Кому приходилось бывать в крупных культурных центрах западной Европы, в таких мировых ее столицах, как Рим, Париж и Лондон, или если не посещать их самому, то слышать или читать описания чужих посещений, тем, без сомнения, должен быть хорошо знаком один похвальный обычай всех заграничных гидов, или проводников. Они, именно, прежде чем начать с доверившимися им клиентами детальный осмотр местных памятников и достопримечательностей, обыкновенно, ведут их на какой-либо наиболее центральный, возвышенный пункт— будет ли то колокольня собор, специальная башня, или особый монумент—но непременно такой, с высоты которого открывалась бы наиболее широкая и свободная перспектива города. Стоя здесь, иногда чуть не на высоте птичьего полета, и наслаждаясь дивным видом расстилающейся у его ног панорамы, очарованный турист имеет полную возможность сразу же, одним взором охватить почти всю картину города, и таким путем получить о нем первое, б. м. самое сильное, хотя и очень еще общее, представление. А умелые объяснения проводника, искусно подчёркивающие наиболее важные штрихи этой картины, усиливают и дополняют впечатление от нее: они помогают лучше ориентироваться в рассматриваемой картине и за-

__________________

¹) Вступительная лекция по кафедре Библейской истории, прочитанная в присутствии гг. профессоров и студентов Академии 10-го Января 1907 года

764

крепляют ее в сознании. В Риме роль подобного обсервационного пункта играет купол знаменитого храма св. Петра, в Париже — известная Эйфелева башня, в Лондоне — специальный монумент на Fisch Street Hill.

Выступая сегодня пред вами впервые, в несколько аналогичной роли руководителя или проводника по обширному лабиринту библейско-исторической науки, я невольно чувствую ту же самую потребность—раньше специального изучения различных деталей этой сложной и немало запутанной ее врагами и друзьями истории, найти и указать в истории библейского Израиля такой центральной, опорный пункт, который бы и сам по себе был достаточно характеристичен для него, а главное открывал бы возможность окинуть одним общим взором, как внешний ход главных событий библейской истории, так и их внутреннюю, идейную связь.

Позволю себе выразить уверенность, что мы не погрешим против истины, если таким центральным, обсервационным пунктом всей ветхозаветно-библейской истории признаем „Еврейский профетизм“, т. е. „служение, пророков“, красной нитью проходящее чрез все эту историю и сообщающее ей особый, индивидуальный отпечаток.

Мы с тем бóльшим удовольствием останавливаемся на вопросе о „ветхозаветном профетизме“, что он пользуется особенным вниманием не только у представителей положительного и посредствующего богословия, но и в лагере либеральных богословов, у всех видных представителей библейско-отрицательной критики.

Господствующая теперь велльгаузеновская библейско-критическая школа не оставила, как известно, почти камня на камне из здания старой, традиционно-ортодоксальной библейской истории: она все здесь переставила и переценила, а многое и вовсе отвергла, или объяснила совершенно заново.

И вот, среди такого общего разрушения—этого своеобразного Sturm und Drang’а—остался пощаженным, или, по крайней мере, сравнительно меньше других пострадал лишь один пункт библейской истории, именно „ветхозаветный профетизм“, по отношению к которому радикальная критика проявила даже особое, исключительное внима-

765

ние и любезность. Она не только не отвергла его библейского значения и роли, но, если можно так выразиться, возвела даже их в квадрат и положила в главу угла своих новых, quasi единственно научных реконструкций настоящей, подлинной истории Израильского народа.

Мы не хотим, разумеется, сказать этим того, что отрицательная критика разделяет здесь все взгляды ортодоксии, в том числе признает и сверхъестественный характер библейского профетизма: такой ереси, с точки зрения своих эволюционно-натуралистических теорий, она, конечно, допустить не может. Но кроме этого, почти единственного пункта расхождения, современная рационалистическая критика допускает все остальные воззрения традиционного богословия на историческую роль библейских пророков; а в некоторых отношениях,— например, в вопросе о композиции ветхозаветного канона и образовании т. н. „этического монотеизма“— критическая школа идет дальше ортодоксии, доходя до очевидного преувеличении роли профетизма.

Для иллюстрации этого, довольно указать хотя бы на тот основный тезис велльгаузеновской школы, ставший для нее, своего рода, догматом, что „мозаизм“ (т. е. Пятикнижие) и „этический монотеизм“ (основная сущность в-з. религии) обязаны будто бы своем происхождением не кому либо другому, а именно Еврейским пророкам, преимущественно, пророкам—писателям, которые в период времени между половиной IХ-го и половиной V-го века создали, будто бы, так называемый, Priestercodex, т. е. всю, вообще, важнейшую священную литературу Библии — ее тору и небиим (закон и пророки).

Следовательно, в вопросе о ветхозаветном профетизме, точнее, его библейско-исторической роли, мы имеем очень редкий, можно даже сказать, исключительный случай — трогательного совпадения данных Библии с выводами свободной критики. Если с чем здесь и приходится еще считаться положительному богословию, то скорей с крайностями преувеличения и произвольного расширения библейских рамок, чем с обычным явлением умаления, или даже полного отрицания его традиционных взглядов.

Указанная исключительность вопроса о библейском профетизме еще более побуждает нас открыть свой курс.

766

именно, с него. В самом деле. Ведь библейская история строится, главным образом, на основании исторической литературы Библии, т. е. Пятикнижия и книг специально исторических (I—IV кн. Цар. и I—II Паралипом.). Рационалистическая же критика решительно заявляет, что вся эта литература — неподлинна: она позднейшего, профетического происхождения. Возникновение названной литературы, ее последовательная обработка и сводка,— все это, по взгляду отрицательной критики, дело рук пророков и священников, и находит свое естественное объяснение в существе и задачах ветхозаветного профетизма, раскрывающихся в истории его постепенной эволюции. „Поэтому с трезвой научной точки зрения следует, насколько это возможно, проверять исторические книги пророческими“— говорит, напр. автор одной переводной, довольно популярной у нас монографии: „так и поступает современная высшая библейская критика. Она подвергает Ветхий Завет самому тщательному изучению при свете, проливаемом пророческими писаниями, пользуясь этими, наиболее достоверными документами, для проверки прочего исторического ветхозаветного материала“ ¹).

Следовательно, правильная, чисто научная постановка библейской истории, неизбежно предполагающая критику ее источников, не может обойти молчанием и вопроса о библейском профетизме, к которому хотят свести все первоисточники нашей науки. Здравая критика обязана, в виду всего этого, даже начать, именно, с вопроса о библейском профетизме, и во всяком случае, остановиться на нем с особенным вниманием и, по возможности, рассмотреть его со всех сторон.

Высокая важность вопроса о „библейском профетизме", его широта и многогранность, породили на Западе, помимо общих библейско - исторических курсов (Ewald, Renan, Wellhausen, Kuenen, Stade, Kohler, H. Guthe etc.) и библейско-богословских систем (Schultz, Oehler, Riehm, Dillmann etc.) и огромную специальную литературу самых разнообразных направлений и оттенков.

__________________

¹) I.Сендерленд „Священные книги Ветхого и Нового Завета“. Книга изд. Мысль 1907 г. стр. 78 ая. „Наилучшую иллюстрацию этого—говорит Сендерленд—можно найти, пожалуй, в сочинен. Kuenen’а“

767

Не задаваясь целью исчерпать всю эту литературу, мы укажем только некоторые важнейшие, или новейшие монографии о библейском профетизме, и отметим те точки зрения, с которых они рассматривают его специально.

