Вот одна из книг по иному, чем прежде, освещающих происходящее в мире. Горная дорога, на которую вступили некоторые (к сожалению, далеко не все) русские после отечественных потрясений, дает им новое видение исторических и художественных явлений. Благодаря таким книгам, тайны плоской равнины, по которой много веков шли христианские народы, позабыв свою первоначальную цель, потеряв дорогу, и сами не понимая, что с ними происходить, — начинают раскрываться.

«Можно ли через Чехова разгадать сколько-нибудь загадку России?» — спрашивает автор.

Чехов не дожил одного года до первой революции, когда подлинный ужас впервые дохнул на благополучную России. Однако, именно, Чехов, подводит нас к самым корням катастрофы, к ее глубоким и внутренним истокам. «Из многих «слагаемых» чеховских рассказов (своеобразно выражается автор) получается страшная «сумма»: неизбежность революции, неизбежность духовного порядка».

Чехов не только предчувствовал гибель старой России, он изображает людей, который суждено возродиться после несчастий, поразивших Россию.

Не лишних людей, не неврастеников, не нытиков, как многим казалось, Чехов выводит людей, которые лет через 20 после его смерти стали возвращаться к Христу и к церкви, получили дар веры. Он изображает неверующих — сам неверующий — такими чертами, что чувствуется в них (хотя еще не оживший) Господь — души, в которых рождается Христос.

Страдания людей, которые любят Бога и ближних, но веры не имеют — вот какую трагедию человека прозрел Чехов.

Такова основная тема книги. Автор путем тонкого анализа вскрывает внутреннего человека в персонажах Чехова и показывает, что их неверие стоит как бы уже перед тончайшей перегородкой, которая вот-вот разорвется. И потому герои писателя так хрупки, и муки их так утончены, в душе они христиане, как есть поэты в душе (все чувствовать и не мочь!) — как бы неудачники, но в которых должно произойти чудо: явиться талант.

Присмотритесь, например, к «Трем сестрам». Вы встречаете людей чрезвычайно деликатных до полной уступчивости окружающим их себялюбцам (возьми мою комнату, мой дом, мое состояние, если требуешь). Однако внутренне они противостоять всем сердцем людям материалистически настроенным (истинная черта святых: борьба с врагами не внешняя, а внутренняя). Они чрезвычайно добры: при нужде людей сами отдают все, что имеют (при пожаре города Ольга говорить: «все отдай, няня, что у нас есть»). Они жалеют ближних и чрезвычайно умаляют значение своей работы, на самом деле жертвуя жизнью, т. е. своим трудом, не оставляющем отдыха, жизни для себя (таковы Астров, Дядя Ваня, Алехин и др.). И в то же время они по своему (косноязычно) вопиют к небу: что такое лейт-мотив трех сестер: «в Москву»! — в нем можно различить два смешавшихся музыкальных тона: Бодлэровское отчаяние неверия: «куда угодно, куда угодно, только прочь из этого мира» и тихую молитву верующих: «Да приидет царствие Твое».

И вот что еще совершил этот великий русский художник Чехов. Он изобразил истинное воскресение в душе человека. Что не удалось в «Воскресении» полуверующему Толстому, то сделал неверующий Чехов. Автор «Смятенного сердца» проникновенно рисует этот истинно-христианский процесс воскресения в душе Лаевского и его жены («Дуэль»).

Чехову дано было изобразить и целый ряд по-настоящему верующих, почти святых людей — об этом тоже говорить автор.

__________

Раскрыв тайну сердца хороших людей своего времени Чехов поставил глубочайший вопрос: почему столь страшное несчастье тяготело над ними? — почему у них не было веры? Этот вопрос совпадает с тайной, давно останавливающей внимание всех думающих людей: в 19 веке; в России отсутствие правды в христианском обществе чувствовали, главным образом, люди неверующие; между тем сами христиане, находили что, если и есть у нас плохое, то только, благодаря атеистам, которые «мутят». Не будь атеистов, все было бы вполне благополучно. Вообще отношение к атеистам у церковного народа было не милостивое.

