С самого начала XVII столетия в русском обществе начинает пробуждаться и с течением времени все более усиливаться и крепнуть сознание, что прежние знания, которыми доселе жило русское общество, теперь стали уже недостаточны, вследствие чего у нас возникла потребность в людях ученых, научно-образованных, которые-бы доставили русским возможность получать более разностороннее и широкое образование, нежели какое существовало у нас до сих пор. За удовлетворение этой новой народившейся потребности, обновить и расширить или устаревшие или уже теперь недостаточные прежние знания, взялось, с половины XVII века, само правительство. Уже в 1632 году царь и патриарх обращались к константинопольскому патриарху Кириллу Лукарису. чтобы он приискал на востоке православного учителя и прислал его в

588

— 589 —

Москву, и когда в это время в Москву приехал протосингел александрийского патриарха Иосиф, ранее живший в южной России и знавший славянский язык, то царь и патриарх оставили его в Москве для перевода книг с греческого языка на славянский и для учения малых ребят греческому языку. Затем, к половине XVII века, к нам является учитель, греческий архимандрит Венедикт, ведутся переговоры о вызове в Москву известного Мелетия Сирига, оставляется в Москве для учительства известный Арсений грек, вызываются ученые киевляне: Епифаний, Арсений и Дамаскин, являются в Москву по вызову правительства или сами ученые греки: митрополит Навпакта и Арты Гавриил Власий, Паисий Лигарид, архимандрит Дионисий, архимандрит Симеон, Николай Спафарий, из южной Руси ученый Симеон Полоцкий и другие. В документах о приезде некоторых из этих лиц иногда прямо говорится, что они вызываются правительством или сами являются в Москву между прочим и для учительства русских людей наукам.

Основываясь на том, что правительство вызывало ученых православных иностранцев между прочим и для учительства, и что некоторые из них действительно иногда занимались у нас частным, домашним учительством, современные ученые приходят к тому заключению, что в Москве, еще за несколько десятков лет до открытия Славяно-греко-латинской Академии, именно с самого начала половины XVII века, уже существовало несколько греко-латинских школ, открытых будто бы вызванными в Москву правительством учителями греками и киевлянами. Так наши ученые признают, что в Москве существовала с половины XVII века греко-латинская школа, основанная известным

— 590 —

справщиком книг Арсением греком. В Андреевском монастыре, основанном Ртищевым и заселенном образованными иноками из южнорусских монастырей, тоже с половины XVII века существовала будто бы другая школа—Андреевское училище. Третья школа, специально греческая, находилась в Чудове монастыре и была открыта Епифанием Славинецким (в 1649 году). Четвертая школа, специально латинская, известная под именем Спасской школы, находилась в Богоявленском монастыре и была открыта Симеоном Полоцким в 1665 году. Возможно, думают некоторые ученые, что в Москве существовала и пятая греко-латинская школа, при церкви св. Иоанна Богослова, хотя о действительном открытии этой школы и не имеется, по сознанию самих ученых, никаких известий.

Но мало того, что наши ученые признают за несомненный факт, за аксиому существование в Москве с половины XVII столетия нескольких греко-латинских школ, они даже точно определяют, чему и как учили в этих школах и даже более: находят, что между разными московскими школами существовал будто бы некоторый антагонизм, так как направление одной школы было строго латинское, направление другой было строго греческое,— школы Чудовская и Спасская служили будто бы у нас представительницами двух систем образования—греческого и латинского, почему и чаемые ученики этих школ явились потом между собою противниками ¹).

¹) В своем исследовании о Симеоне Полоцком Л. Н. Майков говорит, что Полоцким основана была школа в Спасском монастыре за Иконным рядом, в которой «первыми (?) учениками были молодые подьячие Тайного Приказа. Трудно сказать была ли у царя Алексея Михай-

— 591

Таким образом, по мнению наших ученых, с половины XVII века в Москве было несомненно, по крайней мере, четыре греко-латинские школы, одни с высшим, а другие, если уже не с высшим, то с средним курсом преподавания. Значит, с самого начала половины XVII века русское юношество уже могло получать правильное научное

ловича определенная цель при учреждении этого училища; но несомненно, что возникновение его, как и патриаршей школы в Чудове монастыре (в 1630 годах), и Ртищевской—в Андреевском (в 1649 году), отвечало назревшей в Московском обществе потребности расширить свое образование, которое дотоле имело исключительно элементарный характер и приобреталось преимущественно путей и, чтения. Выбор в ученики взрослых и, без сомнения, с некоторыми уже сведениями и со способностями, какие требовались для службы в Тайном Приказе, собственной канцелярии государя, указывает на то, что курс учения в Спасской школе с самого начала соответствовал условиями не элементарного, а среднего, если не высшего, образования. По свидетельству приходо-расходных книг приказа, школа была учреждена для того, чтобы «учиться по-латыням» и «для грамотичнаго ученья», того самого, недостаток которого в первой половине; XVII века указывался постоянно, как причина заблуждений и неправильного разумения Священного Писания, столь обыкновенных тогда в русской церкви Тот же элемент филологических знаний преобладал и в других московских школах, но в характере преподавания они представляли, по-видимому, некоторые отличия одна от другой. Можно не сомневаться, что еще при самом основании Спасского училища Симеон внес в него некоторые порядки и направление Киевской коллегии. Латынь, изучаемая при пособии темного, многословного руководства Альвареца, очевидно, была здесь главным предметом преподавания; напротив того греческий язык едва ли был здесь преподаваем, так как сам Симеон, по свидетельству современников «греческого писания ннчтоже знаше». Это составляло главное отличие Спасской школы от Чудовской (и поглощенной ею Андреевской),

— 592 —

образование, школ на первый раз было у нас вполне достаточно, даже можно было выбирать между разными школами: кто хотел образования строго греческого, тот шел в специально греческую школу; кто хотел образования строго латинского, гот шел в школу специально латинскую.

где преимущественно учили по-гречески, и притом не столько по учебнику, сколько практически, чрез вникание в смысл текстов и переводы. Зато, несомненно, ученики Спасской школы обучались пиитике и риторике и упражнялись в сочинении вирш и ораций: мы уже знаем, что Симеон еще своим полоцким ученикам давал такого рода занятия. Напротив того, питомцы Чудовской школы не усваивали себе этого обычая школы Киевской ц не выходили искусными стилистами». (Очерки из ист. рус. литер. XVII и XVIII столетий, стр. 17 —19). — Тоже самое говорит в своем сочинении Симеон Полоцкий и И. А. Татарский. «Трудно с несомненностью решить, заявляет он, какая определенная мысль руководила государем при учреждении Спасской школы, которой он состоял высочайшим покровителем, отпуская на содержание ее средства из собственной казны. Была ли у него ближайшая цель приготовить хороших переводчиков для своей дворцовой канцелярии (Митр. Макария: Ист. рус. церкви, XII, 641), или же он хотел основать это полезное учреждение уступай инициативе Симеона и желая дать применение его известным талантам опытного дидаскала; но, так или иначе, школа эта как нельзя более соответствовала духовным потребностям своего времени и могла одинаково возникнуть из желания государя расширить несколько то элементарное образование, приобретаемое, преимущественно, путем чтения, которое господствовало тогда в московском обществе и о неудовлетворительности которого он получал, как мы видели, неоднократные представления Очевидно, что курс преподавания в этой школе, не смотря на учреждение ее в весьма ограниченных размерах, соответствовал, именно, требованиям высшего, или, по крайней мере, среднего образования. Это открывается уже из того, что учениками ее избраны были люди взрослые, без сомнения, отличавшиеся уже известным развитием и познаниями, не-

