Колонизация Суздальской Руси

В ХII-м веке, когда вследствие княжеских усобиц и половецких опустошений начинается упадок киевской Руси, неурядицы киевской жизни вызывают передвижение населения от среднего Днепра на юг и северо-восток, от центра тогдашней Руси — Киева к ее окраинам. На северо-востоке русские переселенцы попадают на новые места, в страну, с иным географическим характером, чем Поднепровье. Особенности этой страны обуславливают и новые черты в физическом типе колонистов и новые социальные и экономические порядки в их быту. Занятая на северо-востоке местность — это страна между верхним течением Волги и Окой; природа ее совершенно разнится от Днепровской: ровная, плодородная почва здесь

79

сменяется суглинком, болотами и первобытным лесом. Хотя обилие речных вод замечается и здесь, но свойства рек различны: южная Русь имеет большие реки, текущие, в громадном большинстве, к одному центру, к Днепру; в северной Руси масса мелких речек, не имеющих общего центра, текущих по самым различным направлениям. Климат северо-восточной Руси вследствие обилия воды и леса суровее; почва требует больших трудов для обработки. Первоначальными жителями северо-восточной Руси были финские племена: меря и мурома, о быте которых история не знает ничего достоверного. Исследователь древнейшей истории суздальской Руси, проф. Корсаков («Меря и Ростовское княжество». 1872) пробует восстановить быт мери: 1) по указаниям источников, — так как летопись говорит о первоначальных жителях этой страны, хотя и очень мало, 2) по сравнению быта теперешнего населения губерний Московской, Владимирской, Костромской и Ярославской с бытом жителей других великорусских губерний, — особенности этого быта могут быть объясняемы бытом первоначальных обитателей названных губерний; 3) по сравнению данных летописи о быте мери и муромы с бытом соседних им и ныне существующих финских племен: мордвы и черемис. Этнография их несколько разработана, и жизнь этих племен может с некоторой приближенностью дать основания для заключений о жизни исчезнувшей их родни; 4) по указаниям, добытым из раскопок, на местах поселения мери и муромы; эти раскопки, произведенные здесь археологами — Савельевым и графом Уваровым, дают ряд, отрывочных правда, указаний на особенности мери и муромы. Тщательные изыскания Корсакова не привели к большим результатам: он указывает, что меря и мурома племена финского происхождения, близкие по быту к мордве; религия их была неразвита, политической организации не существовало, не было и городов, культура была на очень низкой ступени развития, первенствующее значение принадлежало жрецам.

Колонизационное движение Руси по Волге явление очень древнее: на первых уже страницах летописи мы встречаемся с городами Суздалем и Ростовом, появившимися неизвестно когда. Откуда, т. е. из каких мест Руси первоначально шла колонизация в суздальском крае, можно догадаться по тому, что Ростов политически всегда тянул к Новгороду, составлял как бы часть новгородского княжества. Это дает повод предположить, что первыми колонистами на Волге были новгородцы, шедшие на Восток, как и все русские колонизаторы, по рекам. Против такого предположения возражают, что Новгород от Волги и рек ее бассейна отделяется водоразделами (они препятствия для свободного передвижения) и указывают на различие наречий суздальского и новгородского. Но против первого положения можно сказать, что водоразделы никогда не могут задержать переселения, а второе объясняется историческими причинами; под влиянием новых природных условий, встречи с чуждым народом и языком, в языке колонистов могли выработаться известные особенности. Во всяком случае, нет достаточных оснований отрицать,

80

что первыми русскими колонистами в суздальской Руси могли быть новгородцы. Зато позднее главные массы колонистов в эту область двигались с юга от Киева. Сообщение Киева с Суздальской землей в первые века русской жизни совершалось кругом — по Днепру и верхней Волге, потому что непроходимые леса вятичей мешали от Днепра прямо проходить на Оку, и только в XII в. являются попытки установить безопасный путь из Киева к Оке; эти попытки и трудности самого пути остались в памяти народа в рассказе былины о путешествии Ильи Муромца из родного его села Карачарова в Киев. Со второй половины XII века этот путь, сквозь вятичей, устанавливается и начинается заметное оживление Суздальского княжества, туда приливает население, строятся города, и в этой позднейшей поре колонизации замечается любопытное явление: появляются на севере географические имена юга (Переяславль, Стародуб, Галич, Трубеж, Почайна), верный признак, что население пришло с юга и занесло сюда южную номенклатуру. Занесло оно и свой южный эпос; факта, что былины южнорусского цикла сохранились до наших дней на севере, также ясно показывает, что на север перешли и сложившие их.