Теперь, когда многие атеисты сделались горячо верующими и счастливыми людьми (а прежде, по свидетельству художника, были столь несчастны), можно сказать: неимение веры было не только несчастье, это был крест Господень, быть может, тягчайший из крестов. И следующая важная мысль: таков был промысл Божий о русской церкви. До времени многие лучшие люди не получили веры. И вот теперь Господь позвал их, чтобы они своей выстраданной любовью ко Христу влили горячую кровь в застывающее тело церкви.

Правду сказал однажды Н. А. Бердяев, что блудные сыновья, вернувшись к Отцу, исполнят великую задачу.

Чтобы привести ко Христу еще не вернувшихся братьев своих, необходимо говорить на их языке и говорить милостиво. Тот, кто испытал трагедию неверия, во истину знает, что такое милость Божия. Новые учителя будут менее подвижника-

ми, но более милостивыми, (по слову Христа: «милости хочу, а не жертвы).»

Вот к каким мыслям приходить более углубленный анализ творчества русского художника.

____________

У Чехова есть люди, которые в его беспощадном изображении производят впечатление страшное. Это не убийцы, и не преступники, даже не великие грешники (к этим Чехов пробуждает жалость), это пошляки. Во времена Чехова понятие пошляк получило особое содержание: человек с совершенно выраженным материальным вкусом (любовник материи). Самодовольство этих людей по истине иррационально: с каким то нечеловеческим правом они заставляют всех служить своей самости; и уничтожают, заедают все себе непокорное или им ненужное (таковы: Наташа — («шершавое животное» («Три сестры»), Анисья — «гадюка» (В овраге»), Аркадина — «актриса» (Чайка). Когда раскрывается перед читателями ужасная безжалостность этих людей, приходят на ум слова Христа: «ваш отец диавол». Если Чехову дано было изобразить людей как бы созревших, чтобы стать после призвания истинными христианами (т. е. друзьями Христа), то вот эти, также изображенные им, представляют иначе созревший ряд людей — в противоположную сторону от Христа.

___________

К сожалению, в книге г. Курдюмова, столь высокой по своей основной теме, есть тяжелый провал. Это те полторы страницы (27-28), где говорится об изображении любви у Чехова. Мы не будем цитировать, так как тон автора здесь нестерпим.

Утверждая, что Чехов, как человек был в высшей степени скромен, внутренне застенчив, как писатель», — откуда мог почерпнуть г. Курдюмов, что сам «он никогда не испытал большого чувства».

Междутем верное освещение этой стороны творчества подтверждает самую важную мысль книги «Сердце смятенное».

То, что г. Курдюмов принимает за «любовь» в произведениях Чехова (отношение дяди Вани и Астрова к Елене Андреевне и Андрея к Наташе (в Трех Сестрах) — есть не более, как грубое очарование сильно действующей женщины (половой магизм).

Совсем не здесь Чеховская любовь. Самая печальная мелодия в искусстве, это сказание о неразделенной или неудавшейся любви. Наиболее острые, тончайшие переживания связаны с этим чувством. И, именно, в изображении этой любви Чехов высокий мастер. *)

«Дом с мезонином», «О любви», «Три года», «Моя жизнь» здесь одна любовь входит в другую любовь и чрезвычайно утончает рассказ (любовь Анюты Благово); все пьесы Чехова овеяны чувствами неразделенной любви.

*) Впрочем в рассказе «Степь» Чехов замечательно изображает счастливую, светящуюся любовь (мужик Константин).

В Чайке тончайшее кружево сердечной боли: страдания одной любви неудачной обостряется неудачей следующей: Маша любить Треплева, Треплев любит Нину, Нина любит Тригорина. Красота пьесы «Дядя Ваня» как бы сделана любовью Ани к Астрову. Она своим чувством раскрывает его душу, ее музыку.