— 593 —

Но если мы, с помощью наших ученых, находим в Москве, с самого начала первой половины XVII века, довольное количество и учителей и школ, зато мы, несмотря на все розыски, вовсе не находим тех школяров, которые бы учились в четырех указанных московских греко-латинских школах, которые бы чем-нибудь заявили

обходимыми для службы их подьячими в Приказе Тайных Дел. Тоже самое должно заключать и из выражений в расходных записях Приказа, по свидетельству которых школа была заведена с тем, чтобы, «учиться по латиням, или «для грамотичнаго ученья», что прямо указывает на начала высшего образования, каким в то время были причастны немногие. Также нельзя сомневаться и в том, что уже при самом начале своей деятельности в этой школе Симеон Полоцкий внес сюда характеристические особенности полученного им образования. Талантливый питомец Киевской коллегии, посетивший притом сродные ей по духу польские школы, он естественно остался верен их началам в содержании и направлении здесь своего преподавания. И вот мы видим, что главным предметом занятий в Спасской школе, точно так же как и там, было учение «по латиням», производившееся притом по руководству Альвара, весьма распространенному тогда, именно, в польских школах. Греческий язык, бывший в тех школах большою редкостью, вовсе не был преподаваем и в Спасском училище, что было тем естественнее, что и сам Полоцкий, по свидетельству его современников, «греческого писания ничтоже знаяше». Кроме изучения латини, ученики Спасской школы, согласно тем же началам юго-западного образования, обучались в ней риторике и пиитике, упражняясь под руководством своего наставника в составлении разного рода вирш и ораций. Это, как мы знаем, был любимый предмет занятий самого Полоцкого и об успехах его преподавания в этом отношении можно судить же по характеру ученика его Семена Медведева, бывшего весьма искусным в произведениях этого рода. Понятно, что богословие, считавшееся в то время основанием всех наук, было изучаемо и в

— 594 —

потом о себе, оставили хотя бы какой-нибудь след своего обучения в этих школах. Что потребность учиться у русских того времени существовала и что некоторые из них действительно не прочь были поучиться, на это есть указания. Некто Степан Олябьев в 1650 году заявлял, что он хотел было учиться по-латыни у Арсения грека, но когда того сослали на Соловки, то он перестал учиться

Спасской школе; но преподавание его здесь, как и все прочее, запечатлено было резким характером латинской учености, отличаясь тем же господством схоластики и казуистических тонкостей, как и в пройденных Полоцким школах. «Венец веры, кафолическия», важнейшее богословское сочинение Симеона, служит тому ярким доказательством.—Таким образом, уже с первого времени своего пребывания в Москве, Симеон Полоцкий заявил себя здесь как решительный представитель исключительно латинского образования; а основанная им Спасская школа, в размерах хотя и необширных, явилась первою и яркою выразительницею особенного духа и направления своего учителя, приобретенного им в юго-западных школах. Понятно, что по тому времени это было новое и важное явление в Москве, которое своим исключительным характером стояло в резкой противоположности с господствовавшими в ней до сих нор началами образованности и в особенности с началами бывшей здесь высшей школы Чуковской, во главе которой находился старший современник Симеона, Епифаний Славинецкий. В этой последней школе главным предметом преподавания был, напротив того, язык греческий, изучаемый притом не столько по определенному руководству, сколько практически, путем переводов и настойчивого вникания в смысл текстов. Равным образом, и в общем направлении этой школы отсутствовал тот отчасти светский характер, которым отличалась Спасская школа, при явном преобладании в ней латинствующей риторики и пиитики; здесь господствовал напротив характер строгой церковности и той серьезной и осмотрительной сосредоточенности богословствующей мысли какая естественно возникает при постоянных заняти-

— 595 —

и азбуку изодрал. Ордив-Нащокин, желая дать сыну образование, окружил его пленными поляками. Матвеев пригласил к себе известного переводчика Спафария, который и учил его сына «по-гречески и по латыни литерам малой части». В Пустозерске при сыне Матвеева был учитель «из меньшего польского шляхетства, Иван Лаврентьев сын Поборский» ²). У полковника Перекрестова был учитель его детей Иван Богдановский ³). Архиепископ рязанский Иларион учился по-гречески у Иверского архимандрита грека Дионисия ⁴). Певчий Лаврентий отдан был своим отцом учиться по латыни

ях переводами из Св. Писания и свято-отеческих творений.—Такая разность начал и направлений в этих школах естественно породила ранний антагонизм между их представителями, в котором заключается объяснительная причина многих последующих отношений в жизни Симеона». (стр. 70—73). Г. Соколов в своей статье о Сильвестре Медведеве (Чт. общ. любит. духовн. просв. 1886 г., июнь, стр. 592—593) заверяет, что в Спасской школе учили не только «пиитике и риторике, но и богословию, истории, философии и диалектике», заверяет, что «ради упражнения учеников своих в диалектических тонкостях, Полоцкий не редко устраивал между ними примерные диспуты, к которым так привык он во время пребывания в Киевской академии. И вот «спудеи» Спасской школы проводили время «выну рассуждающе на часте» (т. е. рассуждали две стороны, из которых одна была оппозиционною), Божественное писание, «руководимые в спорах своим учителем, опытным диалектиком».

Такие обстоятельные сведения о Спасской и Чудовской школах сообщают нам нынешние ученые. Но насколько основательны эти сведения и какова их действительная научная ценность, об этом скажем несколько ниже.

²) Солов. X, 168; XI, 93; XIII, 229. Замысловский: Царствование Феодора Алексеевича, стр. 186.

³) Разыскн. дела о Фед. Шаклов. 1, 659. ⁴) Матер. для ист. раск. V, 137.

596

у Сильвестра Медведева ⁵). Полоцкий, по прибытии своем в Москву, давал частные уроки латинского языка по Альвару ⁶). По заявлении известного книжного справщика инока Евфимия появление неправославных мнений у некоторых русских второй половины XVII века объясняется между прочим и тем, что наша тогдашняя знать, в видах дать детям образование, стала держать у себя домашних иностранных учителей ⁷). Но этого мало. В видах получить образование русские юноши ездили учиться в польские и киевские школы. Сын русского варшавского резидента Тяпкина в особой речи благодарил короля польского за его «государское жалованье, за хлеб и соль и за науку школьную, которую употреблял будучи в его государстве» ⁸). Патриарх Иоаким появление у нас латинских воззрений на время пресуществления святых даров объясняет таким образом: «юноши неции, говорит он, из царствующего града Москвы восхотеша отъити в полское кралевство, ради учения латинского, иже отшедше и учащеся в латинских училищах», заразились там латинскими воззрениями, которые потом и перенесли на Русь Сам патриарх Иоаким, уже в 1681 году посылал своего чудовского иеродиакона, а потом иеромонаха Кариона «в киевские школы для философские науки» ¹⁰).