Страна, в которую шли поселенцы, своими особенностями влияла на расселение колонистов. Речки, по которым селились колонисты, не стягивали поселения в густые массы, а располагали их отдельными группами. Городов было мало, господствующим типом селений были деревни, и таким образом городской быт юга здесь заменился сельским. Новые поселенцы, сидя на почве, не вполне плодородной, должны были заниматься, кроме земледелия, еще лесными промыслами: угольничеством, лыкодерством, бортничеством, и пр., на это указывают и названия местностей: угольники, смолотечье, деготино и т. д. В общем характере суздальской Руси лежали крупные различия, сравнительно с жизнью Киевской Руси; из городской, торговой она превратилась в сельскую, земледельческую. Переселяясь в Суздальский край, русские, как мы сказали, встретились с туземцами финского происхождения. Следствием этой встречи для финнов было их полное обрусение. Мы не находим их теперь на старых местах, не знаем об их выселении из суздальской Руси, а знаем только что славяне не истребляли их; и что, следовательно, оставаясь на старых местах, они потеряли национальность, ассимилировавшись совершенно с русскими поселенцами, как с расой, более цивилизованной. Но, вместе с тем, и для славянских переселенцев поселение в новой обстановке и смешение с финнами не осталось и не могло бы остаться без последствий; во 1-х, изменился их говор, во 2-х, совершилось некоторое изменение физиологического типа, в 3-х, видоизменился умственный и нравственный склад поселенцев. Словом, в результате явились в северно-русском населении некоторые особенности, создавшие из него особенную великорусскую народность.

Со времени Любеческого съезда с начала XII в. судьба Суздальского края связывается с родом Мономаха. Из Ростова и Суздаля образуется особое княжество и первым самостоятельным князем

81

суздальским делается сын Мономаха, Юрий Владимирович Долгорукий. Очень скоро это вновь населяемое княжество становится сильнейшим среди других старых. В конце того же XII века, Владимиро-Суздальский князь, сын Юрия Долгорукого, Всеволод III уже считается могущественным князем, который, по словам певца «Слова о Полку Игореве», может «Волгу веслы раскропити и Дон шеломами выльяти». Одновременно с внешним усилением Суздальского княжества, мы наблюдаем внутри самого княжества следы созидающего процесса: здесь слагается иной, чем на юге, общественный строй. В ХI-м и даже в ХII-м веке в суздальской Руси, как и на юге, мы видим развитие городских общин (Ростов, Суздаль) с их вечевым бытом. Новые же города в этой стране возникают с иным типом. «Разница между старыми и новыми городами та, говорит Соловьев, что старые города, считая себя старее князей, смотрели на них, как на пришельцев, а новые, обязанные им своим существованием, естественно, видят в них своих строителей и ставят себя относительно них в подчиненное положение». В самом деле, на севере князь часто первый занимал местность и искусственно привлекал в нее новых посельников, ставя им город или указывая пашню. В старину на юге бывало иначе: пришельцем в известном городе был князь, исконным же владельцем городской земли вече, теперь на севере пришельцем оказывалось население, а первым владельцем земли князь. Роли переменились, должны были измениться и отношения. Как политический владелец, князь на севере по старому — вече, управлял и законодательствовал; как первый заимщик земель, он считал себя и свою семью сверх того вотчинниками — хозяевами данного места. В лице князя произошло соединение двух категорий прав на его землю: прав политического владельца и прав частного собственника. Власть князя стала шире и полнее. С этим новым явлением не могли примириться старые вечевые города. Между ними и князем произошла борьба; зачинщиками и руководителями городов в этой борьбе были, по мнению Беляева и Корсакова, «земские бояре». И в южной Руси, по «Русской Правде» и летописи, мелькают следы земской аристократии, которая состояла из земских, а не княжеских бояр, — градских старцев. На севере в городах должна была быть такая же аристократия с землей владельческим характером. В самом деле, можно допустить, что «бояре» новгородские, колонизуя восток, скупали себе в Ростовской и Суздальской землевладения, вызывали туда на свои земли работников и составляли собой класс более или менее крупных землевладельцев. В их руках, независимо от князя, сосредоточивалось влияние на вече, и вот с этой-то землевладельческой аристократией, с этой силой, сидевшей в старых городах, приходилось бороться князьям; в новых построенных князьями городах, такой аристократии понятно не было. Борьба князей со старыми городами влечет за собой неминуемо и борьбу новых городов со старыми. Эта борьба оканчивается победой князей, которые подчиняют себе старые города и

82

возвышают над ними новые. Полнота власти князя становится признанным фактом. Князь не только носитель верховной власти в стране, он ее наследственный владелец, «вотчинник». На этом принципе вотчинности (патримониальности) власти строятся все общественные отношения, известные под общим названием «удельного порядка» и весьма не сходные с порядком киевской Руси.

