Бердяев Н.А. О религиозном социализме (Книги Ragaz’а и Mounier). Журнал "Путь" №49

О РЕЛИГИОЗНОМ СОЦИАЛИЗМЕ

 Leonhard Rogaz. Von Christus zu Marx — von Marx zu Christus.

Рогац швейцарский протестантский теолог, возглавляющей движение религиозного социализма. Он пробрел известность во время мировой войны своим радикальным пацифизмом. По­добно Ромену Роллану он соединился с Лениным и Троцким в борьбе против войты. Троцкий в своей автобиографии выражает недоумение и возмущение по поводу того, что Рогац соединяет левый с социализм с верой в Св. Троицу и Христа. Социализм Рогаца христианский и этический по своей основе, но не эволюционно-реформаторский, а революционный. Это прежде всего есть социализм бедных, угнетенных, несчастных. социализм происхождения пророческого. Розгац верит что социализм создаст совершенно новый мир, радикально и принципиально противоположный буржуазному. Социализм — револю­ция, а не реформизм. И Рогац хочет пробудить религиозный дух в социалистическом движении. Он более всего дорожит мессианской идеей социализма, в марксизме ему дорога его мессианская сторона. Он видит опасность обуржуазивали социалистического движемся и хочет духовно бороться против этого обуржуазивайся. Социализм связывает себя с миросозерцанием, которое он заимствовал у буржуазно-капиталистического мира. Рогац особенно подчеркивает что материализм есть по­рождение капитализма и буржуазии и в этом он, конечно, совер­шенно прав. Социализм заимствовал свои идеалы жизни у буржуазии. Рогац обличает буржуазность большевистского культурного идеала. Он склонен отрицать всякую связь исторического материализма с философским и в этом вряд ли получил бы одобрение советских философов. Деборин в недавно вышедшей брошюре делает грубые выпады против Рогаца, обвиняет его в неискренности и в желании использовать социализм для целей христианства. Рогац действует в рабочей среде, обращается к рабочим. Он хочет привить рабочим христианский дух и соединить его с революционным социализмом. Христианство само по себе для него революция. Он не хочет подобно марксизму и марксистскому коммунизму завое­вать для пролетариата капитализм, он хочет, чтобы пролетариат создал совершенную новую жизнь, новую духовность. В известном смысле он ближе к Св. Франциску Ассизскому, чем к

86

Марксу. Он как будто смешивает социалистическую мораль с христианской аскезой. Его возмущает богатство и собственность у социалистов. Жизнь социалистов должна быть интеграль­на новой, лучшей жизнью. Социалистическая жизнь есть не только новая социальная, но и новая личная жизнь. Рогаз выкладывает в социализм всю полноту своей религиозной веры и надежды. Социализм его идеальный и духовный, хотя он и придает боль­шое значение материальной стороне жизни. В книге Рогаца поражает высота его нравственного характера и его необычайная человечность. иногда он бывает наивен и слишком оптими­стичен. У него нельзя найти утонченности и усложненности мысли, которую мы находим у немецкого теоретика религиозного социализма Тиллиха, который недоступен массам и вряд ли может быть вождем движения. Практически Рогац во многом близок к де Маку, который все более склоняется к рели­гиозному социализму, но он более революционен. Он видит трагический разрыв тех, которые верят в Бога и не верят в царство Божье на земле, и тех, которые верят в царство Бо­жье на земле и не верят в Бога. Для Рогаца христианское упование на наступление царства Божьего есть также упование на наступление царства Божьего и на земле. Он борется против материализма и атеизма марксистов-социалистов, но видит в этом восстании против веры в Бога и против христианской цер­кви и отрицательную правду, правду обличения лжи. Заслуга мар­ксизма — срывание маски с ложной религии. Ложь, неправда и несправедливость были абсолютизированы и освящены. Дей­ствительность была идеализирована вместо того, чтобы быть измененной. Социалисты справедливо восстают против реакционного, загрязненного христианства, обслуживающего земные ин­тересы. Но в борьбе против лже-святынь марксистский социализм низверг и подлинные святыни. В этом трагичность поло­жения современного мира. Бороться приходится на два фронта. Рогац думает, что марксизм отпадает от мессианского духа и впадает в натурализм. Я думаю, что это верно для западной обуржуазившейся социал-демократии, ко неверно для русского коммунизма, которому свойственен лже-мессианский дух. Но Рогац как будто бы не видит двойственности самого мес­сианского сознания. Оп как будто бы не видит, что именно марксизм, как религия, а не как социальная система, есть ложь и соблазн и противен христианству. Но он верно говорит, что классовая борьба принимаешь империалистически-милитаристическую форму. Это и произошло в большевизме.

