Часть 2. Глава I. Благодарственная речь Оригену.

ГЛАВА I.

Благодарственная речь Оригену.

Св. Григорий, закончивши свое образование у Оригена и намереваясь отправиться на родину, при прощании с своим учителем, в большом собрании друзей и учеников Оригена и в присутствия его самого, произнес торжественную речь, которая имеет чрезвычайную историческую ценность. Блаж. Иероним, который дает первое известное нам свидетельство об этой речи, говорит, что Феодор (т. е. св. Григорий) написал Оригену «панегирик благодарности» (panegyricum εὐχαριστίας), который сохранился до его времени 1); а историк Сократ указывает и тот путь, каким она дошла до нас,—он пишет, что о св. Григории упоминает и мученик Памфил в книгах, написанных им в защиту Оригена, где приложена также прощальная речь Григория с Оригеном 2). Речь св. Григория предназначена была исключительно для Оригена, и потому можно думать, что св. Григорий, по произнесении ее, оригинал ее вручил своему учителю, сам не принимая мер к ее обнародованию. Она и сохранялась среди рукописей Оригена. Когда Памфил и Евсевий писали в защиту Оригена от тех обвинений его в неправославии, какие

1) De vir. III. с. 65.

2) Церк. ист. IV, 27: μέμνηται δὲ αὐτοῦ (т. е. Γρηγορίου) καὶ Πάμφιλοῦ ὁ μάρτυρ ἐν τοῖς περὶ Ώριγένους πονηθεὶσιν αὐτῶ βιβλίοις, ἐν οἶς καὶ συστατικὸς λόγος Γρηγορίου εἰς Ωριγένην παράκειται.

220

раздавались из Александрии еще при его жизни и не переставали распространяться и после его смерти, то они не могли не воспользоваться для своей цели и найденною у Оригена речью св. Григория, преданного его ученика, православие которого стояло вне всякого сомнения: св. Григорий говорил в пользу Оригена и своею одушевленною речью, в которой он называл Оригена «священным мужем» (§ 63), который по общему мнению —человек, но для тех, кто может своим взором проникать в глубины его внутренних качеств, уже наделен высшими преимуществами, которые приближают его к Божеству (§ 10), которого Сам Бог, вещавший чрез пророков, почтил как друга и поставил истолкователем их вещаний, который и изъяснял св. Писание не иначе, как в общении с Божественным Духом (§§ 174—181), и своею личностью, вышедши из школы Оригена не только не еретиком, но великим основателем церкви в Понте и хранителем православия. Благодарственная речь Оригену, произнесенная таким мужем и именно уже в то время, когда он был осужден в Александрии, должна была служить лучшей апологией Оригена и свидетельством об его верности правому учению веры. Греческий текст апологии почти совершенно утрачен, а речь св. Григория сохранилась, служа защитой для следовавших за нею произведений Оригена и прежде всего восьми книг его против Цельса. Отсюда естественно, что текст благодарственной речи св. Григория сохранился в тех же рукописях, в каких дошли до нас и книги против Цельса. Эти рукописи исследованы P. Koetschauв «Texte und Untersuchungen zur Geschichte der altchristlichen Litteratur», B. VI, H. l, который в своем издании благодарственной речи делает из этого исследования специальное применение к ее тексту.

Благодарственная речь сохранилась в следующих шести рукописях: 1) Codex Vaticanus, gr. № 396 bombycin., saec. XIIІ fol. 1a—12b; 2) Codex Parisinus, s. gr. № 616, membrac., a. 1339, fol. 2 a—18 b; 3) Codex Venetus Marcianus, gr. № 44, chartae., saec. XV, fol. 1 a—13 b; 4) Codex Pala-

221

tino—Vaticanus, gr. № 309, chartae., a. 1545, fol. 1 a—18 b— этот список положен был D. Höschel’ем в основу издания им благодарственной речи; 5) Codex Oxoniensis Novi Collegii, gr. № 146, chartae., saec. XIV fol. 1 a—13 b; 6) Codex Venetns Marcianus, gr. № 45, chartae., saec. XIV— начало рукописи повреждено, и на fol. 1 а—5 b он содержит только вторую половину речи, начиная с § 106 τοῦτο καὶ οὐκ ἀναγχαῖον μάθημα. Седьмая рукопись, которую Gerh. Vossinsположил в основу своего издания, утрачена. П. Кёчау удостоверяет, что она не может быть выведена ни от одной из рукописей, названных под №№ 2—6, и полагает, что она, вероятно, представляет приготовленный для печати список cod. Vaticani № 386: текст editio princeps во всяком случае указывает на эту именно рукопись, а многочисленные ошибки и неточности ее нужно отнести на счет беглой переписки. И. Кёчау доказывает, что №№ 4 и 5 представляют списки № 3, а №№ 2 и 3 являются списками № 1. Таким образом, для текста благодарственной речи св. Григория (как и для текста книг против Цельса) основною остается единственная рукопись—Codex Vaticanus № 386, который, как прототип всех наличных списков и положен П. Кёчау в основу его издания благодарственной речи 1).