Так, с точки зрения теории богодухновенности и личной роли пророка вопрос о профетизме обстоятельно трактуется у Hofmann’а „Weisagnug und Ertüllung“ 41—44 г. у Fr. König’а „Der Oflenbarungsbegriff des Alten Testaments" I—II в. 1882, у Giesbrecht’a „Berufsbegabung der A. T. Propheten“ 1897, у Ed. König’a ,,Das Berufungsbewustsein der altestamentlichen Propheten" 1900, Gautier „Die Berufung der Propbeten 1903 г. и во многих других статьях и курсах, у авторов положительного или посредствующего богословия.

Тот же самый вопрос о существе и происхождении профетизма, но с другой—естественно-натуралистической точки зрения, всесторонне освещается в многочисленных монографиях отрицательной школы, из числа которых назовем: Reuss’а „Les Prophetes" 1876, Kuenen’а The Prophets and the Prophecy in Israel—1877, Maybaum’a „Die Entwickelung des israelitischen Prophetenthums" 1883, Krützschmar’a „Prophet und Seher in alt. Israel“ 1901, Davidson’a „Old Testament Prophecy“ 1903, I. Revill’я „Ее prophetisme hebreux“ 1906 и мн. др.

Отношение профетизма к завету и закону, его значение в истории ветхозаветной теологии и, вообще, в истории раскрытия царства Божия на земле, с разных точек зрения рассмотрено в сочинениях: Hengstenberg’a „Christologie des Al. Testaments" 1829—1832, Knobel’a „Der Prophetismus des He- bäer" 1837, Fr. Delitzsch’a „Die biblische prophetische Theologie“ 1845, Ewald’a „Die Propheten des Alten Bundes“ 1867, Küper’a „Das Prophetenthum Alt. Bundes“ 1870, R. Smend’a „Moses apud Prophetos“ 1875, Duhm’a „Die Theologie der Propheten“ 1875 (лучший из критич. трудов по данному вопросу), Breden-kamp’a „Gesetz und Propheten“ Ein Beitrag zur altest. Kritik, 1881 (основательный разбор критических теорий), Orelli „Die altestamentliche Weisagung von der Vollendung des Gottesreiches in ihrer geschiechtlichen Entwieckelung dargestellt“ 1882 и др. ₁).

__________________

¹) Недавно появилась об этом и прекрасная, оригинальная статья русского ученого—проф. М. М. Тареева: „Ветхозаветное царство и пророчество“ Христианин 1907 г. Ноябрь. Она вошла, потом, и в полное собрание его сочинений, „Жизнь и учение Христа" ч. II, 1908 г. 81—109 стр.

768

Обстоятельный исторический очерк библейского профетизма, в связи с общим ходом истории Израиля и Иуды, дан в ученом труде R. Smith’а „The Prophets of Israel and their place in History“ 1882, недавно вышед. уже в пятом издании, с введен. и примечаниями Cheyn’а—1907 г. Здесь же должна быть отмечена и монография Procksch’а „Geschichtsbetrachtung und geschichtliche Ueberlieferung bei den vorexili-schen Propheten“ 1902.

Специально-мессианская сторона служения ветхозаветных пророков с положительной и отрицательной точек зрения, кроме вышеназванных трудов Hoffmann’а, König’a, Hengstenеrg’а и др. разсматривается еще у Riehm’ a „Die Messianische-Weissagung“ 1885, у Huhn’а. „Die Messianische Weissagungen des israelit - judische Volkes“ 1899 и Volz’а „Die vorexilische Iahwepropheti und der Messias“ 1897 (труд резко отрицательный).

С социально политической проповедью пророков знакомить нас актовая речь проф. Aug. Dillmmann’a „Ueber Propheten des Alt. Testaments nach ihrer politischen Wiksamheit“ 1868 г. А также: Kübel „Die soziale und volk-wirschaftliche Gesetzgebung А. T. 1870, Walter „Die Propheten in ihrer sozial. Beruf una das wirtschattleben ihrer Zeit“ 1900, P. Kleinert „Die propheten Istraels in sozialer Bezihung, 1905 и др.

Наконец, один из важнейших вопросов—отношение библейского профетизма к языческой мантике—более или менее, выяснен у Oehler’a „Ueber die Verhältniss der Alt. Prophetie zur heidnischen Mantik“, у W.Davies „Magic, divination and demonology amongs the Hebrew and their neighbours“, у Scholz’а, „Götzendienste und Zauberwesen alt. Hebräern“ у К. Köhler’а „Der Prophet der Hebräer und die Mantik Grieben“ 1860 и др.

Так как настоящим своим очерком мы, конечно, нисколько не претендуем дать исчерпывающую характеристику „библейского профетизма“ со всех указанных сторон, то во избежание всяких недоразумений, заранее же оговариваемся, что свою прямую, ближайшую задачу мы сознательно ограничиваем, на этот раз, исключительно рамками положительной, исторической характеристики, т. е. говоря определенные и яснее, сводим ее к тому, чтобы кратко проследить историческую эволюцию ветхозаветного

769

профетизма и дать, на фоне этого специфического явления библейской истории сжатый очерк ее главных внешних этапов и основных внутренних моментов.

В самом общем и широком смысле слова, термин „профетизм“ обнимает собою все те формы и виды посредства, путем которых божество открывает свою волю человечеству. В этом смысле, профетизм можно признать универсальным явлением и следы его наблюдать положительно во всех, сколько-нибудь развитых, религиях древнего и нового мира. Таким пророком будет каждый жрец и прорицатель, являющийся посредником между божеством и его поклонниками, без чего, в сущности, не обходится ни одна религия.

Но даже и с этой естественно-исторической точки зрения, существование профетизма всего характеристичнее, именно, для семитизма, в котором связь божества с человеком, а отсюда и необходимость соответствующего посредства, — чувствуется интенсивнее и глубже, чем в более рассудочных и холодных религиях далекого Востока (Индии, Китая), или античного мира (Греции и Рима).

Будучи столь типичным для семитизма, вообще, профетизм является специфическим признаком для еврейства, в частности, как это тонко подметил еще Ренан. „Специфический характер гения Израиля развивается лишь вместе с пророками “говорит он: „у Израиля „наби“ с весьма ранней эпохи стали пользоваться громадным моральным влиянием... Только благодаря развитию профетизма Израиль занял исключительное место в мировой истории... Это необычайное развитие профетизма, представлявшего, если так можно выразиться, ось религиозной истории всего человечества, имело место, главным образом, в Самарийском царстве, при династии Ахава“ ₁). Особенно решительно и сильно выражает эту мысль наш русский, видный богослов, проф. М. М. Тареев, который глубоко справедливо

__________________

¹) Э. Ренан „История Израильского народа“ 2 т. изд. Н. Глаголева, 149 стр.

770

говорит: „Еврейская религия есть религия пророков. Пророчество выражает самую сущность религии Иеговы, как религии теистической, не стихийно - языческой, а разумно-человеческой, богочеловеческой“ ¹).

Немного нужно наблюдательности и для того, чтобы видеть, как универсальный профетизм, на еврейской почве, получает значительно иную окраску, новую форму, более определенный, устойчивый и высокий смысл. Здесь он уже не носит тех смутных очертаний и неопределенных намеков на различные, нередко крайне туманные и загадочные формы (астрологические гадания по знакам зодиака и течению планет, или натуралистические — по шелесту листьев, журчанью ручья, полету птиц, внутренностям жертвенн. животных), которыми обычно характеризуется языческая мантика; а прямо и ясно указывает на откровение, и притом, на откровение путем „слова“, в котором живой и личный Бог Израиля — его Иегова благоволил возвещат Свою волю тоже личным и сознательным агентам—верным Его слугам, ветхозаветным пророкам.

