Лот-Бородина М. Св. Г. Флоровский. Византийские отцы V-VIII в. Журнал "Путь" №38

Византийские ОтцыV-VIII. Свящ. Г.В. Флоровский. Париж, 1933.

Нельзя не приветствовать выхода в свет книги отца Георгия Флоровского, восполняющей крупный пробел в русской истории византийской духовности. Она является продолжением и завершением первого, не менее солидного, труда того же автора: Восточные Отцы IV века (Париж, 1931).

Золотой век творческой христианской мысли несравнен-

91

но лучше знаком мало-мальски образованному читателю наших дней, чем более поздний период ее развития, о котором идет здесь речь. В центре его стоит классическая эпоха древнего монашества. О. Флоровский прекрасно характеризует последнее как «Церковь явленную в ее социальном ино-бытии, как новое жительство не от мира сего». Для нас это прежде всего раскрытие своеобразных путей восточной мистики не только «бездумной», (в смысле дискурсивного мышления) но и без образной, на фоне аскетической дисциплины — подвижничества — неизменно направленной к идеалу чистого созерцания или «умного ведения». Ибо πράξις — подвиг — есть лишь подготовительная ступень к δεωρἰα, т.е. к непосредственному богопознанию.

Работа автора-профессора отнюдь не компиляция, а вполне самостоятельное исследование, где можно найти немало нового. Чрезвычайно ценна вся глава о Духовных Беседах, известных под именем Макария Великого, основателя скитского отшельничества. В настоящее время католические ученые (Stiglmayz, Wilmart) не только отрицают подлинность этих гомилий, но приписывают их неизвестному манихействующему еретику: на основании трагического дуализма коим они проникнуты (со-обитание в душе Духа Св. и Сатаны). По-видимому, о. Флоровский также сомневается в принадлежности Бесед перу преп. Макария, но скорее по формальным причинам. Близость этого глубинного религиозного опыта к некоторым мессалианским мотивам и для него очевидны; только она возможна по его мнению, и у православного, «не догматиста, а психолога», с чем мы совершенно согласны.

То же самое в значительной степени применимо и к дошедшим до нас сочинениям Евагрия Понтийского, которому наш автор посвящает несколько, быть может слишком кратких страниц (163-5). Осужденный на V-м Вселенском Соборе за оригенизм, этот замечательный духовный писатель в действительности главное звено, соединяющее александрийский гнозис с византийской спекулятивной традицией. Зависимость Максима Исповедника, давшего наиболее полное, гармоничное учение о θεῶσις᾽α, от египетского отшельника конца IV-го в. теперь точно установлена на Западе. Православные консерваторы доныне ее замалчивали, несмотря на то, что некоторые отрывки Евагрия находятся в нашем добротолюбии. Тем важнее нарушение этого несправедливого молчания у о. Флоровского, который открыто признает «влияние Евагрия на всех позднейших аскетических писателей, особенно на Максима Исповедника.

92

При богатой насыщенности и сжатости превосходно написанной книги талантливого богослова, объективность в изложении понятна сама собой; однако беспристрастие никогда не переходит у него в бесстрастие. Единственно о чем можно пожалеть, это — вместе с отсутствием критического аппарата примечаний, столь необходимого для специалиста, — некоторый недостаток внутренней композиции, а именно: отдельные части — системы не слиты, как хотелось бы, в одно стройное целое. Поэтому нет «Заключения», которое помогло бы закрепить в умах синтетические результаты этих строго продуманных «Чтений в Православном Богословском Институте».

M. Л-Б.

93