Кроме названных уже изданий, в которых напечатаны все творения св. Григория, благодарственная речь печаталась и отдельно от них, большею частью вместе с произведениями Оригена. Таковы издания: 1) D. Hoeschel'a в качестве приложения к editio princeps книг против Цельса (Ausburg1605), перепечатано в Антверпене в 1613 г., 2) превосходное издание J. А. Bengel'я (Stuttgart1722), которое содержит лучший текст, перепечатанный затем у Gallandi и Migne,—особенно ценною считается в нем расстановка знаков препинания; 3) в приложении к «Origenis opera omnia», vol. IV, Parisiis 1759, изд. de la Rue;

1) Des Gregorios Thaumaturgos Dankrede an Origenes, S. XXXI — XXX V .

222

4) перепечатка предыдущего издания у Lomatzsch’a в «Origenis opera omnia», tom XXV, Berolini 1848 и 5) P. Коеtchau, Des Gregorios Thaumaturgos Dankrede an Origenes als Anhang der Brief des Origenes an Gregorios Thaumaturgos(в Sammlung ausgewählter kirchen-und dogmengeschichtlicher Quellenschriften, herausgeb. von Prof G. Krüger, H. 2, Freiburg in Br. und Leipzig 1894. Текст в нем основывается на cod Vaticanus, № 386, к которому П. Кёчау, по его собственным словам, примыкает насколько возможно тесно и без принудительных оснований не изменяет его даже в мелочах. По практическим соображениям счет глав он удержал тот, какой принят у Миня, а счет параграфов взял у Бенгеля, причем разделил текст на многочисленные отделы (абзацы); по примеру Бенгеля на расстановку знаков препинания обращено возможно большее внимание; для облегчения понимания длинных периодов введены круглые скобы. В аппарате приведены даже малейшие уклонения от текста Codicis Vaticani 1). Не смотря на резкую критику А. Brinkmann'а 2), издание П. Кёчау признается лучшим из существующих.

Речь св. Григория обычно называется; Τοῦ ἁγίου Γρηγορίου τοῦ Θαυματοοργοῦ εἰς ωριγένην προσφωνητικός καὶ πανηγορικὸς λόγος.

Это заглавие несомненно не первоначального происхождения. Во всяком случае обозначение речи чрез πανηγοριχόςне засвидетельствовано рукописями и появляется в первый раз только в издании Gerh. Vossii, который, вероятно, сам и ввел его или на основании самой речи (§ 3 πανηγιρικούςλόγους) или же, скорее, на основании слов блаж. Иеронима: panegyricum εὐχαριστίας scripit Origeni 3). Сам св. Григорий называет свою речь λόγοςχαριστήριος (§§ 31 и 40); почему и мы называем ее «благодарственною речью». Рукописное заглавие речи—λόγοςπροςφωνητικός. В действительности

1) Des Gregorios Thaumatugros Dankrede an Origenes, 5. XXXI— XXXV.

2) В «Rheinisches Museum für Philologie., Bd. 65 (1901), H. 1 S. 60—76.

3) De vir. ill. c. 65.

223

речь св. Григория не может быть названа панегириком: она является только выражением искренней благодарности глубоко признательного ученика за полученное научение. В ней нет преувеличенных похвал и чрезмерного прославления Оригена,—она дает только истинное изображение того, что переживал и чувствовал св. Григорий. В этом отношении весьма характерными являются следующие слова св. Григория: «он (т. е. Ориген) старался явить себя таким, каким в своих речах изображал того, кто намерен жить надлежащим образом, и предлагал,—я охотно сказал бы,—образец мудрого. Но так как моя речь в начале обещала истину, а не прикрасы, то я еще не называю его образцом мудреца; хотя, если бы я захотел сказать, что он мудрец, то это было бы истинным; но теперь я оставляю это. Таким образом (я хочу назвать его) не образцом в точном смысле слова, но мужем, который в высшей степени желает сделаться подобным ему и стремится к этому со всем усердием и готовностью и, если можно сказать, выше сил человеческих» (§§ 135—136). Правда некоторые выражения могут показаться слишком сильными, но они несомненно объясняются тем глубоким почитанием и восхищением, какое вызвал в преданном ученике знаменитый учитель, слова которого разносились почти по всему современному христианскому миру. Наконец, не следует упускать из вида и того, что речь св. Григория—ораторское произведение, составленное согласно с научными требованиями ораторского искусства.

