя независимо от этого представляет и такого рода известия, которых нет у продолжателя Георгия и которые указывают, что он пользовался, кроме этого последнего, еще другими источниками. Симеон Магистр находится в близком родстве как с Георгием, так и с его продолжением. Особенность его, однако та, что он не следует исключительно одной редакции краткой или распространенной, представляя близкое родство то с Московской рукописью, то с Ватиканской. Хроника Льва Грамматика в своей позднейшей части есть не что иное, как извлечение из Георгия и его продолжателя. Сведения, почерпнутые из этого источника, оказываются в более близком родстве с Московской и Парижской рукописями. Если эти летописи, в основании которых лежит продолжение Георгия, примыкают то к краткой, то к полной редакции его, то из этого можно заключить, что ни одна редакция не соответствует первоначальному оригиналу, но обе суть переработки его. В Московской, Парижской и Мюнхенской рукописях этот оригинал значительно сокращен: Ватиканская передает его полнее, но также содержит и чуждые вставки, ибо не все данные, заключающиеся в ней, происходят из продолжения Георгия, но некоторые почерпнуты из другого источника. Уже Муральт заметил, что некоторые места взяты

из летописи Генесия, и это замечание имеет всю справедливость в приложении к истории Михаила III и Василия.

Так как в некоторых рукописях продолжатель Георгия назван логофетом, то вопрос о времени происхождения этой летописи сводится ко времени жизни не названного по имени логофета. Но этому вопросу в науке не достигнуто еще утвердительного заключения 1). Довольно твердым основанием к выводам может служить то соображение, что летописи X века, в которых положительно засвидетельствовано знакомство с продолжением Георгия, окончены при Никифоре Фоке (963—969),—следовательно, наш логофет должен был написать свою летопись раньше этого времени, или, как думает Гирш (54), он писал в начале царствования Никифора Фоки. Можно далее заключить, что логофет писал отдельную летопись, не намереваясь продолжать Георгия; он соединен с летописью Георгия уже переписчиками. Это доказывается одним местом в начале хроники, где есть ссылка на историю Феофила, но как этого места в хронике Георгия не оказалось, то все вероятия говорят за то, что логофет писал и о царе Феофиле, но что эта часть хроники до нас не сохранилась 2).

У летописцев второй половины X (продолжение Феофана, Симеон Магистр) и начала XI века (Лев Грамматик) большинство известий о времени Михаила III, не почерпнутых из продолжателя Георгия, имеет для себя объяснение в летописи Генесия. Понятна поэтому важность для нас этого последнего писателя. Генесий писал свою историю по предложению Константина Порфирородного; как заявляет он в предисловии, писал на основании свидетельств очевидцев и сохранившегося предания. Говоря вообще, это еще не особенно важная причина, чтобы выделять Генесия из других летописцев, писавших о времени Михаила III во второй половине X века. Но в Генесий мы имеем тип летописца, который мог иметь хорошие сведения о занимающей нас эпохе по фамильным преданиям. Не подлежит сомнению, что автор был сыном того Константина Армянина, который начальствовал отрядом царских телохранителей при Михаиле III, был товарищем его и любимцем и играл выдающуюся роль в событиях, стоящих в связи с

1) Hirsch, Byzant. Studien, S. 52 и след.—В. Г. Васильевский, Симеон Метафраст, в Журнале Мин, Нар. Просв., часть 212, отд. 2.

2) Hirsch, S. 54. Anmerk.

утверждением православия и с низвержением патриарха Иоанна 1). У Скилицы-Кедрина прямо назван историк Иосиф Генесий, в рукописных чтениях продолжателя Георгия, приводимых у Гирша 2), Генесий прямо назван сыном Константина Армянина, у Симеона Магистра и Льва Грамматика повторено это известие — ясный признак, что оно читалось в той редакции хроники логофета, которою пользовались означенные писатели.

Содержание летописи Генесия подтверждает указанный рукописный намек: автор любовно относится к Константину, сообщая разные подробности об его происхождении и служебной карьере, защищает его против обвинений в жестокости и хвалит его за умственные и душевные качества. Можно думать, что Генесий составил свою хронику в первые годы единодержавия Константина VII (945 — 959), так как следы заимствований из Генесия заметны в составленной самим императором жизни Василия; дальнейшее тому доказательство усматривается из того, что автор, говоря о занятии Крита арабами, прибавляет, что остров и до сих пор находится в их власти, чего он не мог бы сказать, если бы писал после 961 года, когда Крит снова был возвращен под власть империи. Таким образом, значение Генесия объясняется двумя особенностями: 1) близостью его к Константину, принимавшему участие в событиях 842 года, и возможностью располагать хорошими фамильными преданиями; 2) тем обстоятельством, что его летопись, появившаяся при Константине Порфирородном, могла служить и действительно послужила источником для продолжения Феофана, Симеона Магистра и Льва Грамматика. В частности, для нашего вопроса Генесий представляется старшим по времени летописцем, закрепившим письменное и устное предание о событиях 842 года и давшим первый материал для летописных известий, которыми может располагать наука. В особенности в виду совершенно скудных данных, находимых у Георгия, Генесий является первым по времени летописцем, которого историк должен изучать для разъяснении событий 842 года.

Находимые у Генесия данные о событиях, последовавших за смертью Феофила, заключаются в следующем:

За малолетством Михаила III во главе управления стояло ре-

1) Georgii Contin., р. 747.

2) Hirsch, SS. 39, 48, 118 Anm. 2.

генство, состоящее из царицы Феодоры, патриция Феоктиста и протомагистра Мануила. Все распоряжения, относящиеся к восстановлению православия, исходят от членов регентства (οἱ τῆς επιτροπείας). В частности дело представляется в такой последовательности:

А. Пользуясь благоприятными обстоятельствами, наступившими со смертью Феофила, преданные православию люди ищут случая произвести церковную реформу.

1) Во главе этого направления стоят два члена регентства: Феоктист и Мануил;

а) последний еще колебался, но и он стал искренним приверженцем почитания икон, когда студийские монахи, посетив его в тяжкой болезни, предсказали ему выздоровление, если он обещает содействовать восстановлению икон 1).

2) Чудесно освободившись от болезни, Мануил настоятельно представляет царице Феодоре необходимость восстановления иконопочитания,

а) указывая ей в противном случае на опасность, угрожающую ее власти.

3) Царица и сама не чужда была этих мыслей,

а) так как и сама была боголюбива,

б) и была к тому поощряема своей матерью и патрициями— двоюродными братьями;

в) но боялась сделать решительный шаг и давала уклончивый ответ, ссылаясь то на трудность реформы, то на уважение к памяти мужа 2).

Б. Убежденная доводами Мануила, царица открыто становится в число приверженцев православия и принимает следующее мероприятие:

1) Разрешает православным собираться во дворце канцлера 3),

1) В этом известии у Генесия, lib. IV, р. 79, есть одна любопытная фраза: καὶ προσελθόντες τῇ κλίνῃ τῶν μοναζόντων τινὲς... περὶ ὧν ἤδη ἀνωτέρω μνείαν πεποιήμεθα. Так как выше никакого упоминания не встречается, то в этой фразе мы находим след источника, которым здесь пользовался Генесий. Место взято из студийского жития.

2) ibid., р. 80: ἀλλ’ ἀντέπιπτεν αὕτη ,., εἴτε διὰ τὴν τοῦ τηλικούτου μετάθεσιν πράγματος, εἴτε δὶα φιλανδρίαν ἴσως παράλογον... εἰρήκει γὰρ πρὸς Μανουὴλ ὡς ὁ ἐμὸς ἀνὴρ σοφίας ἀρκούντως ἐξείχετο, καὶ οὐδὲν τῶν δεόντων αὐτῷ ἐλελήθει...

3) τοὺς ὀρθοδόξους τοῖς τοῦ κανικλείου ἐνδιαιτήμασιν ἀγείρεσθαι διεθεσμοθέτησεν.

чтобы совместно обсудить вопросы касающиеся православия (τὰ περὶ ὀρθοδοξίας προβλήματά τε καὶ δόγματα).

В. После внимательного исследования восстановляются святые иконы и устрояется церковный чин: священники и архиереи, придерживающиеся нечестия и противящиеся православию, лишены своих мест, и прежде всех нечестивый патриарх Иоанн.

1) Посылают к нему знатных мужей, начальников царской стражи, чтобы взять его из патриархии, но он не уступил их требованию и остался во дворце; донесение посланных разжигает сильный гнев против него 1).

2) Патриций Варда отправляется для производства дознания и узнает,

а) что патриарх Иоанн получил несколько ран в живот.

б) Но показаниям самого патриарха, эти раны нанесены ему людьми царской стражи — язычниками; в особенности жестоко обращался с ним Константин Армянин, начальник отряда экскувитов;

в) но Варда, произведя дознание, нашел это показание ложным и возгорелся гневом на обманщика,

г) почему Иоанн справедливо лишен был патриаршего трона.

Г. Возводится благочестивый патриарх Мефодий, которому вверили 2) священный якорь,

1) с одобрением богоносных мужей, в Византии живущих и отовсюду собравшихся в столицу.

Д. Назначен был день для их собрания,

1) в который божия церковь облекалась в свое благолепие;

2) с тем чтобы громко возвестить православие,

а) сошлись из знаменитой горы Олимпа, Афона и Иды и из Кимииы (κατὰ Κυμινᾶν),

б) удостоились царских почестей и подарков и возвратились восвояси.

Чтобы иметь представление о совокупности сведений, которыми располагал Генесий, нужно прибавить еще два-три замечания. Он сообщает о судьбе названного патриарха Иоанна, как он, заклю-

1) Следует отметить, что у Генесия, р. 80—81, меры против патриарха Иоанна выписаны из письменного источника: τοιγαροῦν ἀποατέλλουσι... διὸ περὶ γε τούτου τοῖς ἀποστείλασι ἀπαγγέλλουσι καὶ κατ’ αὐτοῦ πλείονα τὴν ὁρμὴν διεξάπτουσιν, особенно ниже ὦ ἀκροαταί, ясно выдающее или речь, или житие.

2) τούτῳ τὰς ἀρχιερατικὰς ἀγκύρας ἐπέδοσαν,—сравни выше выражения о мерах против патриарха Иоанна.

ченный в монастыре, приказал своему служителю выколоть глаза на святых иконах и как царица хотела наказать его за это ослеплением, но, по ходатайству некоторых, ограничилась наказанием его 200 ударов. Далее, есть довольно пространное известие о кознях еретиков против патриарха Мефодия: враги патриарха подкупили женщину, которая заявила, что патриарх находится с ней в преступном сожительстве. Но Мефодий, человек подвижнической жизни, дал очевидные доказательства ложности взведенного на него обвинения, а магистр Мануил и логофет Феоктист произвели следствие по этому делу и привели женщину к сознанию, что она подкуплена. Это известие имеет для нас то значение, что из него можно заключить, что отлученные от церкви еретики не были лишены средств продолжать борьбу с православными. Рядом с этим последним известием, Генесий сообщает следующий факт, имеющий отношение к торжеству православия, С тех пор было постановлено (ἔκτοτε διώρισται), чтобы в годовщину дня православия еретики шли со свечами впереди процессии, направляющейся из церкви Богоматери Влахернской. И этот обычай продолжался долгое время: иномыслящие обязаны были при собрании в великой церкви выслушивать себе анафематствование.

Теперь бросим общий взгляд на известия Генесия. Важнейшими фактами, почерпаемыми единственно у этого писателя, нужно признать: а) указание обстоятельств, подготовлявших торжество православия; б) предварительное обсуждение всех вопросов, касающихся церковной реформы, в собраниях у канцлера Феоктиста; в) процесс патриарха Иоанна, и наконец, г) хотя не прямое, но довольно прозрачное указание на время составления собора: он происходил если не в самый день установления торжества православия, то в весьма близкое время. Обладая сравнительно хорошими сведениями, Генесий может возбуждать против себя сомнения в тех случаях, где затронута фамильная честь. С этой стороны нуждаются в рассмотрении ближайшим образом факты, в которых играл роль его отец, а равно где затронуты служебные связи его отца.

Ближайшим к Генесию летописцем нужно считать Продолжателя Феофана. Хотя четвертая книга его, посвященная царствованию Михаила III, также написана при Константине VII и по его предложению и даже на основании предоставленных царем в распоряжение автора материалов, но неизвестный по имени Продолжатель

Феофана, хотя он имел под рукой историю Генесия, вообще справился с своей задачей весьма неудовлетворительно.

Трудно найти писателя так неискусного в изложении своих мыслей, так малоспособного даже хорошо передавать вычитанное у других. Но, при сравнении его истории с Генесиевым трудом, оказывается, что первый располагает несколько иными сведениями, чем второй, вследствие чего знакомство с ним необходимо для определения совокупности летописной традиции о времени Михаила III и Феодоры. Попытаемся наглядно представить ход мыслей у нашего автора. Регентство (φροντισταὶ καὶ ἐπίτροποι) по случаю малолетства наследника престола, назначенное самим Феофилом 1), состояло из Феоктиста, патриция Варды—брата царицы и магистра Мануила, родом из Армении, дяди царицы.

А. Мысль о церковной реформе занимала членов регентства.

1) Мануил впал в тяжкую болезнь, к нему приходили студийские монахи и обещали выздоровление, если он будет содействовать восстановлению икон. О том же просили и другие монахи, получившие к нему доступ со времени исправления им должности стратига в армейской феме.

2) Чудесно освободившись от болезни, Мануил входит в соглашение с членами регентства и привлекает их на свою сторону,

а) сообщает царице Феодоре свои намерения,

б) она же и сама постоянно имела это на уме,

в) но боялась сделать решительный шаг, так как многие сенаторы и высшие сановники преданы ереси, в особенности же за нее стоит влиятельное духовенство и сам патриарх 2);

г) убеждает царицу, что нет опасности приступить к восстановлению православия.

Б. Царица принимает следующие меры:

1) призывает друнгария виглы Константина и чрез него дает знать патриарху,

а) что собравшиеся отовсюду благочестивые и монахи внесли просьбу о восстановлении святых икон:

1) Подчеркиваем сведения, которых нет у Генесия.

2) Следует вставка о вредном влиянии патриарха на царя Феофила, которая, впрочем, не представляет оригинального взгляда нашего автора.

б) или патриарх должен согласиться на эту просьбу и тогда православие будет восстановлено,

в) или пусть оставит престол и ждет в загородном поместье,

г) пока созван будет собор, который разберет и обсудит заблуждения еретиков.

2) Патриарх принял царского посла в Фессальской зале,

а) пораженный неожиданным требованием, ответил, что ему нужно обдумать дело и отослал посланного,

б) схватил нож и нанес себе раны в живот с таким расчетом, чтобы опасности для жизни не было, но чтобы излияние крови возбудило переполох и вселило к нему сострадание.

в) Смятение распространилось в церкви и во дворце, так как молва о происшествии дошла до дворца еще до возвращения друнгария: молва гласила, что патриарх убит по личному приказу царицы.

3) Для производства следствия отправлен патриций Варда;

а) он обнаружил, что раны сделаны умышленно;

б) о том, как происходило дело, дали показание слуги, представлено было и орудие, которым произведено поранение;

в) посему Иоанн, обвиненный в покушении на свою жизнь, лишен престола и сослан в поместье Психа.

В. Возводится Богом и царицей для управления церковью Мефодий.

Г. Речь царицы к отцам собора:

1) соглашаясь на восстановление святых икон, она просит от собора прощения и амнистии для Феофила, иначе отказывается содействовать его целям.

2) Мефодий отвечал, что не во власти собора давать прощение умершим без покаяния.

3) Феодора, подогреваемая любовью к мужу, с клятвою утверждала, что Феофил перед смертью раскаялся и лобызал святые иконы.

4) Услыхав это и горя желанием восстановить иконы, отцы по общему решению постановили дать отпущение в этом грехе (Феофилу) и выдать в том удостоверение Феодоре.

Д. Затем, в первое воскресенье великого поста, отслужив всенощное бдение в церкви Влахернской богоматери, утром с цари-

цей совершают процессию с литией в великую церковь. И церковь снова получает свою красоту

1) посредством совершения торжественной литургии,

2) низвержения всех еретиков и архиерея их:

а) Сведения о патриархе Иоанне: он происходил из хорошего рода и родился в Константинополе, пользовался расположением Михаила Травла и Феофила, последнего даже учил; проходил должность синкелла, потом назначен патриархом; известен гаданиями и ворожбой;

б) пример его гадания—три князя языческого племени.

в) Брат Иоанна, патриций Арсавир; дворец его в обители св. Фоки, где патриарх предавался своим занятиям волшебством и непотребствами.

В заключение приведено известие о кознях еретиков против святых икон: Иоанн приказал выколоть глаза на одной иконе, за что подвергся наказанию бичами. Мефодий оклеветан пред Феодорой и регентами в незаконной связи с одной женщиной. Назначенное по этому делу следствие 1) и суд привлекли массу зрителей. Но радость клеветников была преждевременна, ибо Мефодий торжественно доказал свою неспособность к сожитию с женщиной. Что здесь продолжатель Феофана, хотя у него находим больше живых подробностей, чем у Генесия, в сущности пользовался теми же материалами, что и этот последний, или, может быть, только развил рассказ Генесия, видим из заключения. Клеветники, в качестве наказания, обязаны были каждый год в годовщину православия участвовать в процессии из Влахернской церкви в Софийскую и выслушивать собственными ушами анафематствование на них 2), что установлено было продолжать до конца их жизни. Наконец, независимо от Генесия, продолжатель Феофана сообщает об угощении во дворце, устроенном для собравшихся отцов и о неприятном объяснении между царицей и братьями Феодором и Феофаном Начертанными.

Сопоставляя известия Генесия и продолжателя Феофана, нельзя не приходить к заключению, что последний пользовался, кроме материалов доступных Генесию, еще особыми источниками. Так, в

1) βῆμα γοῦν εὐθέως καὶ κριτήριον φρίκης γέμον ἐκ πολιτικών ἀνδρῶν συγκροτούμενον καὶ ἐκκλησιαστικῶν (lib. VI, p. 158).

2) ὅ καὶ τηρούμενον ἐφάνη ἐπὶ πολὺ καὶ τῆς αὐτῶν μέχρις ἐταμιεύθη ζωῆς (p. 160).

группе данных, обозначенных нами под буквой А, встречаем следующие факты, неизвестные Генесию:

Назначение регентства самим Феофилом; участие в регентстве, кроме Феоктиста и Мануила, патриция Варды; доступ к Мануилу и влияние на него, кроме студийских монахов, еще других, с которыми он сошелся во время своей службы на востоке; предварительные переговоры с членами регентства о церковной реформе. Продолжатель Феофана выражается конкретнее Генесия о том, что могло останавливать Феодору при мысли о восстановлении православия: она боялась того, что существующий порядок вещей отстаивали сенаторы и многие из высшего духовенства. Все это сведения важные, которыми едва ли мог пренебречь Генесий, если бы они были в его источниках. Что касается достоверности этих сведений, они не всегда могут быть подтверждены. Так, прежде всего, на счет установления регентства самим Феофилом и на счет участия Варды в этом регентстве—не находим подтверждения в традиции. Может быть, что составитель летописи поместил Варду в число регентов только на основании выдающейся роли, которую играл этот царедворец в малолетство Михаила. Что на Мануила влияли не только студийские, но и восточные монахи, это не может основываться на официальных данных; вообще весь рассказ о болезни Мануила, по нашему мнению, введен в историю из житий святых и из чудес студийских и других подвижников. Разговор Мануила с Феодорой вполне выражает положение дела и может считаться заслуживающим полного доверия.

Ряд известий, относящихся к группе Б, вызывает следующее замечание. В общем этот рассказ ближе к истине, чем помещенный в летописи Генесия. Он изложен с такой простотой и подробностями, что дает достаточные данные для критики взгляда самого автора. Словом, мы думаем, что в повести о деле патриарха Иоанна, мы имеем следы официального акта, которым автор пользовался и который воспроизвел довольно полно. Таким образом, предполагая, что друнгарий царской стражи Константин отправился к Иоанну с письменным предложением от царицы, находим возможным видеть в словах «собравшиеся отовсюду благочестивые и монахи внесли просьбу о восстановлении святых икон» реальный мотив, которым начиналось предложение Феодоры. Но если это так, то вся группа известий об Иоанне поставлена у нашего автора не на месте. Православные могли обратиться к ца-

рице с просьбой тогда, когда она открыто высказалась за реформу и дала им позволение собираться во дворце Феоктиста для обсуждения относящихся к восстановлению православия вопросов, как об этом читается у Генесия. Но совершенно невероятно, чтобы первый шаг Феодоры был направлен прямо против Иоанна.

Ближайшее место по времени к рассмотренным летописцам занимают Симеон Метафраст и Лев Грамматик. Время жизни первого из них, и масса весьма интересных и для русской истории вопросов, связанных с хроникой Симеона магистра и Метафраста, достаточно выяснены в прекрасном исследовании В. Г. Васильевского 1). Хроника Симеона составлена в последней четверти X века; автор мог, следовательно, пользоваться трудами названных выше летописцев, неизвестных им материалов у него не было в распоряжении, а потому для нашего вопроса он не представляет никаких новых данных. Еще меньше значения имеет Лев Грамматик, написавший свою хронику в 1013 году, о чем и заявлено в конце его труда. Он даже не воспользовался летописной традицией и ограничился по отношению к событиям 842 года самыми общими и скудными данными.

