Поиск авторов по алфавиту

Автор:Григорий Богослов Назианзин, святитель

Григорий Богослов, свт. Сравнение жизни духовной и жизни мирской.

Жизнь духовная. Жизнь мирская. Судия.

 

Ж. Д. и М. Не рассудишь ли нас, чужеземец?

С. О чем дело?

Ж. Д. и М. Две жизни спорят между собой.

С. Какие же это жизни? И о чем у них спор?

Ж. Д. и М. Жизнь мирская и жизнь духовная. А спорим о том, которая из нас лучше и должна быть избрана мудрой.

С. Не легко, правда, дать суд, однако же выслушать должно.

Ж. М. Родившись от мира, я знаю и люблю мирское. А в том и благочестие, чтобы уважать отеческий закон.

Ж. Д. Родившись от Бога, я знаю и чту Бога. А то и благочестиво, чтобы знать совершенное богопочтение. И если для тебя всего дороже худое, то не справедливее ли будет почитать мне драгоценным лучшее?

Ж. М. У меня матерь — плоть; я тесно сопряжена с телом и желаю одного — восполнения отторженной плоти.

Ж. Д. У меня отец — Бог; я сопряглась с Богом и желаю одного — подражания Образу, от Которого проистекла.

Ж. М. Но скажи: как существовал бы человеческий род, если бы не пришло на помощь плотское супружество, удерживаемое в должных пределах и Божиим законом, и природой?

Ж. Д. Хотя закон и таков, однако же мне должно теперь, отрешившись, поспешать к другой жизни, которая лучше настоящей и свободна от уз и тления.

Ж. М. Почему же жизнь девственная появилась так недавно?

217

 

 

Ж. Д. Она была и в древности, но под покровом; просияла же ныне после того, как Божией Матерью явилась Дева. Ибо ныне и ветхий закон уступил место новому, буква потеряла силу, господствует же Дух.

Ж. М. Но без супружеской жизни мог ли быть какой постриженник или какой праведник?

Ж. Д. Ты очень забавна, когда хочешь уверить, что плоти вступают в союз для произведения на свет добрых. Добрыми или худыми образует время. А кто сеет, тот не иное что делает, как уступает только наглым требованиям плоти. Но смешно думать о себе в страсти, что содействуешь Божией воле.

Ж. М. Что же ты даровала жизни?

Ж. Д. Желаешь знать? Ветви.

Ж. М. Чтобы они засохли или чтобы развеял их ветер. Уступи мне корень, а потом владей ветвями.

Ж. Д. Довольно родиться. Пусть другой трудится для тления, воспитывает, обучает и потом вдруг оплакивает, и кого не стало уже на свете, того изображает на стенах и смотрит на эту бездыханную красоту, на этого недвижимого сына.

Ж. М. И я имею свое благородство.

Ж. Д. А какого ты рода? Кто твой родоначальник? Не знаешь разве, что все из той же персти? Одно только благородство — подражание Богу. А ты владеешь гробами и новыми указами; они вписывают тебя в число благородных, но не делают благородной.

Ж. М. У меня на это есть богатство; оно низлагает врагов, снедает завистью злых, приобретает мне друзей, дает престолы и право величаться в обществе.

Ж. Д. А у меня есть нищета; она доставляет мне то, что не имею врагов. Безопаснее же возбуждать сострадание, нежели зависть. И престолы шатки, и друзья по большей части бывают только при времени. Но если они и постоянны, то лучше покориться Богу, нежели иметь первенство во всем видимом или стоять выше всего видимого. Прославлюсь же я в мысленном граде.

Ж. М. Но чем нищему обезопасить жизнь? Где у него стены, двери, боевые орудия, оруженосцы?

Ж. Д. Нужные мне для того, чтобы не украли тела! Оно одно и небольшое рубище составляют все мое имущество. Разбойник или притеснитель пусть идет к другим. Вор опасен для имеющих что-нибудь. У меня одно богатство — Бог.

218

 

 

Если Он приобретен мною, никто Его не похитит, хотя возьмет все прочее. Да и кому только угодно, пусть всякая рука расхищает мои пожитки! Никто не живет в такой безопасности, как человек бедный. Богач приносит жертвы своей мрежи (Аввак. 1, 16), сам у себя лобзает руку (Иов. 31, 27), как друга, а не славословит Бога — подателя благ. И наконец, собранное им перейдет в руки чужому, кому бы он не хотел; что говорю: чужому? — даже, может быть, и врагу, а от врага еще к иному, куда повернется колесо. Но у меня, если умру, со мной пойдет все мною нажитое, ничего не останется ни зависти, ни превратному счастью.

Ж. М. Как хорошо не смотреть в руки соседям, тогда как другие, может быть, и благочестивые, смотрят мне в руки!

Ж. Д. Как хорошо смотреть в руки одному Богу, дает ли Он или отъемлет отечески; не делать ничего постыдного из желания приобрести, не подражать кровожадной пиявке, чтобы, одним владея, устремлять мысль на другое, на иное же взирать недобрыми очами, а иное, по крайней мере, воображать в мечтательных надеждах и всегда нищенствовать, желая большего и большего!

