Киевская Русь в XI—XII вв.

Принятие христианства с его многообразными последствиями представляет собой в истории киевской Руси тот рубеж, который отделяет древнейшую эпоху от так называемой эпохи удельно—вечевой. Изучая период дохристианский, мы приходим к тому заключению, что единодержавия в то время не было; Русь несколько раз дробилась на княжества (после Святослава, Владимира Св.). При жизни князя отца, сыновья сидели наместниками в главных городах и платили отцу дань. По смерти отца, земля дробилась на части по числу сыновей, и лишь политическая случайность приводила к тому, что, в конце концов, восстановлялось единодержавие (братья,

64

враждуя из-за наследства, обыкновенно истребляли друг друга). Познакомимся теперь с группой тех политических фактов, совершившихся по смерти Ярослава Мудрого, которые дадут нам первые понятия о порядке государственного владения в XI веке (во второй его половине) и в XII веке. Ярослав, умирая, разделил землю таким образом: Старшему сыну Изяславу, дал Киев и Новгород, т. е. два конца торгового пути, очевидно, что Изяслав был самый богатый, самый могущественный князь. Второму сыну Святославу Ярослав дал Чернигов; третьему — Всеволоду — Переяславль, (недалеко от Киева), четвертому, Вячеславу — Смоленск; пятый, Игорь владел Владимиром—Волынским; но у Ярослава был еще внук от старшего сына, Владимира Ярославича, доблестный Ростислав, о котором сложилось много легенд, — ему Ярослав ничего не дал. Тогда Ростислав бросился сам на Тмутаракань, захватил ее и оставил за собой. Старшинство Ярослав дал старшему сыну. Но Изяслав не сумел поддержать свой авторитет: он восстановил против себя киевлян, которые его изгнали. Возвратившись затем в Киев, Изяслав был вторично изгнан оттуда братьями; он бежал на Запад; Киевский стол занял Святослав и княжил там до смерти. Затем Киев опять переходит к Изяславу, а Чернигов в это время достается Всеволоду. После смерти Изяслава, Киевский престол занял Всеволод, а второй город — Чернигов, Всеволод отдал своему старшему сыну Владимиру. Детей Святослава он совсем вычеркнул из общего наследия, как изгоев, которые не имели права на великокняжеский престол, ибо отец их не мог бы стать великим князем, если бы соблюдал старшинство и не прогнал с престола старшего брата своего, который его пережил. В 1093 году умер Всеволод, оставив после себя сына Владимира, прозванного Мономахом по имени своего деда со стороны матери. Молодой князь не встретил бы препятствий со стороны киевлян, если бы захотел занять отцовский великокняжеский престол, но, не желая новых усобиц и соблюдая родовое старшинство, Мономах предоставляет Киевский стол старшему из своих двоюродных братьев Святополку Изяславичу, который, как старший в роде, имел на великокняжеский стол все права. Этот князь, однако, не умел соблюдать спокойствие в русской земле и потому не пользовался народным расположением. Во время его княжения Святославичи, признанные изгоями,со стороны своих дядей Изяслава и Всеволода, стали добиваться политической полноправности и заявили притязание на Черниговский стол, занятый Мономахом. После долгих смут Любеческим съездом 1097 г. права Святославичей на Чернигов были восстановлены, и вместе с тем съезд поделил все русские волости между князьями на началах справедливости. Но справедливость была вскоре попрана главным ее блюстителем Святополком, который совершил известное насилие над Васильком. Это насилие повлекло за собой новые усобицы, для прекращения которых был назначен новый съезд. В 1100 году в городе Уветичах или

65

Витичеве, Святополк, Мономах и Святославичи, заключили между собой союз для восстановления мира на Руси.

Когда Витическим съездом был водворен порядок во внутренних делах, тогда стало возможно подумать и о делах внешних — о борьбе с половцами. Владимир и Святополк съехались на берегу Долобского озера (1103 г.) и решили двинуться общими силами на половцев. Эти съезды Любеческий, Витичевский и Долобский показывают нам, что в важных спорных вопросах князья — внуки Ярослава — прибегают к съездам, как к высшему учреждению, имеющему право безаппеляционного решения. События же их вызвавшие свидетельствуют, что Русь во время княжения Святополка не пользовалась спокойствием, и что нарушителем этого спокойствия часто был сам великий князь. Понятно, почему по смерти Святополка (1113г.) даже летописец, всегда готовый хвалить покойного князя, хранит о нем полное молчание.