По-видимому, с большим вниманием к летописной традиции отнесся Иоанн Скилица, которого сочинение до сих пор известно лишь в летописи, носящей имя Кедрина, представляющей на самом деле дословное воспроизведение Скилицы. Чтобы не возвращаться более к этому, скажем прямо, что Кедрин только тем и известен в исторической литературе, что вновь издал под своим именем Скилицу. Это был высокопоставленный государственный человек, носивший титул куропалата и звание великого друнгария царской стражи 2). Он жил в XI веке, довел хронику до 1057 года, занимаясь ею в конце XI века. Некоторые из его сочинений относятся ко времени царя Алексея Комнина (1081—1118).

Едва ли можно во всей полноте разделять мнение Гирша, что Скилица относительно времени Михаила III пользовался только Генесием и продолжателем Феофана.

Из разбора, его известий мы выносим убеждение, что круг его

1) Журн. Мин. Нар. Пр., часть 212, отд. 2; сличить Hirsch, Byzant. Studien, S. 303 и след.

2) Hirsch, S. 358 и сл.

наблюдений был несколько шире, чем у его предшественников X века, что некоторым событиям он дает иное освещение, чем его предполагаемые непосредственные источники. Отметим эти особенности в традиции, переданной у Скилицы. Сказав о регентстве, назначенном Феофилом из магистра Мануила и патриция Феоктиста, он далее сообщает об их речи к народу и войску; эта речь была сказана в ипподроме и сопровождалась присягой.

А. По принятии царства, Феодора по внушению благочестивых мужей обратилась к рассмотрению вой роса об ереси иконоборцев.

1) Этой мысли сочувствовал Феоктист, но Мануил колебался.

а) Никто не смел явно высказываться за восстановление икон, так как ересь поддерживали большая часть сената и синода и сам патриарх;

б) решился на это один Мануил по Божьему содействию: болезнь и предсказание студийских монахов.

2) Чудесно освободившись от болезни, Мануил отправляется на коне во дворец и входит к царице,

а) убеждает ее всеми мерами восстановить иконы,

б) она же и сама давно искала к тому случая,

в) так как давно уже побуждали ее мать ее и дяди—патриции,

г) но делала Мануилу возражения, ссылаясь то на данную мужу клятву, то на силу и численность еретиков и, наконец, говорила: если бы в православии не было чего-либо противного священному писанию, то муж мои не изгнал бы его из церкви.

9) Мануил поставил ей на вид, что если ее будет восстановлено православие, то угрожает переворот и лишение царства как ей, так и сыну.

Б. Убежденная доводами Мануила, Феодора

1) разрешает собраться во дворце Феоктиста членам сената и синода, украшенным разумом и учением для обсуждения вопросов, касающихся православия.

а) Собравшись и высказавшись и приведши свидетельства из священного писания, православная партия одержала перевес;

б) составлено определение о восстановлении святых икон;

в) архиереи и монахи и члены сената, прежде державшиеся ереси, в большинстве примкнули к православию, остальные же сосланы в ссылку.

В. Мероприятия против патриарха Иоанна изложены согласно Генесию, только короче:

1) дознание Варды закончилось тем, что он силой взял Иоанна из патриархии.

Г. Возводится Мефодий

1) с одобрения благочестивых иереев, светских и монахов, и подвижников с гор, пришедших в столицу.

Д. Они единогласно предали вечной анафеме ересь иконоборцев

Затем Скилица сообщает известные сведения об Иоанне, наказанном 200 ударов за то, что он выцарапал глаза на иконе, о происхождении его. о служебной карьере при Михаиле Травле и о волшебстве; последнее подтверждено случаем с тремя языческими князьями. Далее помещена повесть о злостном навете еретиков на Мефодия; наконец, об угощении во дворце и о разговоре царицы с братьями Начертанными.

Приведенными данными, можно сказать, исчерпывается летописная традиция по отношению к собору 842 года и к вопросам, близко с ним соприкасающимся. Эти данные далеко не освещают события с надлежащей полнотой, мало характеризуют главных деятелей и вообще не удовлетворяют многих запросов, которые могут быть предъявлены со стороны историка. Но что всего более печально,—предыдущее разыскание должно убедить, что и летописной традиции не сохранилось указания на два факта: а) когда и как происходил собор, чем он занимался и какие результаты его деяний, и б) совпадает ли собор с торжеством православия, или представляет собой отдельный акт. Ясно, что пока не решены эти вопросы, так темно обозначенные в традиции, было бы преждевременно приступать к изложению истории собора.

Нам необходимо расширить поле изучения и обратиться за поисками в другие области. Византийская историография, не представляющая за иные периоды ни одного летописца, который бы мог быть назван современным писателем, находит себе иногда весьма важную подмогу в произведениях духовного или светского красноречия и в обширной литературе житий. Многие события византийской истории, остававшиеся малоизвестными или недостаточно объясненными, раскрыты при помощи данных почерпнутых из названного рода литературы. Что довольно бедный современными историческими писателями IX век может также собрать хорошую жатву из памятников ораторского искусства и в особенности в

литературе житий, в этом нельзя сомневаться уже потому, что бурная эпоха иконоборческого движения выдвинула целый ряд очень популярных деятелей, имя которых пользовалось широкой известностью в различных краях империи. Борьба между православной и еретичествующею партиями, попеременно получавшими преобладание, подняла на ноги провинциальное население, заставив его группироваться около того или другого героя, подвижника или исповедника. Ссылка на поселение, закрытие монастырей, отнятие свободы слова и запрещение письменного изложения мнений—все это, конечно, должно было подавляющим образом действовать на тогдашнюю литературу. Трудно далее сказать, православная или иконоборческая партия обнаружила больше энергии по истреблению литературных памятников в эту эпоху. Далее мы увидим, с каким усердием, достойным лучшего дела, получившая перевес партия старалась уничтожить в книгах основания, имеющие значение для противной партии и с каким суровым фанатизмом уничтожались целые библиотеки и портились рукописи. Но отнюдь не следует думать, что мания книгоистребления погубила всю производительность того времени. Многое унесено было заблаговременно в южную Италию, многое сохранено в частном владении.

Герои и подвижники за идею православия, деятельность которых падает на IX столетие, и потому уже оставили в литературе более или менее ясный след своей деятельности, что после 842 года наступило для них полное торжество, что возобладавшая наконец православная партия имела всю возможность воздать им должную похвалу за их подвиги и страдания. После утверждения православия патриарх Мефодий торжественно переносит в Константинополь останки сурового и непреклонного аскета Ф. Студита и патриарха Никифора. Ученики и почитатели исповедников собирают сведения об их жизни и составляют рассказы о житии, страданиях и чудесах их, и эти рассказы быстро распространяются по отдаленным местам, где еще помнили подвижников. Таким образом, агиографическая литература может дать некоторые новые черты к выяснению нашего вопроса. Но мы имеем кроме того в произведениях церковного красноречия живые и едва ли не современные событиям указания.

Особенно ценные черты, могущие выдержать состязание с любым из рассмотренных выше летописных изложений касательно событий 842 года, находим в церковном слове, сказанном, как можно су-

дить по надписанию, но случаю перенесения останков патриарха Никифора в Константинополь 1). Так как перенесение мощей Никифора происходило еще при жизни Мефодия, то для нас эта речь, независимо от всего прочего, имеет значение почти современного памятника. Автором ее назван Феофан пресвитер и препозит. К сожалению, она напечатана в латинском переводе, что и лишает нас возможности прямо поставить ее в связь с летописными изложениями.

Передаем содержание той части речи, которая относится к событиям 842 года.

После того как по смерти Феофила империя перешла к жене его Феодоре и к Михаилу, эта женщина с усердием обратилась к благочестию. Понимая, что ничто так не будет способствовать безопасности империи, как окончание церковной смуты, она, переговорив с высшими сановниками государства, призвала тех, которые отличались своим влиянием между монахами и предложила им на обсуждение вопрос о восстановлении икон. Когда затем нашла, что они все согласны и что ежедневно горят одним желанием и болят сердцем о перемене религии, потребовала от них, чтобы они выбрали места из святоотеческих книг в подтверждение истины, указала место во дворце, где должен собраться назначенный собор, и обратилась с манифестом к народу. Собралось такое множество, что нельзя было перечесть, ибо прибыли не только те, которые сохранили чистый ум во время нечестия, но очень многие из тех, что сочувствовали врагам благочестия и были назначены на духовные места еретиками; переменив свои мысли, и эти последние подвергли проклятию врагов святых икон.

При этом быстром и неожиданном обороте дел тогдашний патриарх Иоанн, впав в изумление и умопомрачение, едва не наложил на себя руки. Он был виновником всего бедствия, ибо имел вредное влияние на царя Феофила. После его низвержения с общего согласия и по определению великих императоров и церковного собора, избран с общего одобрения Мефодий.

Тогда утвержден был второй Никейский собор, созванный императрицей Ириной и блаженным патриархом Тарасием и одобрены все его определения. Тогда все церкви возвратили свою красоту и снабжены святыми иконами; на место тех, которые

1) Acta Sanctorum, Martii, 11, p. 318.

сквернили их, поставлены священники и правители, придерживающиеся истинного учения.

Здесь мы не имеем всех занесенных в летопись сведений о событиях 842 года, по что сообщается в слове на перенесение мощей Никифора, имеет характер достоверности и выдерживает сравнение с лучшими летописными источниками. Собственно в слове сообщаемые сведения обнимают только ту группу событий, которые касаются мер, принятых царицей к восстановлению православия; по смыслу и тону эти известия всего ближе соприкасаются с данными Скилицы—Кедрина. Но наш источник независим от всей летописной литературы по заключительной части, дающей ему свой определенный характер. Он дает понять, что мера против патриарха Иоанна предпринята была во время заседаний собора, о чем не дает подозревать ни один другой источник. Далее, он дает нам ключ к суждению о том, что происходило на соборе, о чем тоже не сообщают летописные изложения. Согласно воззрению слова, отцы Константинопольского собора отправлялись в своих суждениях и определениях от актов VII вселенского собора. Утвердив определения этого собора, они и в своих действиях должны были сообразоваться с тем, что происходило на VII вселенском соборе.

Что акты VII вселенского собора могут быть привлечены в качестве материала для восстановления протоколов константинопольского собора 842 года, эта мысль, представляющая в себе большую долю достовероятности, утверждается главнейше на приведенном слове. Если принять без ограничений это свидетельство, то нельзя не допустить и необходимых заключений, из него вытекающих. Не имея актов собора 842 года, мы имеем то, что до некоторой степени является заменою их, или что с некоторой вероятностью может быть принимаемо за утраченные акты,—разумеем первую часть Синодика в неделю православии. Рассмотренная выше литература летописей оставляет нас в полном недоумении по отношению к принятым на соборе решениям. Синодик в неделю православия в существе есть ряд кратких соборных постановлений, которые явились результатом деятельности собора 842 года. При этих двух положениях сейчас найденное третье получает большую цену и важность. Если отцы собора 842 года в своих решениях отправлялись от актов VII вселенского собора, то очевидно, что, по крайней мере, в той части, которая

касалась почитания святых икон, утраченные протоколы собора 842 года должны были совпадать с протоколами VII вселенского собора (в той же части). Это заключение в свою очередь ведет к другому: первая часть Синодика может находить себе подтверждение в Деяниях VΙΙ вселенского собора.

Из предыдущего ясно, что Синодик, если только подтвердится его зависимость от актов VII вселенского собора, сам по себе должен быть рассматриваем в смысле источника для изучения собора 842 года. Здесь необходимы сличения и сопоставления в доказательство соборного происхождения первой части Синодика. Предварительно скажем несколько слов о формальном делопроизводстве на соборах.

По Деяниям вселенских соборов 1) легко составить себе идею об общей форме созыва и делопроизводства на соборах. В рассуждении внешней формы созыва соборов должно делать различие между соборами вселенскими и поместными. Для первых требовались продолжительные приготовления, сношения с восточными патриархами и Римом, для вторых этого не требовалось. Иконоборческая эпоха выработала в этом отношении свою практику. Когда в начале 815 года патриарх Никифор узнал о намерении Льва Армянина вновь поднять вопрос о почитании икон, то с целью удержать царя от этого шага, патриарх собрал собор из 270 отцов (епископов, игумнов и монахов). Весьма вероятно, что патриарх Никифор собрал только живущих в Константинополе и окрестностях ревнителей православия, ибо для оповещения отдаленных епархий он не имел времени. Нельзя далее не обратить внимания на то обстоятельство, что в протоколах заседаний соборов мы не имеем генетического развития мыслей и выработки положений. Все заставляет, напротив, предполагать, что на собор вносились готовые доклады, составленные предварительно избранными на то комиссиями или отдельными лицами, уполномоченными к тому. Эта система докладов бросается в глаза при чтении Деяний VII вселенского собора. Что касается до формального делопроизводства, об этом можно сделать следующие наблюдения: иконоборческий собор 815 года, на котором председательствовал преемник патриарха Никифора, Феодот Касситера, решил весь

1) Есть русский перевод, сделанный Казанской духовной академией.

вопрос против святых икон в три заседания, при чем на последнем были прочтены уже готовые постановления и отобраны подписи. Правда, мы знаем, что собору 815 года следовало лишь возвратиться к постановлениям собора 754 года, и новых постановлений не предстояло делать. Но все же противники православия должны были считаться с теми положениями, которые выставляемы были против них. Само собой разумеется, если бы собравшиеся были не подготовлены к вопросу, то в три дня едва ли; могли прийти к решениям. Дело объясняется тем, что весь материал подготовлен был анагностом Иоанном, будущим патриархом, который по поручению царя занимался этим делом с мая по ноябрь 814 года 1). Перенося теперь эти соображения к рассмотрению Синодика, как акта постановлений собора 842 года, мы приходим к тому предположению, что и здесь общие идеи развиты были не отцами собора, а выработаны или в предварительной комиссии, или отдельными докладчиками. По всей вероятности, этот собор также только утвердил обработанный ранее материал, ибо он не мог иметь много заседаний. В рассмотренных выше летописных изложениях, в особенности в Похвале патриарху Никифору, мы имело случай отметить ту сторону, которая объясняет дело с формальной точки зрения. Прежде всего ревнители православия получили от царицы разрешение собираться и рассмотреть вопрос о восстановлении иконопочитания. Нет никакого сомнения, что тогда же взял в свои руки теоретическую подготовку вопроса будущий патриарх Мефодий, который был несомненно в Константинополе в это время. Второе обстоятельство, отмеченное Похвалою, решает все сомнения насчет самостоятельности и трудности задачи, предстоявшей как предварительной комиссии, так и собору. Задача собора, а, следовательно, и предварительной комиссии и отдельных докладов, сводилась к постановлениям собора 787 года: утвержден VII вселенский собор и одобрены все его определения. В самом деле, это единственный и правильный шаг, какой могли сделать ревнители православия: как иконоборцы начинали с анафематствования VII вселенского собора, так православные должны были утвердить авторитет этого собора, которым в свое время утверждено было православие.

1) Прекрасные данные к этому вопросу см. Incerti auctoris, Vita Leonis Armeni в боннском изд. и у Миня.

Новых постановлений не приходилось делать, ибо на VII вселенском соборе тщательно собрана была литература вопроса, при том же он имел высший авторитет, как утвержденный вселенскою церковью. Единственный новый предмет, которого нельзя было обойти в 842 году, касался принятия в недра церкви раскаявшихся иконоборцев духовного чина. Практика давала и в этом отношении твердые правила: на VII вселенском соборе почти не отказывали бывшим иконоборческим епископам в принятии к единению с церковью, если они торжественно заявляли раскаяние. Патриарх Мефодии был, кажется, в этом отношении весьма снисходителен, верил раскаянию иконоборцев и оставил их на местах. В свое время увидим, что он подвергся за это нареканиям со стороны более суровых Студийских монахов. Итак, мы приходим к заключению, что акты собора 842 года должны опираться на постановления VII вселенского собора, что в них нельзя искать личного творчества или авторства Мефодия, или кого-либо из близких к нему лиц. С этой точки зрения мы попытаемся сопоставить краткую редакцию Синодика с актами VII вселенского собора.

Известно, что VII вселенский собор состоялся при императрице Ирине. Цель его была в восстановлении православия, отвергнутого постановлениями иконоборческого собора 754 года. Сотрудником Ирины и председателем на этом соборе был патриарх Тарасий, при самом избрании своем уже поставивший условием—возвращение церкви к иконопочитанию (784 г.). Обстоятельства подготовления и составления этого собора были необычны. Прежде всего потребовалось больше полутора года на сношения с представителями патриарших кафедр и на созвание уполномоченных из Рима и с востока. Затем, когда собор открылся в августе 786 года, приверженцами иконоборчества обнаружена была такая активная оппозиция, опирающаяся на расположенные в Константинополе войска, что православные принуждены были уступить угрозам и разойтись из храма св. Апостолов. Можно догадываться, что в этому времени правительство достаточно убедилось,—в каких элементах населения и в каких сословиях преимущественно сильна оппозиция. Согласно с этим принят было ряд мер, чтобы ослабить враждебную партию в Константинополе. В высшей степени важно при этом историку отметить то, что царица Ирина произвела передвижение военных частей: бывшие в столице войска разместила по провинциям, в Константинополь же приказала

явиться отрядами из провинций. За всем тем прошел еще целый год, прежде чем Ирина решилась открыть заседания собора в сентябре 787 года и при том не Константинополе, а в Никее. Было всего 8 заседаний, с недельными промежутками.

Для истории соборов, и в частности того, которым мы занимаемся, практика VII вселенского собора может быть принята как тип, по которому вообще складывалось как делопроизводство, так и отношения партий православной и иконоборческой. Всего интереснее на наш взгляд отношение собора к иконоборческим епископам, о которых заведомо знали, что они при открытии собора 786 года употребляли все средства для возбуждения толпы и устрашения правительства. Теперь, при обсуждении вопроса о принятии в общение с церковью иконоборческих епископов, заявивших готовность отречься от заблуждений, несколько возражений сделано было лишь против тех, которые сильно замешаны были в гонении против православных, и еще представился довольно деликатный вопрос об епископе Неокесарийском, председательствовавшем на иконоборческом соборе 754 года. Но как относительно первых, так и последнего решение собора склонилось в пользу принятия их к общению и оставлению на занимаемых ими местах.

На соборе предъявлены были далее материалы за и против иконопочитания: первые взяты были из постановлений собора 754 года, вторые из отеческой литературы и из сочинений защитников иконопочитания. Вся та часть Деяний, где предъявлялись документы и излагались положения иконоборцев и иконопочитателей, имеет большой исторический и литературный интерес, так как при этом делались ссылки на такие сочинения, которые теперь уже утрачены, и так как при этом выяснилось, как иконоборцы и иконопочитатели взаимно относились в историческим справкам и литературным доказательствам. Есть, между прочим, ссылки на апокрифы, есть указания на испорченные или уничтоженные сочинения. Несколько мест здесь не будут излишни в буквальной передаче. Диакон и скевофилак Дмитрий заявляет 1): «Осматривая святую и великую церковь константинопольскую, я нашел там утраченными две книги, которые были снабжены серебряными изображениями. При

1) Labbe, Sacrosancta Concilia VII, p. 372; Деяния вселенских соборов, т. VII, стр. 408 (русский перевод, Казань, 1873).

расследовании оказалось, что еретики бросили книги в огонь и сожгли их. Еще я нашел книгу Константина хартофилака, в которой говорилось об иконах, но злонамеренные люди вырезали листы, где было место об иконах, и вот теперь эта книга у меня в руках, и я заявляю ее святому собору». Честнейший Леонтий секретарь к этому прибавил: «Нужно удивляться еще другому в этой книге; она в серебряном окладе, как видите, и с обеих сторон украшена изображениями всех святых. И вот в чем уже крайнее безумие: оставив этот оклад с изображениями, вырезали то, что было написано об этих изображениях». Поэтому же поводу Лев епископ Фокейскин сказал: «В представленной книге пропало несколько листов, а вот в моем городе предано сожжению больше 30 книг». Диакон Косьма сказал: «Вот эта книга, найденная мной в патриархии, содержит Ветхий завет, к ней были присоединены схолии, и между прочим, одна в защиту святых икон, но наветники истины выскоблили эту схолию. Посмотрите это место, тут не много еще можно разобрать». Он же показал другую книгу, повествующую о подвигах мучеников и о нерукотворной иконе Камулианской, но в ней вырезаны листы об иконах 1). Инок Стефан показал книгу, в которой два места были выскоблены. Патриарх Тарасий указал на книгу Лимонарь, в которой оказались вырезанными листы о святых иконах. Отцы собора старались подыскать другие экземпляры испорченных книг и по ним восстановить текст испорченных мест. Можно было бы ожидать, в виду представления стольких случаев безжалостного истребления книг, что сами отцы собора с большей осторожностью отнесутся к доказательствам противной партии. К крайнему сожалению, нельзя, однако скрыть, что на том же соборе был подан голос против всех сочинений, написанных против икон; этот голос требовал уничтожения их огнем и анафематствования 2). До какой степени дошло в иконоборческую эпоху варварское обращение с так называемыми историческими справками, видим из общего огульного обвинения в плагиате и полного недоверия к приводимым из книг местам. Лучшим и красноречивым подтвер-

*) Labbe, VII, р. 377; Деяния VII, стр. 413.