Ж. М. Как же перенести удары трудного времени тому, кто не имеет никакого подкрепления в горести?

Ж. Д. Спроси у меня: как человеку избежать меткой стрелы? Волос и изблизи пересечь стрелой нелегко. Положим, что будешь в трудных обстоятельствах, но избежишь стремления зол. Трость выдерживает ветры, а дубы не выдерживают, потому что первая уступает им, а последние сокрушаются собственной тяжестью.

Ж. М. Мне можно дозволить себе и наслаждения.

Ж. Д. А мое наслаждение — не искать удовольствия в пресыщении и в удовлетворении чреву, не тучнеть и не страдать болезнью богачей, не издавать из гортани запаха приятной для вкуса грязи и не подавлять в себе мысли скоплением грубых нечистот.

Ж. М. У меня самые лакомые снеди.

Ж. Д. А мое лакомство — хлеб, для меня самая вкусная приправа — соль. Имея их, презираю затеи роскошных, как горечь.

Ж. М. Мое наслаждение — благовоние мазей, песни, рукопле-

219

 

 

скания, мерные перегибы ног под лад стройных и благозвучных органов.

Ж. Д. Ужели ты одобряешь это? А по мне, за сие-то самое и худо богатство, как учитель пороков. Для нас лучше твоих органов псалмопение, которое настраивает душу для мысленного мира. Всякого же мира благоуханнее Христос, Который за нас истощил Себя, чтобы истребить злосмрадие, каким наполнила меня мертвенность греха. Я рукоплещу, когда вижу падение моего убийцы, внушившего мне какое-нибудь худое слово или дело. У меня есть и пляска — это восторжение к Богу.

Ж. М. Ты, может быть, скажешь еще, что нищета помогает в болезнях, служит лучшим врачевством для тела?

Ж. Д. Этого не скажу, потому что неправда. Лучше пусть будет сказано, что справедливо. Бедный гораздо крепче силами, нежели достаточный. И Бог, уравнивая дары Свои, бедным дал крепость сил, а богатым — лекарства. Трудится ли, проливает ли пот бедный? — Этим истощает он в себе излишние вещества. Он терпит голод и стужу, в полдень опаляется солнцем, утомляется ходьбой, обременяется ношами, мокнет на дожде, временем принимает простую, а не многосложную пищу, даже и не знает тех обольстительных снедей, какие повара и служители роскоши добывают из земли и моря, чтобы предложить мужчинам женскую трапезу. Опухоли, простуды, боль в ногах и составах, отяжеление, бледность, расслабление — вот достояние богатых, вот плоды пресыщения! Богатые не находят удовольствия и в том, чем обладают; часто ищут, кому бы оставить свое бремя, завидуют здоровым, которые беднее их. Эти злополучные счастливцы ничем не пользуются. Золото, дорогие камни, всякие украшения, разноцветные одежды, блистающие пурпуром живописные изображения на стенах, на потолках и на камнях, которыми выстланы полы; серебро, частью скрытое в недрах земли (справедливо заключенное в тех же гробах, откуда оно взято), а частью выставленное напоказ и блистающее на пирах; кони, ковры, колесницы, колесничники, псы, ловчие, отыскиватели звериных следов; все наслаждения для злого господина — чрева, все угодное для гортани, со всего собирающей дань; постельники, придверники, докладчики, усыпители, цветоносцы, окропляющие благовониями, вытирающие тарелки, отведывающие кушанье, производящие тень, наблюдающие мановения; банщики, пробующие горячую воду концами перстов, остриженные по-женски — эта услада глаз, — вот прина-

220

 

 

длежности богатого гроба, писанной персти! А бедный стоит твердо; он, если и падет, не вдруг, изнуренный болезнью или множеством лет, то не причинит никаких хлопот своим друзьям. Он умрет, как лев, рыкая, и мертвый по большей части бывает благолепнее великих богачей. Что еще сказать о презорстве, о гневе, об исступлении, о дерзости, о пьянстве, о необузданном смехе, о срамных речах, о пренебрежении Бога, родства, дружбы? Все это не в такой мере бывает в бедных, как в богатых, потому что богатство приносит с собой презорство, а за презорством следует погибель. Но бедный, как всего чаще видим, не поднимает вверх головы, потому что живет в угнетении, особенно если приходит на помощь страх Божий — этот сильный наставник всякому добру. Сделай же теперь краткий обзор, сличи одно с другим и назначь той и другой жизни правдивую цену; если не покажется тебе обидой то, что наряду с тобой становятся бедные, дышат одним воздухом, носят одно имя, думают жить под одной кровлей, плыть на одном корабле. Ты завидуешь добродетельным, а я сожалею о порочных, потому что всего бедственнее быть порочным, хотя и благоуспешен путь текущих к гибельному концу. Ты презираешь нищих, как будто у них другой Бог, но я знаю одну тварь, знаю, что все явимся на один суд. А второе творение — это добрая нравственность. Ты превозносишься удобствами жизни, а меня уцеломудривает страх. Тебя приводят в изнеможение трудности, а меня облегчает надежда, потому что ничего нет постоянного, но все утекает с продолжением времени. Ночь полагает конец дню, а день — ночи. Радость сменяется скорбью, а бедствие оканчивается чем-нибудь приятным. А потому и не должно останавливать на сем внимания, как на чем-то непременном. Ничто не кажется тебе страшным, ты не боишься и самых великих пороков, потому что роскошная жизнь препятствует тебе судить здраво. А мне и малые проступки кажутся достойными слез, потому что грех есть отчуждение от Бога. Как же могу стерпеть, когда утрачиваю Бога? У тебя спокойный сон, удобно лежит ребро с ребром; для тебя приятные сновидения — повторения того же, что делалось днем; ты пьешь, играешь в зернь, принимаешь дары, шутишь, смеешься. А у меня большая часть жизни проходит без сна, потому что уснувшего будят труды. Если же и похищу несколько сна, то со слезами. Меня пугают видения жестокой ночи: суд, Судия неподкупный, трепетное предстояние судилищу, с одной стороны река, клоко-