После смерти нелюбимого князя киевляне посылают звать на великокняжеский престол Владимира Мономаха, но Мономах, не желая нарушать раз признанных прав Святославичей, отказывается от великокняжества. Однако киевляне, не любившие Святославичей, не принимают отказа Мономаха и отправляют к нему новое посольство с тем же предложением, угрожая бунтом в случае отказа, и тогда Владимир вынужден был согласиться и принять Киев. Так воля граждан нарушила права старшинства, передав их в руки достойнейшему помимо старейшего. Однако это нарушение старшинства, хотя и вынужденное, должно было вызвать новые усобицы и если при жизни сильного и всеми любимого Мономаха, Святославичи должны были затаить свою ненависть к невольному похитителю их прав, то они передали эту ненависть своим детям, она то и послужила причиной кровавых усобиц между потомством Святослава и потомством Всеволода, но эти усобицы произошли значительно позднее. Потомки Святослава Черниговского не препятствовали тому, чтобы после смерти Мономаха (1125 г.) старшинство принял сын его Мстислав. Да и нелегко было оспаривать у него великокняжеский стол: Святославичи, по тогдашним понятиям, потеряли свои права на Киев оттого, что не противились занятию Киевского стола Мономахом; этим понизили свой род перед родом Мономаха и утратили, не только в настоящем, но и в будущем, всякое право на великокняжеский стол. Со стороны черниговских князей также не последовало возобновления притязаний на Киев и тогда, когда (в 1132 году) Мстислав умер, и старшинство перешло в руки брата его Ярополка Владимировича, что вполне согласовалось с желанием киевлян, которые не хотели никого, кроме Мономаховичей. Черниговские князья не могли протестовать, ибо они были бессильны, пока мир господствовал в роде Мономаха. В княжение Ярополка, однако, этот мир был нарушен. Перед смертью Мстислав обязал своего брата и преемника Ярополка отдать Переяславль его старшему сыну Всеволоду Мстиславичу. Вступив на великокняжеский престол, Ярополк поспешил исполнить

66

предсмертную волю брата, но это вызвало неудовольствие со стороны младших сыновей Мономаха — Юрия Ростовского и Андрея Владимиро-Волынского. Узнав о перемещении племянника в Переяславль, они сочли это шагом к старшинству помимо их и поспешили выгнать Всеволода из Переславля. Тогда Ярополк водворил туда второго Мстиславича, — Изяслава, княжившего в Полоцке. Но и это распоряжение не успокоило младших дядей, — в каждом племяннике, который сидел в Переяславле, они видели наследника старшинства, будущего князя Киевского. Чтобы успокоить братьев Ярополк вывел и Изяслава из Переславля и послал туда брата своего Вячеслава, но тот скоро сам оставил эту область, и она была уступлена Юрию Ростовскому.

Враждой между дядями и племянниками, в потомстве Мономаха, не замедлили воспользоваться Святославичи и решились предъявить свои права на великое княжение. Обстоятельства сложились благоприятно для Святославичей: Ярополк Владимирович скончался в 1139 году, и место его заступил брат его Вячеслав, человек бесхарактерный и неспособный. Таким ничтожеством Великого князя воспользовались Святославичи в лице Всеволода Ольговича; он подступил к Киеву, Вячеслав не мог сопротивляться и уехал в Туров, а Всеволод занял его место. Довольно понятно, почему Мономаховичи допустили внука Святослава занять старший стол: линия Мономаха в это время не имела главы,— все старшие Мономаховичи (Вячеслав, Юрий, Андрей) были слабые неэнергичные люди, и единственный предприимчивый человек, могущий защищать интересы своего рода, был старший сын старшего Мономаховича — Изяслав Мстиславич Владимиро-Волынский, но он находился во вражде со старшими членами рода и потому не вступился за права своего дяди Вячеслава. Этому способствовало еще и то обстоятельство, что старшая сестра Изяслава была замужем за князем Всеволодом Ольговичем, а по понятиям того времени старший зять почитался за отца.

В 1144 году Всеволод Ольгович, в присутствии Ольговичей, Давидовичей и одного Мономаховича — Изяслава Мстиславича, объявил, что поступок Мономаха и сына его Мстислава, которые не обращая внимания на род Святослава, отдали Киев один — сыну своему, другой — брату, что этот поступок дает ему право передать старшинство своему брату Игорю, помимо Мономаховичей. Со всех присутствовавших была потребована клятва в признании Игоря Ольговича на столе Киевском. Такая же клятва была взята и с киевских граждан в 1146 г., но клятва эта была скоро нарушена. Едва Игорь сел на стол, как киевляне отправили посольство звать на киевский стол Изяслава Мстиславича. Последний немедленно двинулся к Киеву, объявив, что терпел на старшем столе Всеволода, как мужа старшей сестры своей, но что других Ольговичей на Киевском столе не потерпит. Киевляне перешли на его сторону, Игорь был взят в плен и погиб, а Изяслав занял великокняжеский стол.

В лице Изяслава род Мономаха снова восторжествовал

67

над родом Святослава. Но самовольный захват Изяславом киевского стола вооружил против него двух старших Мономаховичей, двух его дядей: Вячеслава, который некогда сидел в Киеве, но был изгнан Всеволодом Ольговичем, и Юрия, князя Ростовского. Юрий, недовольный тем, что старшинство досталось его племяннику, а не брату, начал с Изяславом борьбу и одержал верх. Изяслав удалился во Владимир-Волынский, а в Киеве стал княжить Юрий. Но и он не долго удержал за собой киевский стол; Изяславу удалось изгнать его и снова вернуть себе Киев, а чтобы обеспечить себя от обвинений в беззаконном захвате престола, он пригласил в Киев старшего дядю Вячеслава, который, довольствуясь почетом, предоставил всю власть племяннику. Но Юрий не оставил своих притязаний на Киев, несмотря на то, что Изяслав обставил дело вполне законно, воспользовался первой удобной минутой и подступил к Киеву. Изяслав и Вячеслав оставили город, и Юрий вторично завладел им, но опять-таки ненадолго. Киевские граждане любили Изяслава и при первом его появлении перешли на его сторону. Юрий снова уехал из Киева, а Изяслав, верный прежнему намерению, стал княжить именем Вячеслава. В 1154 году Изяслав умер; престарелый Вячеслав вызвал другого своего племянника Ростислава Смоленского, и киевляне присягнули ему, заключив, однако договор, что он будет чтить своего дядю Вячеслава, как делал это его покойный брат. После же смерти Вячеслава киевляне приняли Изяслава Давидовича, представителя Святославичей; но тут снова выступает Юрий, и престол в третий раз переходит к нему.