*) Labbe, VII, р. 388: καὶ ἔτερον δὲ κεφάλαιον ἀναφέρομεν, ἵνα πάντα τὰ συγγράμματα τὰ κατὰ τῶν σεπτῶν εἰκόνων γενόμενα μετὰ ἀναθεματισμοῦ λειανθῶσιν, ἢ τῷ πυρὶ παραδοθῶσι, καὶ περὶ τούτου αἰτοῦμεν ἐκφωνηθῆναι ὡς δοκεῖ τῇ ἱερᾷ συνόδῳ. Ἡ ἁγια σύνοδος εἶπεν γὲνέσθω.

ждением тому служит состязание между царем Феофилом и братьями Феодором и Феофаном Начертанными 1). Феофан привел одно место из пророчества Исаии, Феофил возразил ему, что место это не так читается и, раскрыв находившуюся у него книгу, подтвердил справедливость сказанного. Феофан же стал кричать, что он перепортил и эту книгу, и все другие, какие только попадались ему под руку; пусть, присовокупил он, принесут ту книгу, которая находится в патриархии и лежит в библиотеке на таком-то месте, тогда я поверю. Послали за этой книгой и скоро принесли ее. Царь, развернув книгу, не мог скоро попасть на нужное место, собеседник его протянул руку и сказал: нужно перевернуть три листа, и там найдешь искомое место.—Летописец рассказывает далее, как разгневанный такой дерзостью царь наказал братьев.

В протоколах VII вселенского собора сохранился обильный материал в защиту иконопочитания и в доказательство исконности обычая поклонения святым иконам. Для отцов собора 842 года не предстояло необходимости вновь перерабатывать этот материал. В особенности важными для нас оказываются протоколы 6-го заседания. В этом заседании Лев асикрит сделал предложение рассмотреть акты иконоборческого собора 754 года 2) и выслушать составленное уже заранее опровержение постановлений этого собора. Как можно догадываться, опровержения сделаны были соборною комиссией, работа которой в общем была уже тогда известна 3), Доклад в этом заседании разделен был между епископом Неокесарийским Григорием и диаконами Иоанном и Епифанием. Первый прочитывал, статья за статьей, определения иконоборческого собора, последние докладывали опровержения на каждую статью, прочитанную Григорием. Но после сличения этой части протоколов VII вселенского собора с Синодиком нельзя не прийти к заключению, что в последнем мы имеем не воспроизведение определений VII собора, а сокращенное их изложение. Следовательно, никак нельзя допустить без значительных оговорок ту мысль,

1) Theophanis Contin. III, с. 14.

2) Labbe, VII, р, 392: τήμερον δὲ μετὰ χεῖρας ἔχομεν αὐτῶν τῶν χριστιανοκατηγόρων τὴν ἔγγραφον βλασφημίαν, ἤγουν τὸ ἀλλόκοτον καὶ εὐανάτρεπτον καὶ αὐτέλεγκτον ὅρον τοῦ ψευδοσυλλόγου.

3) ἀλλὰ καὶ τὴν ἔντεχνον καὶ δραστικωτάτην αὐτοῦ ἀνατροπὴν, ἢν τὸ πνεῦμα τὸ Ἅγιον παρέχετο· ἔδει γὰρ αὐτὸν θριαμβευθῆναι σοφαῖς ἀντιρρήσεσι καὶ σπαραχθῆναι ἰσχυραῖς ἀναλύσεσι, ἢν καὶ ὑποβάλλωμεν πρὸς τὸ παριστάμενον.

что собор 842 года ограничился утверждением и принятием определений VII вселенского собора. В дошедшей до нас редакции Синодика замечается частью личное творчество, частью выбор материала из соборных актов. Предлагаемый ниже подробный анализ содержания Синодика даст нам случай возвратиться к этому вопросу, здесь же достаточно отметить те положения, которые несомненно представляются дословно заимствованными из актов VII вселенского собора. Само собой разумеется, во-первых, сюда относятся имена иконоборцев, отлученных от церкви; во-вторых, имена подвижников православия, которые поминаются с провозглашением вечной памяти; наконец, в-третьих, несколько общих положений против иконоборцев, неоднократно повторенных на VII вселенском соборе и неизменно появляющихся во всех списках Синодика. Сюда относятся анафематствования, произнесенные на седьмом и восьмом заседании собора 787 года, имеющие общий характер 1): ὅλοις τοῖς αἱρετικοῖς;—τῷ φρυαξαμένῳ συνεδρίῳ κατὰ τῶν σεπτῶν εἰκόνων;— τοῖς ἐκλαμβάνουσι τὰς παρὰ τῆς θείας γραφῆς ῥήσεις κατὰ τῶν εἰδόλων εἰς τὰς σεπτὰς εἰκόνας. Лишь под одним условием можно принять мысль о тесной зависимости первой части Синодика от актов VII вселенского собора, если предположить, что первоначальная редакция этой части, составленная в 842 году, была короче, чем та редакция, в которой Синодик дошел до нас. Не вдаваясь в подробности, заметим, что Синодик, по самой цели своей служить знаменем церкви торжествующей, имел постоянную тенденцию развиваться и обновляться в обеих своих составных частях: положительной и отрицательной, то есть, как в той, где провозглашается вечная память, так и в той, где произносится анафема. Нараставшие элементы распознаются по несомненным признакам: это—имена лиц, живших после эпохи утверждения православия; распространение Синодика объясняется также привнесением в него местных эпархиальных элементов. Приняв это в соображение, можно допустить, что Синодик находился в постоянном процессе развития и пополнений, и что древнейшая дошедшая до нас редакция его, относящаяся к XI веку, уже не совпадает с первоначальною, современною торжеству православия. Чтобы хотя до некоторой сте-

1) Laibe, VII, р. 576, 592; Деяния (русский перев.), VII, стр. 610, 627—628, и последующие четыре или пять положений, которые будут отмечены в своем месте.

пени воссоздать эту последнюю, мы можем сослаться на протоколы собора 869 года, бывшего при патриархе Фотии. В заседании восьмом этого собора обсуждался, между прочим, вопрос о новых иконоборцах, имена отлученных от церкви в 869 году присоединены к тем, которые отлучены были в 842 году. При этом диакон и нотарий Стефан от лица собора произнес те статьи анафематствования, которые мы находим в протоколах VII вселенского собора и в Синодике 1) и которые, очевидно, нужно считать основными и несомненно принадлежащими к древнейшей редакции.

Рассмотрение летописной традиции о соборе 842 года приводит нас к следующим выводам. В сохранившихся изложениях, относящихся большей частью к X веку, недостает живого и наглядного представления об общем ходе дел по смерти царя Феофила. С значительными затруднениями удается отыскать только некоторые из главнейших звеньев в цепи событий, восстановить же причинную связь и последовательность между фактами оказывается невозможным. При таком состоянии источников нельзя излагать историю собора 842 года, а можно лишь ограничиться подведением итогов из разбора летописной традиции.

Почин в церковной реформе принадлежал византийскому духовенству, которое при посредстве регента Мануила нашло возможным действовать на царицу, приводя ей на вид политические и религиозные мотивы в пользу восстановления православия. Убежденная доводами Мануила и советами родственников, Феодора поручила приверженцам реформы выработать проект восстановления православия. Когда выяснилось при обсуждении этого проекта (τὰ περὶ ὀρθοδοξίας προβλήματά τε καὶ δόγματα), что иконоборческая партия бездействует и не может быть опасною, предпринят был смелый шаг против патриарха Иоанна VII. Приверженцы реформы отправили к царице петицию, которая для нее послужила мотивом к мерам против иконоборческого патриарха. Можно думать, основываясь на аналогиях в истории патриархов Игнатия и Фотия, что процесс патриарха Иоанна был ранее собора, восстановившего православие, ибо иначе к патриарху была бы отправлена соборная комиссия, а не друнгарий Константин со стражей. Мефодий возведен в патриархи после низвержения Иоанна, и под его председатель-

1) Labbe, VIII, p. 1357: Τῷ φρυαξαμένῳ συνεδρίῳ κατὰ τῶν σεπτῶν εἰκόνων; τοῖς ἐκλαμβάνουσι τὰς γραφικὰς ῥήσεις κατὰ τῶν εἰδόλων εἰς τὰς σεπτὰς εἰκόνας, и след.

ством состоялся собор, восстановивший православие. Собор не имел нужды в многочисленных заседаниях, ибо материалы для него подготовлены были на совещаниях во дворце канцлера Феоктиста, при том же как на предварительных совещаниях, так и на соборе предстояло только выбрать статьи в опровержение иконоборцев из актов VII вселенского собора. Отцам встретилось, однако, важное затруднение по отношению к имени недавно умершего царя Феофила. Как иконоборец, Феофил должен был подвергнуться церковному отлучению на ряду со своими предшественниками, но естественное чувство уважения к мужу и отцу Михаила III, именем которого царствовала Феодора, препятствовало ей подписать соборное определение, в котором произнесена анафема Феофилу. По всей вероятности, имя Феофила ее подвергалось на соборе отлучению; из уважения к царице отцы собора принуждены были пройти молчанием это имя. В летописях отмечен этот факт дарования Феофилу соборной амнистии, но недостаточно выяснен и обставлен. Позднейшая традиция с любовью занялась этим сюжетом и развила его в связный и последовательный рассказ. Таковы в общих чертах довольно скудные результаты, какие мы могли получить из рассмотрения летописи. Но есть возможность расширить область изучения занимающего пас вопроса посредством ознакомления с лицами, принимавшими участие в событиях 842 года.

Период иконоборчества, бледно изображенный в летописи, имеет ряд героев и бесстрашных борцов за православие, имена которых окружены ореолом святости. Довольно богатая литература житий, посвященная подвигам ревнителей православия, не могла не касаться утверждения православия в 842 году и не выставлять заслуги и таких лиц, о которых мало знает летопись. Нельзя, конечно, предъявлять к жизнеописаниям святых тех же требований, как к летописи, и ожидать от них пополнения фактического материала, но мы заметили при изучении агиографической литературы занимающего нас периода ту особенность, что она стремится к переработке самого фактического материала, переданного летописью X века, и влияет на летописные изложения XI и XII вв. С этой точки зрения литература житий не может не представлять своего интереса.

Синодик воздает провозглашение вечной памяти следующим лицам, кроме царей, цариц, патриархов и епископов: Феодору Студиту, Феофану Великия Ограды, Исаакию чудотворцу, Иоанникию

пророчественному, Илариону Далматскому, Симеону Стилиту. В житиях святых принимают участие в подготовлении торжества православия и присутствуют на соборе 842 года подвижники: Иоанникий и Арсакий, ученики Феодора Студита, затворник Исаия, Феофан исповедник, Михаил Святоградец, Феофан и Феодор Начертанные и многие другие. Летопись приписывает заслугу восстановления православия царице Феодоре, членам регентства Мануилу и Феоктисту и патриарху Мефодию, агиография выставляет ряд менее известных деятелей, которым приписывает почин и влияние на самого Мефодия. Агиографическая литература выдвигает затем новые элементы в изложении обстоятельств утверждения православия; с течением времени этими элементами воспользуется летопись и поставит их рядом с фактами, переданными летописцами X века.

Первое место в ряду житий должно быть отдано жизнеописанию царицы Феодоры. До сих пор известное житие Феодоры 1), как составленное на основании летописной и житийной литературы позднейшего времени, не может идти в сравнение с новым, открытым В. Э. Регелем и печатаемым в изданиях Академии наук в С.-Петербурге 2). Это житие составлено в IX веке, что можно заключать из прямых указаний автора на современность его с описываемыми лицами; к тому же заключению приводит и особенная близость жития с летописными изложениями, свидетельствующая о том, что над автором не возобладал еще тот материал, который развит в позднейшей агиографической литературе. Жизнеописатель, вместе с летописными известиями, выставляет царицу Феодору ревностною христианкой и тайной почитательницей икон. Она боялась только гнева и жестокостей своего мужа, который жестоко преследовал иконопочитателей. Вместе с другими приверженцами православия она ожидала только благоприятного времени, чтобы заявить о своем образе мыслей. Между преданными православию отличались в то время: Иоанникий, получивший дар предсказания, Никифор патриарх, Федор игумен Студийского монастыря, Мефодий исповедник, Михаил равноангельный и великий исповедник Фео-

1) Acta sanctorum, Febr., XI, p. 554.

2) Vita s. Theodorae Imperatricis. Благодаря особенной любезности г. Регеля, предоставившего в наше распоряжение корректурные листы, мы имели возможность ознакомиться с этим житием ранее выхода в свет издания Академии Наук.

фан 1) Великия Ограды, братья Феодор и Феофан Начертанные и многие другие.

О ближайших обстоятельствах, стоящих в связи с восстановлением православия, почерпаем в житии Феодоры следующее. Нечестивый и коварный Феофил впал в дисентерию 2) и от нее умер таким образом.

Перед смертью у него открылись уста, так что видны были внутренности; царица плакала, а он страшно мучился. Раз, не много забывшись во сне, царица увидела Богородицу с младенцем на руках, окруженную сонмом ангелов, которые немилостиво били и поругались над царем Феофилом ради св. икон, что продолжалось довольно долгое время. Царь Феофил, беспокойно двигая головой, проговорил с усилием: увы мне, несчастному, за иконы я мучаюсь и истязаюсь! И было страшно это слышать предстоящим и плачущим. Между ними был и канцлер Феоктист; у него, когда он в смятении побежал, выпал из-за пазухи крест, носимый им тайно. Царь, увидев цепочку, висящую на шее его, и на ней изображение всевышнего, стал указывать на него пальцем, желая, чтобы Феоктист приблизился. Этот в страхе побежал прочь, но его задержали и подвели к царю. Все думали, что царь велит вырвать его волосы 3), но он схватился пальцем за цепочку и привлек крест к устам своим. Когда же он лобызал изображение Спасителя, вдруг соединились уста его и лицо приняло прежний вид и прекратились стоны и мучения. Вскоре он уснул, исповедуя спасительность почитания св. икон, и через несколько дней умер в мире 4).

О восстановлении православия изложено в общих чертах, и при том в выражениях, напоминающих изложение Г. Амартола.

Царь же Михаил 5), приняв отеческое царство вместе с матерью Феодорой, богоненавистную и душевредную иконоборческую ересь сокрушил и предал анафеме, боголюбезную же и богоустановленную, святую и душеспасительную веру утвердил и дерзновенно про-

1) ὁ τοῦ Μεγάλου Ἀγροῦ.

2) Vita, p. 9,22: δύο καὶ δέκα χρόνους καὶ μῆνας τρεῖς τῆς βασιλείας κρατήσας, δυσεντερικῇ νόσῳ περιπεςὼν τὸν τῇδε μεθῆλθε βίον.

3) Vita, p. 10: καὶ τῶν μὲν νομισάντων, ὅτι τὰς τρίχας αὐτοῦ τῖλαι κελεύει.

4) Vita, p. 11. 8: τούτων δὲ οὕτως προβάντων, μετὰ τινας ἡμέρας ἀποπνεύσας ὁ βασιλεύς Θεόφιλος ἐκοιμήθη ἐν εἰρήνη.

5) πέντε ἢμισυ ἐτῶν ὑπάρχων.

возгласил по соизволению и внушению честной и святой своей матери Федоры. Итак, по божественной воле и царскому повелению, в присутствии всех святых и православных отцов, подвижников и исповедников, злая ересь нечестивых иконоборцев тщательно изобличена и суетные ее учения опровергнуты, свобода же и православие воссияло во всей вселенной. И вредоносные звери уничтожены и слово православия воссияло всему миру... в первую неделю святого поста—по воле православных и великих царев и преблаженных отцов: Иоанникия и Арсакия, Исаии и Мефодия и других многих, собранных для этого.

Тогда же с бесчестием низводится с престола начальник и учитель ереси Иоанн и предается проклятию вместе с единомышленниками его, возводится же по благодати божией и по общему избранию всех православных Мефодий, блаженный исповедник и борец православия, который все ухищрение диавола на святые иконы и все суесловие ересиархов и учеников их ясно обличив и опровергнув, утвердил и укрепил православную нашу веру 1), за что претерпел многие и другие преследования и опасности, и тяжелые стеснения и наказания от иконоборцев и от коварного Феофила... По царскому повелению возвращены были все и освобождены от уз в изгнании бывшие и в жестоких оковах томившиеся отцы и монашествующие и не малое число благочестивых мирян, которых нечестивый Феофил присудил к изгнанию, отняв имущество их, а иных, подвергнув наказаниям, заключил в темницы.

Боголюбивая же царица Феодора, видя православную веру христианскую цветущую и сияющую, радовалась и веселилась; сорадовался ей и Феоктист логофет и канцлер, жаркий ревнитель православной веры 2), а к нему был враждебно расположен кесарь Варда брат царицы, который и убил его безвинно.

Хотя в жизнеописании царицы Феодоры нельзя указать новых данных в дополнение наших сведений о соборе 842 года, за то

1) Vita, р. 13. 8: ὅστις πᾶσαν τοῦ διαβόλου, τοῦ αεὶ βασκαίνοντος τὸ γένος ἡμῶν τὴν ὀλέθριον κατὰ τῶν ἱερών εἰκόνων μεθοδείαν καὶ τὴν βέβηλον κενοφωνίαν τῶν αἱρεσιάρχων καὶ φοιτητῶν τῆς ἐκείνων κακονοίας καὶ φρενοβλαβείας ἄριστα καὶ σαφέστατα ἀνατρέψας καὶ διελέγξας.

2) Vita, p. 14. 17: συνέχαιρε δὲ καὶ συνεκρότει ἐπὶ τούτοις τῇ αὐγούστη καὶ Θεόκτιστος ὁ λογοθέτης, ὁ καὶ κανίκλειος, θερμὸς τῆς ὀρθοδόξου πίστεως ζηλωτὴς τυγχάνων.

встречаем здесь новые черты, касающиеся обращения Феофила к православию. Как известно, предсмертное раскаяние Феофила и принятые Феодорой меры к очищению памяти своего мужа составляют весьма излюбленный мотив в сказаниях позднейшего времени об утверждении православия. Не может быть сомнения, что обработка этого мотива имеет свое начало в литературе житий. У Скилицы-Кедрина заметны только следы знакомства с мотивами, развиваемыми в житиях; у летописца Зонары говорится уже о просьбе царицы Феодоры, обращенной к отцам собора, чтобы они помолились о спасении души Феофила 1). То обстоятельство, что в древнейшем жизнеописании, каково приведенное, говорится о предсмертном раскаянии Феофила, служит доказательством, что об этом предмете стали ходить сказания уже в IX веке.

Было бы слишком самонадеянно с нашей стороны утверждать, что мы исчерпали литературу житий, относящихся прямо или косвенно к периоду утверждения православия. Большинство приводимых в Синодике и житиях лиц, принимавших так или иначе деятельное участие в событиях 842 года, имеют отношение к Студийскому монастырю и прямо называются учениками Ф. Студита. Жизнь этого замечательнейшего бойца воинствующей церкви достойна всестороннего изучения и может быть привлекательною темой для ученой диссертации 2). Ф. Студит по своей беспримерной энергии и громадному влиянию во всех слоях общества является весьма характерным представителем монашествующего духовенства. Своими письмами, речами и беседами он постоянно держал в напряжении партию иконоборцев и питал надежды на лучшее будущее в слабевших под гнетом преследования иконопочитателях. С духовным и светским правительством он вел открытую дипломатическую борьбу, апеллируя к суду римского папы и признавая в нем верховного судью в церковных делах 3). Из византийского монашества он желал бы сделать полное силы и жизненной энергии учреждение, так как отдавал предпочтение тем, которые подвизаются на жизненном поприще, перед теми,

1) Zonarae, ed. Dindorf, IV, lib. XVI, с. I.

2) Его жизнь и сочинения изданы у Angelo-Mai, Nova Patrum Bibliotheca, t. VI, p. 293; t. VIII (новые письма); t. IX, появившийся в 1888 году, заключает в себе проповеди.

3) Nova РР. Bibliotheca, IX, р. 36—37 (κατήχησις 15).

кто пустынно-жительствует и спасается в горах 1). Слова и речи Ф. Студита были событием и быстро разносились с одного конца империи на другой. В одном месте он так говорит об этом: Недавно я говорил нечто о таинственном и сейчас же распространилось мое слово отсюда до Константинополя, оттуда до Пруссы; тесно мне и говорящему, и молчащему! 2). Особенность направления Ф. Студита должна была создать особенную школу среди его учеников и почитателей. В высшей степени любопытно обстоятельство, отмеченное в его жизнеописании 3), что из-за устава Ф. Студита была борьба между монашеством. Одна часть стояла за авторитет Студита, другая не признавала его. Так как в данном случае протест идет со стороны сиракузского духовенства, то мы имеем здесь, может быть, намек на партии, заявившие себя при патриархах Мефодии и Игнатии.