⁵) Разыскн. д. о Фед. Шакл. 1, 569. ⁶) Рукоп. Моск. Синод. библ. № 40, л. 258.

⁷) Рукоп. Моск. Синод. библ. № 346, л. 1220. ⁸) Солов. XII, 225. ⁹) Остен, стр. 124.

¹⁰) В 1690 г. Карион, кончив курс учения в Киеве, возвратился в Москву и здесь в распросе показал: «отец-де ево был в Лихвинскфм уезде в монастыре Покрова Пресвятые Богородицы Добрин дьяконом и ро-

— 597 —

Таким образом мы видим, что русские второй половины XVII века хватаются за всякого случайного попавшего в Москву учителя или вообще образованного человека, лишь бы только чему-нибудь поучиться у него; что русские юноши, в видах получить школьное образование, едут учиться даже в Польшу в тамошние латинские училища. При таком, так сказать, напряженном стремлении известной части тогдашней русской молодежи учиться, московские греко-латинские школы должны бы были быть невидимому переполнены учащимися, так как большинству конечно не зачем было ехать в польские латинские школы, когда у себя дома, прямо под рукою, были свои собственные школы, с средним и высшим курсом преподавания. А между тем

дился притом же монастыре. И тому лет с тридцать и болши отец его умре, а он Карион после отца своего остался в малых летех, и, как был в возрасте двадцати лет, постригся в том же монастыре Добрине и был дьяконом лет с пять. А тому ныне девять лет (т. е. в 1681 г.) по указу святейшего Иоакима патриарха Московского и всеа Росии из того монастыря отпущен он, Карион, в Киев для философские науки, и в Киеве будучи в Братском монастыре, поставлен в черные попы архиепископом Лазарем Барановичем. И во 195 году (1687 г.) по указу святейшего патриарха был па Москве не многое время, и по указу великих государей он Карион с Москвы отпущен по-прежнему в Киев для философского ж доучения. И в нынешнем во 198 году он той науки выучился, и по ево челобитью боярин и воеводы, князь Михайло Григорьевич Ромодановской с товарищи, из Киева ево отпустили к Москве, а к Москве приехав живет на патриаршем дворе». 7 сентября Карион «видел великих государей очи и был у руки и говорил орацыю; велели ему дать своего великих государей жалованья в приказ сукна черного пять аршин из Казенного Приказу» (Моск. архив мин. иностр. дел: Малороссийские дела 1690 г. № 42).

— 598 —

мы не только не имеем никаких сведений о переполнении московских греко-латинских школ учащимися, но не можем указать с достоверностью даже и одного человека, который бы своим образованием и знаниями обязан был московским греко-латинским школам. Чем же теперь объяснить это странное отсутствие каких бы то ни было сведений о воспитанниках московских школ, странное тем более, что до нас дошли же за это время сведения о тех лицах, которые брали уроки у домашних учителей, или обучались в польских и киевских школах?

На этот вопрос мы, с своей стороны, даем такой ответ: сведений о том чему, как и кого учили в московских греко-латинских школах, существовавших будто бы с половины XVII века, до нас не дошло единственно потому, что самых этих школ в Москве тогда вовсе еще не было.

Что Арсений грек не открывал в Москве школы и не был в ней учителем, это с несомненностью следует из тех прямых официальных данных, какие дошли до нас относительно московской’ жизни и деятельности Арсения. В них нигде и ни разу Арсений не назван учителем греко-латинской школы, ни разу не указывается, чтобы он получал содержание или плату как учитель школы; везде в дошедших до нас официальных документах он называется не учителем школы, а книжным переводчиком и справщиком, свое содержание или жалованье он получает от правительства не за учительство в школе, а за книжные переводы и за книжную справу. В записях расходов патриаршего Казенного Приказа значится: «августа 27 161 года старцу Арсению греченину за три пера лебяжьих да за полуфунта орешков чернильных, да за

599 —

полфунта камеди, да за купорос, что он купил в Борисовскую золотую палату писать книги греческия государю патриарху десять алтын».— «Мая 9 162 г. по государеву патриархову имянному приказу старцу Арсению греку, который сидит у книжной справки и переводит книги с греческие грамоты на русскую—10 рублей».— «166 г. сент. 6, книг печатного двора справщику Арсению греку в приказ выдано 50 рублей» ¹¹).

Таким образом современные записи расходов патриаршего Казенного Приказа знают Арсения только как книжного переводчика и справщика, но вовсе не знают его как учителя школы, что однако было-бы невозможно, если бы Арсений действительно открыл греко-латинскую школу и учительствовал в ней, тогда-бы он необходимо получал за свое учительство особую плату, и в торжественные дни обязательно являлся бы с своими школярами для поздравлений к патриарху, причем каждый раз получал-бы от него особую дачу, которая всегда тщательно вносилась-бы в расходные книги патриаршего Казенного Приказа. Грек иеродиакон Мелетий был у нас учителем пения, и в расходных книгах патриаршего Казенного Приказа значится: «164 г. июня 2, государева патриарша двора черному диакону Мелетию греченину, что он учит подъяков греческому пению 5 руб. дано.—165 г. апреля 8, греческому черному дьякону Мелетию, который учит подъяков греческому пению в приказ 5 руб.—166 г. августа 31, по государеву цареву и великого князя Алексея Михаиловича указу и по приказу боярина князя Алексея Никитича Тру-

¹¹) Матер. для ист., археол. и статистики Моск. церквей, стр. 969—972.

— 600

бецкого, государева жалованья греческого пения мастеру черному дьякону Мелетию в приказ 30 руб. —167 г. ноября 4, греческого пения мастеру дьякону Мелетию греку в приказ 20 р. дано» ¹²). За всякую учительскую послугу разных лиц, государь или патриарх обыкновенно всегда давали особую плату. «160 г. мая 15, откроено тафты объяринной цвет 5 аршин, а тою тафтою государь царь и великий князь Алексей Михаилович жаловал патриарша певчаго дьяка Федора Константинова, что учил грамоте патриарших татарченков. 196 г. дек. 25, святейший патриарх в крестовой пожаловал книг печатного двора справщику иеродьякону Кариону, что он домовым меньшим подъяком учил ораций, 2 рубля». То-же Карион получает и в 1690 году ¹³). Впоследствии, когда у нас действительно открылись школы: типографская и славяно-греко-латинская, учителя этих школ в торжественные дни всегда являлись с поздравлениями к патриарху и всегда получали от него известную дачу, что тщательно и вносилось в расходные книги патриаршего Казенного Приказа ¹⁴). Не только за учительство в школах, но и за всякие случайные мелкия послуги разных лиц патриархи всегда давали особую плату, которая и вносилась в расходные книги патриаршего Казенного Приказа. Например: «166 г. февр. 27, Николаевского монастыря, что на Никольском кресце греческому архимандриту Дионисию, да келарю Евсигнею, что они строили кушанье государю патриарху по-гречески, по полтине человеку дано ¹⁵). При такой точной

¹²) Ibid. 971—972. ¹³) Ibid. 969. 1043, 1044. ¹⁴) Ibid. 1042 и след. ¹⁵) Ibid. 1110.