Содержание благодарственной речи св. Григория в значительной степени использовано нами в первой части (гл. III); здесь мы считаем необходимым обратить преимущественное внимание на ее построение.

Во введении св. Григорий говорит, что он собственно должен был бы молчать, во-первых, потому, что он, может быть, и от природы слишком мало способен заниматься прекрасными речами—этим приятным и поистине эллинским делом; во-вторых, он де навык и неиску-

224

сен в речах, составленных по стройному плану, льющихся как бы в неудержимом потоке, из со вкусом выбранных, превосходных выражений; тем более, что уже восемь лет он и сам не произносил речей и не слышал других ораторов,—те мужи, с которыми он имел общение и которые с любовью занимались прекрасной философией, прилагали мало заботы к красоте речи, полагая, что благозвучие должно стоять на втором месте, а что прежде всего необходимо с точностью исследовать и выразить самую сущность вещей. Если размышлению и исследованию благоприятствует и содействует молчание, то красноречия и благозвучия в слове можно достигнуть только речами и непрерывным упражнением в них. Его занятиям ораторским искусством мешало и изучение законов, по которым направляются дела всех состоящих под властью римлян и которые не могут быть изучены без тяжелого труда: сами по себе мудрые, точные и достойные удивления, они написаны на языке римлян, который величествен и сообразен с царскою властью, но для св. Григория представлял и свои трудности.

Сильные в слове ораторы, подобно опытным живописцам, располагающим богатством красок, могут писать разнообразные и красивые картины, «но я, — говорит св. Григорий,—подобно бедняку, не располагаю такими разнообразными красками, потому ли, что я никогда и не обладал ими, или, может быть, потому, что потерял их; [поэтому] по мере моих сил я нарисую первообразы чувств моей души как бы углями только или черепками, т. е. привычными для меня и общеупотребительными словами и изречениями, изображая их в выражениях, которыми я свободно владею, и попытаюсь представить начертания образов моей души, если даже и не ясные и не раскрашенные, то, по крайней мере, в набросках углем». Однако, он не отказывается от изящества речи, но обещает с удовольствием принять, если ему встретится что-нибудь благообразное и благозвучное, и даже искать таких выражений (§§ 1—8).

225

Третье обстоятельство, которое удерживает св. Григория от свободной речи и даже предписывает ему молчание—это самый предмет, о котором он намерен говорить: он имеет в виду мужа, который по внешнему виду и по общему мнению—человек, но для тех, кто может проникать в глубины его внутренних качеств, он наделен высшими преимуществами, которые приближают его к Божеству (§§ 9—10).

Св. Григорий не намерен восхвалять происхождения и воспитания, телесной силы и красоты Оригена,—все это предметы, не имеющие продолжительного и устойчивого значения, — и держать речь о них было бы бесцельно и легкомысленно. Впрочем, если бы ему пришлось говорить о таких предметах, то он без замешательства сказал бы соответственно с их достоинством. Но теперь он хочет напомнить только о том, что у Оригена самое богоподобное, и что в нем родственно с Богом, и принести благодарение Богу за то, что ему даровано встретиться с столь великим мужем вопреки всякому человеческому ожиданию, как других, так и его собственному (§§ 11 — 13).

В виду такой цели благоразумно и безопасно было бы уклониться и молчать, чтобы под предлогом благодарности не сказать о возвышенных и священных предметах чего-нибудь недостойного и не нанести ущерба истине у тех, кто поверит, что так и в действительности, как изображает его слабое слово. Однако достоинства Оригена не могут быть ни умалены, ни поруганы, а тем более не может потерпеть ущерба от его недостойных слов то божественное в Оригене, которое пребывает непоколебимым (§§ 14—15). Может получиться впечатление дерзости, что он с ничтожным умом и средствами, берется говорить о великих и во всяком случае превосходящих его силы делах,—в другом месте и пред другими слушателями иначе нельзя было бы и назвать его поступка, как дерзким и безрассудно смелым; но св. Григорий не допустил бы дерзости в присутствии Оригена.