Более точное и правильное понимание ветхозаветного, библейского профетизма должно, разумеется, устанавливаться, прежде всего, филологическим анализом соответствующего еврейского термина и его библейским словоупотреблением.

Опуская, за недостатком времени, различные подробности своей филологической справки, даем прямо ее результаты. Из всех библейских терминов, имеющих непосредственное отношение к профетизму и характеризующих собою различные его стороны, самым главным и общеупотребительным следует признать термин—נָביא (nabi). Еврейское существительное נָבִיא происходя от семитического корня נָבַא= ,,быть полным, литься через край, выбивать“— заключает в себе удачный образ вдохновенной, ораторской речи, свободно льющейся из переполненного вдохновением сердца пророка. Библейское же словоупотребление этого термина всего лучше выясняется из его „довольно часто встречающейся параллели— „уста Иеговы“. (יהוָה

__________________

¹) ІІроф. М М Тареев „Ветхозаветное царство и пророчество“ 536 стр. христианин 1907, Ноябрь.

771

פִי Наглядную иллюстрацию такого близкого параллелизма терминов nabi n phi Iehova представляет история Моисея и Аарона, при Хоривском богоявлении (Исх. IV, 11—12, 15—16), где Аарон неоднократно называется „устами“ косноязычного Моисея и где, вместе с тем, отношение Аарона к Моисею уподобляется отношению пророка к Богу (IV, 16 ст.).

Следовательно, и по значению самого корня и по употреблению в Библии, еврейский термин נָבִיא не имеет той односторонности, какая присушка греческому обозначению пророка, как προφητης, т. е. как только „предсказателя (φηημι) будущего“, или ״провидца, прорицателя“, синонимом чего является еврейский термин ראה, так нередко прилагаемый к пророкам.

Согласно общему библейскому воззрению, נָבִיא— орган Божественного жертвенного откровенного слова, которое равно может касаться, как неизвестного людям будущего (таковы все мессианские пророчества В. З.), так и неведомого им прошедшего (откровение Моисею космогонии), а также и современного пророкам настоящего (таковы все пророческие обличения царей и народов за их уклонения от воли Иеговы).

История и практика библейского употребления термина בִיא позволяет, однако, различать два главных его смысла: один—более широкий, другой— сравнительно узкий, так сказать, специальный.

В первом смысле признаком nabi характеризуются все избранники Иеговы, с которыми Он благоволил вступать в те или иные непосредственные отношения— открывал им. Свою святую волю, или являл особое покровительство и милость. В этом смысле термин nabi прилагается, прежде всего, ко всему Израилю, поскольку он был особым, избранным народом, которого Иегова взял в удел Себе и которому вверил словеса Божии, в частности и для того, чтобы он поведал их всему миру, т. е. осуществил бы тем самым одну из главных, специально-пророческих функций. Недаром, про Израиля говорят, что это был „народ пророков, народ пророк“, предназначенный служить „светом в откровение языков“—людей, „седящих во тьме и сени смертной“. Вот, почему также и пламенной мечтой начало вождя ветхозаветной теократии— великого

772

пророка Божия Моисея—было его задушевное желание, своего рода, молитва, увековеченная в книге Числ: „о, если бы все в народе Господнем были пророками, когда-бы Господь послал Духа Своего на них“! (Числ. XI, 29).

Однако этого, как мы знаем, не случилось: вся масса сынов Израиля была далеко не достойна непосредственного общения с Иеговой. Тогда, для осуществления целей своего водительства Израилем, Иегова из среды всего народа, время от времени, воздвигает особых избранных вождей, которые, выступая как бы посредниками между Израилем и Иеговой, являются nebiim, т. е. „пророками“, в самом общем и широком смысле этого слова. В этом качестве пророками следует признать всех ветхозаветных патриархов (Адама, Эноха, Ноя, Авраама, Исаака, Иакова), всех судей и вождей и многих благочестивых еврейских царей.

История другого, более специального и узкого применения термина nebiim начинается с эпохи формального учреждения ветхозаветной теократии и стоит в самой тесной связи с существом и задачами последней.

Моментом окончательного установления ветхозаветной теократии должно считать синайский завет и Моисеево законодательство, ставившее его в известные, строго определенные рамки с той и другой из договаривающихся сторон. От Израиля требовалось исполнение закона и послушание выраженной в нем благой и совершенной воле Иеговы, а от лиц Иеговы давалось обещание вырастить и укрепить Израиля, сделать его „царством священников и народом святым“ (Исх. XIX, 5—6). Для этой цели Иегова стал не только Богом, но и Царем Израиля, который заправлял всем ходом его общественно-политической жизни, чтобы вести ее к осуществлению идеальных задач теократии.

Но так как Иегова, в силу своей абсолютности и надмирности, не мог, разумеется, нисходить до фактического личного вмешательства в историческую жизнь Израиля, то для этой цели Он учредил два постоянных теократических органа, или параллельных института: носителей духовной власти, в форме священства, и представителей гражданской, в последовательном ряде вождей, старейшин, судей и, наконец, царей. В руководство же тем

773

и другим дан был закон, который нужно было верно понять и точно исполнить.

При правильном функционировании названных институтов задачи теократии были бы, более или менее, обеспечены и ее идеальные цели медленно, но неуклонно бы осуществлялись. К сожалению, этого не произошло. Постоянные органы теократии далеко не всегда стояли на высоте поставленных им задач: чаще всего они их не понимали, что можно сказать, напр. о священстве, которое за слепой привязанностью к внешней, обрядовой стороне культа, не видело его таинственной символики и не постигало спасающей внутренней силы закона; а иногда и сознательно от них уклонялись, что справедливо будет заметить, напр. о царской власти, которая и принципиально, и фактически была, по большей части, враждебна теократическому духу.

В виду такой недостаточности для достижения возвышенных целей теократии двух постоянных ее органов, явилась настоятельная нужда в третьем, чрезвычайном органе теократии, в таком именно, который бы, восполняя уклонения и недочеты двух первых, являлся бы самым лучшим и наиболее совершенным ее орудием. Этим нарочитым органом ветхозаветной теократии и „был библейский профетизм“, т. е. служение пророков—особых, чрезвычайных и полномочных провозвестников божественной воли, которых Сам Иегова воздвигал народу в потребных случаях его религиозно-нравственной и общественно-политической жизни. И если два первых, постоянных органа ветхозаветной теократии допускают сравнение их со скорлупой, или наружной оболочкой, в которую был завернут сокровенный внутренний смысл идеи завета Иеговы с Израилем, то эту последнюю, чрезвычайную форму (пророческое служение), по всей справедливости следует признать самой душой теократии, воплощением и выражением ее идеальных надежд, конечных целей и стремлений.

Исполнительными органами этого чрезвычайного, высшего теократического института и выступали ветхозаветные пророки, nebiim, в более узком, библейско-специфическом смысле данного слова. Это были лица, которые, отчасти благодаря собственным качествам и усилиям, а главное—

774

озарявшей их божественной благодати, высоко поднимались над общим уровнем своего века и своего народа. Глубоко постигая подлинный смысл всего настоящего, они очами веры презирали и отдаленное будущее: они ясно сознавали те цели, ради которых призван был Израиль, в живых образах и картинах рисовали их умственному взору народа, воспитывали его для этих целей и настойчиво-терпеливо вели его к достижению их.