— 601 —

записи расходов патриаршего Казенного Приказа невозможно допустить, чтобы мы не встретили записей о патриарших дачах Арсению греку, как учителю греко-латинской школы, если бы таковая школа действительно существовала и Арсений был в ней учителем.

О деятельности Арсения грека в Москве мы имеем довольно многочисленные свидетельства от первых расколоучителей, современников Арсения, сильно интересовавшихся его личностью и всею его деятельностью. Но они всегда говорят об Арсение только как о книжном справщике и ни разу не говорят об нем как об учителе греко-латинской школы. Если-бы Арсений действительно был учителем школы, то противники церковной реформы Никона не преминули-бы, конечно, указать на то обстоятельство, что Арсений грек губит православие на Руси не только тем, что портит своею справою старые русские книги, но и тем, что в школе, в качестве учителя юношества, насаждает свои еретические плевелы в сердца своих учеников, в лице которых готовит конечную гибель православию на Руси. Если-же таких обвинений со стороны расколоучителей против Арсения ни разу не было высказано, то это служит ясным знаком того, что греко-латинской школы Арсения грека в Москве вовсе не существовало, что об ней ее современники ничего не знали. Правда, как на доказательство учительства Арсения в школе, указывают на следующие слова Неронова к патриарху Никону в 1655 году: «ты его (Арсения грека), говорил Неронов Никону, взял из Соловецкого монастыря на смуту и устроил его яко учителя, пачеже к тиснению печатному правителя» ¹⁶).

¹⁶) Матер. для ист. раск. 1, 150—151.

— 602 —

Но не трудно видеть, что этими словами Неронов имел в виду указать не на школьное учительство Арсения, а на его будто бы инициаторскую роль в церковной реформе Никона. Да и вообще название «учитель» в приложении к Арсению греку еще не дает права заключать отсюда, чтобы он действительно был у нас основателем и учителем греко-латинской школы. Арсений явился в Москву с официальным титулом дидаскола при иерусалимском патриархе Паисие (с которым он приехал в Москву) и этот титул «учитель» мог потом иногда прилагаться к нему и в Москве, хотя бы он и не был здесь учителем в школе.

В доказательство того, что Арсений грек был в Москве основателем и учителем греко-латинской школы, ссылаются на известное свидетельство иностранца Олеария, который говорит: «в настоящее время к немалому удивлению надо заметить, что по распоряжениям патриарха и великого князя русское юношество начинают обучать греческому и латинскому языкам. Для этого близ патриаршего двора учреждена уже латинская и греческая школа, которою заведывает и управляет один грек на имени Арсений». Но дело в том, что Олеарий в последний раз был в Москве в 1643 году, значит сам он не видал ни Арсения, ни основанной им школы, а говорит о ней только на основании дошедших до него слухов, которые легко могли возникнуть в виду того, что Арсений явился в Москву с официальным титулом дидаскала и в Москве оставлен был между прочим и для риторического учения, хотя этим делом ему и не пришлось потом заняться. Во всяком случае, если бы греко-латинская школа Арсения грека действительно существовала, она необходимо оставила бы

— 603 —

по себе какой-либо след и воспоминание, мы знали бы хотя одного ее ученика, так как самая греко-латинская школа в Москве и ее воспитанники, представляя для тогдашнего времени явление новое, не бывалое и даже не слыханное у нас, не могли бы укрыться от внимания современников настолько, чтобы об них не дошло до нас никакого современного туземного известия, помимо сомнительного слуха, сообщенного иностранцем Олеарием.

Но решительно настаивая на том, что Арсений грек не основывал в Москве греко-латинской школы и не был в ней или в какой-нибудь другой школе учителем, мы вовсе не отрицаем того, что Арсений мог давать кому-либо частные уроки, заниматься при случае так называемым домашним учительством, что ему может быть от патриарха Никона или от государя поручалось иногда поучить то или другое лицо по-гречески или по-латыни. Но это учительство Арсения, если только оно существовало, было, очевидно, учительством частным и случайным, не похожее на учительство в постоянной, правильно устроенной школе.

Как нет никаких достаточных данных признать существование греко-латинской школы в Москве Арсения грека, так нет данных признать и существование греческой Чудовской школы, основанной будто бы Епифанием Славинецким. Поводом предполагать, что Епифаний основал у нас греческую Чудовскую школу, могло послужить разве то место в современной приказной записи о приезде Епифания, где говорится, что в Москву приехал Киевского митрополита старец Феодосий, «а с ним для риторического учения старцы киевлянеж, Арсеней да Енифаней». Подобного же рода заметка встречается еще в приказной записи 1652 года,

— 604 —

где сказано, что к государю приехал «для переводу с библеи с греческие на словенскую речь и для риторского учения киевленин старец Епифаний». Возможно, что при вызове в Москву ученых киевлян имелось в виду получить в лице их не только сведущих переводчиков, но и учителей риторики. Однако царский указ о вызове ученых киевлян в Москву не подтверждает последнего предположения. В указе государя Киевскому митрополиту от 14 мая 1649 года говорится, что государю ведомо учинилось относительно старцев Арсения и Дамаскина, что они о божественного писания ведущи и еллинскому языку навычны, и с еллинского языку на словенскую речь перевести умеют, и латинскую речь достаточно знают, а нашему царскому величеству такие люди годны», почему царь и просит митрополита прислать «тех учителей» «для справки библеи греческие на словенскую речь на время, нам великому государю послужити, а на Москве у нашего царского величества побыти им волно по их воле и хотению», так что если они захотят возвратиться назад, то всегда могут, уехать без всякого задержания и зацепки. В ответной грамоте государя к Киевскому митрополиту, извещающей его о прибытии в Москву и оставлении здесь Арсения и Епифания, говорится: «писал еси к нам великому государю, к нашему царскому величеству, с киевским старцом Феодосием и прислал с ним для переводу греческих книг на словенский язык киевских же старцов Арсения да Епифания» ¹⁷)... Очевидно киевляне вызывались государем в Москву не «для риторского учения», не

¹⁷) Малороссийские дела (в Московском архиве министерства иностранных дел) 1649 г. 1 и 4. 1652 г. № 1.

— 605 —

для основания здесь школы и учительства в ней, а для перевода на славянский язык греческих и латинских книг вообще и частнее: «для справки библеи греческие на словенскую речь»; вызывались они потому, что «еллинскому языку навычны и с еллинского языку на словенскую речь перевести умеют и латинскую речь достаточно знают».