226

Он решается исполнить меру безрассудства и осмеливается войти неумытыми ногами в уши, навыкшие слушать божественные и чистые звуки. Он хотел бы, по крайней мере, теперь начать быть благоразумным и далее не продолжать речи; однако, раз уже начал, то он просит позволения прежде всего указать причину, которая побудила его прийти в собрание, — может быть ради нее ему оказано будет и снисхождение за эту смелость (§§ 16—20).

Св. Григорию представляется ужасным и нравственно зазорным, получивши благодеяние, даже не попытаться воздать, по крайней мере, благодарностью в словах. Если кто не помнит благодеяний и не приносит благодарности виновнику доброго, тот—человек негодный, неблагодарный и нечестивый, занимает ли он высокое положение, или низкое: кто занимает высокое положение и обладает превосходными душевными силами, тот сообразно с этим и благодарность должен воздавать большую; но и бедным людям не следует быть беспечными и падать духом на том основании, будто они не могут сделать ничего достойного,—за мерку нужно принимать силу не почитаемого, а свою собственную, и соответственно с своими силами оказывать почести, которые, может быть будут угодны почитаемому, если их принесут с готовностью и с всецело преданным настроением. Св. Григорий напоминает о бедной женщине, которая, по евангельскому повествованию, одновременно с богатыми и сильными людьми, от своего богатства жертвовавшими большие и многоценные дары, принесла самый ничтожный дар, который, однако составлял все, что у нее было, и получила удостоверение, что она дала больше всех. Поэтому и св. Григорий не намерен отступать из боязни, что его благодарность не будет вполне соответствовать благодеяниям,—он должен отважиться и попытаться оказать почести, если и не надлежащие, то, по крайней мере, посильные для него (§§ 21—30). Итак, слово св. Григория будет благодарственным.

227

После этого значительного введения, св. Григорий воздает благодарение прежде всего Богу, Владыке вселенной, от Которого—для нас все начала благ. Однако, восхвалить по достоинству Правителя и Виновника вселенной не может ни каждый в отдельности, ни все вместе,—даже, если бы и все чистое, собранное в едином духе и в едином согласном порыве, устремилось к Нему (§§ 31—34). Поэтому оратор обращает свои хвалы и песни к Царю и Хранителю вселенной, к неисчерпаемому Источнику всяческих благ, который и в настоящем случае восполнит недостающее, Предстателю душ наших и Спасителю, Перворожденному Его Слову, Создателю и Управителю вселенной. Он один только может воссылать постоянные благодарения Отцу как за Себя Самого, так и за всех. Он—истина, сипа и мудрость Самого Отца всего, Он—в Нем и с Ним соединен совершенно,—поэтому Он один может совершеннейшим образом исполнить всю надлежащую меру приличествующей Ему хвалы, а все прочие могут благодарить Отца чрез Него—Его Единородного, сущего в Нем Бога Слова (§§ 35—39).

Св. Григорий переходит к благодарению своему ангелу, которому поручено с детства руководить им, воспитывать и опекать: святой ангел Божий был для св. Григория добрым воспитателем и попечителем; он же, кроме всего прочего, устроил так, что св. Григорий пришел в соприкосновение с Оригеном, который не был ни родственником его, ни соседом, ни даже единоплеменным: он с истинно божественною и мудрою предусмотрительностью привел в одно место незнакомых, взаимно чуждых, разделенных народами, горами и реками, и устроил эту спасительную для ев. Григория встречу,—и это он предусмотрел, по данному указанию свыше, от самого его рождения и детства (§§ 40—47). Вслед за этим св. Григорий сообщает уже раньше изложенные нами ценные сведения о самом себе, начиная с детства и до встречи с Оригеном; он подчеркивает, как за видимою стороною событий из его жизни скрыва-

228

лись истинные причины, которые, без его ведома и участия, направляли его жизненное течение к определенной дели—к общению с Оригеном и истинному научению чрез Него о Слове, которое служило к его спасению. Божественный ангел, приведши св. Григория к Оригену, вверил ему дальнейшее промышление и попечение о нем (§§ 48—72).