Рогац не является особенно оригинальным теологом. Но для вас интересно отметить что он один из немногих западных христиан, которым свойственна идея Богочеловечества, основная идея русской религиозной мысли. Он повторяешь идею Св. Афанасия Великого, что Бог стал человеком, чтобы человек обожился. Он растаиваешь на человечности Бога. В противоположность бартианству, он утверждает религиозное значение человека и человечности. Религиозный социализм Рогаца основан на верховной ценности человеческой лич­ности. Он близок к тому, что я называю персоналистическим социализмом. Христианство Рогац понимает прежде все­го, как благую весть о наступлении царства Божьего. Но цар­ство Божье не только лично, оно и социально. Как теолог, он ближе всего к Блумгарту. Царство Божье не наступило, вместо него была создана церковь и в своем историческом пути она

87

подверглась искаженно и извращенно вследствие социальных влияний и интересов. Очень тонко у Рогаца определение буржуаз­ности, как связанности и ограниченности, как отрицания бесконечности, как закрытия для бесконечности. Власть денег и собственности связывает и ограничивает, не допускает откры­тия души для бесконечности. Рогац верит, что пролетариат, не связанный и не ограниченный деньгами и собственностью, легче может открыться для бесконечности, чем буржуазия. Тут может быть он не свободен от иллюзий, так как пролетариат легко обуржуазивается и оказывается по новому связанным и ограниченным. Но дилемма поставлена верно — Бог или деньги, свобода от владения, открытость для бесконечно­сти или скованность владением и закрытие бесконечности. В основании капитализма — деньги, в основании социализма должен быть человек. Рогац видит справедливое восстание про­тив фарисейской буржуазной морали. Он также справедливо настаивает на религиозном значении материального начала в человеческой жизни.

Но Рогац придает социализму слишком абсолютное зна­чение. Он не хочет признать, что социализм все-таки свойствен известной эпохе, он не вечен. Он не видит, как уже было сказано, двойственности мессианского сознания в марксистском социализме. Он слишком оптимистичен. Социализм не побеждает рока, не побеждает смерти. Но мо­рально Рогац почти всегда бывает прав, у него верный моральный инстинкт и чуткая христианская совесть. Он делает нужное дело, религиозно и социально нужное и важное, он пы­тается снять одиум с христианства в сознании рабочих масс. Это есть миссионерское служение. У Рогаца совсем нет противного большевизанства, свойственного сейчас многим представителям европейской интеллигенции, хотя социально он не менее революционен, чем коммунисты, даже более. Чтение кни­ги Рогаца очень полезно для русских, которые потеряли способ­ность судить по существу о социальных вопросах и об отно­шении к ним христианства и находятся во власти реакционных аффектов. Рогац прежде всего берет до конца в сериоз осу­ществление христианства в полноте жизни.

Николай Бердяев.

Emmanuel Mounier. Revolution personaliste et communautaire. Ed. Montaigne.