Служа центром ветхозаветной церкви, пророчество, вместе с тем, было и как бы преддверием новозаветной. Эту мысль прекрасно выразил еще св. Василий Великий, который глубоко верно назвал ветхозаветных пророков „духовно-постигающими намерения закона“ и говорил, что они „предощущали веяния новозаветной благодати“. „Ветхозаветное пророчество—как комментирует эти слова один из наших исследователей—было выражением духа, оживотворявшего формализм закона, представителем ветхозаветной благодати“ ¹). Так что пророки, живя телом в Ветхом Завете, по духу уже были как бы гражданами Нового Завета. Следовательно, в библейском профетизме, в добавление ко всему прочему, мы имеем как бы мост, соединяющий лучшие традиции ветхозаветной теократии с благодатными началами новозаветного царства, что так прекрасно и выражено в известном прологе послания к Евреям: „многочастне и многообразне древле Бог глаголавый отцем во пророцех, в последок дней сих глагола нам в Сыне“ (Евр. I, 1).

Итак „библейский профетизм“ в более узком, специальном его смысле, о котором, именно, мы и хотим здесь говорить, внутренно неразрывно связан с теократией: вместе они родились у подножия Синая, вместе же они и идут через всю самостоятельную политическую историю Израиля.

Все сказанное нами о теократии и профетизме и их роли в истории Израиля, устанавливает, следовательно, такое взаимоотношение между ними. Профетизм—есть душа теократии, теократия—сущность истории Израиля; отсюда, следовательно, „профетизм“ представляет собою как бы квинт-

__________________

¹) Вержболович. Пророческое служение в израильском (десятиколенном) царстве. Киев 1891, стр. 20.

775

эссенцию всей ветхозаветной библейской истории. Если здесь могут помочь делу какие ни будь сравнения и параллели, то роль ветхозаветного профетизма в библейской истории Израиля можно сравнить с значением очень чувствительного зеркала, которое полно и верно отражает как все дефекты этой истории (многочисленные уклоны ее от теократических норм, вызывавшие соответственные пророческие обличения), так и все положительные ее свойства, ее лучшие страницы (преимущественно из числа тех, что имели какое-либо отношение к мессианским временам). Это, надеемся, еще более оправдывает, как самый выбор нашей темы, так и справедливость основного ее тезиса, что историческая характеристика ветхозаветного профетизма является вместе с тем и лучшим очерком главных этапов внешней и основных моментов внутренней истории Израиля, за библейской его период.

Из уяснения самой сущности в.-з. профетизма и его роли в теократии само собою открывается, что ряд библейских пророков—представителей этого, специального профетизма— мы должны начать с личности главного деятеля их обоих (теократии и профетизма) великого пророка—Моисея. Основатель и вождь теократии, посредник синайского завета и автор носящего его имя законодательства, удостоенный особой, исключительной близости к Иегове, он был величайшим из всех ветхозаветных пророков, о котором Сам Иегова говорил: „раб Мой Моисей—он верен во всем дому Моем: устами к устам говорю Я с ним, и явно, а не в гаданиях, и образ Господа он видит“ (Числ. XII, 7—8). Равным образом и в Новом Завете Сам Господь Иисус Христос, в своих обличениях книжников и фарисеев, любил апеллировать к авторитету Моисея, как величайшего из пророков (Ио. VI, 46—47); и в частности, раскрывая пред Своими Эммаусскими спутниками историю ветхозаветного божественного домостроительства, Господь ведет ее, „начав от Моисея, из всех пророков“ (Лук. XXIV, 27).

Но Моисей—по словам Oehler’a, как основатель теократии и законодатель, не имел себе преемников между ветхозаветными пророками. В этом отношении он неизмеримо возвышается над ними и имеет свой прототип

776

лишь в Основателе совершеннейшей новозаветной теократии, или царства Божия“, на что прямо и указывает известное мессианское место из книги Второзакония: „Я воздвигну им пророка из среды братьев их, такого как ты“ (Втор. XVIII, 18), где Мессия ясно сопоставляется с Моисеем.

Эрой, открывающей собою специальную историю библейского профетизма, была, как выражаются авторитетные немецкие богословы, epochenmachende Thätigkeit, т. е. делающая эпоху жизнедеятельность другого, великого ветхозаветного героя— пророка Самуила. По крайней мере, именно с него начал непрерывный ряд ветхозаветных пророков,— строителей ветхой и провозвестников новой церкви— и ап. Петр в одной из своих специальных, миссионерских речей (Деян. III, 24).

Эпоха от Моисея до Самуила известна под именем „безпророческой“, подтверждение чему дает и сама Библия, говоря, что „слово Господне было редко в те дни и видения не часты“ (I Цар. III, 1). Причину такого заметного отсутствия пророчества понять нетрудно. Это был первый, золотой период ветхозаветной теократии, когда она еще действовала со всей присущей ей силой и была полна непосредственного живjго обаяния от личности ее основателя и вождя—самого Моисея. Положительную работу профетизма, в смысле дальнейшего развития старых и последующего откровения новых истин, начинать было еще рано: нужно было еще время, чтобы основательно усвоить и внутренне переработать и то, что уже было дано. Для обличительной же деятельности пророков, очевидно, тоже еще не наступило время: закон и священство, на первых порах, функционировали сравнительно исправно и не давали еще тех резких уклонений от нормы, которые впоследствии так часто требовали усиленного вмешательства пророков.

Картина израильской истории резко изменяется ко дням пр. Самуила. Внутреннее состояние Израиля становится более, чем плачевно: дух народного единства и здравого патриотизма исчез, повиновение закону, благочестие и крепкая вера в Иегову ослабели, так что положение вещей грозило гибелью не только теократии, но и самому политическому бытию нации. К этому присоединилось и не менее тяжелое

777

внешнее положение — бедствие филистимского поражения: после несчастной для евреев битвы при Афете, ковчег завета был взят в плен, сыновья священника и судии—Илия были убиты, войско израильское почти все погибло и, в довершение всех бед, сам престарелый вождь их—Илий, узнавши обо всем этом, не перенес удара, упал и умер (I Цар. IV, 10—18).

В эту-то исключительно тяжелую и трудную для Израиля пору, когда у него не было никакой общественной власти— ни судии, ни первосвященника, ни даже самого святилища, Бог и воздвиг избранному народу великого пр. Самуила, который не только возродил все нарушенные органы теократии; но поднял, упрочил ее авторитет и явился творцом новых учреждений, вдохнувших новую жизнь в расшатанный организм Израиля. Вообще, в деле реставрации теократии и устроения Израиля заслуга Самуила очень близко напоминает собой деятельность Моисея, почему их личности в священных книгах нередко и ставятся рядом (Пс. ХCVIII, 6; Иер. XV, 1).

Официально, Самуил с миссией пророка соединял еще обязанность судьи. Но фактически, он олицетворял собой всю полноту власти и всю силу морального авторитета. Пророк Самуил действовал, соответственно запросам своего времени и нуждам народа. Он возродил угасавший дух общего единства, пробудил национальное самосознание Евреев и тем спас их от политического крушения. Он же удалил идолов, заставил народ принести раскаяние в измене Иегове и присягнуть на верность ему, чем снова вызвал к жизни внутреннюю, спасающую силу в.-з. теократии. Словом, пр. Самуил был подлинным национальным героем и вождем, истинным спасителем своего отечества. Неудивительно, что и авторитет его стоял у современников и даже у их потомков чрезвычайно высоко, так что как бы заслонял собою все другие, официальные авторитеты, растерявшиеся в это смутное, переходное время.