Наконец, св. Григорий выражает благодарность Оригену, который сумел возбудить в нем любовь к науке и к самому учителю. В связи с этим он подробно изображает, какими способами Ориген располагал сердца учеников к изучению философии (§§ 73—92), как он сократическим методом испытывал наличные знания их hподготовлял почву для дальнейшего образования соответственно с своими знаниями (§§ 93—991, чтобы затем ввести их в различные области современной науки. Начиная логикой и диалектикой, он переходил к физике в античном смысле слова, со включением математики и астрономии (§§ 100—114). Эти науки должны были отчасти служить формальному дисциплинированию ума, отчасти же должны были дать учащимся ясные сведения о важнейших предметах неба и земли. Все это были подготовительные науки, за которыми следовали важнейшие, составлявшие главную цель научения, и прежде всего этика. Этическое научение не ограничивалось только напечатлением в уме учеников теоретических положений, но сосредоточивалось преимущественно на практическом преобразовании характера: этика не только должна устранять болезни души, но и прививать добродетель, и Ориген сам своею жизнью служил руководителем и примером к правильному поведению, в противоположность философам, которые только предписывали, но сами не выполняли (§§ 115—149). За этикой следовало богословие, которое состояло, с одной стороны, в ознакомлении с учениями древних мыслителей и поэтов,—за единственным исключением безбожников, т. е. главным образом эпикурейцев, с другой стороны, в изъяснении Св. Писания (§§ 150—183).

229

Окидывая взором все время, проведенное в общении с Оригеном, и полученные от этого общения блага, св. Григорий говорит, что здесь для него был истинный рай наслаждения, истинное веселие и блаженство. Время было не малое, но оно кажется кратким, когда оно приходит к концу. Св. Григорий скорбит, что он, как второй Адам, изгоняется из этого рая. Вместо того, чтобы теперь говорить речь, когда учитель является слушателем, он хотел бы пребывать в спокойствии и молча учиться. Он возвращается в землю, из которой взят, возвращается к дольнему родству и в дом отца, оставляя добрую землю, где было для него доброе отечество, покидая и дом истинного отца, который остается здесь с истинными своими сыновьями (§§ 184—189). Св. Григорий сравнивает себя с блудным сыном,—но, в противоположность ему, он не взял даже всего приходящегося на его долю наследства. Его ожидает все печальное: шум и смятение вместо мира и спокойствия, площади, суды, толпы и роскошь; он не будет уже произносить божественных изречений, а станет говорить о делах человеческих и при том о делах дурных людей. Вместо отечества его ожидает вражеская страна, в которой невозможно будет воспевать священную песнь,—напротив, остается плакать и стенать, воспоминая то, что было здесь (§§ 190—194). Св. Григорий сравнивает себя с иудеями, отведенными в плен вавилонский,—и он изгоняется из этого города и ведется в чужую землю; но он уходит не против воли, как плененный, но даже добровольно, когда можно было бы и остаться. На своем пути он, может быть, впадет в разбойники и будет пленен ими, обнажен, покрыт ранами и брошен еле живым.

Но зачем так плакать?—спрашивает себя св. Григорий. У него есть Спаситель всех, Заступник и Врач всех впавших в разбойники,—Слово, неусыпный Хранитель всех людей. Есть у него и семена, открытые в нем Оригеном и полученные от него,—эти семена он уносит с собою. Может быть, он и вернется к Ори-

230

гену и принесет из этих семян плоды и снопы, правда, не совершенные, но какие посильны будут для него при его гражданских занятиях (§§ 195—202).

В заключении св. Григорий снова обращается к своей речи и говорит, что она была чрезмерно смелою в присутствии мужа, пред которым всего менее следовало произносить ее; но она была одушевлена наилучшими желаниями и дала некоторое выражение его благодарности, и если он не сказал, ничего достойного, то, по крайней мере, и не промолчал совершенно. Она была соединена и со слезами, как обычно у расстающихся с друзьями; но в ней не было ничего лицемерного: она во всем истинна, с честным настроением и чистым и искренним намерением. Обращаясь к Оригену, св. Григорий просит помолиться и отпустить его. «Пока я был здесь, ты сохранял меня твоими священными наставлениями, и по отшествии отсюда сохраняй своими молитвами». Пусть Ориген вверит его Богу, Который и привел его к нему, чтобы Он руководил его и в будущем. «Помолись за меня,—заканчивает св. Григорий свою речь,—чтобы я получил от Него и какое-нибудь утешение в разлуке с тобою, чтобы Он послал мне доброго провожатого — сопутствующего ангела. Проси же и о том, чтобы Он возвратил и снова привел к тебе, и это одно только более всего утешит меня» (§§ 203—207).