Деятельное участие учеников и почитателей Ф. Студита в эпоху восстановления православия весьма выразительно отмечается в литературе житий. Здесь следует напомнить тот мотив, слабо намеченный в летописи, что инициатива в деле восстановления православия принадлежала регенту Мануилу, который под влиянием студийских монахов, исцеливших его от болезни неоднократно делал представления царице о необходимости восстановления православия. Этот мотив, будучи, по всей вероятности заимствован из житий, развит в агиографической литературе, и именно—в чудесах, приписываемых подвижникам Студийского монастыря. Так, в жизнеописании Николая Студита сообщается чудо» содеянное святым над патрицием Мануилом. Раз Мануил, приговоренный врачами к смерти, обратился за помощью к святому. Этот предсказал ему выздоровление и присовокупил, что

1) Ibidem, р. 93: Ἔχέτω οὖν ὁ πατὴρ Ἰωαννίκιος σὺν τοῖς ὑποταγέσι τὴν ἐρημιάν καὶ τὴν ὀρεινήν σὺ στέργε τὴν ὑποταγήν καὶ τὴν ξενίαν. Ἐκεῖνος ἐν τῷ νῦν καιρῷ οὐ δεδίωκται, σὺ δὲ δεδιωγμένος ἔνεκεν δικαιοσύνης... τούτους ζήλου καὶ μὴ τοὺς ἐρημικούς.

2) Nova PP. Bibl., IX, p. 274: καὶ στενά μοι ἑκατέρωθεν καὶ λαλοῦντι καὶ μὴ λαλοῦντι.

3) Ibid., t. VI, с. 56. См. также Творения св. отца нашего преподобного Ф. Студита, перев. с греческого C.-Пб. дух. академии. С.-Пб. 1867, ч. 1, стр. 81. По взгляду почитателей его, Феодор Студит есть «один из апостолов Христовых и богодарованный учитель кафолической церкви».

его ожидает высокая служебная карьера 1). Подобная же черта отмечена в жизни Ф. Студита. Благодать исцеления здесь сообщена, впрочем, Варде, брату царицы Феодоры, когда он был военачальником на востоке 2).

В литературе житий отмечен, далее, тот факт, что святым подвижникам на Олимпе открыто было заранее имеющее вскоре последовать восстановление православия 3), вследствие чего они, по внушению свыше, отправились в Константинополь и рассказали о видении патриарху Мефодию, убеждая его принять зависящие от него предварительные меры. Здесь благочестивые сказания сосредоточиваются около имени пророчественного Иоанникия и Арсакия. Первому приписывается дар предсказания во многих случаях. Он предсказал Игнатию возведение его в высший духовный сан 4); святой Ирине, посетившей его на пути в Константинополь, предсказал он поступление в иноческий сан 5), что в особенности свидетельствовало об его даре прозрения, так как Ирина была вызвана по царскому приказу, повелевавшему явиться в Константинополь всем знатным и красивым девицам для выбора из них невесты царю Михаилу.

В житиях, наконец, главнейше развит с особенными подробностями едва намечаемый в летописи мотив о предсмертном раскаянии и посмертном прощении Феофила. Мы видели уже развитие его в жизнеописании царицы Феодоры, встречаем его также в жизни святой Ирины 6). Окончательную обработку получил этот мотив уже в синаксарях.

1) Acta Sanctorum, Februarii, t. I, p. 550. Николай сказал: magistratum praefecturae Dei munere administraturus sis.

2) Nova PP. Bibl., VI, c. 45, 46. Творения Ф. Студита, I, стр. 69 — 71,

3) Греческие и русские синаксари; об них будет ниже.

4) Мадридская Национальная Библ. Cod. О. 29 fol. 43: Ἀπὸ τοῦ ἐγκωμίου τοῦ εἰς τὸν ἅγιον Ἰγνάτιον τὸν γεγονότα πατριάρχην Κωνσταντινουπόλεως συντεθέντος παρὰ Μιχαὴλ μοναχοῦ καὶ συγκέλλου. —Οὐ διέλιπε ὅμιλῶν (то есть, Игнатий) διορατικῶ Ἰωαννικίῳ καὶ τῷ θαυματουργῷ καὶ ὁμολογιτῇ Θεοφάνη τῷ τοῦ Μεγάλου Ἀγροῦ, οἱ καὶ ἀρχιερέα τοῦτον γενήσεσθαι προεφήτευσαν, ὃ δὴ καὶ γέγονε.

5) Acta Sanctorum, Iulii, t. VI (dies XXVIII), с. б, 7.

6) Ibid., с. 4 и 5. Сказав кратко о восстановлении православия, автор жития отмечает в нем только внешнюю сторону — установление торжественной литии. Феодора, желая освободить мужа от адских мучений, созывает отцов и просят их разрешить его. Отцы написали имя Феофила вместе с другими еретическими именами и по истечении дней молитвы открыли τὸν τόμον и не нашли в нем имени Феофила.

Говоря об окончательной обработке сейчас указанного мотива, мы имеем в виду распространенные сказания, развивавшиеся отдельно от летописи и от житий и посвященные исключительно обращению Феофила. На греческом лучшим представителем этих сказаний являются тексты, издаваемые В. Э. Регелем 1). По этим сказаниям оказывается, что сама царица Феодора в последние часы жизни Феофила, открыв кивот, где у ней были крест и образ Богоматери, заставила Феофила, против воли его, приложиться к ним. Затем мадридский список выставляет участие пустынников в деле восстановления православия. Иоанникий, Арсакий и Исаия, по внушению свыше, пошли в Константинополь и побудили Мефодия свергнуть еретиков и восстановить православие 2).

О восстановлении православия сообщается следующее. Смерть Феофила еще не лишала преобладания иконоборческую партию. Но Мефодий с благочестивыми епископами решается обратиться к Феодоре с просьбой о восстановлении честных икон, и Бог устроил так, что это было хорошо в двояком смысле: содействовало спасению Феофила и публичному выражению православных чувств царицы, которые она доселе скрывала. Ибо когда Мефодий униженно просил царицу возвратить церкви ее благолепие, Феодора ответила ему: «православные твои мысли, святой отец, я хорошо знаю; да будет же тебе известно, что я сама от предков научена поклонению святых икон»,—и сейчас же вынимает из-за пазухи крест и изображение Богоматери и пред всеми лобызает их. Отличие мадридского пересказа заключается только в том, что в нем обращение Мефодия к царице обусловлено предварительным воздействием на самого Мефодия со стороны означенных выше пустынников.

Заявив публично свою преданность икононочитанию, царица обращается с своей стороны с просьбою к патриарху: помолиться

1) В изданиях Академии Наук. Тексты издаются по двум спискам, найденным в Лондоне и Мадриде. Διήγησις ψυχωφελής πάνυ περὶ Θεοφίλου τοῦ βασιλέως, ὅπως ὁ φιλάνθρωπος καὶ πολυεύσπλαγχνος Θεὸς—συγγνώμην δέδωκεν τῷ αὐτῷ Θεοφίλῳ καὶ ἀφεσιν αμαρτιών.

2) τοιγαροῦν τὸ τηνικαῦτα ἐκ θείας ἐλλάμψεως ἐφάνη τῷ ὁσίῳ καὶ μεγάλῳ Ἰωαννικίῳ φιλοσοφοῦντι ἐν τοῖς ὄρεσι τοῦ Ὀλύμπου ὁ ἅγιος Ἀρσάκιος... λέγων πρὸς αὐτὸν· ὁ Θεὸς... παρακελεύεταί σοι δι’ ἐμοῦ παραγενεσθαι ἐν τῷ πύργῳ Νικομήδειας — πρὸς τὸν ἔκλεκτόν αὐτοῦ θεράποντα Ἡσαῖαν, ὅπως τὰ τῷ Θεῷ φίλα καὶ τῇ ἐκκλησία ἀρμοζοντα οἱ ἀμφότεροι σὺν ἐμοὶ τελέσητε (p. 24—25).

Господу, чтобы он простил Феофилу его прегрешения, в особенности его поругание св. икон. Мефодий обещается назначить пост и молитву и просит также самоё царицу распорядиться о том же по всему дворцу. Затем в Великой церкви собраны были епископы и монахи и пустынники, между последними Иоанникий из Олимпа 1), Феодор исповедник и игумен Студийский и Феофан исповедник и игумен Великого поля, Михаил исповедник и синкелл агиополит, Феодор Грант и Феофан митрополит Никийский, поэт и Грант. Все они предались общей молитве и бдению с постом в первую седмицу св. четыредесятницы, умоляя Бога простить царя Феофила 2). Тоже самое исполнила во дворце Феодора. Наконец, в конце первой седмицы, когда пришло утро пятницы, царица в утомлении заснула. Ей привиделся сон: будто она стоит на форуме близь колонны Константина и видит большую толпу народа, спешно проходящую по площади; у многих в руках были различные орудия пытки, и среди толпы находится обнаженный со связанными назад руками и подгоняемый ударами бича Феофил. Признав его в этом ужасном положении, царица будто пошла за ним с плачем и, прошедши Медные ворота, увидала мужа некоего великого и страшного, сидящего на троне перед страшным и святым образом Господа нашего И. Христа. Приведши сюда Феофила, поставили его перед этим мужем, а царица упала к ногам восседающего на троне и умоляла его за своего мужа. После того как она много убивалась и плакала, страшный этот муж сказал: «о, жена! велика вера твоя, за твои слезы и веру и за просьбы иереев моих даю прощение Феофилу мужу твоему». И тотчас же приказал предстоящим и держащим Феофила ангелам: «развяжите его и отдайте жене его». Она же взяла и ушла в радости.—Таков был сон. Между тем св. Мефодий в начале молитв с своей стороны сделал следующий опыт. Вписав в книгу имена всех еретических императоров и присоединив к ним имя Феофила, он положил эту книгу на святой престол под покров. Сделав это, во время молитвы раз видит во сне ангела, говорящего ему: «услышана молитва твоя и прощение получил Феофил, не утруждай более этим Бога». Патриарх,

1) Мадр.: с Арсакием.

2) Р. 32: ἔκτοτε οὖν καὶ μέχρι τῆς δεῦρο ἐξετέθησαν αἱ παννυχίδαι έν τῇ μεγάλῃ τοῦ Θεοῦ ἐκκλησία τῇ πρώτη ἑβδομάδι τῆς ἁγιας τεσσαρακοστῆς.

пробудившись и желая убедиться в видении, взял с престола книгу, открыл ее и нашел в ней имена всех еретиков, но там, где было написано имя Феофила, осталось пустое место. Это чудо скоро распространилось по всему городу и все славили Бога. Феодора после того еще более уверилась в прощении Феофила.

В конце заключается очень важное сообщение о праздновании восстановлении икон.

Царица повелела патриарху Мефодию дать всем знать о последовавших ему и ей откровениях Божиих и оповестить всем православным: митрополитам, архиепископам, игуменам, клирикам и светским людям чтобы они собрались в Великую церковь с честными крестами и святыми иконами в первое воскресенье поста. И когда это было исполнено, и бесчисленное множество народа собралось в Великой церкви, прибыл и сам царь Михаил со святою и православной своей матерью и со всем синклитом, каждый держа в руке царскую свечу. Потом патриарх и все собравшиеся с пением литии пошли от св. престола с крестом и евангелием к царским вратам, называемым Ктенариевыми 1), и, совершив здесь ектению, с молитвою и возгласами «Господи помилуй» возвратились в святый храм с радостью великою и веселием, для совершения божественной литургии. Так восстановлено было поклонение святым иконам во храме Божием. Благочестивейшие цари с святейшим патриархом Мефодием установили тогда ежегодно праздновать святой этот праздник в Великой Божией церкви в первое воскресенье великого поста, что и доныне совершается благодатью человеколюбивого Бога нашего во славу и честь Божию.—Заключительная часть сказания должна быть признана лучшим местом во всей литературе, касающейся обрядовой стороны чина в неделю православия 2).

Приведенные сказания об обращении царя Феофила и о посмертном его прощении были любимым предметом для чтения. Между прочим, эти статьи, в переводе, входили в состав древнего русского хронографа. Здесь они являются то в краткой редакции, то в распространенной, то в виде отдельного сказания, носящего за-

1) Лондонский список; μέχρι τῶν βασιλικών πυλῶν τῶν καλουμένων Κτεναρίων, Мадридский: Τρυαρίων.

2) Сходство можно находить в жизнеописании св. Ирины (Acta SS., Julii t. VI, с. 2)

главие: слово соборное 1). Распространенная русская редакция оказывается вполне сходной с изводами, издаваемыми В. Э. Регелем. Краткая нашла себе применение в Иконописном подлиннике Хронографа, где она снабжена иллюстрациями 2). Как сказание, представляющее собой назидательный и поучительный пример действительности молитв за умерших, статья эта входила в русские помянники (синодики). Таков, между прочим, синодик Румянцовского музея 3), где статья о Феофиле служит как бы объяснением к иллюстрациям. Всего находим здесь четыре изображения. Первое иллюстрирует следующий текст: Егда же хотяше от жития сего расторгнутися Феофил, в недуг впаде, и бе видети страшно, яко уста его и челюсти расторгнушася, яко и внутренняя бе видети. Царица же Феодора виде во сне пречистую Богородицу, младенца держащу превечнаго, обстоиму светлыми ангелы, Феофила же мужа ее от тех немилостивно биема и поругаема. Царица же вземши икону пречистыя Богородицы, молящися с плачем и приложи ко устом Феофилу и абие сведостася уста его и взор человечь бысть на немь.

Второе: Пришед же Феофил в себе и вземь святую икону, лобызаше, и абие иже на иконы шатающаяся уста в первое существо преложишася, изнесши убо царица от своих ковчежец святую икону, всею душею почитати Феофила устрой, и помале исчезает от жития Феофил.

Третье: Царица Феодора от многого поста и бдения воздремася и виде царя Феофила на опако рукама связана и виде тамо мужа преестественна, пред образом Христовым стояща, к ногам же его паде царица, моляся о Феофиле, он же повеле его разрешити и дати ей, и возбну абие царица и поведа патриарху видение свое.

Четвертое: Во утрии же пятка мольбе бывши, узре патриарх Мефодий ангела страшна в велицем храме глаголюща ему: услышася моление твое, о епископе, и милость получи царь Феофил, к тому не стужай божеству моему.

Конечным результатом литературного развития по обработке как вообще материалов для истории собора 842 года, так и заключительного в нем эпизода—обращения Феофила—являются помещаемые в древне-печатных постных триодях синаксари, под

1) А. Попова, Обзор хронографов Русской редакции, I, М. 1866, стр. 89.

2) Там же, II, стр. 143.

3) По описанию Ундольского № 154, л. 110.

первым воскресеньем великого поста. Таковы: греческая триодь, напечатаиная в Венеции в 1644 году, Московская 1589 года, Киевская 1648 года 1). Из сличения славянорусских синаксарей с греческими нельзя не приходить к заключению, что первые представляют точный перевод с греческого оригинала. Эти синаксари любопытны кроме того тем, что представляют собой заключительную, так сказать, канонизованную церковью литературную обработку как летописного, так и житийного материала по истории восстановления православия. В этом смысле синаксари могут быть рассматриваемы, как источник для изучения собора 842 года, почему находим уместным привести здесь сполна текст русского переводного синаксаря по Московской постной триоди 1589 года 2).

«В той же день, неделя 1 поста православия, сиречь востелесие святых и честных икон церковь праздновати приять бывшую от Михаила и Феодоры святыя и блаженныя царица и святого Мефодия патриарха Константиню граду, бысть же сице. Льву Исавру из осляго паствения и рукокупленнаго жития по Божию попущению скипетры греческого царства удержавшу, иже во святых Герман тогда кормил церковных обием, абие присылается от оного и слышит: яко мне мнится, владыко, иконы ничтоже различати идолом, повелеваю убо

1) Более полное собрание упомянутых старопечатных книг находится в Москве, в Типографской библиотеке: 1) Типографская № 27. Τριώδιον ψυχοφελέστατον περιέχον τὴν πρέπουσαν ἐν τῇ ἁγίᾳ καὶ μεγάλῃ τεσσαρακοστῇ ἅπασαν ἀκολουθίαν. Τυπωθὲν μὲν παρ’ Ἰωάννῃ Πέτρῳ τῷ Πινέλλῳ ἀναλώμασι τοῖς αὐτοῦ, διορθωθὲν δὲ παρὰ τοῦ ἐλάχιστου ἐν ἱερομονάχοις Θεοφυλάκτου τοῦ Τζανφουρνάρου μετ’ ἐπιμελείας ὃτι πλείστης. Ἐνετίησιν, ἔτους 1644. Τὸ συναξάριον τῇ κυριακῇ τῆς α´ ἑβδομά δος. Начало: Τῇ αὐτῇ ἡμέρᾳ κυριακῇ πρώτη τῶν νηστειῶν τὴν ὀρθοδοξίαν ἢτοι τὴν ἀναστήλωσιν τῶν σεπτῶν εἰκόνων ἡ ἐκκλησία τοῦ χριστοῦ ἐορτάζειν παρέλαβε. .. 2) Типографская № 481 (новый 1025). Триодион си есть Трипеснец о святой великой четыредесятници от еллинскаго исследован благословением и повелением в Бозе его милости господина отца Иосифа Грыдни архимандрита печерскаго киевскаго... в лето от создания мира 7156, а от Ρ. X. 1648, месяцы Иануария дня 18, индикта I. На л. 314 следует Синаксарь, представляющий точный перевод с греческого; л. 424; Последование в неделю православия. На проклятие еретиков. Подобает ведати, яко по отпусте утрне молимся обще со снятыми древы крестными и честными иконы и отходим на место отделеное, идеже подобает чести сборное. Идущим же и возвращающимся нам, поем настоящий канон. Творение св. отца Ф. Студита. Л. 333. И абие предисловие соборное святаго вселенскаго седмаго собора. Должное к Богу благодарение... и далее следует переводный синодик. 3) Типографская № 1018, л. 168.

2) Это есть дословный и весьма неудачный перевод синаксаря.

елика скорость из среды тем быти, или аще истиннии суть зракове, но вповышьшее да повышаются, да не со грехи валяющеся всегда тех оскверняем лобызающе. Патриарх же толикия мерзости царя отвращаше глаголя: о, царю, бесноваты убо некому некогда на святыя иконы слышим, Конана же быти ему прозвище, сии же: но аз, рече, сице еще млад сыи зовом бых. Неповинующажеся убо послушати его патриарха в заточение посылает его и единомудрена себе поставляет Анастасия и тако иже на иконы брань обличается, глаголет же ся евреом прежде еже толику ненависть ему подложити от некоего волшебства предрекших и еже в царство возведение, внегда убог сый и с ними ослята паствяше, еже живот кормити купопаше, оному же зле житие отторгшу иже из онаго суровейший скимен мотылоименитый Коньстянтин еже есть копроним царство приим и вящьше еже на иконы беснованию приятель бывает, и что подобаеть глаголати елика и какова и сии беззаконный содела, но обаче и оному гнусне скончавшуся, иже от Хазары сын оною во царство восстает, понеже и той жизнь зле преиде, Ирина и Коньстантин власти наследницы бывают, сии от Тарасия св. патриарха наставляеми седмый собор во никеи собирают и святые иконы божия церкви вземлеть, сим к Богу предшедшим иже от родника (ἁπὸ γενικοῦ) Никифор бысть царь, таже по сем ставрикиев сын, понем же Михаил рагкавеи иконы чтуще. по Михаиле же зверообразный лев арменин бысть царь, иже от мниха некоего затворника и злочестива лестию растлен, второе иконоборьство воздвигше, и паки безлепостна Божия церкви показася. сего аммореи приемлет Михаил, того паки сын Феофил, иже на иконы неистовства прочая во вторых полагающе. Сей убо Феофил многи от св. отец томлением и мукам различным издав, икон ради яве честных, правды же обидимым наипаче вящьше творяше, яко взыскание аще кто есть во граде крамолою с другом бывает, ни единого на многи дни яко глаголют обрести, и дванадесяте же лет самовластвовав и чревным недугом объять быв, расторгнутися хотяше от живота, уста его паче зело отверзошася яко внутрь утробы его являтися, царица же Феодора болезнена о приключившемся бывши едва к сну обращься и во сне виде пречистую Богородицу, младя держащу превечнаго, святыми обьстоима ангелы, Феофила же тоя подруга от тех немилостивно биема и поругаема, яко убо отъиде от нее сон и Феофил мало возведся возопи: горе мне страстному, святых ради икон биень есмь, и абие полагает на него царица богородич-