Пр. Самуил, таким образом, должен считаться настоящим отцом ветхозаветного профетизма: пророчество, бывшее до него явлением спорадическим, начиная с него становится постоянно и непрерывно действующим фактором

778

израильской истории, доходящим чуть не до самого его конца. В частности, особая, личная заслуга пр. Самуила в истории еврейского профетизма состояла еще и в том, что он явился организатором одного специального профетического института — так называемых, „пророческих школ“, сыгравших, бесспорно, видную роль в общественно-политической и религиозно-нравственной жизни народа Божия.

Библейская наука, справедливо усвояя этому оригинальному институту высокую важность, живо им интересуется и обстоятельно его рассматривает, как в общих библейско-исторических курсах, так даже и в специальных монографиях. Намереваясь, со временем, говорить о „пророческих школах“ обстоятельно и подробно, мы на этот раз ограничимся лишь самым общим понятием о них, необходимым для уяснения их роли в истории библейского профетизма.

По более вероятному мнению, „пророческие общины или школы“ (שַח=najoth, בבאיות=nebajoth) были свободными религиозно-общественными корпорациями, или союзами, на подобие рыцарско-монашеских орденов, в которые могли вступать благочестивые Израильтяне всех возрастов и состояний (I Цар. IV, 23). Во главе каждой из подобных общин стоял какой-либо популярный пророк, во имя которого она объединялась, духом которого жила и именем которого она называлась.

Что касается деятельности пророческих школ и их теократической роли, то жизненным нервом этих школ и их основной задачей служило распространение духовного влияния своего пророка и утверждение его авторитета в народе. „Когда пророк вещал волю Божию и напоминал богодарованный закон, когда он жгучими речами обличал беззакония и призывал к благочестию и правде, когда он угрожал отпадшим от Господа наказаниями, то слова его разносились далеко по стране устами его учеников и очень часто в форме священного песнопения исторгали слезы покаяния и умиления, любви и упования в толпах народа, внимавших псалмам сонмов пророческих“ ¹)

__________________

¹) Властов. „Священная Летопись“ Ч. IV, СПБ. 1893, стр. 86-ая.

779

Все эти общины и сонмы были, так сказать, вольными дружинами лучших, передовых общественных деятелей той эпохи, когда вся жизнь носила ярко выраженную теократическую окраску. В частности, они служили отражением, главным образом, общественной стороны в служении того или другого пророка, почему и расцвет их падает на эпохи наиболее прославившихся своей общественно-политической деятельностью пророков— Самуила, Илии и Елисея.

Пророческие школы, т. о., являлись рассадниками теократического просвещения в народе, центрами религиозно-нравственной жизни и могучими оплотами в борьбе со всевозможными видами насилия и произвола. Самое возникновение и существование подобного высокосимпатичного института красноречивей всяких слов говорит о высоком подъёме в обществе пророческого духа и о громадном идейном влиянии пророков на современное им общество,— таком влиянии, которое заставляло лучших и наиболее чутких людей той эпохи выделяться из равнодушной массы и концентрироваться в мощные духовно-нравственные союзы, нередко с ярко выраженной оппозиционно-политической окраской.

Снова возвращаясь к личности цр. Самуила и характеристике его времени, мы должны заключить ее указанием на один крупный факт, а вместе и новый фактор всей последующей истории Израиля — на установление в нем царской власти, деятельное участие в чем принужден был принять и пр. Самуил. Утверждение внешнего, политического центра, в виде сильной монархической власти, трудно мирилось с духовно-нравственными основами теократии. И библейский рассказ об учреждении царской власти в Израиле не оставляет сомнений в том, что пр. Самуил, стоявший на почве идеальной теократии, лишь с большой неохотой и после долгих колебаний и отговорок уступил настойчивой просьбе народа. Духом истинного пророка он предвидел, что этот институт ляжет тяжелым бременем на плече народа Божия, доставит ему много горя и, в конце концов, приведет его к погибели.

Учреждение царской власти в Израиле вносит существенную перемену и в самое служение библ. пророков.

780

Новые общественно-политические отношения ставят и новые задачи профетизму. Последний приобретает теперь более яркую общественно-политическую окраску, имеющую двоякий характер: ее можно назвать строго-охранительной, по отношению к основным началам теократического строя, нередко довольно откровенно теперь попираемым; но ее же, одновременно, следует признать и радикально-оппозиционной, по отношению ко всем враждебным теократии элементам, в особенности относительно царской власти, с ее принципиальным антагонизмом теократии и с ее фактической борьбой против нее.

С этого момента, и довольно надолго, Еврейские пророки,— преимущественно, активные общественные деятели: они народные трибуны и демагоги, своеобразно осуществляющие функции народно-теократического контроля над личным произволом монархического начала. Пророки спасали „честь Иеговы“ от вероломной и эгоистической политики царей. И надо заметить, что, по крайней мере, на первых порах, профетизм положительно доминировал над монархизмом. Он был его строгим ментором, его суровым обличителем и грозным, карающим судьей, не останавливающимся перед самыми решительными приговорами, до низложения с трона одних и возведения на него других включительно.

Наиболее характерно и полно общественно-политическая сторона библейского профетизма раскрылась в эпоху разделенных царств, и именно, в истории одного из них северного, израильского царства. Для этого здесь существовали особые побудительные мотивы, которых должно искать в общих условиях религиозно-политической жизни Израиля, и преимущественно, в ложной преступной политике его царей. Явившись с самого же момента разделения царств узурпаторами престола, цари Израильские все время были заняты только тем, чтобы как-нибудь упрочить свое недостаточно легальное положение. Сначала, их долго пугал грозный призрак обратного воссоединения Израиля с Иудой. И вот, чтобы застраховать себя от этого, Иеровоам I и его преемники вводят особый религиозный культ — священного тельца и создают новый религиозный центр у себя—в Вефиле, взамен опасного для них Иеру-

781

салимскаго храма, в Иудее. Затем, в тех же заботах об укреплении своего политического положения, израильские цари начинают вступать в запретные союзы с языческими царями и их народами, откуда широкой волной хлынуло на Израиля религиозное заблуждение и нравственное развращение.

От истинной теократии вскоре не осталось почти и следа: царство превратилось в ее главного врага, а истинное священство, часть само покинуло нечестивого Израиля и переселилось в Иудею, а часть было насильственно истреблено и заменено жрецами иеровоамова и ваалова культа. Тут-то и выступили с новой силой пророки, которые остались здесь почти единственными „стражами дома Израилева“, борцами за идеалы теократии и поруганные права нации. И так как враждебных пророкам сил здесь было слишком много и так как они были вооружены всеми средствами внешнего авторитета, то одинокая, самоотверженная деятельность израильских пророков, мужественно и победоносно выступавших на борьбу с общим нечестием и произволом, приобретает особенно величественный и глубоко-драматический характер. Недаром, Майбаум—автор одной из лучших критических монографий о в. з. профетизме—называет этот период Helden zeit das Prophetenthums, „героической эпохой профетизма“.

Самой яркой страницей в истории израильских пророков, без сомнения, является история грозного пр. Божия— Илии Фесвитянина, деятельность которого падает на время династии Амврия—или Омри, как называют его клинообразные памятники той эпохи и надпись царя Меши. Политика всей этой династии, клонившаяся к слиянию с Финикией, была убийственна для религиозно-национальных основ Израиля. „По намерениям ее правителей, Израиль должен был отказаться от своей национальности, от своего прошедшего, от своих священных воспоминаний и заветных надежд, и из свободного, самостоятельного народа, имеющего миро-историческое призвание, стать жалким придатком Финикии, слиться с хананейскими племенами, и прекратив самостоятельное политическое существование, впасть в духовное рабство язычеству“ ¹).

__________________

¹) М. Вержболович Цитов. сочин , стр. 73.