Благодарственная речь св. Григория, не смотря на заявление скромного оратора о своей неопытности в составлении и произнесении речей,—если это не был простой ораторский прием,—построена по всем правилам ораторского искусства и представляет выдающееся ораторское произведение. Как видно из обзора содержания речи, за введением у св. Григория следует благодарность, потом обоснование этой благодарности в форме хвалы (ἔπαινος), которая здесь, соответственно с обстоятельствами, развивается в виде подробного изображения деятельности Оригена, как учителя. Образ рая, под которым в заключении этой главной части представлена жизнь в школе

231

Оригена, удачно переводит ко второй, более краткой части, дающей изображение того, что ожидает оратора, с сильным противопоставлением того, что он должен оставить, и боязливым взглядом на будущее, при чем только воспоминание о прошлом и надежда на возвращение и свидание может доставить утешение. Наконец, речь переходит в мольбу—εὐχὴ. Этот план и характер речи св. Григория показывает, что она относится к разряду ораторских произведений, которые по теории риторики носят наименование λόγος σοντακτικός или συντακτὴριος, т. е. прощальной речи. Сократ, очевидно, ошибочно называет речь св. Григория συστατικὸς λόγος, так как возможно только συστατικὴ ἐπιστολή—рекомендательное письмо, но не речь,— такое сочетание было бы непонятно. Все-таки у Сократа можно видеть отголосок правильного квалифицирования речи св. Григория.

Что же касается рукописного наименования λόγος προσφωνητικός, то под этим названием как риторическая теория, так и практика (Аристида, Ливания, Имерия) разумеют исключительно приветственную речь и именно обычно речь при получении высшей власти или высокой должности 1). Речь же св. Григория обнаруживает поразительное согласие в существенном с тем, что риторской теорией требуется от прощальных речей. Интересно сопоставить план речи св. Григория с тем построением прощальной речи, какое рекомендует ритот Менандр (второй половины III века по Р. Хр.) В параграфе περὶ σοντακτιχοῦ. Он берет для примера прощанье с городом. Оратор должен произнести благодарность городу, из которого он уезжает, затем восхвалить его, показывая, что он скорбит при разлуке; после этой первой части он должен перейти ко второй, в которой должен вспомнить о тех местах, в которые он отправляется, с выражением тревоги о том, как его примут там, и с уверением,

1) А . Brinkmann. Gregors des Thaumaturgos Panegyricus auf Origenes в «Rheinisches Museum für Philologie», B. 56, H. 1, 1901, S. 59.

232

что он никогда не забудет города и остающихся в нем друзей; в заключение он должен молитвенно испросить себе доброго пути и благополучного возвращения 1). Уклонения от этого плана в речи св. Григория сами собою вытекают из особенностей положения, к которому оратор с полным пониманием дела сумел приспособить общие предписания. Точное знание правил риторики св. Григорий обнаруживает и в тех случаях, когда он полемизирует против неразумного применения риторских шаблонов: «я не намерен восхвалять происхождения и телесного воспитания,—я не решаюсь на это и удерживаюсь Вследствие чрезвычайного благоговения пред ним (т. е. Оригеном); не буду также восхвалять телесной силы и красоты,—это предметы похвальных речей для юношей, у которых мало заботы о том, говорят ли о них по достоинству, или нет,—ибо было бы бездельно и легкомысленно о предметах, не имеющих продолжительного и устойчивого бытия, но многоразличным образом и скоро преходящих, держать речь в возвышенном и торжественном тоне уже в самом вступлении к ней (§§ 11—12). «Я не изобретаю себе изречений и слов и художественных оборотов. Даже когда, будучи мальчиком, я учился у ритора искусству произнесения публичных речей, я добровольно не позволял себе прославлять кого-либо и произносить о ком-либо похвальные речи, если это в чем-либо не было согласно с истиной. Поэтому даже и теперь, когда я предположил [произнести] похвальную речь, я не думаю, что следует возвышать его просто порицанием других» (§§ 130—131).

Что св. Григорий занимался ораторским искусством, об этом он сам упоминает несколько раз (§ 56 и § 130). И независимо от этих сведений, речь св. Григория обнаруживает сильный риторический колорит. Этот характер речи для нашего вкуса' выступает иногда даже

1) Rhetores graeci ex recognitione Leon Spenge Lipsiae 1856, p. 430-432.