ный образ молящися со слезами. Феофил убо сице имея, виде некоего от стоящих ему икону носяща, похитив его облобызаше, и абие яже на иконы шатавшаяся уста, и бесстудно зинув гортанию в первое существо претворяшеся и одержанная ведый нужа, пременися и усну, исповедав добро быти св. иконы почитати и чести, изнесши убо царица от своих ковчежец св. и честные образы лобзати и всею душею почитати Феофила устрой. Помале убо исчезает от жития сего Феофил, Феодора же иже во изгнаниях и в темницах всех возвавши в свободе пребывати повеле, и низвергается убо от престола Иоанн иже Ианнис, волхвом и бесом начальник, а не патриарх, Христов же исповедник Мефодий восходит на престол, много пострадав прежде, и в рове затворен бысть. Сим же тако бывающим посещение бывает некое божественное Иоанникию великому во Олимбовех горах постящемуся, великий убо постник Арсакий пришед к нему глагола: бог к тебе посла мя, яко да идем к затворнику Исаию, еже в Никомидии преподобному мужу бывшу, и от того увемы елика любовна богу и прикладна его церкви, и убо к преподобному Исаии пришедше слышаща от него: тако глаголет Господь, се приближися врагом моим изобличение, вы убо к цар҃цы Феодоре и к патриарху Мефодию шедше рцете сице. умоли всех священных и тако ми со ангелы жертву принесеши, вида моего образ и креста. Сии услышавше, в Константин град абие достигоша и реченная Мефодию патриарху и избранным Богу всем возвестиша. собрашажеся к царицы приидоша и покорну ту всяко обретают, из отец бо бяше благочестива и христолюбива, абие убо и святый образ Христов и Богоматери от тия возвышену изнесше всем зрящим и лобзающи глаголаше. аще кто сим не покланяется державно и не служебне не яко боги, но яко образы первообразных ради любве, да будет проклят. Сии же радостью великою возрадовашеся, противу же тому и царица молится им да молбу о мужи ее Феофиле сотворять, сии же веру ее видевше и отрицающуся злых, повинуются паче молитву творити. и иже во святых Мефодий патриарх вся собрав от мала же и до велика, причет же весь и архереи в великую Божию церковь, в них же беша избраннии сии иже из олимба великий Иоаникие и Арсакие, иже ученицы Феодора Студита и иже великого села Феофан исповедницы, Михаил святоградец и синкеллос, Феофан же и Феодор писании и друзии множайшии молбу всенощную к Богу сотворяют о Феофиле, всем молящимся со слезами и усердием и

се чрез всю первую неделю поста сотворяют и самой царицы Феодоре такоже со женами и прочими содевающи людми. Сице же сим часто молящимся, Феодора же царица о утрении озаряюща пятка на сон обращшися непщева обрестися у столпа крестного и нецым с плищем (μετὰ θορύβου) проходящим путь проходити, различным мукам сосуды носящим, посреде же сих водима связана царя Феофила опаки связане руце. сего же познавши последоваше и та ведущим, даже и до медяных врат доспеша виде преестественным образом мужа некоего пред образом Христовым седяща, ему же прямо Феофила поставиша, сему же ногам прикоснувшися царица, о цари моляшеся, сии же помолчав много и отверз уста рече. велика ти вера жено, разумей ѵбо яко за слезы твоя и веру, еще же и за молитву и моления раб моих и священник моих милость даю мужу твоему Феофилу, таже глагола и водящим: разрешите его а предайте жене ему, та же того вземши отъиде радующися, и абие от сна восстав, си убо Феодора царица узре. Патриарх же Мефодий молитвам и мольбам бывающим о нем, книгу нову взем написа в неи всех еретик царей имена и того Феофила, и под святою трапезою великия церкве утаився всех положи. О пятце же и патриарх узре некоего ангела страшна в великий входяща храм и к нему пришед рече: услышася моление твое, епископе, и милости получи царь Феофил, ктому уже прочее о сем не достужаи божеству, сии же окушашеся аще есть истина зримое, от места своего сошед и книгу обрет и прочет, обрете от Божиих судеб заглажено от Бога всячески Феофилово имя. Се уведевши царица преобрадовася зело и к патриарху посылаеть вся люди собрати со кресты и с честными образы в великую церковь, яко да утварь образом той отдастся, и новое Божие чудо всем познано будет, и убо всем вскоре собравшимся со свещами и царица с сыном Михаилом прииде, и молбе тамо бывши со иконами и честными древесы крестными и святым Божиим евангелием даже и до глаголемого поприща изыдоша, еже Господи помилуй взывающе, и тако в церковь возвратишася, божественную службу совершиша и воздвиженным святым и честным иконам от предъреченпых святых мужей проповеданом убо благочестивым, сопротивным же отпроповеданом и преданом проклятию. И оттоле повелеша сии святии исповедницы молебну сице таковому торжеству бывати, да не когда тому же, злочестию впадем,

неизменный образ отца молитвами святых твоих исповедник помилуй нас и ныне и присно и во веки веков аминь».

Итак, жития знакомят нас с отдельными моментами эпохи восстановления православия. Инициатива принадлежит пустынникам Иоанникию, Арсакию и Исаии, осененным божественным откровением и направляющимся в Константинополь, дабы воздействовать на царицу и Мануила. Из обстоятельств, касающихся собора, жития останавливаются только на одном предсмертном обращении и посмертном раскаянии Феофила. Этот последний мотив возобладал над всем историческим материалом и с течением времени развился в отдельные сказания, которые нашли себе место в русском хронографе, в помянниках и в постной триоди.

Все, что сохранила древность из литературного материала, имеющего отношение к церковной истории, нашло себе применение в Анналах Барония 1). Но многим и даже существенным вопросам церковной истории Бароний и доселе остается надежным руководителем; лишь в тех случаях, где пытливости ученых XIX столетия посчастливилось открыть новые источники, Бароний может нуждаться в небольших пополнениях и исправлениях. В самом деле, начитанность его и обширное знакомство с рукописными сокровищами, из которых иные и теперь еще не сделались достоянием печати, наконец, свод всего литературного материала, доступного его учености и исключительному положению,—справедливо обеспечивают за Анналами Барония почетное место между источниками церковной истории. Дошедши до Барония при изучении вопроса о соборе 842 года, мы не могли не испытать удручающего чувства, вызванного сознанием малой ценности успехов, сделанных наукой после Барония. Позволим себе кратко обозначить приводимые в анналах по нашему вопросу данные. За изложением летописных известий, которых, впрочем, в распоряжении Барония было меньше, чем имеется в настоящее время, следует сказание о предсмертном обращении Феофила, заимствуемое из Геннадия патриарха Константинопольского 2). Это есть то самое сказание, которое мы нашли

1) «Annales ecclenstici auctore Caesare Baronio cum critica Antonii Pagii». Для нашего предмета материал находится в 14 томе (Lucae, 1743).

2) Baronii Annales, XIV, р. 260, col. 2: ex antiquioribus monumentis prodidit Genmidius patriarcha Constantinopolitanus in expositione pro Concilio Florentino seasione quinta.

в отдельных повестях и в синаксарях. То обстоятельство, что Геннадий внес это сказание в свое сочинение, утверждает факт распространенности и признания его в XV в. — Следуют известные летописные данные о восстановлении православия, дополняемые прекрасным памятником церковного красноречия, именно словом Феофана на перенесение мощей Никифора патриарха. Дальнейшая история Мефодия весьма кстати освещена данными из жизни Иоанникия, равно как из церковных актов, рисующих потребности того времени. В примечаниях, принадлежащих Пажи, находим частью дополнения к тексту Барония, частью критическую оценку фактов и известий, при чем ссылки на исследования Алляция придают особенную ценность этим примечаниям. Относящаяся к вопросу литература житий рассмотрена внимательно и более важные места приведены в латинском переводе. Кроме того, помещен ряд приложений, имеющих особенную ценность: каноны Феофана и Феодора Студита, Синаксарь в неделю православия, где излагается история иконоборства 1), беседа Митрофана, епископа Тавромении в Сицилии. Все эти материалы имеют первостепенное значение для вопроса о восстановлении православия, но далеко не во всяком, даже университетском городе, можно иметь их под рукой; отсюда можно видеть какую цену сохраняют и доныне анналы Барония. Мы не считали справедливым пропустить имя Барония и не указать его громадных заслуг, хотя бы сопоставление широкой постановки научных задач в его время с подбиранием мелких крох в нынешнее и могло набросить тень на успехи научного движения в занимающей нас области.

Состояние источников приводит к заключению, что в вопросе об утверждении православия остается много сторон недостаточно освещенных. Не говоря о прочем, мы лишены средств судить о взаимных отношениях иконоборческой и православной партии и хотя до некоторой степени выяснить реальные основания, на которых держалась та и другая система. Нельзя не остановить внимания на том обстоятельстве, что восстановление православия не сопровождалось никакими значительными потрясениями. В самом деле, едва сошел со сцены Феофил, упорный и убежденный враг святых икон, как вся система, поддерживаемая им и тремя его предшественниками, пала. В весьма короткое время приведены

1) Этот Синаксарь мы приведи выше по Московскому изданию 1589 года.

в исполнение важные меры, требовавшие предварительных и притом кабинетных работ: созван собор, устранены приверженцы иконоборства из духовной и светской администрации, составлены определения и торжественно отлучены от церкви те, кто не сочувствовал вновь призванным к жизни началам. Можно бы подумать, что реформу произвели новые люди, которые прежде были не у дел, но это не совсем верно. Что касается высших лиц гражданской администрации,—и до реформы и после реформы встречаем те же имена; в церковном управлении, за исключением нескольких исповедников, вознагражденных почетными должностями после реформы, также не замечается больших перемен,— и это некоторые ставили в упрек патриарху Мефодию, как увидим ниже. Большинство лиц, принимавших участие в событиях 842 года, занимали в государстве важное служебное положение со времени утверждения на престоле армянской династии (Лев V) то есть, с 813 года. Как опытные деятели по гражданской и военной части, они вносили в управление государством и по смерти Феофила известного рода знание и искусство. Следует иметь в виду, что цари армянской династии необходимо должны были дать преобладание при дворе и в администрации своим землякам-армянам. Пафлагонянка по происхождению, царица Феодора, если только и сама не достигла царской короны вследствие сильной при дворе партии восточного происхождения 1) (ее братья и дяди), зна-

1) О способе избрания невест царями прекрасные данные и житиях свв. Ирины и Феофании. В первом (Acta SS., Julii, t. VI, с. 5, 6, 8) сообщаются очень любопытные данные о восточном элементе в столице Византийской империи. Ирина отправилась в Константинополь по царскому призыву, ибо Феодора γράμματα περὶ τοῦτο κατὰ πᾶσαν ἐπέμπετο γῆν. Во исполнение этого, οἱ τῆς θαυμασίας Εἰρήνης πατέρες ὥσπερ ἀρετῆς ὥρᾳ τούτην οὕτω δὴ καὶ σώματος κάλλει διαβεβοημένην ἐκ τῆς Καππαδοκῶν, ὅθεν ὥρμητο, πολυτελῶς εὐ μάλα καὶ κοσμίως εὐτρεπίσαντες πρὸς τὴν Κωνσταντινούπολιν ἀποστέλλουσι, σὺν αὐτῇ δὲ καὶ τὴν ἀδελφὴν, ἢτις ὕστερον καὶ τῷ πρὸς μητρὸς θείῳ τοῦ βασιλέως Μιχαὴλ τῷ καίσαρι Βάρδᾳ πρὸς γάμου κοινωνίαν ἐχρημοίτισεν... Ἐπεὶ δὲ καὶ τὴν πόλιν κατέλαβον, ἐξίασιν πρὸς αὐτὴν ὅσοι τε κατοίκησιν εἶχον ἐν αὐτῇ τῶν συγγενών καὶ ὅσοίς ἦν περὶ τινων αὐτοῖς ἀναγκαίων ἐπιδημία, τῆς συγκλήτου βουλῆς ὄντες καὶ προεδρίας, καὶ μεγάλα παρὰ βασιλεῦσι δυνάμενοι· οἵτε τῶν πατρικίων ἔχοντεςτιμὰς, οὒς ὀνομαστοὺς ἐκάλουν γουβερίους, πλούτῳ καὶ δόξῃ περεβλέπτους καὶ αρετῇ περιβοήτους, ἅμα μὲν ὀφθαλμοῖς ἰδεῖν ἱμειρόμενοι ἥν πρὸ πολλὰ θεάσασθαι ἐπεθύμουν, ἅμα δὲ καὶ τιμῶντες αὐτὴν, ὡς εἰκός, βασιλεῖ μνηστευομένην... Что касается жития Феофании, супруги Льва Мудрого, оно издано, хотя и не вполне, Гергенрётером, Monumenta graeca ad Photium pertinentia, p. 72. Мы ознакоми-

чительно усилила число этой партии. Отца ее уже не было в живых, когда на нее пал выбор царя Феофила. С Феодорой прибыли ко двору: мать ее Феоктиста, при короновании дочери получившая патрицианский сан и придворную должность зосты 1), три незамужние сестры Каломария, София и Ирина. Сестры царицы сделали потом хорошие партии: Каломария вышла замуж за брата патриарха Иоанна патриция Арсавира, имевшего сап магистра; София—за Константина Вавуцика, справлявшего посольство к западному императору; Ирина—за Сергия, брата патриарха Фотия 2). Дядя ее Мануил и братья Варда и Петрона ранее уже занимали важные государственные должности и проложили ей дорогу к трону. И они с своей стороны соединились браками с крупными чиновными родами и образовали при дворе довольно сомкнутый круг, в который не легко было попасть чуждому им человеку. Дочери Феодоры, числом пять, все вступили в монашество, за исключением Марии, выданной за Алексея Муселе тоже армянского происхождения. Итак, несомненно, что люди восточного происхождения держали в своих руках правительство в последние годы жизни Феофила. Мы не можем· стать на точку зрения византийской историографии и утверждать, вместе с летописцами X и XI века, что система иконоборства рухнула вследствие тайного расположения правительственных лиц к иконопочитанию. Если бы это было действительно так, то естественно рождался бы вопрос: кем же держалась иконоборческая система при Феофиле и до него? Несомненно, она держалась теми же лицами, которые стоят у кормила правления и после утверждения православия. Итак, можно поставить вопрос: какие же мотивы руководили правительством, когда

лись с этим важным памятником по Венскому списку, Cod. Theolog. Graecus № 279, fol. 108. Τοῦ σοφωτάτου κυροῦ Νικηφόρου τοῦ Γρήγορα λόγος εἰς τὴν ἁγίαν Θεοφανῶ τὴν βασίλισσαν. На обороте л. 116 рукописи читается: Βασίλειος δ’ οὗτος ὁ Μακεδὼν καὶ ἡ σύζυγος Εὐδοκία καὶ παῖς ἐτρέφετο βασιλικῶς αὐτοῖς ὁ σοφώτατος Λέων. Δι’ ὅν καὶ ἠθροἰζοντο μὲν ἐκ παντὸς ἔθνους, ἠθροίζοντο δ’ ἐξ ἀπάσης πόλεως ὁπόσαι κατ’ ἐκλογήν ὥρᾳ καὶ κάλλει σώματος διαφέρουσαι ἦσαν νεάνιδες, ὧν ἐν μέσῳ τῷ καταλόγῳ γενέσθαι κληθεῖσα καὶ ἡ Θεοφανὼ τοσούτῳ πάσας παρήλασεν ἄνθει προσώπου καὶ ἡλικίας, ὥρᾳ καὶ ἤθους εὐπρεπείᾳ, ὅσῳ καὶ πλησιφαὴς πανσέληνος πάντας τοὺς ἐν νυκτὶ φαινομένους ἀστέρας. Следует характеристика женской красоты.

1) Gontin. Theoph. III, с. 5; IV, с. 22.

2) Испорченное место продолжателя Феофана восстановляет Hirsch, Вуzant. Studien, S. 215 Amn. 2; Georg. Hamartoli, p. 702, одна сестра за Феофовом.

оно решилось уступить православной партии? — Из хорошего источника, выдающего по многим чертам живое и реальное предание, именно из Генесия, мы знаем, что магистр Мануил в своих представлениях царице, между прочим, указывал на политические мотивы, вызывающие необходимость уступок; как можно догадываться, игла речь об опасности для царствующей династии, и именно со стороны войска, которое желало династического переворота 1). К сожалению, указанные уже выше недостатки летописи позволяют лишь с крайней осторожностью затронуть вопрос о роли племенных интересов в византийской истории, которые по нашему убеждению играли первостепенное значение и в иконоборческом вопросе. Рядом с явным усилением при дворе и в высшей администрации армянского элемента, замечаем в царствование Феофила прилив восточного влияния, обнаружившийся во многих отношениях. Таким именно преобладанием не-ромэйских элементов, допущенным Феофилом, объясняем мы прозвание ἐθνόφιλος, даваемое иногда этому царю.

Есть до некоторой степени возможность понять, откуда могла угрожать опасность царице Феодоре и Михаилу III. В последние годы Феофила между военными людьми приобрел весьма важное значение некто Феофов, происходящий из царской династии в Персии. Это, впрочем, была личность в высшей степени загадочная; об истории происхождения Феофова ходили разноречивые предания, в которых трудно было разобраться даже более близким к его времени писателям, Генесию и продолжателю Феофана. Но как бы то ни было, Феофов приобрел большую военную славу и пользовался особенными почестями от царя, который сделал его своим зятем. Независимо от вполне заслуженного почета за свои военные дела, в которых мог сравняться с ним разве один магистр Мануил, Феофов представляется в летописном предании человеком в высшей степени популярным как в столице, так и в провинциях, в которых расположены были отряды персидского происхождения. Все писатели отзываются об нем с чувством глубокого уважения, восхваляя его ум, образование и православный образ мыслей 2). Возвышение Феофова влечет за собой большой

1) На подразумеваемое место Генесия обращает внимание Hirsch, Byzant. Studien, S. 151.

2) Genesii, ed. Bonn. p. 52. В восточной войне Феофил имел с собою

прилив в военную службу земляков его, которые получили привилегированное положение 1) и возбуждали к себе зависть. Начавшиеся вследствие того интриги рассматриваются летописцами, как борьба персидского и армянского элемента. Первоначальный повод к злой интриге против Феофова подали события в военном лагере, где Феофов провозглашен был царем. Хотя этот случай не имел для генерала дурных последствий, так как царь убедился из его объяснений и последующего образа действий, что продозглашение было без его ведома и воли, тем не менее об этом снова вспомнили недоброжелатели Феофова перед смертью Феофила 2). Мы не можем не настаивать на том обстоятельстве, что летописцы относят к последним дням жизни Феофила секретное приказание его умертвить Феофова. Это было, по-видимому, предсмертное распоряжение его, вызванное опасениями за судьбу своего сына и супруги, с целью устранить угрожавшую им катастрофу. Все дело происходило при такой обстановке, что никто не мог, наверное, сказать, кому поручено было убить Феофова. Одни утверждали, что Петрове, брату царицы Феодоры, другие называли Оорифу, начальника царской гвардии, третьи—какого-то евнуха. Ясно во всем этом одно обстоятельство, что царь Феофил перед смертью имел причины бояться переворота, что переворот мог быть произведен Феофовом, которого предание выставляет весьма популярным человеком и преданным православию. Если это так, то последовавшие за смертью Феофила мероприятия регентства объясняются

двух генералов Мануила и τὸν ἐκ Περσίδος Θεόφοβον, ἄνδρα θεοσεβῆ καὶ πολλῆς ἐχόμενον ἀρρενωποῦ καὶ παλαιᾶς λογιότητος; ibid. p. 61; Hamartoli ed. Murait, p. 711: ἠγαπᾶτο δὲ Θεόφοβος παρὰ τῶν πολιτῶν οὐχ ἧττον ἢ τῶν Περσῶν ὡς ὀρθόδοξος (сравн. p. 716).

1) Theopll. Gontin., p. 112: ἀλλὰ καὶ κώδιξι στρατιωτικοῖς αὐτοὺς ἀναγράφεται, καὶ τάγμα οὕτως καλούμενον Περσικόν ἐγκατέστησε καὶ τοῖς κατὰ πόλεμον ἐξιοῦσι Ρωμαίοις ἐναριθμεῖσθαι προσέταξε. Genesii, p. 53; Hamartoli, p. 702: προσέφυγε Θεόφοβος μετὰ Περσῶν χιλιάδων ιδ', οὓς διένειμεν ἐν τοῖς θέμασι, κατασκηνώσας καὶ εἰς τούρμας ἀποκαταστήσας, αἳ μέχρι τοῦ νῦν λέγονται τούρμαι Περσῶν.

2) Genesii, ρ 60. Зложелатели стали внушать Феофилу: μετὰ τὴν τελευτήν αὐτοῦ ἐπιθέσεως παρὰ Θεοφόβου σὺν ἄμα Πέρσαις κατὰ τῶν αὐτοῦ κληρονόμων καὶ τῶν κατ’ἐπιτροπείαν ἐκριπισθῆναι. Hamartoli, p. 716: πρὸ δὲ τῆς αὐτοῦ τελευτῆς ὁ θεομισὴς οὗτος βασιλεὺς βουλὴν μυστικήν ποιησάμενος μετὰ τῶν ὁμοφρόνων αὐτοῦ περὶ Θεοφόβου τοῦ Πέρσου, ὡς ὅτι πολλὴν ἀγάπην καὶ πίστιν ἔχουσιν εἰς αὐτὸν οἵ τε ὑπ’ αὐτὸν Πέρσαι καὶ τῶν ἐν τέλει οὐκ ὀλίγοι, καὶ μήπως ἐμοῦ τελευτήσαντος μελετήσωσι τυραννίδα κατὰ τε ἐμοῦ παιδὸς νηπίου ὅντος καὶ τῆς γυναικός...

как необходимая, вынужденная обстоятельствами уступка, настоятельность которой сознана была магистром Мануилом. Трудно в настоящее время дать себе отчет только в том, что представитель православной партии выдается преданием как перс по происхождению.