Вызванные в Москву для книжных переводов, киевляне в Москве и занимались именно тем, для чего они были вызваны, т.-е. книжными переводами, а неучительством в какой-либо школе. Все остававшиеся в Москве на государево имя иностранцы, получали за свою службу государю определенное жалованье, назначаемое на год. Каждый год они обыкновенно обращались к государю с челобитною, чтоб он приказал выдать назначенное им жалованье или содержание. Вызванные в Москву для книжных переводов киевляне, тоже обращались к царю с челобитными о жалованьи, причем иногда указывали и на то, в чем состоит их служба государю, за которую они получают царское жалованье. В 1652 году киевлянин Арсений заявляет в челобитной государю, что «по государеву указу поставлен он в Китае на греческое подворье для перевода греческих книг», но так как в туже келью поставлены теперь иные старцы и ему переводить книги стало нельзя, то он и просит государя дать ему другую келью. Дамаскин Птицкий в 1655 году заявляет царю в челобитной, что он по указу государя приехал в Москву для переводу латинских и греческих книг и за тое работишку пожаловал ты меня государь поденным кормом по пяти алтын на день»... Сохранились за разные годы челобитные к государю о жалованье и от Епифания Славинецкого. Так в чело-

— 606

битной государю 1655 года Епифаний говорит, что он приехал в Москву по указу государя «для переводу латинских и греческих книг, и за тое работишку пожаловал ты меня государь поденным кормом денежным по осми алтын с конейкою и питьем», и теперь просит выдать корм за несколько месяцев, «чтобы мне за твоим государевым делом труждающеся», не умереть голодною смертию. В 1658 году Епифаний заявляет царю в челобитной: «перевожу я, богомолец твой, с латинских книг на русскую печать писмо, и по твоему великого государя указу давано мне, богомольцу твоему, из большего прихода поденный корм»... В 1669 году Епифаний пишет к царю в челобитной: «по твоему великого государя указу сижу я богомолец твой в Чудове монастыре в церковной книге в переводе розных языков, а идет мне, богомольцу твоему, твоево государева жалованья поденного корму из приказу большего приходу по осми алтын по две деньги»... ¹⁸). И нигде ни разу в челобитных государю Епифаний не называет себя учителем школы, не просит за учительство государева жалованья, а всегда говорит о себе только как о переводчике книг, только за ату переводческую «работишку» он просит и получает назначенное ему государево жалованье.

Но если Епифаний служил государю только своею переводческою «работишкою» и за нее получал от него жалованье, то, может быть, живя в Чудове монастыре, он все-таки имел там свою школу и на учительство в ней получал жалованье не от

18) Малороссийские дела: 1652 г. № 9; 1655 г. № 3; 1658 г. № 19; 1661 г. № 16; 1664 г. № 22/₂; 1667 г. № 12; 1669 г. № 24; 1671 г. № 13.

— 607 —

даря, а от патриарха? Действительно в расходных книгах патриаршего Казенного Приказа встречаются записи патриарших дач и Епифанию. Таковы, например следующие записи: «162 года ноября 10, по государеву патриархову имянному приказу киевленину старцу Епифанию, который переводит государю патриарху греческие книги, на русский язык в приказ (дано) 10 рублей». — «166 г. мая 8, киевленину старцу Епифанию, что в Чудове монастыре живет, перевел на русский язык государю патриарху дохтурскую книгу, в приказ 10 рублей дано сполна» ¹⁹). Значит и от патриарха, также как и от царя, Епифаний получал разные денежные дачи не за учительство в школе, а все за туже переводческую «работишку».

Итак, Епифаний Славинецкий вызван был в Москву как знающий греческий и латинский языки для переводов книг с греческого и латинского на русский; живя в Москве, он, по его собственным заявлениям в челобитных государю, занимался только переводами книг и только в качестве переводчика он получал свое годовое содержание, или единовременные денежные дачи от царя и патриарха. Таким образом современные документы нигде не говорят ни одного слова о греческой Чудовской школе Епифания, не говорят очевидно потому, что Чудовской греческой школы вовсе не существовало, и Епифаний учительством в школе не занимался.

Однако современные ученые не только признают существование Чудовской греческой школы Епифа-

¹⁹) Матер. для ист. археол. и статистики москов. церквей, стр. 256, 969.

— 608 —

ния, но даже указывают и воспитанника этой школы, каким будто бы был известный книжный справщик инок Евфимий. Но это указание ошибочно, так как есть положительное свидетельство, что Евфимий вовсе не получил школьного образования. Гавриил Домецкий, в своих возражениях на книгу «Остен», говорит: «удивляться надобно: как это Евфимий,—простой монах,—ни дьякон и не поп, и не ученый, всю науку свою покончивший Псалтирью, не умеющий говорить связно и красноречиво, а такую силу взял над святейшим Иоакимом, что увлек его на такое дело,—на возмущение всей церкви, и ослепил многих, которые пристали к нему, как бы к какому-нибудь богослову». На эти обвинения Домецкого отвечал чудовский иеродиакон Дамаскин, горячий поклонник и сторонник Евеимия. Дамаскин не отрицает справедливости того заявления Домецкого, что Евфимий не получил школьного образования, не утверждает, чтобы Евфимий, как учившийся в школе, умел складно и красиво писать, а только говорит: «что касается до того, что в словах Евфимия, как говоришь, все было не складно и не ладно; то думаю, что ты не написал столько тетрадей для защиты лжи, сколько Евфимий потрудился для истины. Ибо много творений Святых Отцев Евфимий перевел с греческого на славянский язык; и мне кажется что эти труды гораздо нужнее и полезнее для св. Церкви, чем ваши авторские сочинения, в которых латинская ложь, а не истинное Святых Отцов учение содержится... Ты говоришь: не ученые здесь люди. А я тебе скажу: иной и не учился школьным наукам, однако, хранимый Божией благодатию, никогда не впадает в такое зломудрие и невежество, до какого дошел ты, называющий себя

609 —

ученым» ²⁰). Из этого заявления сторонника Евфимия очевидно, что Евфимий не учился ни в Чудовскей, ни в какой бы то ни было другой школе, а что если он и обладал какими-либо научными знаниями, то этим он обязан был не Чудовской греческой школе, а своему личному обращению с Епифанием, и чтению разных книг. Если Евфимия современники и называют иногда учеником Енифания, то вовсе не в том смысле, чтобы он был воспитанником греческой Чудовской школы, в которой будто бы учил Епифаний.

В пользу несомненного существования латинской так называемой Спасской школы, открытой Симеоном Полоцким, ученые приводят следующую выдержку из расходных записей Приказа Тайных Дел, 1665 г., найденную Забелиным: «5 июля подъячему Приказа Тайных Дел Федору Казанцу по указу государеву выдано из сумм приказа сто рублей» к хоромному строению, что в Спасском монастыре за Иконным рядом, в которых (хоромах) учитца полатыням подъячим Приказа Тайных Дел Семену Медведеву, да дворцовым Семену да Илье Казанцам». 30 июля выдано еще 70 рублей к тому же хоромному строению, причем замечено, что жить в этих хоромах для наученья подъячему Приказа Тайных Дел, следовательно, тому же Медведеву. Хоромы без сомнения к осени были построены и Медведев поселился в новой школе. Очень вероятно, что он был и старостою в новозаведенной школе, ибо с того времени из Приказа Тайных Дел ему выдавались постоянно деньги на отопление и освещение школы. Так 7 де-

²⁰) Прот. Иоанна Яхонтова: Иеродиакон Дамаскин, русский полемист XVII века, стр. 24, 30.