Неудача в земном счастье — есть обреченность человека. Но не известно ли давно, что Божие избранничество всегда несет неудачу в земных делах. Это чувство, присущее героям Чехова, подтверждает основную мысль книги г. Курдюмова. Их ожидает любовь Христа.

___________

Нельзя не сказать о роли Художественного театра в раскрытии сокровеннейшего в творчестве Чехова (г. Курдюмов умалил значение Худ. т-ра).

Эмблема Художественного театра: Чайка. По пьесе это символ неразделенной любви («помните вы подстрелили чайку? Случайно пришел человек, увидел и от нечего делать погубил... Сюжет для небольшого рассказа» — Нина о своей любви и о своей жизни).

Несчастливая любовь! Слова любви умирают в сердце — их некому сказать. Порой вырвется жалоба, один печальный звук.

Чтобы изобразить такое чувство необходимо сказать нечто между слов — повлиять на читателя внутренней музыкой. Художественный театр сумел передать невысказанное.

То, что в начале существования Художественного театра наивно назвали «настроением» на сцене — была музыка душ, и еще выше: музыка жизни. Молчание на сцене (паузы) говорили больше, чем слова — вот новое, самое высшее достижение в драматическом искусстве.

Постановка Чехова в Художественном театре была роковым событием для театра вообще: кому захочется от поэзии возвращаться к прозе, от музыки душ, к их словесному выражение.

И Художественный театр не даром называют Чеховским, ибо все остальное в нем только занимательное или великолепное представление (новое — в подробностях: живая толпа, причудливость обстановки). И как бы навсегда раненные чеховской музыкой, напрасно ищут чуткие люди теперь то, что пережили они в настояние дни театра.

Но углубимся еще в переживание на сцене Чеховских пьес и мы опять встретимся с основным взглядом г. Курдюмова на творчество Чехова.

Музыка сцены дала возможность проникнуть сердцем не только в страдания неразделенной любви, но в нечто гораздо большее.

Первый представления Чайки (1898 г.) вызвали необычайную восторженность (несомненно мистического характера), экстаз. Нечто небывалое, потрясающее испытывали москвичи на представлениях «Чайки». Что это было за чувство?

Чтобы стать ближе к тогдашнему душевному состоянию припомню одну странную фразу под адресом Чехову, посланном после 3-го представления «Чайки»: «в зрительном зале не было ни одного человека, кто не почувствовал бы себя в ваших персонажах».

Автор этого адреса — кн. Ал. Ив. Урусов (один из самых утонченнейших людей тогдашней Москвы) в это время был уже болен неизлечимой болезнью (умер через 1¹/₈ года) - что нашел он сродни себе в «Чайке»? (*).

После одного из представлений «Чайки» автор этих строк вместе с Урусовым возвращался пешком из театра. Князь был в необычайном волнении. На углу одной темной улицы вдруг остановился и воскликнул: Всегда мы ждем, что жизнь вдруг раскроется по иному, наступит необычайно прекрасное — вот эта музыка все время льется со сцены, и сердце горит.

Скажем яснее. Сокровеннейшее звучание чеховской музыки - это тот же мессианизм, которым исполнена высокая литература 19 века. Эти простые и наивные мечты людей, в душах которых рождался Христос, — через 200-300 лет, — заключали в себе таинственно — родное русскому сердцу, святой Руси.

— «Мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах» — эти слова как бы о загробном существовании — заключают в себе апокалипсическую тончайшую материальность. Это воскресение еще здесь на земле.

П е т р И в а н о въ .

КРАСОТА ЧЕХОВА

М. Курдюмов. «Сердце смятенное» (о творчестве Чехова).

УМСА-Рress 1934 г.

«Можно ли через Чехова разгадать сколько-нибудь загадку России?» — спрашивает автор.

Страдания людей, которые любят Бога и ближних, но веры не имеют — вот какую трагедию человека прозрел Чехов.