Политический мотив в восстановлении православия не может быть оспариваем; весьма вероятно, что интересы разных племенных групп, входивших в состав империи, также участвуют в событиях иконоборческой эпохи. Изредка византийская летопись дает понять, что в сложном процессе образования понятий, верований, бытовой обстановки и проч. участвовали разнообразные влияния, идущие или с востока, или с запада, что носителями этих влияний, порождающих новшества в жизни, являются представители той или другой этнографической группы. Так, большинство новшеств философского и религиозного характера выводится с запада (в XI и XII веках), так иконоборство выводится с востока, первые приписываются итальянцам, второе—евреям или арабам. Науки о тайнах, как астрология, гадания и волшебства относятся к восточным влияниям 1). С этой точки зрения не лишено интереса проследить взгляды самих византийцев на взаимное отношение иконоборческой и православной партии в ближайшее к изучаемому периоду время. Для этой цели попытаемся собрать и изложить предания, касающиеся двух главных представителей названных направлений, патриархов Иоанна VII и Мефодия. Нет нужды говорить, что летописцы относятся крайне несочувственно к последнему иконоборческому патриарху 2). Одно из наиболее общих и распространенных мест, относящихся к характеристике Иоанна, состоит в обвинении его в сношениях с духами, в преданности магии, волшебству и гаданиям, в непотребной жизни и нечестии. Если не ошибаемся, в Иоанне нашли себе применение и конкретное выражение те восточные влияния, те художества и науки, о которых говорит Генесий в приведенном сейчас месте. И действительно, по

1) Genesii, р. 55: τῶν οὗν ἐκ Περσίδος κατὰ διαφόρους χώρας μεμερισμένων, τούτων τινὲς ἀστρονομίαν μετῄεσαν, αὕτη γὰρ τούτοις τῶν ἄλλων τεχνῶν καὶ ἐπιστημίῶν προτετίμηται εἰς τὸ ἀκριβὲς ἐκπεπονημένη, καὶ ἀλλαι τυχὸν μαντικαί τε καὶ προγνωστικαι μέθοδοι.

2) О патриархе Иоанне см. нашу статью в Журнале Министерства Народного Просвещения, январь 1890 г. Здесь мы ограничиваемся лишь некоторыми из нее извлечениями.

всей вероятности Иоанн был анатолиец по происхождению, вышедший в люди из незнатного рода при царях армянской династии. Нельзя не видеть, что он делал себе карьеру не быстро и обязан был впоследствии приобретенным высоким положением исключительно своим способностям и высокому образованию. В первый раз он становится известным в 814 году, когда царь Лев У Армянин задумал возвратиться к иконоборческой системе и отменить постановления VII вселенского собора. Будучи тогда в звании анагноста, Иоанн, в сообществе с несколькими лицами, приготовил и теоретически обосновал, по личному поручению царя, проект восстановления иконоборческой системы. Об этом находим весьма интересные данные в летописи 1): «Иоанн в сообществе с некоторыми грубыми невеждами уполномочен был царем пересмотреть старые книги, скрывающиеся в монастырях и церквах. И собрав множество книг, старательно исследовали их, но ничего не нашли, чего злостно добивались, пока не напали на синодик Константина Исавра и Кавалина. Найдя в нем для себя основание, начали и в книгах отыскивать для себя главные положения, отмечая знаками те места, которые, но их мнению, могли убедить неразумную толпу, что в древних книгах есть запрещение покланяться иконам. Когда Лев спросил одного из них, можно ли подтвердить книгами поклонение иконам, он отвечал: об этом нигде не написано, но говорят, что таково древнее предание. И они боролись против истины, начав с пятидесятницы собирать книги; в июле привлекли на свою сторону Антония (епископа Силейскаго) и до декабря держали дело в тайне».

Не касаясь здесь подробностей служебной карьеры Иоанна, ограничиваемся приведением тех известий, которые выдают в нем порождение восточной культуры и проводника восточных влияний. Сюда относятся обвинения его в чернокнижии, чародействе и сношениях с духами. Об этой демонической силе Иоанна сложились сказания и, между прочим, рассказ о посечении им статуй на Ипподроме. Прекрасная повесть о посольстве Иоанна в Багдад к калифу Мотасиму полна эпических черт и служит выражением бесспорного исторического факта — восточного культурного влияния на Византию в иконоборческий период. Эта повесть рассказывает следующее 2):

1) Incerti auctoris, Vita Leonis Armeni (ap. Migne, t. 108, p. 1024).

2) Theophanis Contin., III, c. 9 (p. 95—97).

«Царь Феофил снарядил Иоанна послом к архонту Сирии, снабдив его и другими роскошными предметами, которыми славится Ромэйское царство и которые приводят в изумление иноземцев, и вручив золотой казны больше четырех кентинариев. Дорогие предметы назначены в подарок эмиру, золото же в личное распоряжение Иоанна, на приемы и представительство: ибо посол должен был сорить золотом, как песком, по своему усмотрению, дабы внушить мысль, что казна пославшего неистощима. Послу даны были два сосуда из золота и драгоценных камней—в просторечии называют их умывальными чашами, — чтобы всячески возвеличить и облечь его в блеск. Он же, прибыв в Багдад, произвел величественное впечатление и своим острым умом, и пророчественвым даром, и своим богатством, и роскошью. Посланцам калифа и другим посетителям он щедро раздавал подарки, какие мог только дарить царь ромэев. Вследствие чего имя его сделалось почетным и знаменитым. Еще только достигнув варварских пределов, он поразил всех, которые посланы были для встречи его и для осведомления о здоровье царя, наградив их царскими дарами. Прибыв же к калифу и представившись ему, передал ему царскую грамоту и после приема отправился в отведенное ему помещение. Горя желанием более и более возвысить ромэйское влияние, всем к нему приходящим по какой бы то ни было причине дарил по серебряной чаше, наполненной золотом. Раз, угощая у себя варваров, он внушал слуге объявить о пропаже одной из тех умывальных чаш, которая была выдана ему для стола на этот случай. Когда же началось сильное смятение, и варвары, жалея о пропаже такой прекрасной и дорогой чаши, стали в беспокойстве разыскивать ее и употребляли все старания обнаружить вора, тогда Иоанн приказал подать другую чашу и прекратил поиски и смятение следующими словами, приведшими в изумление сарацин: «пусть пропадает и эта!» Вследствие этого и эмир, платя тою же щедростью и не желая уступить в великодушии, честил его с своей стороны дарами, на которые он, впрочем, мало обращал внимания, и освободил из темницы до сотни пленных, которых, разодев в великолепные одежды, препроводил к Иоанну. Этот же очень похвалил и одобрил великодушие предлагающего дар, но отказался принять его, объяснив: пусть они живут спокойно и на свободе, пока не будет произведен размен пленными и пока содержащиеся в плену сарацины не будут возвращены

взамен этих. Такой поступок привел в изумление калифа. С этих пор он относился к послу не как к чужестранцу, но приблизил его к себе и часто приглашал для беседы, показывал ему свои сокровища и прекрасные здания и придворные церемонии и так честил его до почетного отправления его назад. Прибыв к Феофилу и сделав ему донесение о своем посольстве, он убедил его построить по сарацинскому образцу дворец Врийский, который по форме и архитектурным украшениям вполне воспроизводит сарацинский стиль. Архитектором этого дворца, построенного по плану Иоанна, был некто Патраки, носивший сан патриция. Только в том отступил он от первоначального плава, что около царского покоя устроил храм во имя Владычицы нашей Богородицы, а в притворе дворца трехпридельный храм, превосходный по красоте и изяществу: средний придел в честь архистратига, а боковые во имя жен мучениц».

В приведенной выдержке из греческого писателя сохранились любопытные данные о сильном влиянии, проникавшем в Византию с востока. Известно из других источников, как много заботился царь Феофил о придворном этикете, как по его имени назывался знаменитый трон, на котором восседали цари X века при торжественных приемах иностранцев. Есть основание думать, что постройки времени Феофила и нововведения в придворном церемониале произведены не без; влияния патриарха Иоанна, который вывез из Багдада разнообразные наблюдения, и о постройках которого, поражавших современников, сохранилась память в X столетии.

О сношениях Иоанна с востоком несомненно ходили сказания, что можно заключать из известия того же писателя, из которого мы заимствовали приведенное место. Несколько ниже 1) он возвращается к тому же самому предмету, говоря о бегстве Мануила на восток и о принятых Феофилом мерах к примирению с ним. Это примирение состоялось при посредстве Иоанна, когда он заключил, договор с калифом; по другим же слухам, Иоанн устроил это не чрез торжественное посольство, а в другое время, тайно

1) Ibid. III., с. 26· (р. 119): ὅθεν οἱ μὲν εἰρηνικὰς σπονδὰς διὰ τοῦ μοναχοῦ ποιῆσαι τοῦτόν φασι Ἰαννοῦ, πρὸς καιρὸν τοῦ κατὰ τὰς φυλακὰς διαλλαγίου.,. οἱ δὲ δι’ αὐτοῦ μὲν τοῦ Ἰαννοῦ, οὐ μὴν οὕτως διὰ φανερᾶς ἐντεύξεως καὶ συντυχίας, κρυπτής δὲ καὶ ἀδήλου πολλοῖς...

переодевшись пилигримом и отправившись на восток вместе с грузинскими монахами. Для нас имеет значение то обстоятельство, что самый важный представитель второго периода иконоборчества летописным преданием поставлен в такую близость с востоком и является проводником восточной культуры в Византии. Думаем, что будут не бесплодны поиски в литературе иконоборческого периода и других указаний. Жизнеописатель патриарха Никифора, говоря о заслугах святого в пользу православия, выводит его на брань против иудеев, фригийцев и последователей Манеса 1), усматривая в этих именах устои и корни иконоборчества. Передавая затем беседу патриарха с царем, он употребляет выражение 2), из которого явствует, что поклонение иконам рассматривалось, как порождение эллинского заблуждения. Для существа дела безразлично, имеет ли слово «эллинский» в приведенном месте общее значение всего дохристианского, языческого, или же более тесный, этнографический смысл. Во всяком случае противоположность принципов православия и иконоборчества может становиться осязательной: одно начало—западное европейское, другое—восточное азиатское. Иконоборческая эпоха представляет эпизод культурной борьбы между западом и востоком. Победой над иконоборчеством приобретали значение европейские этнографические элементы, которым открылась широкая политическая роль уже в исходе IX века.

В жизни патриарха Мефодия представляются наблюдению два ряда известий: одни касаются его отношений к Риму и к главе католической церкви, другие знакомят с испытаниями, выпавшими на его долю в Константинополе, с церковной и политической деятельностью его в период утверждения православия. Как искренний приверженец православия, быв избран в патриархи национальною греческой партией, душой которой было духовенство, Мефодий, казалось, имел достаточные средства к прекращению церковной смуты и к успокоению умов. Между тем четырехлетний период его патриаршества не прошел без новых соблазнов, и при том раздвоение произошло среди самой господствующей партии, именно часть духовенства стала высказывать неудовольствия против патриарха. Что

1) Migne, Patrologia, t. 100., с. 26: βάλλει μὲν τὴν Ἰουδαϊκὴν κυριοκτονίαν, βάλλει δὲ καὶ τὴν τῶν Φρυγῶν τερατώδη ἐρεσγελίαν, τιτρώσκει δὲ τὴν Μανιχαϊκὴν ὀνείρωξιν.

2) Ibid, с. 42: οἱ μὲν γὰρ, καίτοιγε ἀτοπόν τι οἰόμενοι τὰς εἰκόνας χρῆμα καὶ Ἐλληνικῆς ἕκγονον πλάνης.

Мефодий не осуществил возлагаемых на него упований, это видим из довольно натянутых его отношений к монахам Студийского монастыря, которые бесспорно стояли во главе национальной греческой партии и имели громадное влияние в Константинополе и провинциях. Создавшиеся во время его патриаршества отношения заключали в себе так много жизненной силы и обусловливались такими важными интересами, что историки с основанием усматривают в них начало двух политических партий, действовавших во второй половине IX века и названных по имени Игнатия и Фотия.

Наблюдая различные эпохи византийской истории, в особенности рассматривая такие критические моменты, когда ставился вопрос о существовании тысячелетней империи, мы приходим к заключению, что за выделением более или менее случайных черт, соответствующих различным эпохам и потому изменчивых, в Византии в действительности имеют жизненное значение две политические партии: западническая и национальная. По тесной связи политических вопросов с церковными, политическая борьба в Византии находит себе выражение в церковной политике, в свою очередь чисто церковные вопросы приобретают острый характер, становясь символом политических партий. Под всеми разнообразиями партий усматривается одна устойчивая и положительная черта: борьба национального начала с чуждым, привнесенным с запада. Византийский национализм представляет в себе много оттенков и разнообразных наростов. Выли периоды, когда во главе народной партии стояли восточные элементы; получала преобладание греческая партия, национализм выражался в эллинских тенденциях. В истории национальной партии было много оттенков, объясняемых из этнографических особенностей, вошедших в состав империи; известную долю в истории национальной партии нужно отнести и на счет славянства. Гораздо, конечно, проще происхождение и характер противоположного первому политического направления, которое можно вообще охарактеризовать как западническое. Это направление легче обнаружить и осязательно убедиться в существовании его. Преобладание его знаменует крайний упадок византинизма, утрату надежды на собственные средства и силы. Но его не так часто можно наблюдать в чистом виде. Западническое направление не редко принимают на себя разные оттенки и разновидности национальной партии,—это обнаруживается особенно ярко в иконоборческую эпоху и в период борьбы партий Игнатия и Фотия.

Попытаемся рассмотреть положение византийских политических направлений с указанной точки зрения в период жизни патриарха Мефодия. Известно, что он был по происхождению сицилиец. Живые связи и духовное общение Сицилии с Константинополем в VIII и IX вв. свидетельствуются как участием сицилийского духовенства на VII вселенском соборе, так и важной ролью, какую сицилийские греки играли в истории Византии в IX веке. Мефодий стоит на рубеже той поворотной эпохи, которая породила разрыв между восточной и западной церковью. При Мефодии Рим и Константинополь были еще в единении веры, в то время был еще живой обмен святынь между западом и востоком, догматических различий еще не народилось, в политике питаемы были благочестивые надежды на братское согласие и устранение недоразумений между двумя империями. Сильная волна греческих переселений со времени иконоборческих эдиктов закрепила за Византией южную Италию и Сицилию, утвердив в этих областях греческий язык и греческий обряд.

В период иконоборческих смут обе враждующие партии нередко обращались в Рим для разрешения догматических и обрядовых споров. Нужно признать за достоверный факт, что иконоборческое движение сильно способствовало росту римских притязаний. Во время борьбы за иконопочитание одинаково льстили римскому первосвященнику и православная и иконоборческая партии: и консервативная национальная, и либеральная национальная партии—обе не задумывались в выборе средств, какими можно было получить преобладание. Строго консервативный ум и представитель национальной партии игумен Феодор Студит ищет в Риме высшего авторитета в спорах своих с патриархами Константинополя; иконоборческие императоры с своей стороны желают найти в Риме и в церкви западной подтверждение своих нововведений. Но должна была наступить пора, когда обращения к западу будут считаться изменой национальности.

Ряд известий из жизни патриарха Мефодия, ставящих его в сношения с Римом, заслуживает внимания не только в его биографии, но и с точки зрения церковной истории IX века.

Прибыв в Константинополь, он вступил в монашество и подвизался в обители Хинолакка до 814 года,—эпохи, когда, с восшествием на престол Льва V, в Константинополе снова началось иконоборческое движение. Лев Барда, армянского происхожде-

ния, задумав отмену постановлений VII вселенского собора о почитании икон, столько же является выразителем известной части общественного мнения, сколько проводником собственных политических и национальных воззрений. Его занимала, по-видимому, та мысль, что иконоборческая эпоха была гораздо счастливее для Византии, чем последующее за утверждением православия время; он указывал на то обстоятельство, что Лев Исавр и Константин Копроним были счастливы в войнах с варварами и язычниками, между тем как иконопочитатели терпели от них поражения и что, вероятно, почитание икон есть преступление, за которое христиане терпят от язычников. По всей вероятности, не было недостатка в людях, которые разделяли его воззрения. Лев V приступил к иконоборческой реформе со всей осторожностью и предусмотрительностью, Прежде всего он обратил внимание на одного ученого чтеца, грамматика Иоанна, которому поручил сделать разбор мест из священного писания и отцов, говорящих о почитании икон, и представить записку о тех основаниях, которыми руководились отцы VII вселенского собора в своих определениях. Грамматик Иоанн, при содействии Антония, впоследствии епископа Силейского, со всей ревностью приступил к делу, получив доступ в царскую и монастырские библиотеки. Не желая прежде времени обращать внимание на цель своих занятий, они отвечали на вопросы любопытствующих, что царь поручил им разобрать по старым книгам один интересующий его вопрос. Около шести месяцев они работали тайно, только в декабре 814 года патриарх Никифор, поняв намерения Льва V, начал тревожиться и принимать свои меры против задуманной царем реформы. Личные объяснения царя и патриарха не привели к соглашению; тогда Никифор собирает поместный собор из 270 отцов и приглашает на него к ответу сторонников царя и тех богословов, которые поддерживали его в противо-церковных реформах. С своей стороны Лев V предлагал составить смешанный собор из сторонников того и другого воззрения, по патриарх находил неуместным подвергать обсуждению вопросы, решенные на VII вселенском соборе. Обычные церемонии, совершаемые в праздник Рождества Христова 814 года, прошли с соблюдением установленных церковью обрядов; но с началом 815 года Лев V не скрывал уже более своих планов. Собрания приверженцев православия и иконоборческой партии начали обращать на себя внимание, нельзя стало более скрывать разрыва

между царем и патриархом. С одной стороны, стоявшие в Константинополе войска начали публично оскорблять священные изображения, с другой—приверженцы иконопочитания делали шумные ночные сходки, дело грозило волнениями. Царь приглашает патриарха для переговоров, последний явился в сопровождении епископов, игуменов и монахов. В беседе с царем патриарх пытался убедить его отменить принятые намерения, ссылаясь на множество духовенства, которое готово всем пожертвовать ради святых икон. Тогда царь согласился впустить во дворец сопровождавшее патриарха духовенство. В числе прибывших был и Феодор Студит. Этот резко указал, что вмешательство светской власти в духовные дела не оправдывается законами церкви, что царь обязан одинаково со всеми сынами церкви послушанием духовному главе ее. Смелый монах заслуживал бы казни за дерзкие слова, сказал царь, но этой чести пока ему не будет дано. Упорная борьба началась тогда между защитниками церковной свободы и приверженцами императора. Полиция начала разгонять собрания и обязывать подпиской не принимать участия в обсуждении религиозных вопросов. Феодор Студит разослал окружное послание ко всем верным сынам церкви, в котором высказывал мысль, что молчание и уклончивость в сфере церковных дел есть измена церкви и православию.

Б марте 815 года собран был собор иконоборцец, на котором низложен патриарх Никифор и восстановлены определения 754 года. Придерживавшиеся святых икон подверглись лишению церковных мест и ссылкам, Многие заблаговременно бежали из Константинополя; между последними был и монах Мефодий. К этому времени относится начало его общественной деятельности, и между прочим, миссия его в Рим.

Проследить обстоятельства жизни Мефодия не легко, главным образом потому, что мы не имеет достоверных сведений, ближайших ко времени его деятельности. Написанная современником его Григорием, архиепископом сицилийским, биография утрачена бесследно, и о ней сохранилось лишь воспоминание 1). Помещенная в Acta SS. биография 2) Мефодия носит уже признаки позднего про-

1) Migne, Patrologia Graeca, t. 140, p. 282: Ἱστέον ὅτι καθά φησι Γρηγόριος ἀρχιεπίσκοπος Σικελίας, ὁ τὸν βίον τοῦ ἐν ἁγίοις πατρὸς ἡμῶν Μεθοδίου πατρίαρχου Κωνσταντινουπόλεως συγγραψάμενος.

2) Acta Sanctorum, Iunii t. II, p. 960.

нахождения и внушена чувствами благоговейного уважения к памяти великого подвижника за православие. Благочестивая легенда в этой биографии не отделена от исторической действительности, и мученические подвиги выступают на первый план. Вскоре после низвержения патриарха Никифора, православная партия пыталась подействовать на иконоборческого императора посредством римского папы. Мефодий послан был с этой целью в Рим, чтобы вызвать вмешательство папы в церковные дела Византии. Патриарх Никифор является здесь, как, впрочем, и вся православная партия, не исключая Феодора Студита, ревностным защитником первенства папы и ищет в его авторитете оправдания суровых церковных мер против иконоборцев. С ними, говорит он, нельзя входить в общение даже и в том случае, если они обнаружат раскаяние. Ибо раскаяние их не искренно; подобно манихеям, они берут клятву со своих приверженцев—отрицаться от своих верований в случае допроса, а потом снова исповедывать их. Что они отлучены от церкви, это свидетельствует недавно присланное письмо от святейшего архиерея древнего Рима, об этом же свидетельствует и то обстоятельство, что апокрисиарии римские не хотели с ними входить в общение, не хотели видеть их и говорить с ними 1).

Об этом посольстве Мефодия в Рим сохранились упоминания как в латинских, так и в греческих источниках. Между прочим, такое упоминание находим в письме папы Николая I к царю Михаилу III в 865 году, в котором папа примером Мефодия доказывает практику греческой церкви обращаться в Рим в затруднительных обстоятельствах и находить там помощь и поддержку 2). Посольство это имело место при папе Пасхалисе, при чем Мефодий 3), как увидим, выхлопотал в Риме документ, который вызвал против него в Константинополе гонения и неоднократные

1) Spicil. Roman. X, p. 152, с. 12 (обличительные глины патриарха ЫикиФора).