В 1157 г. Юрий умирает, и киевляне, не любившие этого князя, хотя он и был Мономахович, снова зовут на киевский стол Изяслава Давидовича, но один из младших Мономаховичей, Мстислав Изяславич Владимиро-Волынский, опасаясь, что киевский стол уйдет из рук Мономаховичей, изгнал Изяслава из Киева и водворил там своего дядю Ростислава, а после смерти его в 1168 году сам занял великокняжеский престол. Но в то же время претендентом на старшинство является сын Юрия — Андрей, которого Мстислав обошел, как раньше отец его Изяслав обошел дядю своего Юрия. Одинаковые отношения вызвали одинаковые последствия — упорную вражду. Победа в этой борьбе осталась на стороне Андрея; в 1169 г. Киев был взят, Мстислав удалился в свою Волынскую область, Киев был ограблен и сожжен, и сам победитель не остался в нем, а ушел на север.

Таковы факты политической жизни так называемого Киевского периода. Из всего сказанного мы можем сделать вывод, что существовал в данное время порядок наследования и владения родовой — от брата к брату и от дяди к племяннику, и что этот порядок в первое же время своего существования терпел нарушения. События времени внуков и правнуков Ярослава ясно показывают, что эти нарушения были чрезвычайно часты, и что наследование столов запутывалось до чрезвычайности. Вопрос о политическом устройстве Киевской Руси поэтому представляет много трудностей; он вызывал

68

массу исследований и споров между историками. Научная полемика здесь вращается около двух вопросов: 1) что породило и поддерживало раздробление на княжества древней Руси? 2) на каком принципе, при таком положении дел, держалось единство Русской земли?

Ответ на первый вопрос сначала казался очень простым. Историки прошлого века, и отчасти Карамзин, объясняли его тем, что князья не желали обижать сыновей и всем им давали землю. Но впоследствии поняли, что личный княжеский произвол не может раздробить государство, которое обладает национальным единством и стали искать причину в других явлениях, в обычаях и отвлеченных воззрениях племен. Одни думали, что политическое дробление вообще в нравах и обычаях славян (впервые эта мысль была высказана Надеждиным). Другие (как Погодин) видели причину образования многих княжеских столов в том, что князья, как собственники земли, считали себя в праве, по обычаю славянскому, владеть землей сообща. Наконец, третьи (школа родового быта) удачно подметили родовой порядок наследования столов и думали, что родовой быт князей в одно время и поддерживал земское единство и делил землю на части по числу родичей, имеющих право на владение родовым имуществом. В последнее время исследователи ищут причины раздробления Руси в реальных условиях общественной жизни: Пассек находил эти причины в стремлении городских общин к автономии. Костомаровполагал, что причины эти вытекали из стремления к обособлению негородских общин, а племен, входивших в состав Киевского княжества (он насчитывал 6 племен). Ключевский, в сущности, поддерживал взгляд Пассека, говоря таким образом: «Русская земля первоначально сложилась из самостоятельных городовых областей с помощью тесного союза двух аристократий, — военной и торговой. Когда этот союз земских сил распался (благодаря подвижности, бродячести князей), составные части земли стали также возвращаться к прежнему политическому обособлению, тогда знать торгового капитала осталась во главе местных миров, и аристократия оружия со своими князьями поверх этих миров... («Боярская Дума», 2 изд., 51—52).

Второй вопрос — на чем держалось единство земли? Разрешался также различно. Прежние историки, и даже Карамзин, не останавливались над ним долго: они говорили, что единство земли основывалось на чувстве княжеского родства, которое связывало князей в одно целое. Школа родового быта первая дала научное объяснение вопросу; она основывалась на понятии родового владения. Род князей, представляя одно неразрывное целое, соединяет в своем владении землю. Землей сразу владеют все князья, помня, что сами они «одного деда внуки». Русь была, таким образом, единым государством, потому что она была владением одного рода. Иного мнения были представители федеративной теории, во главе которых стоял Костомаров, он видел в древней Руси федерацию, основанную на единстве происхождения и языка, единстве веры и церкви, и, наконец, на единстве династии, правящей страной. Но федерация предполагает