785

„Но тут-то и восстал на защиту прав Иеговы и спасение нации— один среди насилий и кровавых преследований — огненный пророк, в котором соединилось все величие в. з. пророчества. Это был пророк громовержец — знаменитый Илия Фесвитянин, вооруженный не внешним оружием, но несокрушимой силою духа, против которой не могли устоять ни хитрость и злоба Иезавели, ни закоснение народа в нечестии, ни толпы озлобленных жрецов Ваала“ ¹). Недаром премудрый сын Сирахов говорил об Илие: „восстал пророк, как огонь, и слово его горело, как светильник“ (XLVIII, 1).

Высшим, средоточным пунктом деятельности Илии, когда фигура этого пламенного пророка вырастает во всем своем грозном величии и силе, поднимается во весь свой рост, был день на Кармиле, когда пророк одержал блестящую победу над царем и жрецами, заставив всех их в ужасе трепетать пред величием и грозной силой Иеговы (III Цар. XVIII, 39—40).

Изображая всю мощь и силу пророческого влияния Илии на современников, Krummacher, автор специальной монографии о нем, картинно изображает ее так: „Илия говорил: и пеший и конный стояли, как пораженные громом. Он угрожал: и тираны тряслись немые и бледные, отступая пред его обличением. Он повелевал во имя Божие: и огонь и меч соединились для истребления с лица земли правящего рода за его борьбу с царством Божиим. Он негодовал в духе: и его негодование обращалось в пылающее пламя, искоренявшее с почвы Израиля отряды служителей лжи и сатаны„ ²). И неудивительно, что такая беспримерная и поразительная деятельность пр. Илии превратила его, преимущественно перед всеми в. з. пророками, в главный оплот правоверного Израиля, сделала его „колесницей Израиля и конницей его“ (IV Цар. II, 12) и явила самое имя Иеговы славным и грозным даже и для языческих соседей.

Но как не велико и не сильно было общественно-политическое влияние пр. Илии и его славного преемника пр. Ели

__________________

¹) Ibidem—81.

²) Krummacher„Ilias der Thisbiter, nach seinem äussern und innern Leben dargestellt“. 5 Ausg. Elberfeld, 1860.

783

сея, о котором Библия точно так же замечает, что „он не раз и не два спасал отчество“ (IV Цар. VI, 10), однако влияние всех этих пророков и их учеников не в состоянии было предотвратить естественного хода истории, который, в полном согласии с планами божественного провидения, приближал оба еврейских царства к их неизбежному политическому концу. Провозвестниками этого конца, его свидетелями — очевидцами и предсказателями нового мессианского царства были представители последнего в.з. профетического типа, известные под именем пророков—писателей.

II.

Роковая неизбежность печальной политической развязки, задолго открытая взору пророков, кладет свой резкий отпечаток и на самую их деятельность, сообщая ей иной, существенно новый характер. Прежняя внешняя деятельность пророков, исполненная великих дел и чудесных событий, заменяется более внутренней, духовной работой, выразившейся в обширных речах и писаниях; дело заменяется словом и величественная общественно-политическая деятельность в. з. пророков уступает теперь место их более глубокому нравственному влиянию. Пророки теперь уже гораздо меньше интересуются настоящим положением вещей и внешним поведением людей, а гораздо больше говорят о будущем положении своего отечества и о необходимости внутреннего перерождения его граждан. В зависимости от этого, и средствами пророческого воздействия на современников является уже не столько личное вмешательство их в ход государственной и общественной жизни, сколько свободное влияние на души людей путем устного и письменного слова, живая и сильная проповедь покаяния, соединенная с отрадными картинами будущего духовно обновленного мессианского царства.

От пророков этого последнего периода осталась довольно обширная, специально-профетическая литература; и хотя она, конечно, далеко не обнимает, быть может, и сотой доли всего сказанного ими, однако все же дает достаточное представление о главных пророческих темах и об их общем характере и духе. Отсюда, сжатый схематический

784

анализ этой литературы является естественным и даже необходимым отделом и нашего настоящего очерка.

У пророков—писателей, также, как и у их ровнейших предшественников—пророков-деятелей, мы, прежде всего, различаем две типичных и основных группы тем: одну—нравственно-обличительного, другую—специально-пророческого характера.

По первой из них новые пророки непосредственно примыкают к старым, но с одним важным отличием: именно, они громят не столько внешний строй вещей и преступную государственную политику царей, сколько внутреннее религиозное недомыслие, нравственное разложение нации и социально-экономические язвы времени. Эти вдохновенные, ярко-образные и картинные речи библейских пророков, которые так метко схватывают основные нравственно-социальные недуги той эпохи и так беспощадно резко их бичуют, составляют лучшие страницы в истории библейской профетизма, получающие вечное, непреходящее значение, поскольку и то зло, с которым они борются, представляет собой вечно юную и вместе вечно старую тему универсальной истории человеческого рода.

Вот, почему эти обличительные речи в. з. пророков так охотно и цитируются даже в новейших социально-экономических и коммунистических трактатах, не только у представителей, так называемого, „христианского социализма“ (у Ламнэ, Даниеля, О. Конна, аб. Декуртеня, Мориса Кингслея и др.), но и у самих корифеев экономического материализма—Маркса, Лассаля, Бебеля, Каутскаго и др. Хотя нельзя не отметить здесь, что сходство между теократическом социализмом в. з. пророков и марксистским социализмом наших социал-демократов—чисто внешнее, так сказать, словесное. Принципиально - же и по существу дела, между ними лежит глубокая пропасть, доходящая почти до полной их противоположности.

В сфере религиозной жизни пророки этого периода резко обличают два главных явления: а) грубый, религиозный синкретизм и б) бездушный обрядовый формализм.

О первом много и сильно говорят, преимущественно, предпленные пророки — Осия, Амос, Исаия и современные ему — Иеремия и Иезекииль. Они обличают избранный народ

785

за то, что он изменил Иегове, растлил свой брачный союз с ним и вдался в такое религиозное „блужение“, подобного которому нет ни у одного народа. Наиболее пластично история этого религиозного синкретизма, под видом грубого, циничного разврата Израиля с различными народами, изложена в XVI гл. пр. Иезекииля. „Мерзости“ этого блужения, как видно из различных пророческих указаний, состояли в том, что Евреи кланялись статуям ваалов, сделанным из дерева или изваянным из метала (Иер. X, 3—5), приносили жертвы на высотах и в священных дубравах (Ам. V, 26 Ос. II, 19; IV, 10 Ам. II, 13), почитали священные источники, прибегали ко всяким волхвованием и заклинаниям (Мих. V, 12—15) и даже доходили до чудовищных человеческих жертвоприношений, как это видно из слов самого Иеговы у пр. Иеремии: „И создаша требище Тавефу, еже есть в юдоли сына Энномля, да сожигают сыны своя, и дщери своя огнем, его же не повелех им, ниже помыслах в сердце моем“. (Иер. VII, 31).

Лучшим же примером резкого пророчественного обличения пустого обрядового формализма является известное классическое место из пророка Исаии. „К чему Мне множество жертв ваших? Говорит Господь. Я пресыщен всесожжениями овнов и туком откормленного скота, и крови тельцов и агнцев не хочу... Не носите больше даров тщетных: курение отвратительно для Меня... Новомесячия ваши и праздники ваши ненавидит душа Моя: они бремя для Меня; Мне тяжело нести их“ (Ис. I, 11,— 13—14).