Книга Мунье состоит из статей, напечатанных в жур­нале «Esprit». Книга эта интересна не столько как произ­ведение индивидуального мыслителя, сколько как свидетель­ство поколения молодежи, ищущей правды. Симптоматическое ее значение очень велико. Значение это прежде всего духовное, а не политическое, хотя говорится в ней очень много о поли­тике. То течение молодежи, которую представляет Мунье, свидетельствует о пробуждении христианской совести. Это коллек­тивная, соборная работа совести. Очень хорошо говорит Мунье от лица близкой ему молодежи, группирующейся вокруг «Еsprit», что она стремится не к успеху, а к свидетельству истины, к исповедничеству. Это поразительно для эпохи, ко­торая одержима волей к мужеству и к успеху. В книге Му-

88

нье, написанной на злобы дня, поражает верность его нравственного инстинкта, высота нравственных суждений. Необык­новенна человечность этой книги, написанной в одну из самых бесчеловечных эпох истории. Мунье демократ, не в политическом, а в моральном смысле слова, народник. Он любит бедность, в нем есть сильный аскетический элемент. Он враждебен фразе, показному героизму, горделивой эли­те, в нем есть настоящая скромность. Христианин для него есть человек возмутившийся. Книга проникнута революционным духом, она отрицает буржуазный мир, обличает его не­правду и прежде всего его глубокую противоположность христианству, измену Христу. Буржуазное христианство, буржуазное ка­толичество есть измена Христу. Дух для Мунье всегда революционен. И он глубоко в этом прав. Наиболее чувствуется у Мунье влияние Шарля Пеги и Леона Блуа. Из мыслителей и писателей старшего поколения сочувствует новой католической молодежи один Жан Маритен, да и то не вполне. Мунье и все течение стоит вне традиционной «правости» и «левости». Эти категории все более и более теряют всякий смысл. Но по обычной терминологии это течение признается все-таки очень левым.

Вся революционно-настроенная французская молодежь об­личает современный беспорядок и стремится к порядку. Ordo есть общий лозунг и в этой терминологии чувствуется латинский дух. Но Мунье подчеркивает, что спокойствие не есть порядок. Политически у Мунье и группы «Esprit» есть анархический уклон, который определяется их резко выраженным антиэтатизмом. Но они вместе с тем борются против современной ду­ховной анархии во имя духовного порядка. Книга Мунье есть преж­де всего свидетельство о разрыве христианства и духа с реакционностью. Это есть новое и ценное в молодых христианских движениях Запада. Но Мунье католик и в качестве католика не может не испытывать трудностей в отношении к социализ­му. В папских энцикликах социализм был осужден. На ряду с этим энциклики осуждают злые стороны капиталистического режима и призывают к социальным реформам. Но положение официального католичества в отношении к социализму остается двусмысленным. Мунье решительный враг капита­лизма, интегральный враг и должен быть признан социалистом, хотя, конечно, не в марксистской форме. Он близок к Прудону. Иногда чувствуется, как ему трудно говорить о праве частной собственности, которое признается обязательным официальной социальной программой католической церкви. Мунье признает лишь собственность, основанную на труде. Но эко­номическая программа группы «Esprit» вообще недостаточно яс­на. Против марксизма защищается экономическая децентрализащя. Не ясно, в каком смысле Мунье считает возможным сохранить категории капитала. Очевидно слово капитал он употребляет не в марксистском смысле. Частную собствен­ность католичество зачищает прежде всего потому, что связывает с ней неразрывно семью. Это мне представляется корен­ной ложью. Эгоизм семьи, который тут утверждается, не луч­ше, а еще хуже личного эгоизма. Право наследства создает неис­числимое количество кошмарных семейных драм, изображенных в литературе. Семейный эгоизм и семейная собствен­ность есть основа буржуазного мира и эту основу должна разру­шить персоналистическая революция. Буржуа есть человек,

89

который имеет (собственность), а не есть. Мунье сам прекрасно определяет буржуа, как человека, который потерял смысл бытия, того, чтобы быть, и прогуливается среди вещей. Католичество иногда связывает Мунье и мешаешь ему сделать все выводы, но он очень возвышается над официально преоб­ладающими католически мнениями, он человек нового духа.