69

существование некоторых постоянных учреждений, общих для всей федерации, между тем на Руси таких учреждений указать нельзя; княжеские съезды, например, не представляют ничего юридически определенного. Вот почему федеративную теорию сменила новая, принадлежащая Сергеевичу — последователю Чичерина. Еще Чичерин говорил, что древняя Русь не знала государственного порядка и жила на праве частном, на порядке договорном. Исходя из этой мысли, Сергеевич пришел к тому выводу, что древняя Русь не имела политического единства, а единственным движущим началом жизни было начало личного интереса. Князья не знают сдержки личному произволу, они не наследуют столов по праву, а «добывают» их силой или искусством, формулируя свои отношения к другим князьям и к земщине условиями «рядов», т.е. договоров; о единстве государства не может быть и речи. Профессор Ключевскийпредлагает в «Боярской Думе» ряд соображений, которыми пытается слить в одно целое некоторые прежние представления по этому вопросу. Но у него есть и очень оригинальная мысль: он говорит, что в основании единства русской земли лежат две связи: 1-я родственная, связывающая князей, 2-я экономическая, связывающая области. Своеобразное сочетание условий, вытекающих из экономической жизни волостей, с условиями родового быта князей породило постоянное движение князей по городам и постоянное взаимодействие земских миров. В этом и выражалось единство Русской земли.

Попробуем резюмировать обзор второго вопроса. Со своей точки зрения, все учения были правы, потому что все освещали правильно одну какую-нибудь сторону вопроса: одни уловили формулу законного владения, собственно идею порядка, — это школа родового быта; другие занимались не столько изучением норм, хотя бы и идеальных, сколько исследованием их нарушений — это Сергеевич; третьи отметили роль общества в древней Руси, причем понимали ее различно, это Костомаров и Пассек. Каждый вносил свой взгляд, и взгляд этот возбуждал возражения других. При всех разногласиях, существующих в вопросе, мы можем, однако, сказать, что вопрос теперь достаточно освещен в основных своих чертах. Родовой порядок наследования столов, как идеальная законная, норма, несомненно, существовал. Но рядом с ним существовали и условия, подрывавшие правильность этого порядка. Так, княжеские съезды нередко постановляли решения, противные законному течению наследования. Любеческий съезд князей (1096) постановил решение о князьях, чтобы каждый из них «держал отчину свою». Этот принцип отчинности, т. е. семейного наследования от отца к сыну, бесспорно, начинал действовать в умах той эпохи, разлагая родовое начало. Произвол князей, или не признававших законного порядка и авторитета старших, или же нарушавших, благодаря силе и старшинству, интересы младших князей, — тоже препятствовал правильности политической жизни. Изгойство, исключение князей из прав их состояния, создавало по краям Русской земли такие области изгоев, которыми они владели уже по семейному, а не по родовому порядку: владетель-изгой

70

не мог претендовать на иные волости, но и на его волость не должны были претендовать другие князья. Наконец, если мы вспомним вмешательство в политические дела и в вопросы наследования городских вечей, которые иногда не признавали для себя обязательными счеты княжеского старшинства и звали в города князей по своему выбору, то мы укажем все важнейшие условия, разлагавшие правильный порядок политической жизни.

Наличность этих условий служит ясным доказательством того, что политическое устройство Киевского княжества было неустойчиво. Составленное из многих племенных и городских миров это княжество не могло объединиться в единое государствов нашем смысле слова и в XI веке распалось. Поэтому, точнее всего будет определить Киевскую Русь, как совокупность многих княжений, объединенных одной династией, единством религии, племени, языка и народного самосознания. Это самосознание достоверно существовало: с его высоты народ обсуждал свое политическое неустройство, осуждал князей за то, что они «несли землю розно» своими «которами» и убеждал князей быть в единстве в интересах единой «земли Русской».

Политическая связь киевского общества была слабее всех других его связей, и это было одной из самых видных причин падения Киевской Руси.

От общей формы политического быта перейдем к частностям этого быта. Мы заметили, что первой политической формой, которая зародилась на Руси, был быт городовой или областной. Когда областная и городская жизнь уже сложилась, в города и области явилась княжеская династия, объединившая области в одно княжество. Рядом с властями городскими стала власть княжеская. Этим и обуславливается тот факт, что в XI, XII вв. наблюдаются на Руси две политические власти: 1-я княжеская и 2-я городская или вечевая. Вече старше князя, но зато князь часто виднее веча; последнее на время уступает ему свое значение, и в X и XI вв. князь кажется единственным представителем политической власти.

Обратимся к изучению княжеской власти. Князья киевские, — старшие или младшие, были все политически друг от друга независимы. На них лежали только нравственные обязанности: князья волостные должны были почитать старшего, Великого князя «в отца место»; вместе с ним должны были охранять «от поганых» свою волость, сообща с ним думать-гадать о русской земле и решать важные вопросы русской жизни. Мы отличаем три главные функции деятельности древне-киевских князей. Во-первых, князь законодательствовал, и «Русская Правда» несколькими из своих статей прямо подтверждает это. В Правде читаем, например, что сыновья Ярослава: Изяслав, Святослав и Всеволод совместно постановили заменить месть за убийство денежным штрафом. Заглавия некоторых статей «Правды» свидетельствуют, что эти статьи были

71

«судом» княжеским, т.е. были уставлены князьями. Таким образом, законодательная функция князей засвидетельствована древним памятником. Вторая функция их власти — военная. Князья явились в первый раз в русскую землю, как защитники ее границ, и в этом отношении последующие князья отличались от первых. Припомним, что Владимир Мономах едва ли не главной своей задачей считал оборону границ от половцев; к борьбе с половцами склонял он других князей на съездах и предпринимал вместе с другими князьями общие походы на кочевников.