233

слишком сильно; ясно видно, как автор усердно старается следовать правилам своего прежнего учителя красноречия и дать своим мыслям возможно блестящее выражение. Сам св. Григорий не отрицает того, что он старался воспользоваться всеми украшениями, какие предоставляла в его распоряжение риторика: «если при этом,—пишет он,—мне встретится что-нибудь благообразное и благозвучное, я с удовольствием приму, а если нет, то поищу таких выражений» (§ 8).

В речи находятся многочисленные сравнения, заимствованные частью из природы и человеческой жизни, частью из Библии; к первым относятся: болото (§ 166), лес (§ 167), лабиринт (§ 168), земледелец (§ 98), садовник (§ 94), зеркало (§§ 119 и 142), скот (§ 76), неразумные животные (§ 109), звери, рыбы, птицы (§ 73), лошади (§ 97), стрела (§ 78), искра (§ 83), насаждения (§ 115), шерсть (§ 154), сведущий человек (§ 171). живописцы (§ 8); ко вторым: Адам (§§ 185 и 187), блудный сын (§ 190), вавилонский плен (§ 195), Давид и Ионафан (§ 85), бедная вдовица (§ 28), рай (§§ 183 и 184). Одни из этих сравнений раскрыты подробно, другие—приведены только вскользь, но все выбраны и применены удачно. К этому еще нужно присоединить буквальные и ne-буквальные цитаты из Библии (§§ 28, 41, 42, 85, 96, 180, 183, 184, 188, 190, 193, 194, 195, 199), пословицы (напр., в §§ 18, 74,159), поэтические места и выражения (§81: жало дружбы; § 148: золотое лицо добродетели).

Речь произнесена св. Григорием непосредственно по окончании образования у Оригена, в общении с которым он пробыл целых пять лет и который производил на него неотразимо сильное впечатление. Естественно поэтому, что произведение ученика носит отпечаток духа и образа мыслей учителя. Свящ. Писание он изъясняет и применяет совершенно в том же духе и по тем же приемам, как и Ориген. Можно отметить и прямое соприкосновение между суждениями св. Григория и мыслями Оригена, которые, очевидно, первый почерпнул из бесед с послед-

234

ним. Для примера можно привести следующее сравнение. Св. Григорий пишет (§§ 162—163): в таком «роде занимались философией наши превосходные, ученейшие и искуснейшие в исследовании эллины, когда каждый утверждал о том, с чем сначала встретился, побуждаемый некоторою силою, что оно одно истинно, и что, напротив, все прочее у других философов—обман и пустословие. Сам не будучи в состоянии ни в чем обосновать свою точку зрения лучше, чем это сделано другими, каждый борется за свои собственные взгляды, чтобы вследствие принуждения или убеждения не оказаться в необходимости перейти к другой школе и изменить свои взгляды. При этом он не имеет,—если сказать правду,—никакого другого основания, кроме безотчетного влечения к названным философским учениям, и не имеет другого основания для оценки того, что считает истинным,—да не покажутся мои слова странными,—кроме безотчетного случая. Каждый любит то, с чем он случайно встретился в начале, и, как бы связанный им, уже не в состоянии внимать чему-либо иному» и т. д. Ориген в сочинении «Против Цельса» (кн. 1, § 10), настаивая на необходимости простой, безотчетной веры для тех, кто не имеет возможности заняться исследованием учения, говорит: «да и те, которые держатся противоположного учения, в действительности поступают точно так же. Если кто, напр., увлекается философией и случайно останавливается на определенной философской школе, то разве этот человек при выборе такого-то учителя руководится чем-нибудь иным, а не простой только верой в то, что именно эта школа есть самая лучшая? Он не выжидает, пока придется ему услышать учения всех философов и, в виду различия в их направлении, узнать возражения претив одних и доказательства в пользу других школ, чтобы затем произвести свой выбор и решиться на то, сделаться ли ему стоиком, платоником, перипатетиком, — словом последователем какой угодно философской школы. Напротив, уступая какому-то безотчетному стремлению, даже при всем нежелании сознаться

235

и этом, он обращается, напр., к занятиям в духе стоического учения и оставляет без внимания все прочие школы» 1) и т. д. Очевидно, эта тема часто была предметом бесед Оригена с учениками, и раскрытое здесь положение составляло один из сильных доводов знаменитого учителя в борьбе с современным ему направлением в философском образовании. На основании приведенного примера можно судить, насколько верно св. Григорий воспроизводил в своей речи мысли своего учителя.