Мунье видит цель не в счастье и благе общества, а в духовной реализации человека. Это есть несомненно и вер­ховная истина христианского персонализма, отличающего его от всех социологических учений о человеке. Развитой персоналистической философии нельзя найти в книге Мунье. Но он ставит в центр проблему личности, верно отличая личность от индивидуума. Духовное для него всегда личное. Любовь воз­можна лишь между «я» и «ты». Но духовная реализация человече­ской личности связана с социальной стороной человеческого существования. Личность может реализовать себя лишь в com­munauté, в общине. Персоналистическая революция есть также революция социальная. Мунье настолько связывает личность с communauté, что не хочет говорить «я», хочет говорить «мы». Это очень родственно тому, что в православной мысли назы­вается соборностью. Мунье и его единомышленники объявляют восстание против анонимности, против on (Das Маn). Капита­листическое общество есть общество анонимное, в нем лич­ность задавлена. Но и коммунизм столь же антиперсоналистичен. Индивидуализм и тирания коллективизма — одинаковое зло. Наиболее сомнительным мне представляется понимание com­munauté, как личности. Это есть очень сложная проблема о применимости категории личности не к человеку, а к общностям и социальным целым. Можно ли, напр., мыслить церковь, как личность? У Мунье это не разработано. Возражение также вызывает его боязнь понять личность, как творческий акт. В этом чувствуется влияние томизма, для которого человек не творец.

Aнтиэтатизм Мунье мне представляется очень здоровой реакцией против современного отвратительного обоготворения государства, которое есть самая дурная форма язычества. Здоровым является также протест против власти политики в демократиях. Мунье совершенно свободен от демократического доктринерства. Он отрицает идеологию 89 года, которой до сих пор придерживается буржуазный радикализм. Но Мунье де­мократ в более глубоком, христианском смысле слова. Он очень отделяет себя от аристократической тенденции некото­рой части французской молодежи. В этой тенденции он подо­зревает группу «Ordre nouveau», с которой группа «Esprit» разошлась. «Ordre nouveau» подозревается в фашистском укло­не, в поклонении силе жизни, в тайном ницшеанстве. Правую часть французской молодежи, которая также считаешь себя ре­волюционной и враждебной капитализму, Мунье обвиняет в аморализме, в апеллировании к инстинкту, которое соединяется с рационализмом. Он очень враждебен тому, что называешь спиритуализмом салонов, и готов против него защищать ча­стичную правду материализма. Он хочет быть реалистом. Мунье совсем не отрицает активных средств борьбы. Он идет кь революции не только во внутреннем, духовном смысле, во и во внешнем, социальном смысле. Понятие революции у него углублено, но все-таки недостаточно выяснено, что является предметом нападений на все направления и со стороны сторонников рево-

90

люции и со стороны ее врагов. Христианское сознание требует прежде всего внутреннего, духовного переворота. Для него до­роже всего, выше всего человеческая личность. Духу принадлежит примат и только дух универсален, жизнь же не универсальна. Революция начинается в духе. Это истина несомненная. Но персонализм имеет свою социальную проекцию. Социальный проекцией персонализма является новая общность, общинность (communauté) людей. Персонализм несовместим с капиталистическим обществом, для которого личность есть средство и вещь. Систему наиболее соответствующую христианскому персо­нализму я называю персоналистичным социализмом. Мунье и все движение «Esprit» наиболее близко персоналистическому социализму, хотя выражения этого не употребляет. Нельзя не пожелать, чтобы русские читали такие книги, как книга Мунье. Это может быть способствовало бы освобождение их от многих болезненных аффектов и ассоциаций, мешающих рассматривать проблемы по существу. Книга Мунье рассматривает проблемы по существу перед христианской совестью.

Николай Бердяев.