Третья функция есть функция судебная и административная. «Русская Правда» свидетельствует, что князья сами судили уголовные дела. По «Русской Правде» за убиение княжеского конюшего взимался штраф в 80 гривен «яко уставил Изяслав в своем конюсе, его же убили Дорогобужьци». Здесь «Правда» указывает действительный судебный случай. Относительно административной деятельности князей мы можем сказать, что они с давнишних пор несли на себе обязанности управления, устанавливали «погосты и дани». Еще на самых первых страницах летописи мы читаем, как Ольга «устави по Мьсте погосты и дани и по Лузе оброки и дани» (Погосты представляли собой административные округи). Вот главные обязанности князя Киевской эпохи: он законодательствует, он представитель военной власти, он верховный судья и верховный администратор. Эти признаки всегда характеризуют высшую политическую власть. Сообразно с характером своей деятельности князья имеют и слуг, так называемую дружину, своих ближайших советников, с помощью которых они управляют страной. В летописи можно найти много свидетельств, даже с поэтическим характером, о близком отношении дружины к князю. Еще Владимир Святой, по летописному преданию, высказал мысль, что серебром и золотом дружины нельзя приобрести, а с дружиной можно достать и золото, и серебро. Такой взгляд на дружину, как на нечто неподкупное, стоящее к князю в отношениях нравственного порядка, проходит через всю летопись. И в позднейшее время Дмитрий Донской в своем завещании называет бояр «князьями земли своей» и завещает детям слушаться их. Дружина в древней Руси пользовалась большим влиянием на дела, она требовала, чтобы князь без нее ничего не предпринимал, и когда один молодой киевский князь решил поход, не посоветовавшись с ней, она отказала ему в помощи, а без нее не пошли и союзники князя. Солидарность князя с дружиной вытекала из самых реальных жизненных условий, хотя и не определялась никаким законом. Дружина скрывалась за княжеским авторитетом, но она поддерживала его; князь с большой дружиной был силен, с малой — слаб. Дружина делилась на старшую и младшую. Старшая называлась «боярами»; происхождение этого слова толкуют различно, между прочим, существует предположение, что оно произошло от слова «болий», «больший)». Бояре были влиятельными советниками князя; они в дружине, бесспорно, составляли самый высший слой и нередко имели свою собственную

72

дружину. За ними следовали так называемые «мужи» или «княжьи мужи» — воины и княжеские чиновники. Младшая дружина называется «гриди»; иногда их называют «отроками», причем это слово нужно понимать лишь как термин общественного быта, который мог относиться, может быть, и к очень старому человеку. Вот каким образом делилась дружина. Вся она, за исключением княжеских рабов — холопов, одинаково относится к князю, — она приходила к последнему и заключала с ним «ряды», в которых обозначала свои обязанности и права. Князь должен был относиться к дружиннику, как к человеку, вполне независимому, потому что дружинник всегда мог покинуть князя и искать другой службы. Из дружины князь берет своих администраторов, с помощью которых он управляет землей и охраняет ее. Эти помощники назывались «вирниками» и «тиунами», обязанность которых состояла в суде и взыскании виры, т. е. судебной пошлины, в управлении землей и в сборе дани.

Дань и вира кормила князя и дружину. Князь сбирал дань иногда с помощью чиновников, а иногда и лично. Собиралась дань натурой и деньгами, и точно также не одной натурой, но и деньгами давалась дружине. Один летописец-публицист XIII века пишет о времени более раннем, что князь «оже будяше права вира, и ту возма, — даяше дружине на оружие. А дружина его... не жадаху: «мало ми есть, княже, 200 гривен», не кладаху на свои жены златых обручей, но, хожаху их жены в серебре». Оклад в 200 гривен каждому дружиннику — очень велик по тогдашним понятиям и, несомненно, свидетельствует о богатстве киевских князей (если в гривне считать ½ фунта серебра, то ее весовая стоимость около 10 рублей). Откуда же появилось это богатство, какими источниками доходов пользовались князья? Во-первых, средства князьям давала их судебная деятельность. Во-вторых, князья получали дань, о которой уже говорилось. В-третьих, в пользу князей шла военная добыча. Наконец, последний вид княжеских доходов — частные доходы. Пользуясь своим привилегированным положением, князья приобретают себе частные земли (села), которые они строго различают от владений политических. Князь не может завещать политическое владение женщине, а только сыну или брату, а между тем мы видим, что свои частные земли он дает жене или дочери, или в монастыри.