Влияние татарской власти на удельную Русь

Новый порядок едва обозначился в суздальской Руси, когда над этой Русью стала тяготеть татарская власть. Эта случайность в нашей истории не достаточно изучена для того, чтобы с уверенностью ясно и определенно указать степень исторического влияния татарского ига. Одни ученые придают этому влиянию большое значение, другие — его вовсе отрицают. В татарском влиянии, прежде всего, надо различать две стороны: 1) влияние на государственное и общественное устройство древней Руси и 2) влияние на ее культуру. В настоящую минуту нас главным образом должен занимать вопрос о степени влияния татар на политический и социальный строй. Эта степень может быть нами угадана по изменениям: во 1-х, в порядке княжеского престолонаследия; в 2-х, в отношениях князей между собой; в 3-х, в отношениях князей к населению. 1) В первом отношении замечаем, что порядок наследования великокняжеского стола при татарах, в первое столетие их власти (1240— 1340), оставался тем же, каким был до татар: это — родовой порядок с нередкими ограничениями и нарушениями. Великое княжение оставалось неизменно в потомстве Всеволода Большого Гнезда, в линии его сына Ярослава. В течение, немногим более, 100 лет (с 1212 по 1328) пятнадцать князей из четырех поколений было на великокняжеском столе, и из них только три князя захватили престол с явным беззаконием, мимо дядей или старших братьев (сыновья Всеволода: 1) Юрий; 2) Константин; 3) опять Юрий, ранее сидевший не по старшинству; 4) Ярослав; 5) Святослав; сыновья Ярослава Всеволодовича; 6) Михаил Хоробрит, захвативший силой престол у дяди Святослава мимо своих старших братьев; 7) Андрей; 8) Александр Невский, который был старше Андрея и со временем сверг его; 9) Ярослав Тверской; 10) Василий Костромской; сыновья Александра Невского; 11) Димитрий; 12) Андрей; 13) сын Ярослава Тверского Михаил; 14) внук Александра Невского Юрий Данилович; 15) внук Ярослава Тверского Александр Михайлович; внук Александра Невского Иван Данилович Калита). Если обратимся к дотатарскому периоду, в так называемую киевскую Русь, то увидим там однородный порядок и однородный правонарушения. Очевидно, татарская власть ничего не изменила в старом обычае передачи столов и присвоила себе лишь право санкционировать проявления этого обычая. Мало того, и этим правом своим она как будто не дорожила и не всегда спешила его осуществлять: самоуправство князей оставалось подолгу не наказанным. Михаил Хоробрит умер,

83

владел великокняжеским столом и не был наказан за узурпацию власти. Попранные им права дяди Святослава, санкционированные ранее татарами, не были ими восстановлены даже и тогда, когда после смерти Хоробрита власть и стольные города, Владимир и Киев, выпросили себе племянники Святослава, Андрей и Александр. В поколении внуков и правнуков Всеволода Большого Гнезда образовалась даже такая повадка, которая явно изобличает слабость татарского авторитета и влияния: удельные князья неизменно враждовали с утвержденным татарами великим князем и старались, в одиночку или коллективно, ослабить его. Александр Невский враждовал с великим князем Андреем Ярославичем, Василий Костромской — с великим князем Ярославом Тверским, Дмитрий Александрович — с великим князем Василием Костромским, Андрей Александрович — с великим князем Дмитрием Александровичем и т. д. Татары видели все эти свары и усобицы и не думали, что их существование подрывает на Руси значение татарской власти; напротив, не следуя никакому определенному принципу в этом деле, они смотрели на ссоры князей как на лишний источник дохода и цинично говорили князю: будешь великим, «оже ты даси выход (то есть, дань), больши», — если будешь платить больше соперника. Зная это, князья прямо торговались в Орде, даже друг с другом. Искали великого княжения Михаил Тверской и Юрий Московский, и Михаил посулил больше «выхода», чем Юрий; тогда Юрий «шед к нему рече: отче и брате, аз слышу, яко хощеши большую дань поступити и землю Рускую погубити, сего ради аз ти уступаю отчины моя, да не гибнет земля Руская нас ради и шедше к хану, объявиша ему о сем; тогда даде хан ярлык Михаилу на великое княжение и отпусти я». Таким образом, татарская власть не могла что-либо установить или отменить, так как не руководилась никаким сознательным мотивом. Татары застали на Руси оттягивание родового наследования и зародыши семейно-вотчинного владения; при них одно продолжало отягивать, другое продолжало развиваться и крепнуть, и нарушения этого процесса, давно и глубоко изменявшего основы общественной организации, мы не замечаем. Во взаимных отношениях северно-русских князей в XIII и XIV веках, несомненно, происходят изменения и по сравнению их с более древним порядком, мы замечаем некоторые резкие особенности, которые многие ученые приписывают татарскому игу; но всматриваясь внимательнее, мы убеждаемся что причины, вызывавшие эти особенности, действовали в русской земле и раньше татар. К этим особенностям принадлежат: 1) полное пренебрежение родовым единством, 2) передача владений от отца к сыну, иначе — начало вотчинного наследования, 3) оседание княжеских линий по волостям: князья северо-восточной Руси (первые: Ярослав Тверской и Василий Костромской Ярославичи), добившись великокняжеского престола, не идут из удела княжить во Владимир, а присоединяют его к своему княжеству и управляют им из своих уделов; 4) определение междукняжеских отношений договорами, в которых подробно изъясняются все частности совместной