Помрачение истинного богопочтения и утрата искреннего и живого религиозного чувства не замедлили, прежде всего, отразиться на нравственности народа Израильского, которая дошли до крайних степеней развращения и упадка всех общественных, семейных и личных моральных устоев. На это толкали Израиля, больше всего, господствовавшие среди него языческие культы, освящавшие всевозможные виды нравственного распутства: „на вершинах гор они приносят жертвы и на холмах совершают каждение под дубом и тополем и теревинфом, потому что хороша от них тень; потому любодействуют дочери ваши и прелюбодействуют невестки ваши (Ос. IV, 13). „Блуд и вино и

786

напитки завладели сердцем людей Моих... дух блуда ввел их в заблуждение“ (Ос. IV, 11). Разврат, освящаемый жестоко-сладострастными культами Астарты и Молоха, доходил до самых крайних пределов, в чем позднейшие Евреи превосходили даже древних жителей Содома и Гоморры. От этого поголовного разврата не были пощажены и наиболее интимные семейные связи: „иной делает мерзость с женой ближнего своего, иной оскверняет сноху свою, иной насилует сестру свою, дочь отца своего“ (Иез. XXII, 11).

Неизбежным следствием такого полного религиозно-нравственного упадка была страшная деморализация всех классов общества, в особенности, его высших, правящих слоев. Призванные поддерживать и охранять социально-экономический строй, высшие светские и духовные власти сами первые же его ниспровергали, за что пророки жестоко и бичевали их, не щадя обличительных красок.

Свои обличения пророки, по прежнему, начинают опять с царей, причем не могут простить Израилю той роковой его ошибки, какой было самое введение этого института. „Сами себе царя поставиша, а не Мною начальствоваша“— говорит Иегова устами пр. Осии: ״и дах тебе царя во гневе моем" (VIII, 4 и ХIII, 11). „Слыши слово Господне, царю Иудин, иже седши на престоле Давидове, ты и дом твой... Сия глаголет Господь: творите суд и правду,... не угнетайте беззаконно и крове неповинныя не изливайте на месте сем“— гремит пр. Иеремия (XXII, 2—3). И он же, продолжает: „судите заутра суд и исправите и избавите силою угнетеннаго от руки обидящаго, и да не зажжется, яко огнь ярость моя и возгорится и не будет угашающаго, ради лукавых умышлений ваших“! (12 ст.).

Отсюда, сверху, до мнению пророков, разлилось нечестие и по всей стране: естественно, что оно, прежде всего, коснулось ближайших к трону лиц, различных князей, начальников и старейшин и всех, вообще, льстивых, праздных и развращенных царедворцев. „Во дни царей ваших читаем мы у пр. Осии—начаша князи яритися от вина, простроша руки своя с губителями“ (Ос. VII, 5). Ложь, интрига и месть— обычный путь их придворной карьеры: „злобами своими возвеселиша царя и лжами своими

787

князей“ (VII, 3). Естественно, что подобные проводники или органы царской власти всего меньше способны были заботиться о благе народа, а удовлетворяли лишь свои личные аппетиты,— почему прочие и любят сравнивать их с хищными львами и волками. „Князи его—яко волцы, восхищающе похищения, еже пролияти кровь и погубити души“ (Иез. XXII. 27). „Людие мои, приставницы ваши пожинают вас, и истязающи обладают вами“ (Ис. Ш, 12) „Его же старейшины среде его, яко львы рыкающе, восхищающе восхищения, души иъзядающе насилием богатство и честь приемлюще“ (Иез. XXII, 25). Они пренебрегают велениями закона, любят взятки и дары и сами не прочь принять негласное участие в воровстве: „князи твои не покаряются (закону Божию), общницы татем, любяще дары, гоняще воздаяние“ (Ис. I, 23). Вполне понятно, что подобные, никуда негодные власти, неспособны были и делать своего прямого дела, т. е. управлять. „Стражи его вси ослепоша, не разумевши смыслити, вси пси немии, не возмогут лаяти, видящи сны на ложи, любяще дремати. И пси безстуднии душою, не ведяще сытости: и суть лукави, не ведяще смысла, вси путем своим последоваша, кийждо уклоншпася в лихоимство свое, от перваго и до последняго“- бичует их пр. Исаии (LVI, 10—11). За все это над подобными негодными властями произносится грозный, решительный приговор: „и будет в день жертвы Господни, и отомщу на князи и на дом царский и на вся, оболченная в одеяния чуждая“ (Соф. I, 8).

Пример светской власти увлекал за собой и духовную. Но так как подобное поведение последней, в силу его принципиального противоречия самым ее задачам, было еще более преступно, то пророки обличают его с особенной суровостью и силой. Так, пророки укоряют священство в сытом забвении его пастырского долга и в извращении всякого его смысла: „Оле, пастыри Израилевы! восклицает, напр. пр. Иезекииль: „еда пасут пастыри самих себе, не овец ли пасут пастыри: се млеко ядите, и волною одеваетесь и тучное закалаете, а овец моих не пасете. Изнемогающаго не подъясте, и болящаго не уврачевасте, и сокрушеннаго не обязасте, и заблуждающаго не обратисте и погибшаго не взыскасте!“ (ХХХIV, 4). Они не только сами

788

ничего подобного не делают, но не позволяют этого делать и другим: „вы крепкое оскорбите трудом и властью наказасте я и поруганием“— т. е. все нравственно-стойкое и идейно-светлое вы стараетесь втоптать в грязь и опорочить, и по возможности, задушить его силой внешней своей власти.

По словам другого пр. Осии, такие пастыри „грехами народа кормятся“ и доходят до чудовищных преступлений (Ос. VI, 9), „IIастырие мнози растлиша виноград мой, оскверниша часть мою“ сетует и пр. Иер. (XII, 10). Не делая ничего в положительном смысле, эти пастыри и сами усердствую в отрицательной работе и других поощряют к тому же. „Вы развращаете сердце праведнаго неправедно... и укрепляете руце беззаконнику“ (Иез. XIII, 13). За все это Господь устами пр. Исаии карает их лишением всякой действенной силы их служения: „егда прострете руки ваша ко мне, отвращу очи мои от вас: и аще умножите моление, не услышу вас, руки бо ваши исполнены крове“ (I, 15). А чрез последнего пр.— Малахию Бог возвещает им всеобщее презрение и позор: „вы уклонистеся от пути и изнемоществисте многих в законе, растлисте завет Левиин. И Аз дах вы уничижены и отвержены во вся языки“ (Мал. II, 8—9).

Даже пророки, которые все время были наиболее чистыми и нравственно-чуткими людьми, служили как бы „совестью нации“, и те теперь, в большинстве, безнадежно испортились. „Лживо пророцы прорицают во имя Мое, не послах их, ни заповедах им, не глаголал есмь к ним: понеже видения лжива, и гадания и волшебства и произволы сердца своего тии прорицают вам“ (Иерем. XIV, 14). „Они словеса моя крадут“—как выразительно устами того же пророка говорит Сам Иегова, т. е. искажают прямой и подлинный смысл самих божественных повелений, ради своих преступных целей. Подобно развращенным пастырям, эти лжепророки и сами бесчинствуют и поощряют других на всякое насилие и произвол: „И в пророцех иерусалимских видех ужасная: прелюбодействующих и ходящих во лжи и скрепляющих руки строптивым“ (Иез. ХХIII, 14). „Понеже прельстиша людей моих глаголюще: мир, мир и не бяше мира и сей сограждавше стену, а

789

они помазуют ю“ (Иез. XIII., 10—12). Но все это напрасно: Иегова в праведном гневе своем размечет эту стену и под ея развалинами погребет всех нечестивых ея строителей (Иезек. ХШ, 13—14).