— 610

кабря он получил для ученья граматики на покупку салных свечь 20 алтын; декабря 19 для грамотичнаго ученья на покупку дров 2 рубля, 14 марта на свечи 20 алтын. Далее, 1667 года октября 13, Медведеву в школу выдано на покупку дров и свечь 2 рубля с полтиною. В 1668 году января 21 снова выдано ему же в школу на дрова и свечи 3 рубля 20 алтын. Затем мы уже не встречаем записок о подобных выдачах» ²¹). В мае 1668 года ученье подъячих у Полоцкого латыни несомненно прекратилось, так как в этом месяце в Курляндию отправлен был послом Ордин-Нащекин и Медведеву с товарищами приказано было ехать на посольство для «научения» ²²).

Дело, очевидно, заключалось в следующем: царь Алексей Михайлович для своей кабинетной канцелярии—Приказа Тайных Дел, нуждался в таких подъячих, которые-бы хорошо могли читать и переводить латынь, на которой тогда велись сношения с иностранными государствами, — царь не хотел в этом деле прибегать к содействию переводчиков Посольского Приказа, а желал всегда иметь под рукою своих собственных доверенных переводчиков. С этою целью, когда в Москву явился Полоцкий, прекрасно знавший латинский язык, царь и поручает ему обучить латыни трех или четырех своих дворцовых подъячих. Для удобства обучения государь велит построить в Спасском за Иконным рядом монастыре хоромы. В них помещается Полоцкий и рядом с ним отводится особая келья, в которой должно происходить обу-

²¹) Забелина: Опыты изучения русских древностей и истории, Т. 1, стр. 197.

²²) Сол. XIV, 44.

— 611 —

чение, почему она и названа школою. В течении двух с небольшим лет Полоцкий успел обучить прикомандированных к нему подьячих латыни, после чего учение в Спасской школе, как выполнившей свое назначение, навсегда прекратилось и школьная келья получила другое назначение. Обученные Симеоном латыни подьячие в мае 1668 года были отправлены с посольством в Курляндию «для научения», не наукам, конечно, не в видах расширения их общего образования, но чтобы они практически научились прилагать к делу приобретенные ими от Полоцкого познания в латыни. Очень может быть, что в Курляндии имелось в виду выучить их еще и немецкому языку.

Таким образом при отдаче Полоцкому подъячих для научения латинскому языку имелась в виду определенная, чисто-практическая цель: научение подъячих исключительно латинскому языку, чтобы приготовить из них для государя хороших доверенных переводчиков. О том, чтобы указанных подъячих имелось в виду научить, кроме латинского языка, разным школьным наукам: риторике, пиитике, истории, философии и богословию, как думают некоторые современные исследователи (ем. выше примечание), чтобы имелось в виду сделать из них людей вообще научно и всесторонне-образованных; чтобы при постройке в Спасском монастыре «хоромного строения», где указанные подъячие должны были «учитца полатынам», имелось в виду основать общеобразовательную латинскую школу, если не с высшим, то уже несомненно с средним курсом наук, на это решительно нет никаких данных, никаких хотя бы косвенных указаний, нет даже и намеков. Да и просто невозможно думать, чтобы благочестивейший Алексей

— 612

Михайлович, особенный любитель и почитатель всего православно-греческого, задумав основать первую среднюю или высшую школу в Москве, основал бы школу не греческую, а строго латинскую, с исключительно латинским направлением, явно и с первого раза враждебным направлению православно-греческому.

В подтверждение того, что в Спасской шкоде действительно проходился курс наук средней или высшей школы, ссылаются обыкновенно на Сильвестра Медведева, образованием своим будто бы обязанного латинской Спасской школе, подобно тому, как инок Евфимий своим образованием был будто бы обязан греческой Чудовской школе. Но дела в том, что современники вовсе не считали Медведева человеком получившем правильное школьное воспитание, они, наоборот, смотрели на него как на человека не прошедшего правильной школы, как на получившего свои знания и сведения не в школе, но единственно благодари совместному жительству с Полоцким и личному обращению с ним, а затем, благодаря самостоятельному чтению разных книг, особенно латинских. Остен прямо выражается о Медведеве: «неук сый», говорит, что он «у некоего иезуитского ученика приучился чести латинские книги и от такового книг оного чтения и от наслышания устоглаголаннаго онаго учителя своего и иных латинников обычаем латинским навыче» ²³). Лихуды, по поводу нападения Медведева на их учеников, говорят: «еще глаголет и сие: яко ученицы, которые переводили тетради наши еллинскому языку весьма непотребны,— и в сем лжет, якоже всем явно; и есть сей

²³) Стр. 74—75.

— 613

червь сердца его, потому что видит ныне в московском государстве новые ученики, с ними же несть достоин он, боритель Церкве Христовы, глаголати, ниже от грамматики, ниже от пиитики, ниже от риторики, всех бо сих непричастен есть, ниже еллински, ниже латински, ниже славенски благодатию Божиею весть с ними глаголати. И сего ради смущено сердце его, а неради иного чего, якоже многим явно» ²⁴) Таким образом по отзыву современников Медведев вовсе не проходил курса наук средней или высшей школы, и в этом отношении вовсе не мог быть сопоставляем с учениками Лихудов, прошедших правильную школу; все его знания произошли или от чтения латинских книг или «от наслышания устоглаголанного учителя его» Полоцкого, с которым он вместе жил. Но что главное, как сейчас увидим ниже, сам Медведев вовсе не причислял себя к лицам прошедшим правильную среднюю или высшую школу, так как, по его заявлению, таких школ в московском государстве до Лихудов вовсе и не было) и что вообще «Бог наш в московском нашем государстве не благоволил быти школьному учению», говорил Медведев.

О так называемой Андреевской школе есть два известия. В привилегии на Академию говорится от имени царя Феодора Алексеевича, что он приписывает к Академии Андреевский монастырь, который основан был Ртищевым «ради в оном монастыре российского рода во просвещении свободных мудростей учения». В житии Ртищева говорится, что он, основав Андреевский монастырь, «на житие в немь призва из Киева, из святыя Лавры

²⁴) Рукоп. моск. синод. библ. № 440, л. 119.

— 614 —

Печерския и из Межигорскаго и из иных малороссийских монастырей иноков, числом тридесять, в житии и во чтении и пении церковном и келейном правиле изрядных; и избра тому монастырю игумена, мужа добродетельми украшена, именем Досифеа. Еще же призва от Киева, из святыя Лавры Печерския священномонаха Епифания, мужа мудрого, и во языце славенском и греческом и во иных изящного, к сему же и других иноков во учении грамматики славенской и греческой, даже до риторики и философии, хотящим тому учению внимати, и за его благим потщанием, тии иноцы от греческого языка на славенский многия душеполезные книги преведоша. Епифаний же, за его же прошением, многим трудом и тщанием сочини книгу Лексикон, речений языка славенска и греческа, и со инеми языки, в научение и во у разумение учащимся потребный» ²⁵).