Написанная под живым впечатлением научных уроков Оригена, бесед с ним и с окружавшими его учениками и друзьями, а также чтения произведений философов, речь изобилует терминами, взятыми у классиков и преимущественно у Платона, имевшего столь сильное влияние и на самого Оригена. Св. Григорий и сам два раза указывает на согласие излагаемых им мыслей с учением «древних философов» (§§ 139 и 142), т. е. Платона и его школы. Знаком он и с учением «новейших» философов (§§ 124 и 160), т. е. стоиков: стоическим нужно признать лежащее в основе его рассуждений (в §§ 50 -53) учение, что развитие λόγοςили ἡγεμονικόνв человеке достигает своего завершения с 14-м годом жизни. Конечно, теперь невозможно определить, что заимствовано св. Григорием из первоисточников и что должно отнести на счет влияния Оригена,—вероятно, и сам св. Григорий не мог бы с точностью установить границу между взятым из книг и приобретенным из личного общения с Оригеном: философов и поэтов он читал вместе с учителем, разбор их учения производился им же; на философские темы постоянно велись беседы,—при таких условиях атмосфера кесарийской школы была, так сказать, насыщена философскими мыслями и выражениями; кроме того, и сам Ориген облекал свои наставления в ту же

1) Origenes Werke. 1 Band. Die Schrift von Martyrium. Buch, I— IV gegen Celsus. Herausgeb. v. P. Koetschau. Leipzig 1899, p. 62—63; русский перевод проф. Л. И. Писа pева, ч. 1, Казань, 1912, стр. 21—22.

236

философскую терминологию. Поэтому можно сказать, что на лексикон св. Григория больше всего оказал влияния именно Ориген, которому он подражал ненамеренно.

Стиль речи св. Григория в общем несколько тяжелый, и этот недостаток является у него обычным, если принять во внимание и другие его произведения, особенно трактат к Феопомпу и послание к Евагрию. Св. Григорий любил строить растянутые и сложные периоды, мысль которых иногда трудно схватить вследствие длинных вводных предложений, элипсисов, анаколуфов, нагромождения синонимов. Причины этого, конечно, не приходится искать ни в продолжительном изучении богатого периодами латинского языка, к которому св. Григорий, по-видимому, не питал склонности, ни в долголетнем перерыве его занятий риторикой, которые уже были им закончены и результаты которых с таким успехом были применены в той же речи,—очевидно, это было просто особенностью литературного стиля св. Григория. Вообще же он пишет хорошим для его времени и плавным греческим языком.

Как уже было отмечено, важное значение речи св. Григория заключается прежде всего в том, что она является главным и самым надежным источником для жизнеописания самого автора ее: св. Григорий сообщает в ней о юношеском периоде своей жизни до встречи с Оригеном и здесь дает такие сведения, которых нельзя найти в других источниках. Кроме того, как отдельные места речи, так и все содержание ее представляют много ценных данных для характеристики личности св. Григория в столь важную пору его жизни, постепенного хода его образования, выработки взглядов, пройденного им трудного пути, незаметно для него самого приведшего к христианству, а также и степени достигнутого им проникновения в христианскую истину.—того запаса на жизненный путь, с каким он оставил Кесарию Палестинскую и направился в свой родной Понт.

Важно значение речи св. Григория и в том отношении, что она дает очень интересные и ценные сведения о мето-

237

дах преподавания Оригена в кесарийской школе. Св. Григорий весьма живо, наглядно и обстоятельно изображает, с каким глубоким психологическим пониманием, с каким широким взглядом и полным любви усердием, с какою основательностью и всесторонностью, с каким педагогическим тактом Ориген умел приковать к себе учеников и возбудить в них высокое уважение и горячую любовь к своей личности и к занятиям «философией». Св. Григорий слушал Оригена в Кесарии Палестинской, где он поселился после вынужденного удаления из Александрии. У Оригена не было оснований изменять в Кесарии свои педагогические приемы, выработанные долголетней практикой в александрийской школе; поэтому вполне основательно те сведения, какие св. Григорий сообщает о преподавании Оригена в Кесарии, переносят и на деятельность его в александрийской школе; а в таком случае на основании их можно проследить, как под его руководством александрийское училище развилось в христианскую философскую школу в полном смысле слова.

Таково первое литературное произведение св. Григория. Оно несомненно давало основание надеяться, что при известных условиях он мог занять почетное место среди выдающихся церковных писателей. Если этого не случилось, то причина этого,—повторяем,—заключается не в недостатке у него склонности к литературным трудам, а исключительно в задачах и условиях его пастырской деятельности.