2) Migne, Patrologi» latino, t. 119, p. 946: Et rursum, quasi non et venerandae memoriae Methodius in Graecia persecutione fervente, hic apud beatum Petrum et apud nos ubi—plurimi—consecuti sint requiem. Et quasi non hinc auctoritatem praedicandi sumpserit, nec hic infulis sacerdotalibus dilatus exstiterit, ad extremum quasi non liinc constantiam Petri et omnia Pauli ad debellandos Iconomachos arma portaverit.

3) Pitra II, 362: pro emio enim nostro reservatur S. Paschalis epistola, quae— nectitur cum publica legatiome, qua S. Nicephori nomine, ad apoatnlicam sedem egregie et impavide Methodius functus est.

мучения; в жизнеописании Мефодия этот документ назван τόμοι δογματικοὶ ἤτοι ὅροι ὀρθοδοξίας. В легенде, относящейся ко времени патриаршества Мефодия, между прочим рассказывается, что против него иконоборцами сплетена была интрига, позорящая честь патриарха. Дабы оправдаться против обвинения, Мефодий рассказал на соборе случай, имевший место в Риме, когда он был в храме св. Петра.

Во всяком случае миссия его в Рим, по поручению патриарха Никифора, не подлежит сомнению. Когда он возвратился в Константинополь и представил преемнику Льва Армянина соборное мнение римской церкви о православии, это навлекло на него негодование царя и было для него причиною крайних бедствий: он подвергся телесному наказанию и заключен в темницу, где и содержался до смерти Михаила II.

Весьма любопытно, что Мефодий представляется с точки зрения правительственной партии не столько еретиком, сколько политическим преступником, виновником смуты и скандала. Этот характер политической неблагонадежности удерживается за ним в царствование Феофила, который принял особенные меры, чтобы держать Мефодия постоянно на глазах и лишить его сношений с внешним миром. Некоторый свет на эту сторону дела бросают внутренние обстоятельства времени Михаила II. Сохранилось письмо его к императору Людовику Благочестивому, представляющее большой интерес для занимающего нас вопроса 1). В этом письме, между прочим рассказывается о самозванце Фоме, который во время императрицы Ирины бежал из Константинополя к персам, избегая наказания за преступление. Здесь он отрекся от христианской веры и получил большое влияние у неверных. С течением времени он распустил слух, что его настоящее имя есть Константин и что он сын царицы Ирины, избегший ослепления и. спасшийся невредимым от козней своей матери. Вследствие чего к нему примкнули многие из тамошних жителей, и он начал производить разбойнические нападения на соседей, одних привлекая к себе силою, других—раздачей денег, иных—обещанием почестей и должностей. Имея под рукой преданных ему персов, агарян, армян, авазгов и других, во время царствования Льва Армянина он начал военные действия и захватил всю Армению, Халдею на Кавказе и Армениаку. При та-

1) Baronii, Ann. Ecclesiastici, XIV, 62.

ком положении дел царь Лев был убит заговорщиками и возведен на престол Михаил II. Последний должен был бороться с крайними затруднениями, вызванными возмущением Фомы, так как значительная часть империи разделяла веру в самозванца, признавая в нем сына Ирины 1). Самозванец же искусно воспользовался шатанием умов, продолжал увеличивать число своих приверженцев и, захватив царский флот, переправился на европейский берег во Фракию и Македонию. Таким образом силы бунтовщика осадили столицу и лишили ее сношений с провинциями в месяце декабре 15 индикта (822). Не смотря на незначительность сил, бывших в распоряжении Михаила, он пытался прорвать образовавшееся вокруг Константинополя кольцо, но как Фома нашел сильную поддержку в славянских народах Фракии, Македонии и Солуни, то с успехом продолжал наступление и осаду Константинополя в течение целого года 2). Наконец, император решился напасть на лагерь самозванца, расположенный в тридцати милях от столицы, и нанес Фоме поражение, при чем часть его приверженцев разбежалась, часть спаслась по городам. Пять месяцев после того Фома упорно держался против царских воевод, наконец, захвачен был в одном городе со всеми своими приверженцами, попался в плен и подвергся казни. Два его сына потерпели ту же участь. Так потушено было возмущение Фомы, которое поддерживаемо было столько же политическими, как религиозными и национальными мотивами,— в чем и заключается главный его интерес. Царь Михаил не имел основания выяснять указанные мотивы движения, хотя письмо его позволяет делать о них догадки 3). За изложением дела Фомы в письме следует главная часть, объясняющая посольство. Это посольство возложено было на протоспафария и стратига Феодора, митрополита Мирликийского Ни-

1) Invenimus christianos divisos et discordantes, et ut verius dicamus, plurimos invenimus illius impii Tyranni errorem et impietatem sequentes et ob hoc non potuimus facile illos fideles nostros Christianos ad hoc adunare, ut eum expugnare valuissemus.

2) Sed cum ille hostium validam manum habuisset, non solum de his, quos supra memoruvimus, sed etiam de Asiae et Europae partibus, Thraciae, Macedoniae, Thessalonicae et circumjacentibus Sclavinis, hac causa prolongavit obsidionem nostram; haec autem obsidio modo propior, modo longior, usque ad unius anni spatium perseveravit.

3) Glorificantes et magnificantes propugnatorem nostrum Dominum, qui adimi tatem fidei coadunare populum suum dignatus est.

киту, архиепископа Венеции Фортуната, диакона и эконома Софийской церкви в Константинополе Феодора и кандидата Льва. Многие из церковных людей и мирян, говорится далее, отверглись апостольских преданий и отеческих постановлений, сделались виновниками злых новшеств: изгнали честные и животворящие кресты из святых храмов и на место их поставили иконы с возженными перед ними свечами и стали оказывать им такое же поклонение, как честному и животворящему древу, пением псалмов и молитвами просили от икон помощи, многие возлагали на эти иконы полотенца и делали из икон восприемников своих детей при святом крещении. Желая принять монашеский чип, многие предпочитали отдавать свои волосы не духовным лицам, как это было в обычае, а складывать при иконах. Некоторые из священников и клириков скоблят краски с икон, смешивают их с причастием и дают эту смесь желающим вместо причащения. Другие возлагали тело Христово на образа и отсюда приобщались святых тайн. Некоторые, презрев храмы Божии, устраивали в частных домах алтари из икон и на них совершали священные таинства, и многое другое непозволительное и противное нашей вере допускали в церквах. Чтобы устранить эти заблуждения, православные императоры составили поместный собор, на котором определено было снять иконы с низких мест в храмах и оставить те, которые были на высоких местах, дабы невежественные и слабые люди не воздавали им божеского поклонения и не зажигали перед ними свечей. Это постановление мы доселе соблюдаем, отлучая от церкви тех, которые оказывают приверженность к подобным новшествам. Есть, кроме того, такие, которые, не признавая поместных соборов, бежали из нашей империи в Рим и там распространяют поношение и клевету на церковь; оставляя без внимания их гнусные изветы и богохульства, извещаем вас, что мы исповедуем и нерушимо держим в сердце символ святых и вселенских шести соборов, соблюдаемый всеми православными христианами. В заключение, извещая о дарах, предназначенных для римского папы, царь Михаил просит Людовика дать послам свободный пропуск в Италию и содействовать к удовлетворению желаний византийского царя, чтобы были изгнаны из Рима находящиеся там изменники христианской веры 1). Приведенное письмо свидетельствует о двух

1) Jubentes (то есть, папе) ut si amodo manifesti fuerint quidam seductori1» pseudocliristiani, Ecclesiae calumniatores, illinc eos expellere.

важных фактах, касающихся борьбы православной и иконоборческой партии в Константинополе: а) что эта борьба выражалась в политической смуте, направляемой самозванцем Фомой; б) что православные искали поддержки в Риме против иконоборческих царей и усиливали тем притязания римской церкви на главенство в церкви. Нет сомнения, что в числе тех сеятелей крамолы и изобретателей злых новшеств, о которых говорит письмо Михаила II, нужно разуметь и нашего Мефодия, бежавшего после низвержения патриарха Никифора в Рим и пытавшегося возбудить вмешательство папы в церковные дела Византии.

Рассказанные в письме Михаила обстоятельства имеют весьма важное значение для истории иконоборческого движения. Уже независимо от всего прочего, любопытно то, что царь Михаил почел нужным изложить со всеми необходимыми подробностями дело, по-видимому, мало относящееся к дели посольства к западному императору и не стоящее в связи с церковным вопросом, о котором главнейше должна была идти речь в сношениях с императором и с папой. По всей вероятности, возмущение Фомы затрагивало и церковный вопрос, но царь Михаил не нашел удобным говорить об этом с надлежащей откровенностью, ограничившись приведенным нами в своем месте намеком.

Понятна поэтому важность задачи при помощи византийских памятников раскрыть мотивы в движении самозванца Фомы. Оставляя в стороне рассказ Амартола, как весьма бледный фактическими чертами и не могущий идти в сравнение даже с официальным письмом Михаила, обращаемся к тому писателю X века, свидетельства которого о первой половине IX века мы оценили раньше, при изложении литературы, касающейся утверждения православия. В самом деле, Генесий 1) и здесь оказывается основным писателем, которым главнейше воспользовались другие. Сравнивая его изложение с историей продолжателя Феофана, нельзя не приходить к заключению, что последний черпал полной рукой из хроники Генесия. Но и Генесий писал о возмущении Фомы больше по устному преданию, чем основываясь на письменных изложениях. До него дошло об этом несколько преданий. По одному—Фома и Михаил давно уже питали взаимное нерасположение, с тех пор как Михаил был стратигом Анатолийской темы, а Фома или был подчинен-

1) Ed. Bonn. lib. II, p. 32 seqv...

ным ему офицером, или же занимал низший военный чин. Согласно этому преданию, Фома, хотя и происходивший из скифского племени, ко времени вступления Михаила на царство, пользовался на востоке большой популярностью и начал против царя возмущение, заручившись расположением войска. Он скоро нашел средство привлечь на свою сторону и симпатии восточного населения, возбудив в нем надежды на улучшение экономического его положения. Об этой мере Фомы Генесий выражается следующим образом: «задержав всех сборщиков казенных податей, он формально отменил законом установленные сборы, и раздачей народу денег приготовил против Михаила значительную военную силу». По другому преданию, которое писателю кажется вероятнейшим, 1) Фома происходил из незнатного рода и, прибыв в Константинополь для приискания средств к жизни, вступил на службу к одному патрицию, именем Вардану, и скоро, заподозренный в связи с его женою, должен был бежать из Константинополя. Нашедши убежище в сарацинской земле, Фома переходит в магометанство и начинает делать набеги на греческие земли с помощью сарацин.

Такова традиция, записанная у Генесия. Несомненно, здесь видим два предания, которые в своей основе не могут быть примирены. Продолжатель Феофана 2), приступая к изложению этой смуты, «наполнившей бедствиями вселенную и вооружившей отцов против детей и братьев на братьев», указывает тоже два литературные течения, в которых не одинаково передается о судьбе самозванца. Но одному литературному преданию, к которому склоняется и сам писатель 3). Фома происходил от незнатных и бедных родителей славянского племени, поселенных на востоке. Ради отыскания средств к жизни Фома прибыл в Константинополь и здесь поступил на службу к одному из вельмож, с женою которого вступил в связь. Когда узнал об этом господин его, Фома бежал на восток к агарянам, отрекся от христианской веры и сделался ожесточенным врагом империи, нападая на границы ее с толпой приверженцев; сила его стала увеличиваться и

1) Genesii, р. 32: οὗτος οὖν κατασχὼν τοὺς τῶν δημοσίων φόρων πάντας ἀπαιτητὰς ἐγγράφως τὰς νενομισμένας ἀπεκληροῦτο εἰσπράξεις, ἐξ ὧν διανομὰς ἐν λαοῖς ποιησάμενος στρατηγεσίας κατὰ τοῦ Μιχαὴλ ἐγκρατῶς διατίθησιν.

2) Theophanus contin, ed. Bonn., p. 50.

3) ὁ μὲν οὖν εἰς καὶ πρῶτος λόγος, ᾧ καὶ ἐγώ πείθομαι ἐξ ἐγγράφων τινῶν ἔχων τὸ βέβαιον. Это те же предания, которые мы видели у Генесия.

в ромэйской империи, когда он распустил слух, что он царевич Константин, сын Ирины. По другому преданию, Фома был при Льве V начальником отряда федератов, стражи набираемой из иноземцев; он начал бунт против Михаила II, мстя ему за убийство своего благодетеля Льва. В этом предании успех возмущения Фомы объясняется двумя причинами: во-первых, еретическим образом мыслей царствующего Михаила II 1), во-вторых, экономическими и социальными причинами. Именно, Фома облегчил повинности, идущие в казну, и обуздал своеволие сборщиков податей 2). Так ему удалось поднять восток, вооружив рабов против господ, простых воинов против своих начальников. В дальнейшем изложении обстоятельств бунта паши источники не представляют противоречий. Верными царю Михаилу остались только тема Опсикий. благодаря стратигу Катакиле, и тема Армениак, командуемая Олвианом.

Нельзя не придавать особенной важности социальному мотиву движения. который подтверждается еще тем обстоятельством, что Михаил II, по представлению означенных стратигов, счел полезным сделать скидку податей специально для тем Опсикий и Армениак 3). Об обширности и хорошей организации движения свидетельствует, между прочим, и то, что Фома венчался императорским венцом от руки антиохийского патриарха Иакова 4) и озаботился собранием морских сил и флота, чтобы можно было с успехом действовать против столицы. К нему примкнули все инородческие элементы империи, в которых и была его главная сила. План Фомы был переправиться на европейский берег, для чего собраны были его главные силы у Абидоса и там же приготовлены морские суда. Михаил находился в таком отчаянном положении, что не мог воспрепятствовать переправе Фомы, который сделался таким образом распорядителем восточных и западных провинций, отре-

1) Theoph. cont., p. 52. 18: ἐτύγχανε γὰρ πως καὶ ἄλλως ὁ Μιχαὴλ ὐπὸ πάντων μισούμενος, ἅτε δὴ κακῆς μὲν αἱρέσεως μετεσχηκῶς τῆς τῶν Ἀθιγγάνων.

2) В этом смысле мы понимаем выражение р. 53. 7: τοὺς τοὺς δημοσίους φόρους εἰσπράττοντας εἰς ἑαυτόν εἰσποιησάμενος καὶ ἐκ μεγαλόφρονος ἐπιδόσεως σπουδάζων ὑφ’ ἑαυτὸν ποιεῖν τοὺς πολλούς.

3) Theoph. cont. p. 54. 3: οἷς καὶ τὴν χάριν ἀπονέμων, ὡς μὴ προδεδωκόσιν αὐτὸν, τὸ εἰς τὸ βασιλικόν τελούμενον ταμιεῖον δημόσιον καπνικόν οὕτω λεγόμενον μιλιαρίσων ἕν συγκεχώρηται.

4) У Генесия—Иова.

зав столицу от внешних сношений и приступив с осадными снарядами к стенам ее. Всю зиму 821 и 822 года столица была под страхом нападения со стороны бунтовщиков, как об этом говорит письмо царя к Людовику.

Восстание Фомы не получило гибельного для Михаила результата лишь вследствие того, что в это дело вмешался болгарский вождь Мортагон. Об этом вмешательстве совсем умалчивает Михаил в своем письме, византийская же летопись сообщает противоречивые показания. Георгий Амартол 1) говорит, что Михаил про сил у болгар помощи против Фомы и когда последний узнал об этом, то поспешил им на встречу, нанес им поражение и с значительно ослабленными силами должен был потом защищаться против царских войск, которые действовали в соглашении с болгарами. Генесий 2), свидетельство которого в других отношениях отличается фактической достоверностью, в настоящем случае передает несколько подозрительную версию, будто Мортагон, услыхав о событиях в византийской империи, сам предложил царю Михаилу симмахию, но что этот отказался от союза и тогда Мортагон вторгся в имперские области и нанес поражение Фоме. Версия невероятная уже потому, что при том положении дела, какое рисует Генесий, Фома и Мортагон были бы союзники, а не враги; при общности интересов, они должны бы были совместно действовать против столицы и, без сомнения, взяли бы ее, если бы и на этот раз Византия не нашла средства разъединить интересы врагов. Как Генесий, так и Михаил находили оскорбительным для национального самолюбия объяснять победу над Фомой союзом с болгарами,—отсюда умолчания и неверности относительно этого эпизода как у Генесия, так и продолжателя Феофана, во многом сходного с ним 3). Ясно, что силы Фомы благовременно были отвлечены от столицы и что Михаил воспользовался этим моментом, дабы собрать войско и двинуться на него из столицы. Ослабленный делами с болгарами, Фома заперся в одной крепости, а царь стал осаждать его, употребляя выражения продолжателя Феофана, не машинами и другими орудиями, дабы не выдать тем, которые населяют Скифию, тайны византийского военного искусства 4),

1) Ed. Murait, p. 698, с. 8.

2) Ed. Bonn., p. 41, 17.

3) Gontin. Theoph. p. 64—65.

4) Theoph. contin., p. 68.

но голодом и лишением жизненных средств. Когда средства у Фомы истощились и его сподвижники доведены были до крайнего положения, тогда он выдан был царю. Торжествующий победитель хотел было узнать от Фомы, не назовет ли он кого из своих приверженцев между окружающими царя, и он бы мог назвать многих, говорит наш историк, если бы некто Иоанн Эксавулий 1) не заметил, что было бы нелепо давать веру изветам врагов против друзей. «И этим словом он спас многих несчастных граждан и друзей Фомы от казни». Это признание очень важно в том отношении, что обнаруживает множество тайных приверженцев Фомы в столице и среди приближенных царя. Нет сомнения, что мы бы недостаточно оценили причины популярности Фомы, если бы ограничились теми фактами, которые отмечены летописью. В летописи до некоторой степени выяснены мотивы успеха Фомы, лежавшие в его славянском происхождении, и это уже весьма важное обстоятельство, которым нельзя пренебрегать в истории Византии. Но еще любопытнее, что успех движения Фомы лежит в том, что он является орудием православной партии, задумавшей реагировать против иконоборческого правительства. Религиозный мотив, слегка намеченный в письме к Людовику, служил объяснением, почему Михаил решился изложить возмущение Фомы в письме к папе, которое трактует о церковной политике вообще.

В литературной традиции о возмущении Фомы обращает на себя внимание отношение летописцев к этому самозванцу. Все сохранившиеся сведения исходят от писателей православной партии и всеми писателями руководит одно и тоже чувство по отношению к самозванцу. На это обратил внимание Гирш в своих Византийских этюдах 2): «замечательна, говорит он, страстность, с которой составитель летописи высказывается против Фомы; принимая во внимание, что царь Михаил был враг иконопочитания и в тому же узурпатор, нельзя понять, почему православный писатель так беспощадно бичует противника его». Едва ли, впрочем, уместны здесь какие бы то ни было недоразумения. Наши сведения о возмущении Фомы дошли до нас в редакции X века. Представителям торжествующего православия неудобно было особенно останавливаться

1) Логофет дрома, оказавший большую услугу Михаилу при вступлении на царство; см. Genesii II, р. 30.

2) Hirsch, Byzantinische Studien, S. 24—25.

на том обстоятельстве, что самозванец Фома пытался поднять знамя православия против иконоборцев, как не находили они удобным в X веке ссылаться на попытки православных найти помощь в Риме у папы.

Очень определенные указания на религиозный мотив в движении Фомы находим в жизнеописании Феодора Студита 1). После иконоборческого собора 815 года большинство православных или рассеялось по востоку, или же искало спасения в Италии. И о Феодоре Студите жизнеописатель сообщает, что он жил в монастыре Кресцентия на востоке до времени восстания обманщика Фомы. Когда же тирания его захватила Азию, вышло царское повеление, приказывающее ему и патриарху Никифору возвратиться в Константинополь. Не ради сожаления к ним сделано это распоряжение, а из боязни, чтобы православные не присоединились к партии Фомы, ибо ходила молва, что он принимает святые иконы и покланяется им 2).

Приведенное место не оставляет более сомнения, что успех возмущения Фомы столько же зависел от социальных мотивов, возбуждая надежды на более благоприятное экономическое положение, сколько от религиозных, так как Фома являлся выразителем протеста против иконоборческого направления. С этой точки зрения, сам по себе незначительный эпизод вмешательства болгарского князя во внутреннюю смуту Византии приобретает большой исторический интерес, ибо Мортагон своим вмешательством еще на 20 лет поддержал иконоборческую партию и нанес сильное поражение инородческим элементам империи, стремившимся возобладать над эллинизмом. Словом, восстание Фомы приобретает важный исторический смысл в судьбах славяно-византийских отношений.

Михаил II принимал решительные меры к ослаблению иконопочитателей. Преследуемые, как и всегда в подобных обстоятельствах, искали защиты у других патриархов и именно у паны, авторитет которого сильно выдвинут в сочинениях самого энер-

1) Mai, Nova, Patrum Bibliotheca, VI, с. 61, p. 356; точно также в жизнеописании Николая, архимандрита Студийского, Acta SS. Febr., I, p. 538, c. 32: Enimvero cum populi seductor Thomas in Romanum orbem rabiem exerceret, iubente imperatore iterum vel inviti in regiam urbem revertuntur.