Приведенные известия говорят только, что при основании Андреевского монастыря и заселении его образованными иноками из разных малороссийских монастырей, имелось в виду между прочим русским, «хотящим учению внимати», дать возможность поучиться у киевлян «свободным наукам»; но вовсе не говорится того, чтобы в Андреевском монастыре действительно была греческая или греко-латинская школа, в которой-бы русские люди действительно обучались у киевлян разным наукам. Напротив «житие Ртищева, определяя деятельность ученых иноков Андреевского монастыря, не только ни слова не говорит о существовании Андреевской школы и учительстве в ней, но прямо заявляет: «тии иноцы от греческого языка ни

⁵⁵) Древн. вивл. XVIII, 400—401.

— 615 —

славенский многия душеполезные книги преведоша», а Епифаний Славинецкий даже составил целый «языка славенска и греческа и со инеми языки» Лексикон, «в научение и во уразумение учащимся потребный», т.-е. «Житие» говорит, что иноки Андреевского монастыря занимались не учительством в школе, а книжными переводами, что их заслуга пред русским обществом заключается не в том, чтобы они обучали русских людей свободным наукам, а в том, что они перевели с греческого языка на славенский «многия душеполезные книги». Ясно, что и в Андреевском монастыре не было основано никакой греко-латинской школы, иначе составитель «Жития» Ртищева обязательно что-нибудь сказал бы о ней, да и помимо того, она необходимо, если бы только действительно существовала, оставила бы по себе какой-либо след, какого однако мы вовсе не находим.

Относительно школы при Церкви св. Иоанна Богослова все ученые согласны в том, что остается совсем неизвестным, была-ли действительно открыта эта предполагавшаяся школа.

Таким образом рассмотрение тех данных, на основании которых наши ученые могли придти к заключению, что в Москве с половины XVII века существовало несколько греко-латинских школ, привело нас к тому очень вероятному выводу, что таких школ в Москве в указанное время в действительности вовсе не существовало.

Чтобы этому вероятному выводу придать характер полной истинности, мы приведем о школах свидетельства тех современников, которым, по тем или другим случаям, приходилось касаться этого вопроса.

Епифаний Славинецкий, в одном из своих поучений, направленном против невежества, поро-

— 616 —

дившего раскол, говорит, что невежество у нас погибнет тогда, когда пресветлое царское величество «благоволит ясному учению свету сияти и природный разум человеческий просвещати ²⁶); т.-е. Епифаний говорит, что ясный свет учения у нас воссияет тогда, когда на то будет благоволение государя и значит во время произнесения этой речи Епифаном в шестидесятых годах XVII столетия ясный свет учения у нас еще не сиял. Если бы Епифаний действительно был основателем и учителем высшей греческой Чудовской школы, то как-бы он мог говорить, что свет ясного учения в Москве явится только в будущем, когда на это получится благоволение несветлого царского величества?

Симеон Полоцкий, будто бы основатель и учитель латинской Спасской школы, в своем слове на Рождество Христово в 1666 году, от лица присутствовавших тогда в Москве восточных патриархов, говорит, убеждая русских «мощне» искать премудрости, которою они небрегут: «ниже отрицайтеся неимением училища; ибо аще взыщете, даст предвечная Мудрость до сердца благочестивого самодержца таково хотение, еже училище построити и учители стяжати в сем царствующем богоспасаемом граде Москве». Обращаясь затем к государю Симеон от лица патриархов говорит: «Положи отныне в сердце своем еще училища тако греческая, яко славенская и иная назидати» ²⁷). Каким образом, спрашивается, патриархи могли в 1666 году торжественно заявлять в Москве, что в ней нет училища, когда

²⁶) Опис синод. моск. библ. 11. 3. 202—203.

²⁷) Приб. к Твор. Св. Отцев, 1845 г. стр. 163—167.

— 617

у нас в это время в Москве было уже до четырех высших или средних греко-латинских школ? Каким образом они могли говорить, что предвечная Мудрость может вложить в сердце царя хотение, «еже училище построити и учители стяжати»; каким образом они могли публично обращаться к царю с увещанием: «положи отныне в сердце своем училища как греческая, так славенская и иная назидати», когда царь уже давно позаботился об открытии в Москве нескольких греко-латинских училищ? Тем более странно слышать эту жалобу на неимение в Москве училища из уст Симеона Полоцкого, латинская Спасская школа которого в 1666 году была будто бы в полной своей деятельности. Очевидно, если Полоцкий, составитель слова о мудрости, сказанного им от лица патриархов, торжественно заявлял в 1666 году, что в это время в Москве никакого училища не было, то значит в Москве в это время никаких греко-латинских школ действительно не было; не было, значит, и самой Спасской латинской школы Симеона Полоцкого. Если-бы в Москве действительно была Спасская или какая-нибудь другая школа, то Полоцкий, сам основатель и начальник школы, никак бы не мог торжественно и публично укорять москвичей за неимение училища, как-то странно бы звучало тогда его обращение к царю с увещанием позаботиться об устройстве в Москве училищ, которые в ней уже существовали.

Паисий Лигарид в своем слове, в заключение опровержения Соловецкой челобитной, задавшись вопросом: вследствие каких причин возник раскол на Руси, находит, что раскол произошел «от лишения и неимения народных училищ, такожде

— 618

от скудости и недостаточества святые книгохранительницы». В виду этого Паисий настоятельно советует открыть на Руси училища. Обращаясь к царю, он говорит: «ты убо, о пресветлый царю, подражай Феодосиям, Юстинианом, и созижди зде училища ради остроумных младенец, ко учению трех язык коренных, наипаче: греческого, латинского и славянскаго». И далее он говорит: «ибо от сего нового училища Алексиевского (которое имеет быть открыто царем), известного известнее (т. е. несомненно), изидут, аки от коня троянского, христоименитии борцы, иже о добродетели твоего пространнейшаго царства, о умножении сего чина церковного, и общей напоследок пользе всего христоименитаго гражданства ратовати будут» ²⁸). — Каким образом Паисий Лигарид, в 1666 году, мог обращаться к царю с советом: «созижди зде училища ради остроумных младенец, ко учению трех язык коренных, наипаче: греческаго, латинскаго и славянскаго», когда в Москве уже существовало несколько греко-латинских школ? Очевидно совет позаботится об открытии в Москве греко-латинского училища Паисий мог давать государю только в том случае, если доселе греко-латинских школ в Москве вовсе не существовало, иначе оказалось бы, что Паисий увещевал царя открыть в Москве такие школы, которые в ней уже давно были открыты и без его запоздалых советов. Подобного промаха в обращении к царю осторожный и ловкий Лигарид никогда бы себе не позволил.

Сильвестр Медведев, воспитанник, говорят, латинской Спасской школы в Москве, изучивший

²⁸) Ibid. стр. 160—162.

619 —

в школе риторику, пиитику, богословие и другие науки, вручая 21 января 1685 года царевне Софье привилегию на Академию, поднес ей стихи своего сочинения, в которых, всячески восхваляя мудрость, говорит, что если Ольга явила на Руси свет веры, то царевна Софья «свет науки явити хощет России», что она «понос от нас хощет отъяти, яко Россия невесть наук знати», что она «нерва зде мудра явися», и затем говорит:

Мнози в России прежде тебе быша

Великие князи и цари ножиша;

Монастыри и иная создаху,

И тем те славу си приобретаху.