Перейдем к характеристике власти веча. Вече было старее князя. У летописца XIII века мы читаем: «Новгородцы до изначала и смольняне и кыяне, и полочане и вся власти яко же на думу на вече сходятся, на что же старшие сдумают, на том и пригороды станут». Смысл этих слов такой: изначала города и волости («власти») управлялись вечами, и вече старшего города управляло не только городом, но и всей его волостью. Рядом с этими вечами, на которых правом голоса пользовались все главы семейств, появилась власть князей, но князья не упразднили веча, а правили землей иногда при содействии, а иногда и с противодействием последнего. Отношения князя к вечу и, наоборот, веча к князю — многие

73

историки пытались определить с точки зрения законченного политического понятия, но это приводило только к натяжкам. Факты вечевой деятельности, собранные в книге Сергеевича «князь и вече», прежде всего не позволяют установить самой формы веча, которое очень легко спутать с простыми народными сходками, и неопределенность формы часто заставляла исследователей различать вече законное и незаконное. Законным называлось вече, созванное князем; вече же, собравшееся против князя, мятежническими обществами, — считалось незаконным. Следствием юридической неопределенности в вече было то, что последнее было в большой зависимости от условий чисто местных или временных: политическое значение его понижалось при сильном князе, имевшем большую дружину, и, наоборот, усиливалось при слабом; кроме того, в больших городах оно имело большее политическое значение, чем в малых. Изучение этого вопроса заставляет нас убедиться в том, что отношения между князем и вечем постоянно колеблются. Так, при Ярославе и его сыновьях вече далеко не имело той силы, как при его внуках и правнуках. Когда власть князей усилилась и определилась, вече от политической деятельности перешло к хозяйственной — занималось делами внутреннего быта общины. Но когда род Рюриковичей размножился, и наследственные счеты запутались, — городские веча стремились возвратить себе политическое значение. Пользуясь смутой, они сами призывали к себе того князя, которого хотели, и заключали с ним «ряды». Мало-помалу, вече почувствовало себя настолько сильным, что решалось спорить с князем, случалось, что князь стоял за одно, а вече за другое, и тогда вече зачастую «указывает князю путь», т. е. изгоняет его.

Перейдем к общественному делению древнекиевской Руси. Нужно заметить, что общество, стоящее на первой степени развития, всегда имеет одно и то же общественное деление, и у всех народов арийского племени мы встречаем следующие три группы: 1) основная масса (в киевской Руси люди), 2) привилегированный слой (старцы, бояре)и 3) лишенные прав рабы (или на древнекиевском языке холопы). Таким образом, первоначальное общественное деление вызывалось не каким-нибудь исключительным местным историческим условием, а природой племени, если можно так выразиться. Но на глазах истории сложились и росли и местные условия. Доказательством этого роста служит «Русская Правда» — почти единственный источник наших суждений о специальном строе киевской Руси. Она дошла до нас в двух редакциях. Первая или краткая состоит из 43 статей, из которых первые 17-ть следуют друг за другом в логической системе. Новгородская летопись, содержащая в себе этот текст «Правды», выдает ее за законы, изданные Ярославом. Краткая редакция «Правды» многим отличается от нескольких пространных редакций этого памятника. Она, несомненно, древнее их и отражает в себе киевское общество в древнейшую пору его развития. Пространные редакции «Правды», состоящие уже более,

74

чем из 100 статей, заключают в своем тексте указания на то, что возникли они в целом составе в XII веке, не ранее; они заключают в себе законоположения князей именно XII века (Владимира Мономаха) и рисуют нам общество киевской Руси уже в полном его развитии. Разнообразие текста разных редакций «Правды» затрудняет решение вопроса о происхождении этого памятника. Старые историки (Карамзин, Погодин) признавали «Русскую Правду» за официальный сборник законов, составленный Ярославом Мудрым и дополнявшийся его преемниками. В позднейшее время такого же мнения держится исследователь «Правды» Ланге. Но большинство ученых (Калачев, Дювернуа, Сергеевич, Бестужев-Рюмини др.) думают, что «Правда» есть сборник, составленный частными лицами, желавшими для личных надобностей иметь свод действовавших тогда законодательных правил. Это мнение вероятнее потому, что, во-первых, в тексте «Русской Правды» можно указать статьи не юридического, а хозяйственного содержания, имевшие значение только для частного быта, и, во-вторых, внешняя форма отдельных статей и целых редакций «Правды» имеет характер частных записей, составленных как бы посторонними зрителями княжеской правообразовательной деятельности.

Изучая по «Русской Правде» и по летописи состав древнего киевского общества, мы можем отметить три древнейших его слоя: 1) высший, называемый «старцами градскими», «старцами людскими»; это земская аристократия, к которой некоторые исследователи причисляют и огнищан. О старцах мы уже говорили, что же касается до огнищан, то о них много мнений. Старые ученые считали их домовладельцами или землевладельцами, производя термин от слов огнище (в областных говорах оно означает очаг или пашню на изгари, т. е. на месте сожженного леса); Владимирский-Буданов говорит в своем «Обзоре истории русского права», что «старшие дружинники именовались сначала огнищанами», но тут же прибавляет, что чешский памятник «Materverborum» толкует слово огнищанин, как «вольноотпущенный» («libertus, enipostservitiumacceditlibertas»); видимое противоречие автор думает закрыть тем соображением, что старшие дружинники могли происходить из младших невольныхслуг князя. Слово огнищев древности значило действительно раб, челядь; в таком смысле встречается оно в древнем, XI века переводе Слов Григория Богослова; поэтому некоторые исследовали (Ключевский) в огнищанах видят рабовладельцев, иначе говоря, богатых людей в ту древнейшую пору жизни общества, когда не земля, а рабы были главным видом собственности. Если же обратить внимание на статьи «Правды Русской» (пространной), которые, вместо «огнищанина» краткой «Русской Правды», говорят о «княжем муже» или «тиуне огнищном»; то можно огнищанина счесть и за княжа мужа, заведующего княжескими холопами, т. е. за лицо, предшествующее позднейшим дворскимили дворецким. Положение последних было очень высоко при княжеских дворах, и в то же время они могли сами быть холопами. В Новгороде же, как кажется,