221

 

 

чущая неугасимым огнем, с другой — червь, гложущий вечно, а посредине совесть — этот обвинитель, не нуждающийся в письменных уликах. И Бог тебе в Бога, когда только подает во всем успех; а для меня Он досточтим, хотя посылает и противное. Ибо борьба с несчастьями для меня спасительное врачевство. Чем сильнее меня угнетают, тем более приближаюсь к Богу; страдания теснее соединяют меня с Богом; это для меня преследующее воинство врагов, которое заставляет укрыться в стены. У тебя утешителями — дети, жена, друзья, и лишиться их — величайшее для тебя бедствие. А мне и в голоде, и в холоде, и в скорби опора и отрада — Бог. Обижай меня, бей, укоряй в подлости рода и нищете, попирай, притесняй — ты не долго будешь наносить мне обиды, а я все терплю для Бога и к Нему обращаю взоры, простираюсь мыслью в жизнь последующую, там упокоиваюсь, но не знаю ничего дольнего и таким образом удобно избавляюсь от всякой скорби. Что же еще сказать? Для тебя, как мне кажется, несносно будет не получить теперь одобрительного голоса. Кто привык всегда одерживать верх, тот не терпит, чтобы брали над ним верх другие. Но мне совершенно равно — и получить, и не получить одобрение. Для меня достаточно Бога, хотя бы все прочее присвоил себе другой. Такая высота славы — моя величайшая победа.

Ж. М. А что, если падут иные и высокие?

Ж. Д. А что, если падут и со второй степени? Для тех и для других возможно и преуспевать, и падать. Одно равно другому. Но я гораздо худшими почитаю тех, которые падают в превосходнейшей жизни. Столько не терплю пороков. В ком достойнее уважения превосходство, когда одерживает он верх, для того бедственнее падение, когда подвергается оному. Но прошу не ставить в вину самой жизни, если кто очень худ, ибо он уже враг этой жизни. Рассматривай и изведывай в отдельности нравы, с одной стороны, добрых, а с другой порочных, и нисколько не наклоняй весов ни в ту, ни в другую сторону, что было бы не справедливо, но пусть перевешивает, что само по себе имеет более веса. Тогда только узнаешь, какое различие между одной и другой жизнью. Но не сличай лучшего осла с худым конем и превосходнейшего человека в жизни мирской с самым худым из моих. В таком случае, не спорю, твои окажутся совершеннейшими. Но если высокого сравнишь с высоким и худого с худым, то узнаешь, как велико мое превосходство. Заметь и то, что равно во всякое время есть у нас пре-

222

 

 

тыкающиеся, но есть также у нас и одерживающие победу. Говорят же, что одна ласточка не приносит прекрасной весны и один седой волос — старости. Итак, что скажешь? Даешь голос в мою пользу, или мне проститься с тобой?

С. Даю, и почему же не дать? Тогда разве подумаю предпочесть дольнюю жизнь твоей жизни, когда, потеряв ум, кого-нибудь из смертных сравняю с Богом. Но пока не погублю ума, дотоле и этого не сделаю. Идите же. Впрочем, лучше жить вам в мире и между собой, и с великим Богом. И ты, жизнь мирская, должна уступать первенство жизни первенствующей; и ты, жизнь духовная, должна принимать жизнь второстепенную, как сестру. Если не имеешь первенства, ничто не препятствует тебе стоять на втором месте, что также не бесчестно. А через это жизнь наша сделается безопасной.


Страница сгенерирована за 0.1 секунд !
Map Яндекс цитирования Яндекс.Метрика

Правообладателям
Контактный e-mail: odinblag@gmail.com

© Гребневский храм Одинцовского благочиния Московской епархии Русской Православной Церкви. Копирование материалов сайта возможно только с нашего разрешения.