2) ἀλλὰ φόβῳ τοῦ μὴ προσρυῆναἰ τινας αὐτῶν τῇ τοῦ Θωμᾶ συμφρατριᾴ, καθότι ἐλέγετο τὰς ἱερὰς εἰκόνας ἀποδέχεσθαί τε καὶ προσκυνεῖν.

гичного представителя православной партии того времени, у Феодора Студита. Он неоднократно писал и от своего имени, и от духовенства восточной церкви к папе Пасхалису I, изображая ему в живых красках изгнание патриарха, епископов и настоятелей монастырей, поругание над церквами и преследование православных, убеждая его со всею настойчивостью воспользоваться своим апостольским авторитетом и торжественно предать проклятию иконоборческий собор 814 года 1). Чтобы до некоторой степени ослабить влияние в Риме иконопочитателей, посаженный Михаилом в патриархи Феодот послал к папе своих апокрисиариев, но они не были выслушаны. Что же касается преследуемых иконоборческим правительством и лиц отправляемых Феодором Студитом, то им предоставлен был монастырь св. Праксиды, и кроме того папа ободрял Феодора Студита и его приверженцев утешительным посланием. В этом видел Студит доказательство, что римскою церковью правит действительный преемник князя апостолов, и что Бог не оставит без своей помощи византийскую церковь. Из переписки Студита узнаем, между прочим, что он посылал в Рим преданного ему Епифания, которому вручил письмо для монаха Мефодия. Папа не был безучастен в положению православных и ходатайствовал за них пред византийским правительством. Около 818 года приходили в Константинополь римские послы с соборным определением, которое весьма резко затрагивало иконоборцев 2). Можно думать, что вместе с этим посольством возвратился в Константинополь и Мефодий 3), где начался для него ряд мученических подвигов, возвысивших его авторитет между православными и давших ему, особенно по смерти Феодора Студита в 826 году, главенствующее положение.—Трудно сказать, жил ли Мефодий с тех пор больше на свободе или в тяжких заключениях, точно также не легко сосчитать нанесенные ему телесные удары. Если принимать во всей силе показание жизнеописатели Мефодия, то сейчас же за возвращением из Рима Мефодии наказан

1) Hergenröther, Photius, I, S, 281. Авторитет Студита ни востоке был громадный, о чем свидетельствует его переписка. В его проповедях есть прекрасное место, напоминающее Златоуста и Дамаскина, см. N. PP. Bibl., t. IX, р, 274.

2) Дату дает Гергенрётер (1.282), но в жизнеописании Мефодия это посольство относится ко времени Михаила.

3) Vita Methodii (Acta Sanctorum, Ionii IL, p, 960. τόμους δογματικούς ἤτο ὅρους ὀρθοδοξίας παρὰ τοῦ πάπα λαβών.

был 700-ми ударов и заключен в темницу, в которой содержался 9 лет, до амнистии, последовавшей перед смертью Михаила II. Из этого можно заключать, что Мефодий жил в Риме не меньше 5-ти лет, что в 820 году возвратился в Константинополь и в 829 году освобожден из заключения.

Характер преступления Мефодия с точки зрения иконоборческой правительственной партии заключался не столько в его религиозном иномыслии, сколько в его сношениях с Римом; следовательно, Мефодий при Михаиле и сыне его Феофиле был представителем партии, видевшей спасение церкви во вмешательстве римского папы. Это доказывает упрек, который посылает Мефодию царь Феофил, собрав воедино все его вины: «Из-за чрезмерного честолюбия, ты, Мефодий, смущаешь добрый порядок империи 1). Ты подстрекнул римского папу составить известное соборное определение и послать его к моему отцу».—В рассматриваемый период Мефодий является представителем того воззрения на римский престол, которое рельефно выразил Феодор Студит в письме к ученику своему Навкратию: «римский престол есть высшая апостольская кафедра, наместнику которой Христос вручил ключи веры 2), которую не одолеют врата адовы».

В царствование Феофила иконоборческая партия имела во главе своей патриарха Иоанна VII Грамматика, в православной же выдвинулся на первое место Мефодий. По-видимому, уже в это время в самой православной партии создаются два направления, из коих одно поддерживаемо было учениками и приверженцами Федора Студита, другое монашествующими лицами сицилийского происхождения. В жизнеописании Феодора Студита 3) есть очень определенный намек на это. Здесь рассказывается, как начальник Сардийской области наказан был за то, что, увлекшись внушениями сиракузских монахов, перестал совершать молитвы по триоди постной, составленной Феодором Студитом. Из этого намека можно усматривать, что местный студийский устав представлял некоторые отличия против того, который поддерживали монахи сицилийского происхождения. Студиты очевидно стояли за старину и тра-

1) τῶν κρατούντων τὴν εὐνομίαν ταράττων.

2) Hergenröther, I, а. 282. Эта же мысль выражена Ф. Студитом в его проповеди о поклонении свв. иконам, см. Nova PP. Bibl. t. IX, р. 37, κατήχησις 15.

3) Mai, N. P. B., VI, c. 56.

дицию, сицилийцы вводят новшества. Правительственной партии при царе Феофиле естественно было стремиться к соглашению с более податливым и менее упорным направлением; Мефодий, сам человек образованный и более знакомый с жизнью, чем аскеты приверженцы Феодора Студита, мог облегчить для правительства его трудную задачу в борьбе с иконопочитанием. Так или иначе, правительство Феофила относилось к Мефодию с известной терпимостью, отличая его от других иконопочитателей и предоставив ему важные преимущества. Известно, что при царском дворце, особенно на женской половине, тайные почитатели икон были многочисленны: царица Феодора, мать ее, ее братья и дяди—все втайне почитали святые иконы. Жизнеописатель Мефодия и некоторые летописцы 1) свидетельствуют, что Мефодию было предоставлено жить в одной части дворца, что царь часто пользовался советом Мефодия но разрешению археологических затруднений, занимавших его, и что Мефодий пользовался своим влиянием для утверждения придворных и царской семьи в благочестивом образе мыслей. Все это, конечно, справедливо, но довольно односторонне. Нужно взвесить и то известие, что Феофил держал при себе Мефодия из боязни, чтобы он не соединился с врагами правительства и не поднял восстания 2). Ясно, что была сильная партия, пугавшая правительство, а что эта партия соединялась религиозным началом, доказывается значением в ней имени Мефодия.

Если допустить на основании изложенных соображений присутствие политического элемента в борьбе православной и иконоборческой партии, то мы получаем в этом ключ к объяснению раскола, последовавшего в самой православной партии после восстановления православия. Летописное предание о нестроениях в церкви при Мефодии сообщает только один факт, заключающийся в распространении злой клеветы, позорящей жизнь и чистоту нравов Мефодия. Клевета, однако не достигла цели, ибо следствие выяснило, что свидетели были подкуплены врагами Мефодия, и что святой муж потерял способность телесного соединения с женщиной еще во время пребывания своего в Риме. Ряд других свидетельств, не

1) Symeon Mag., с. 24.

2) Cont. Theop., III, с. 24 (р. 116): τὸν ὅσιον Μεθόδιον... μεθ' ἑαυτοῦ ἐπαγόμενο;... τινὰς ἐπαναστάσεις φυλαττόμενος παραὐτοῦ παθεῖν διὰ τὸν κατὰ τῶν ἁγίων εἰκόνων πόλεμον.

оставивших в летописи никакого следа, упоминает о других обстоятельствах, вызвавших церковный раскол, и указывает их не в иконоборческой партии, как видим в летописном предании, а в недрах самого православия. Разделились сами православные: одни были с патриархом Мефодием, другие против него.

В жизнеописании святого Иоанникия 1), вообще представляющем много прекрасного материала не в пример с другими житиями, находим следующие данные о нестроениях церковных при Мефодии 2): «Когда Мефодий, получив священный трон, утишил волнение и успокоил дела, поднимается среди православных другая смута и церковь делится снова надвое и образует противоположные партии. Одна полагала, что нет никакого нарушения благочестия в том, чтобы рассматривать получивших священный сан от иконоборцев как имеющих правильное рукоположение; другая же держалась того воззрения, что было бы вполне нечестиво и богопротивно и невозможно допускать их к священнослужению, как получивших дар из нечистых рук. В виду таких мнений Мефодий скорбел, беспокоился в сердце, припоминая себе слова великого Павла 3): «Я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти, только бы вы стояли с нами, чтобы вместе славить Троицу». В это время боголюбезный Иоанникий то лично, то посредством писем старался привлечь отторгшуюся часть стада и соединить ее с единым Богом и с единым добрым пастырем, а не наемником. Особенно же он укреплял слабеющую душу Мефодия, излагая ему в письмах и многое другое, в частности же убеждая его не склонять ухо, не сообщаться ни пищей, ни кровлей, не говорить и даже избегать встречи с теми, которые рассекают единосущное на чуждые противоположности и вводят, увы, неуместные разделения 4). Ибо он предлагал не считать и священником того, кто отвергает священнодействуемого, и советовал Мефодию иметь для божественной жертвы

1) Migne, Patrologia Graeca, t. 116, p. 35, с. 3, 28, 47.

2) Vita S. Ioannicii, c. 51, 52, 57.

3) К Римлянам IX. 3.

4) τοῖς τὸ μὲν ὁμοούσιον ἐκφύλους ἀλλοτριότητας τέμνουσι, διαιρέσεις δὲ, οἴμοι, ἀτόπους δοξάζουσι. Приводим это место в виду возможности двоякого понимании его. Можно видеть здесь и указание на богословскую причину разделения (τὸ ὁμοούσιον τέμνουσι), и чуждое, не местной происхождение враждебной партии (ἐκφύλους ἀλλοτριότητας).

тех, о ком он знает, что они согласны с ним в православном мнении. Когда это письмо дошло по назначению, божественный Мефодий принял к сведению написанное. Бесчестные людишки вменили в смех и забаву это дело, и распространяли дурную славу про Иоанникия. Он же, узнав про клевету, с такой силой опроверг наветы их, что принудил их не только оставить клевету, но и переменить на лучшее свои мнения и принять то мнение православной веры, которое сам он исповедывал. Так побежден был многочисленный тот дим 1) доблестью одного этого мужа, и целые города исправились мыслью его, в короткое время покинув то, что обдумывали долгие годы».

Приведенные места дают понять, что Мефодию приходилось бороться с двоякого рода затруднениями, из коих одни касались церковной администрации, другие—вероучения. Что касается вопроса о духовных лицах, получивших рукоположение при иконоборцах или хотя бы рукоположенных и православными епископами, но разделявших иконоборческие мнения, церковь имела уже на этот счет практику, которая действовала издавна и не могла вызывать особенно жаркой борьбы. Согласно этой практике, раскаявшиеся в заблуждении и принявшие постановления VII вселенского собора оставляемы были на прежних местах. Никак нельзя думать, чтобы этот вопрос произвел смуту в церкви и разделение 2). Жизнеописатель Иоанникия указывает, что вопрос осложнялся затруднениями, вытекающими из вероучения, и что несогласных с господствующим мнением, принятым церковью, было бесчисленное множество (ὁ μυριάνθρωπος δῆμος). Есть еще любопытная черта в житии, ведущая к предположению, что религиозная смута прекращена была или посредством собора, или публичного обличения 3) эти последние данные свидетельствуют, что затруднения Мефодия были гораздо серьезнее, чем можно полагать с первого взгляда.

Кратковременный период управления церковью Мефодия получает некоторое освещение из письма его к Иерусалимскому патриарху.

1) οὕτως ὁ μυριάνθρωπος δῆμος ἐκεῖνος ἡττᾶτο.

2) Есть русское исследование, посвященное изучению церковных смут этого времени, принадлежащее проф. А. С. Лебедеву (Чтения в Обществе любителей духовного просвещения, январь 1877 г.). Автор очень основательно начинает историю партий Фотиевой и Игнатиевой со времени Мефодия, но недостаточно объяснил их происхождение.

3) Vita. с. 52: εἰς ἐπήκοον ἁπάντων στὰς, διεξελθὼν οὕτω κατάκρας αὐτοὺς εἷλε...

В этом письме 1) нужно различать две части. Первая излагает содержание грамоты, полученной от Иерусалимского патриарха на более раннее письмо Мефодия, написанное после возведения его в патриархи. По ней можно заключать, что в первом письме Мефодия шла речь именно о тех духовных лицах, которые во времена господства иконоборства совратились с пути истины, но потом раскаялись, — все эти лица оставлены на своих местах и приняты в церковную иерархию. Исключение сделано лишь по отношению к патриарху Иоанну, который не обнаружил раскаяния 2). — Вторая часть, из которой видим, что письмо составлено в четвертый год патриаршества Мефодия, рисует яркими красками тяжелое его положение. Оказывается, что никто из тех лиц (то есть, епископов и священников, принятых в общение с православной церковью) не показал плодов раскаяния, никто не смирился и не устыдился и не удалился от святого места, поругаемого им: они дошли до такого бесстыдства, что при встрече с кем-либо из наших относятся к нему свысока, чрезмерно гордо осматривают его с ног до головы, бросают ему резкую укоризну.—Эта часть письма имеет интерес с точки зрения взаимного положения партий бывшей иконоборческой и господствующей православной. Как можно видеть, Мефодию приходилось болеть сердцем и мучиться не потому, что он заместил вакантные церковные должности своими неспособными людьми, а потому, что имел слабость оставить на местах многих лиц из иконоборческой партии.

Но что всего замечательнее в истории церковных нестроений при Мефодии, это упорный протест против него со стороны монахов Студийского монастыря. Эта обитель, число братии которой в цветущее время доходило до 1.000 человек, составляла сама по себе весьма внушительную нравственную силу, значение которой хорошо понимало даже светское правительство. В тех материалах, какие напечатано у Питры :1), мы не имеем данных к разрешению вопроса о том, почему Студийские монахи стали противодействовать Мефодию. По-видимому, недоразумения возникли из-за того,

1) Pitra, Iuris ecclesiastici Graecorum Historia et Monumentu, II, p. 355—357 (Romae. 1864).

2) Здесь кончается часть письма, составляющая воспроизиедение грамоты Иерусалимского патриарха, и свою очередь передающей содержание первой грамоты Меоодия, Раздел между частями видим в словах: ταῦτα ὀρθῶς καὶ λίαν καλῶς.

3) Iuris ecclesiastici Graecorum Historia, II, p. 361—363.

что студиты не желали подвергнуть отлучению сочинения, написанные против патриархов Тарасия и Никифора, ибо за это Мефодий неоднократно угрожал им анафемой. Касающиеся смуты в Студийском монастыре материалы свидетельствуют, что против аудитов составлен был Мефодием собор, подвергший их отлучению. В завещании Мефодия 1) есть статья о студитах, которою разрешается принимать их в общение с церковью под тем условием, если они предадут анафеме написанное против Тарасия и Никифора 2).

К объяснению, наконец, тех мест жизни Иоанникия, которые намекают на догматический элемент в смутах времени Мефодия, служат известия об еретическом учении некоего Лизика или Зилика. Главное известие об этой ереси находится в утраченном жизнеописании Мефодия, составленном архиепископом Сицилийским Григорием Асвестой, откуда, оно заимствовано Никитою Акоминатом 3). Лизик является представителем учения, которое не имеет ничего общего с иконоборческим и которое не стоит в связи ни со смутой студитов, ни с вопросом о духовных лицах, посвященных в иконоборческую эпоху. Современники смотрели на его ересь, как на манихейство 4), и, следовательно, выводили ее с востока. Главные пункты учения Лизика состояли в следующем. Он отвергал животворящий крест, называл Господа Иисуса Христа творением (κτίσμα), не признавал Матерь Божию Богородицей, издевался над таинством евхаристии. Ересь Лизика, подрывавшая главные основы вероучения, без сомнения, и была причиной тех скорбей, которые испытывал Мефодий и о которых говорит жизнь Иоанникия, она именно рассекала единосущное на чуждые противоположности. Весьма вероятно, что еретическое мнение обсуждаемо было на соборе, что Лизик раскаялся в своем заблуждении и был приговорен к особого рода епитимии 5).— Не может быть сомнения, что упоминаемая у всех почти писателей X и XI века

1) Ibid., р. 362.

2) Что касается отмеченной в наших материалах причины, побудившей Мефодия принять строгие меры против студитов, она до известной степени объяснится прежним положением Студийского монастыря в споре υ браке Константина VI и честью, возданною Мефодием патриарху Никифору.

3) Migne, Patrologia Graeca, t. 140, μ. 282.

4) ὅς τὰ Μανιχαίων φρονήσας.

5) Ibid.: τοῦτον ὁ ἅγιος Μεθόδιός πείσας μεταθέσθαι πρὸς τὴν ὀρθόδοξον πίστιν,

ересь Зилика не представляет ничего другого, как порчу имени 1); это следует заключать как из тождества общественного положения того и другого еретика, так в особенности из дословного сходства всех известий в той части, которая касается наложенной на еретиков епитимии. О степени распространения этой ереси и. о значении, какое ей приписывали можно составить себе понятие пэ канону, совершаемому в первую неделю великого поста и приписываемому Феодору Студиту. Здесь Лизик упоминается рядом с главными деятелями иконоборческого периода, Иоанном, Антонием и Феодотом, и имя его везде сопутствуемо анафемой 2). Как, однако объяснить, что у писателей Лизик оказывается раскаявшимся, а у составителя канона он предается анафеме, мы не знаем, если не остановиться на топ догадке, что канон принадлежит позднейшему времени и что у составителя его был под руками такой список синодика, в котором значилось и имя Лизика.

Таким образом, в церковных смутах, начавшихся после восстановления православия, имеют значение весьма разнообразные элементы: и оставленные на своих местах епископы и священники иконоборческого периода, и упорное неподчинение церковной дисциплине со стороны Студийских монахов и, наконец, ересь Лизика. Взятые в отдельности, эти элементы находят для себя достаточное объяснение частью в исключительных обстоятельствах времени, частью к общем религиозном развитии общества. Так, ересь Лизика служит прологом к церковным волнениям XI и XII веков. Но нельзя не видеть, что нам недостает связующих звеньев между отдельными фактами; мы не можем схватить общую картину положения, какая представлялась жизнеописателю Иоанникия. С его точки зрения, все указанные элементы участвуют в смуте, которая по существу подрывает ортодоксию и колеблет авторитет патриарха Мефодия. Недаром, конечно, автор застав-

συνέπεισε δι’ αὐτοῦ καὶ τοὺς ἄλλους, καὶ παρασκευάσας ἐν ἐπισήμῳ ἡμέρα (то есть в неделю православия) θριαμβεῦσαι τὴν οἰκείαν αἵρεσιν, χρίσας τε μύρῳ ἁγίῳ καὶ λευκοῖς κοσμήσας ἐμφωτείοις, λαμπάδας κατέχοντας τοῖς ὀρθοδόξοις συνέστησεν.

1) Theoph. Contin., IV, с. 42 (p. 161); Symeon Magister, p. 654; Genesius. Regum lib. IV, p. 85: ἡ τῶν Ζηλίκων αἵρεσις ἀνεφάνη σὺν τῷ ἀρχηγῷ αὐτῶν Ζήλικι ὅντι τῶν βασιλικών ἐν πρώτοις ὑπογραφέων.

2) Baronii, Auuales ecclesiastici, t. XIV, p. 274 (Lucae. 1743). Песнь I, стихи 5, 6; IV. 6; V. 3; VI. 3; VШ. 2, 6; IX. 6.

ляет святого сказать перед смертью следующие слова 1): «Неподвижно и твердо держитесь православия, не увлекайтесь нечистыми мудрованиями еретиков и не воздвизайте хульный язык против архиерея». Ясно, что в занимающей нас церковной смуте подвергалась колебанию вся система, установленная собором 842 года, что борьба велась из-за принципа отвергнутого постановлениями этого собора. Но мы лишены средств восстановить в надлежащей полноте события по тем слабым намекам, которые сохранились в дошедших до нас материалах. Если, однако вы идти из тесного круга, ограниченного временем патриаршества Мефодия, и призвать на помощь ближайшие факты, последовавшие за его смертью, то мы неизбежно встретимся с такими элементами борьбы, которые коренятся в происхождении Мефодия. Почему самым первым делом патриарха Игнатия было низвержение того Григория Асвесты, которому принадлежит утраченная жизнь Мефодия и который был земляком умершего патриарха? Не потому-ли, что консервативные студиты, в иконоборческую эпоху видевшие спасение в римском епископе, с утверждением православия стали недоверчиво относиться к Сицилийскому духовенству?—Любопытнейшая задача изучения иконоборческой эпохи заключается, по нашему мнению, в выяснении племенных начал, дававших особенный отпечаток культуре империи. Восстановлением православия сводились счеты с восточным племенным и культурным вторжением. Уже в IX веке, начиная с царей Македонской династии и патриарха Фотия, византийская империя полагает новые устои для своего дальнейшего развития и находит их в европейских этнографических и культурных элементах. Тем ученым, которые в представителях иконоборческой эпохи видят выражение прогрессивных и высококультурных начал, пришлось бы обречь европейские этнографические элементы на рабство азиатским.

1) Migne t. 116 (Vita Joannicii), с. 57.

Страница сгенерирована за 0.29 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com