75

огнищанами звали не одних дворецких, а весь княжеский двор (позднее, дворяне). Так, стало быть, возможно принимать огнищан за знатных княжеских мужей; но сомнительно, чтобы огнищане были высшим классом земского общества. 2) Средний класс составляли люди(ед. чис. людин), «мужи», соединенные в общины, верви.3) Холопы или челядь — рабы и притом безусловные: полные, обельные (облый—круглый) были третьим слоем. С течением времени, это общественное деление усложняется, На верху общества находится уже княжеская дружина, с которой сливается прежний высший земский класс. Дружина состоит из старшей («бояр думающих и мужей храборствующих») и младшей (отроков, гридей) в нее входят и рабы князя. Из рядов дружины назначается княжеская администрация и судьи (посадник, тиун, вирники и др.). Класс людей делится определенно на горожан (купцы, ремесленники) и сельчан, из которых свободные люди называются смердами, а зависимые — закупами (закупом ролейным, например, называется сельский земледельческий батрак). Закупы не рабы, но ими начинается на Руси класс условно зависимых людей, класс, с течением времени, сменивший собой полных рабов. Дружинаи людине суть замкнутые общественные классы: из одного можно было перейти в другой; основное различие в положении их заключалось, с одной стороны, в отношении к князю (одни князю служили, другие ему платили, что же касается до холопов, то они имели своим «господином» хозяина, а не князя, который их вовсе не касался), а с другой стороны — в хозяйственном и имущественном отношении общественных классов между собой.

Мы допустили бы большой пробел, если бы не упомянули о совершенно особенном классе лиц Киевского общества, классе, который повиновался не князю, а церкви. Это церковное общество, состоявшее из: 1) иерархии, священства и монашества; 2) лиц, служивших церкви, церковнослужителей; 3) лиц, призреваемых церковью, — старых, увечных, больных; 4) лиц, поступивших под опеку церкви, — изгоев, и 5) лиц, зависимых от церкви, «челядь» (холопов), перешедших в дар церкви от светских владельцев. Церковные уставы князей так описывают состав церковного общества: «А се церковные люди: игумен, игуменьа, поп, диакон и дети их; а се кто в крылосе: попадья, чернец, черница, проскурница, паломник, свещегас, сторожник, слепец, хромец, вдовица, пущеник (т. е. получивший чудесное исцеление), задушный человек (т. е. вольноотпущенный по духовному завещанию), изгои (т. е. лица, потерявшие права гражданского состояния);.... монастыреве, больницы, гостинницы, странноприимницы, то люди церковныя, богадельныя». Всех этих людей церковная иерархия ведает администрацией и судом: «или митрополите, или епископ тыи ведают, между ими суд или обиду»; изгоям и холопам и всем своим людям церковь создает твердое общественное положение, сообщает права гражданства, но, вместе с тем, выводит их вовсе из светского общества.

76

Настолько развито и сложно стало общественное деление киевского общества к XII веку. Раньше, как мы видели, общество было проще по составу и развилось оно уже на глазах истории.

Закончим наш обзор киевской Руси общей характеристикой ее культурного состояния. Первое же знакомство с киевским бытом покажет вам существование древних и сильных городских общин на Руси и обилие вообще городских поселений; это обстоятельство — лучший признак того, что эта страна обладала крупными торговыми оборотами. Любопытен тот факт, что в скандинавских сагах Киев называли «Гардарик», страной городов, — «следовательно, городская жизнь была в глазах иноземцев выдающейся чертой киевской Руси. Всех городов насчитывают около 300, — цифра очень крупная для земледельческой страны, которая не должна бы, кажется, отличаться большим развитием городской жизни. Ясно, что такая многочисленность городов вызывалась не одними административными и военными потребностями, но и развитием торговли, которая придавала городу значение рынка. Несомненно, что главным занятием городских жителей была торговля, и что масса городского населения состояла из торговых и промышленных людей. О развитии торговли в киевской Руси говорят нам многие древние авторы: русские купцы ездили в Грецию, Болгарию, Германию, Чехию и на далекий Восток. В Киеве и Новгороде было постоянное стечение купцов. В Новгороде жили немецкие купцы и имели свою церковь — «Варяжскую божницу», немецкие же купцы через Польшу ездили в Киев. В Киеве был еврейский и, кажется, польский квартал; жили постоянно купцы католического вероисповедания, которых называли «Латиною», есть известие и об армянах. Киев был торговой станцией не только между севером и югом, т. е. между варягами и Грецией, но и между западом и востоком, т. е. между Европой и Азией, отсюда понятно торговое значение Киева и всей южной Руси. Тихий земледельческий труд мешался здесь с бойким и шумным торговым движением; жизнь отличалась многообразием функций; торговля, вызывая знакомство с многими народами, способствовала накоплению богатств и знаний. Много условий создавалось здесь для культурного развития, и это развитие начиналось и зацветало ярким цветом. Просвещение, принесенное христианством, нашло приют в русских монастырях и приобрело себе многих поборников. Мы знаем, что христианская мораль успешно боролась с грубыми воззрениями языческой старины; мы видим князей, читающих и собирающих книги, князей, заказывающих переводы благочестивых произведений церковной литературы на русский язык, мы видим распространение грамотности, видим школы при церквах и епископских дворах, мы любуемся фресками, которые писаны по греческим образцам русскими художниками; мы читаем произведения богословски образованных русских людей. Словом, в отношении просвещения, киевская Русь стояла не ниже прочих молодых государств