84

деятельности и степень зависимости одного князя от другого. Все исчисленные особенности суть прямое следствие того вотчинного характера, какой усвоила себе княжеская власть с самого начала своей деятельности в Суздальской земле. Доверяя надзор за порядком в русской земле старшему, великому князю, татары без призыва самих князей не имели ни поводов, ни желания вмешиваться в княжеские дела. Наконец, 5) и отношение князей к населению не подвергалось постоянному надзору и регламентации татарской власти, определяясь тем же принципом вотчинности. Полнота княжеского авторитета могла, конечно, вырасти от того, что он опирался на татар, но существо княжеской власти оставалось то же.

Да и как татарское влияние на русскую жизнь могло быть значительно, если татары жили вдалеке, не смешивались с Русскими, являлись в Россию только для сбора дани или в виде войска, приводимого большей частью русскими князьями для их личной цели? Этот обычай брать дружину у соседних народов — обычай стародавний; еще в X и XI вв. князья нанимали себе в помощь варягов, половцев и т. д. Если и находятся следы влияния татар в администрации, во внешних приемах управления, то они не велики и носят характер частных отрывочных заимствований; такие заимствования были и от варягов, и из Византии. Поэтому мы можем далее рассматривать внутреннюю жизнь русского общества в ХIIIв., не обращая внимания на факт татарского ига и следуя таким образом мысли С. М. Соловьева, который с особым ударением говорил: «Историк не имеет права с половины XIII в. прерывать естественную нить событий, именно постепенный переход родовых княжеских отношений в государственный, вставлять татарский период и выдвигать на первый план татар, татарские отношения, вследствие чего необходимо закрываются главные явления, главные причины этих явлений» (История России, т. I).

Ощутительно сказалось не влияние татар, а сказался самый факт их господства над русской землей только в том отношении, что содействовал окончательному разделению Руси на две половины: на северо-восточную и юго-западную, центром которой является Галич. Опасным соседом южной и западной Руси с XIII века становится вместе с поляками и Литва. Возвышение Литвы начинается с княжения Миндовга, который, соединив под своей властью мелкие литовские племена, увеличил свое княжество присоединением к нему некоторых соседних слабых княжеств западной Руси. Одновременно с этими врагами северо-западной Руси, являются немецкие рыцари, основавшие на берегах Балтийского моря два ордена: меченосцев и тевтонов, соединившихся затем в один. Придя сюда для обращения Литвы в христианство помощью меча и путем ее порабощения, немцы очень скоро столкнулись здесь и с Русью. Они стали тревожить землю Псковскую и Новгородскую, однако получили сильный отпор. Героем борьбы с немцами в Пскове является князь Довмонт, прибежавший в Псков из Литвы; в Новгороде — Александр Невский. Наблюдая одновременно с появлением

85

татар на Руси наступательные действия против Руси новых пришельцев — рыцарей и старого врага — Литвы, мы можем сказать, что ХIII век в русской истории — время создания той внешней обстановки, в которой впоследствии многие века действовало русское племя; в ХIII веке являются те враги, с которыми Русь сравнительно только недавно кончила борьбу. При таком значении века его героями становятся именно те люди, которые выдвинулись в этой борьбе с врагами: Александр Невский, Довмонт Псковский и Даниил Галицкий.