Получается, по описаниям пророков, глубоко-безотрадная, удручающая картина: все политические, общественные и моральные авторитеты пали. „Князи его в нем, яко львы рыкающе, судьи его, яко волцы аравийстии, не оставляху на утро. Пророцы его ветроносцы, мужи презорливы, священницы его сквернят святыя и нечествуют в законе“ (Соф. Ш, 4). При этом они еще имеют дерзость думать и даже говорить: „не Господь ли в нас есть? и утешать себя: не приидут на ны злая“ (Мих. III, 12). Но это кощунственно ложное самоуспокоение не спасет их от близкаго суда Господня: „еже излияти на ня гнев мой, весь гнев ярости моея, зане огнем рвения моего поядения будет вся земля“ (Соф. III, 8). „И излиях нань ярость мою в огни гнева моего, еже скончати я: пути их на главы их дах, глаголет Адонаи Господь“ (Иер. ХХII, 31).

Само собою понятно, что такое падение всех моральных принципов и общественно-политических устоев должно было вести к полному социально-экономическому краху нации, яркие и глубоко-правдивые картины чего мы, действительно, и находим у всех пророков этого периода. Так, еще раннейшие из них говорят о полном извращении всех основных критериев и понятий: „горе глаголющим лукавое доброе, и доброе лукавое, полагающим тьму свет и свет тьму, полагающим горькое сладкое и сладкое горькое“ (Ис. V, 20).

Подобное помрачение здравого смысла и извращение морального чувства самыми тяжелыми последствиями отразилось на судах, где стала царить неправда, лихоимство, обиды вдов и сирот, в угоду жестокосердым богачам (Ис. X. 2; Иер. V, 28 и пр.). Особенно много внимания преступлениям такого рода уделяет пр. Амос. Он приглашает окружающих язычников (египтян и филистимлян) быть свидетелями тех бесчинств и притеснений, которые практикуются в народе Божием, со стороны сильных и богатых, по отношения к бедным и несчастным. Позорным насилием и грабежом, обманной торговлей и

790

взяточничеством с бедных, они накопляют себе неправедные богатства, строят роскошные дома, покупают дорогие виноградники, утопают в роскоши и неге. Их высокомерие и гордость может только разве соперничать с их же презрением к народу и полным равнодушием к его несчастной доле. Они всегда готовы—по выражению пророка— „предать бедного в руки богатого за серебро и нищего за пару сандалий“ (Ам. VIII, 6). Особенно возмущает чистую душу пророка, что предержащие власти самое право превратили в отраву, и из суда сделали удобное место для подкупа и насилия. Но так судить и править — бессмысленно и жестоко, это—по удачному сравнению пр. Амоса— все равно, что „пахать скалу волами“ (VI, 12). Глубоко возмущенный всем этим пророк восклицает: „о сих не возмятется ли земля, и восплачется всяк живый на ней, и взыдет, яко река скончание ее и снидет, яко река Египетская“ (VIII, 8).

Такова, в главных своих штрихах, глубоко-правдивая и ярко-реальная картина религиозно-нравственного и социально-экономического вырождения Еврейской нации в последний период ее самостоятельной политической жизни. Отдельные черты этой картины настолько жизненны и психологичны, что получают почти вечное значение и приложимы ко всем аналогичным явлениям, даже и в нашей современной действительности. Вот почему они и находят такой живой и глубокий отклик в сердцах лучших людей всех времен и народов.

Как бы по контрасту с современной нам удручающей действительностью, взор позднейших пророков все чаще и чаще начинает переноситься к лучшему будущему, к светлым дням Мессии.

Правда, от взора в.-з. человечества не было скрыто, что путь к этому счастью для народа Божия лежит чрез ряд самых сильных и жестоких испытаний и политических бедствий, изображению которых и посвящена большая часть пророческих предсказаний. Но в то же время пророки ясно видели, что все эти бедствия имеют лишь временный, преходящий характер: они необходимы для Израильского народа, как сильный очистительный огонь плавильной печи для благородного металла

791

Но вот пророки видят, что по скорби дней тех настанет великая вечная радость славного Мессианского царства. В представлении об этом царстве, прежний, сравнительно узкий национально-теократический идеал раздвигается и вырастает до пределов нового, всемирно-универсального царства, куда, во главе с духовно обновленным Израилем, войдут и все языки. Сквозь лучезарный облик национального Иеговы все яснее и яснее начинает просвечивать универсальный образ Единого Бога,— Творца неба и земли и общего отца всех людей (Ис. VI гл.).

Возвышаясь до ясновидения в изображении внешних чисто-исторических деталей, связанных с личностью Мессии и с его эпохой, пророки усиленно подчеркивают внутренний, духовно-нравственный характер этого царства. В этом смысле они говорят об „обрезании сердца“, т. е. перемене всего внутреннего настроения, как необходимом условии вступления в новое царство, требуют „любви“ к добру и „ненависти“ ко злу, ценят уже не внешние поступки а сердечные, внутренние расположения, называют будущий завет— „Новым“ и возвышаются даже до мысли о том, что „познать Бога—значит „полюбить Его“ (Иер. IV, 4; Иезек. XXIV, 14; Ос. VI, 3, 6 и др.).

Все это уже черты высшей, духовно-нравственной стороны библейского профетизма, характеристические особенности того „этического монотеизма“, который ставится ему в крупную заслугу и всей отрицательной критикой.

По этой своей стороне в. з. профетизм непосредственно примыкает уже к проповеди „евангельского христианства“ и вместе с ней служит к раскрытию самой идеи царства Божия на земле.

За четыре века до явления Христа пророчество умолкло, так как Израиль—в лице лучших своих представителей—пророков—сказал и сделал все, что было предназначено ему Промыслом. Истинное пророчество исчезло, и на великом пророческом седалище Моисея сели книжники и фарисеи. Они, по словам Христа и апостолов, взяли ключ разумения закона, воздвигли вокруг него ограду из своих толкований и преданий старцев, и положили на сознание большинства Израиля то густое покрывало

792

которое лежит на нем и до сего дне, при чтении В. 3. (II Коринф. III, 14 с.).

Мы закончили свой сжатый, положительный очерк библейского профетизма, в связи с развитием внешней и внутренней истории Израиля. Сознаем, что он по необходимости, в силу крайней ограниченности срока, вышел довольно беглым и бледным. Но мы надеемся его дополнить и окрасить в последующих чтениях, где тот же самый вопрос рассмотрим еще и с отрицательной стороны, т. е. дадим критический разбор естественно-натуралистических объяснений этого исключительного и наиболее характерного явления всей Израильской истории.

А теперь заключим свою затянувшуюся речь тем самым, с чего ее и начали, т. е. окончательно утвердим тот тезис, что библейский профетизм, действительно, составляет душу всей библейской истории еврейского народа. Профетизм кладет на эту историю такой отчетливый, своеобразный штемпель, который ярко ее характеризует и резко выделяет из истории всех других народов. Без него вся великая книга народа Божия не была бы одной цельной полной и, более или менее, понятной книгой, а представляла бы собой ряд отдельных, разрозненных листов, в которых трудно было бы что ни будь вычитать, а тем более—осмыслить и понять.

Что же касается, наконец, личности самих библейских пророк, то стоя даже на чисто позитивной почве и не касаясь вопроса о сверхъестественном характере их служения, мы, по чувству самой объективной исторической правды, не можем не признать в них лучших, выдающихся людей еврейской нации, ее самоотверженных героев и вождей, тех гениев мысли, слова и дела, которыми живет и растет каждая нация, и которыми, в конечном своем итоге, движется мировой прогресс человечества.

А. Покровский.

Страница сгенерирована за 0.16 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com