77

и своих ближайших соседей, славян. Исследователи первоначальных сношений Руси и Польши прямо признают культурное превосходство первой. И материальная культура киевского общества стояла, сравнительно с прочей Европой, не низко. Внешность Киева вызывала панегирики писателей XI века. Западным иностранцам Киев казался соперником Константинополя. Впечатление, которое он производил на иноземцев, вело к невольным гиперболам с их стороны: они, напр., считали в Киеве 400 церквей, чего на самом деле не было. Но во всяком случае Киев был крупным торговым городом восточной Европы, городом с разноплеменным населением, высшие классы которого знакомы были с лучшими произведениями окрестных стран и вызывали со стороны нашего летописца даже упреки в роскоши. И если, за исключением Киева и других городов, вся прочая страна была еще в младенческих формах общественного и хозяйственного быта, то, все-таки, мы не имеем права назвать киевскую Русь некультурной страной, принимая во внимание быт древних городов, жизнь которых отмечена явно культурными чертами.

Мы видели, что еще в глубокой древности Русь стала терять черты патриархального племенного быта, хотя и не отлилась еще в окончательные формы государственного быта. Долгое совместное жительство, единство племени, языка и религии, делали из Руси одну страну, из русских славян — один народ. И это единство чувствовалось и сознавалось крепко в XI веке нашими предками. Певец «Слова о Полку Игореве», который помнил много такой старины, какая и для его времени была уже седой стариной, мыслил русскую землю единой от Южного Галича и Карпат до верхней Волги. Всех князей и северных, и южных одинаково зовет он помочь беде Игоря — и стать «за землю русскую». В его глазах беда Игоря — беда всей земли русской, а не только Игорева княжества: «Тоска разлилась по Русской земле, обильна печаль потекла среди земли русския»! говорит он об этом. В XI еще веке летописец пишет свою «Повесть» не о том или другом княжестве, а о всей Русской земле. Так вырастало постепенно, твердо национальное самосознание, вырастало и в сказаниях, и в летописях, и в самой жизни. В XII веке окончательно определилась русская национальность.

Тем более непонятным должен казаться упадок киевской Руси в ХIII веке; какая же была тому причина? Первая главная причина заключалась в том, что в единой земле, в едином обществе не было единой политической власти.

Владел Русью многочисленный княжеский род; при спутанности родовых счетов из-за старшинства или из-за каких-нибудь обид, князья часто затевали усобицы и втягивали население в междоусобную войну; от этих усобиц страдали люди, страдало развитие народного быта. Из 160 лет (1055—1228) Погодин насчитывает 80 лет, прошедших в усобицах и 90 лет мирных, и хотя тот же

78

Погодин говорит, что для массы они не имели важного значения, мы видим в них несчастье для страны, как бы легко не переносилось населением каждое отдельное разорение.

Вторым несчастьем Киевской Руси было усиление, с половины ХII века, ее степных врагов. В южных степях появились половцы и в течение двух столетий 40 раз опустошали русскую землю значительными набегами, а мелких набегов и не перечесть. Торговля с югом стала замирать благодаря тем же половцам: они грабили купцов на нижнем Днепре и Днестре, и торговые караваны бывали вне опасности только под сильным военным прикрытием. В 1170 году у южных русских князей, по почину Мстислава Изяславича, был съезд, на котором обсуждались средства борьбы с половцами и говорилось, что половцы «уже у нас и Гречьский путь (в Царьград) изотнимают, и Соляный (Крымский), и Залозный (на Дунай)». Это было большим бедствием для страны, а рядом с этим в ХII веке явились враги Руси и с запада — стала часто нападать Литва. Таким образом, жизнь киевской Руси не имела безопасности и чем далее, тем труднее становилось жить на юге; вот почему понемногу целые города и волости начинают пустеть, тем более, что князья, как прежде ссорились из-за старшинства, так теперь ссорятся из-за людей, за «полон». Князья делали набеги на соседние княжества и уводили народ толпами, население не могло жить спокойно, потому что свои же князья отрывали его от земли, от хозяйства.

Эти три обстоятельства — усобицы князей, отсутствие внешней безопасности и бегство населения — были главными причинами упадка южнорусской общественной жизни. Появление татар нанесло ей окончательный удар. После нашествия татар, Киев превратился в маленький городок с 200 домов; торговля заглохла, и, мало-помалу, киевскую Русь по частям захватили ее враги. А в то же время на окраинах Русской земли зарождалась новая жизнь, возникали новые общественные центры, слагались новые общественные отношения. Возникновение и развитие Суздальской Руси, Новгорода и Галича начинает уже собой новый период Русской Истории.