Но не едину той дар Бог подати

Изволил—мудрость Россам показати.

Аще и много гпгцание твориша

О том, а в деле того не явиша ²⁹).

В другом своем сочинении, направленном против Лихудов, Медведев решительно заявляет, «что Бог наш в Московском нашем государстве неблаговолил быти школному учению» ³⁰).

Если бы в Москве с половины XVII века действительно существовали греко-латинские школы, если бы сам Медведев действительно прошел в Спасском училище курс наук высшей, или, в крайнем случае, средней школы, как бы он мог тогда заявлять, что князи и цари пожившие до Софьи, «аще и много тщание твориша о мудрости, а в деле того не явиша, т. е. а школ они не устроили? Каким образом Медведев мог говорить, «что Бог наш в Московском нашем государстве не благоволил быти школьному учению», когда он

²⁹) Древв. вивл. VI, 390—397. ³⁰) Рукой, моск. синод. библ. № 440, л. 102 об.—103.

— 620

сам прошел это отрицаемое им «школьное учение?» Ответ на это может быть один: Медведев вовсе не знал о существовании в Москве каких-либо греко-латинских школ и самого себя вовсе не причислял к лицам, прошедшим «школьное учение».

Федор Поликарпов, рассказав об учреждении царем Феодором Алексеевичем так называемого Типографского греческого училища, замечает, что царь и патриарх «едва не каждую неделю приходили в Типографию, и порознь и вместе, и явно и тайно, чтобы утешиться новым и неслыханным делом» ³¹). — Но если в Москве действительно существовали с половины XVII века греко-латинские школы, то каким образом открытие новой Типографской греческой школы могло быть для царя и патриарха «делом новым и неслыханным»? Таким для царя и патриарха это дело (учреждение греческой школы) могло показаться очевидно только потому, что Типографская греческая школа действительно была первою греческою школою, открытою в Москве.

Таким образом оказывается, что сами предполагаемые основатели греко-латинских школ в Москве, каковы Епифаний Славинецкий и Симеон Полоцкий, предполагаемые ученики этих школ, каков Сильвестр Медведев, и затем другие лица— современники этих школ, все единогласно говорят, что в Москве, до восьмидесятых годов XVII столетия, никаких греко-латинских школ вовсе не было.

Если по сознанию самих современников до основания в 1681 году Типографского греческого учи-

³¹) Древн. вивл. т. XVI.

— 621 —

лища у нас ранее греко-латинских школ вовсе не существовало, то что же значат в таком случае вызовы и приезды в Москву ученых греков и южно-руссов между прочим и для учительства? Всматриваясь в те известия, какие сохранились до нас о приездах в Москву ученых и об их деятельности здесь, нельзя не подметить одной характерной черты во всех этих известиях именно: все оне обыкновенно говорят, что такой-то приехал в Москву между прочим и для учительства и будучи оставлен в Москве занимался здесь переводами греческих или латинских книг, а об его учительстве в школе все дальнейшие известия обыкновенно вовсе умалчивают. В 1632 году правительство оставило в Москве александрийского протосингела Иосифа с тем, чтобы он служил у нас «духовными делы: переводити ему греческия книги на славянский язык и учити на учительском дворе малых ребят греческого языка и грамоте; да ему ж переводити с греческого языка на словенский на латинские ереси». Таким образом Иосиф оставлен был в Москве в качестве прежде всего переводчика книг и потом уже учителя школы. В свое недолгое пребывание в Москве (он вскоре умер) Иосиф действительно усиленно занялся переводами книг, но вовсе и не приступал к устройству в Москве греческой школы, на чем правительство с своей стороны и не настаивало. В 1645 году палеопатрасский митрополит Феофан прислал в Москву «великого учителя» архимандрита Венедикта, который должен был «учить русских людей философства и богословия греческого языку и по русскому». Венедикт был оставлен в Москве, где ему первым делом поручили не учительство в школе, а перевод

— 622 —

латинских книг, и он действительно, до своей вскоре последовавшей высылки из Москвы, перевел «книгу об Индийском царстве». В 1649 году в Москве был оставлен «для риторического учения» известный Арсений грек, который в Москве, как мы видели, занимался, однако не учительством в школе, а книжными переводами и справою. В 1653 году в Москву с рекомендациями восточных патриарх прибыл, специально для устройства у нас греческой школы и учительства в ней, «мудрый» митрополит Навпакта и Арты Гавриил Власий. Но правительство не оставило в Москве Гавриила для учительства, а отослало его назад. В шестидесятых годах XVII века жили в Москве и другие образованные греки, как например, иверский архимандрит Дионисий, газский митрополит Паисий Лигарид и др. — люди учены, способные устроить в Москве школу и учительствовать в ней, но правительство, пользуясь их научными знаниями, привлекая их как людей ученых к участию в решении равных церковных вопросов, поручая им делать переводы, участвовать в книжной справе, писать полемические против раскола сочинения и т. под., никогда не поручало им, никогда не требовало от них, чтобы они устроили у нас греческое или греко-латинское училище ³²). В 1671 году в Москву вызван был ученый грек Николай Спофарий, которого иерусалимский патриарх Досифей усиленно рекомендовал государю как «человека премудрого в латинстем и словенском, а наипаче в еллинском языцех, и русской скоро

³²) Подробности обо всех этих ученых греках см. в нашей книге Характер отношений России к православному востоку в XVI и XVII столетиях.

623

может выучить и готов есмь переводити, дивен есть добрым писанием, а болши всего что есть благочестивый христианин... многие государства и царства прошел учения ради и есть яко гранограф, в котором содержатся всякия дела вселенные, хотя б и искать такого человека с великими трудами, но ненайтить, а Бог его посылает и приидет он сам к вашему царствию... Прикажите ему переводити и толковати и писати истории и книги с какова языка изволите» ³³). Очевидно, что и Спафария был вызван в Москву специально для переводов книг, хотя в Москве он иногда занимался и частным учительством.

Кроме ученых греков в Москву вызываются еще и ученые киевляне между прочим и для обучения свободным наукам русских людей. В Москве поселяются ученые киевляне: Епифании, Арсений, Дамаскин; южнорусскими учеными монахами заселяется Андреевский монастырь, но в Москве, как мы видели, они занимаются не учительством в школе, а исключительно переводами разных греческих и латинских книг. Приезжают в Москву на время и другие образованные киевляне. Так в 1652 году прибыл в Москву киевского братского монастыря архидиакон Михайло и с ним двенадцать певчих. Архидиакон в его недолгое пребывание в Москве был посажен за перевод книги «учителя Августина», а двум «спевакам», знающим латинский язык, поручают «писати государево дело: книгу камень» ³⁴).

Таким образом из тех известий, которые только дошли до нас о вызове и приезде в Москву

³³) Греческие статейные списки № 7, л. 277 (Моск. архив мин. иностр. дел).

³⁴) Малороссийские дела 1652 г. № 15, связка 5.

— 624

разных ученых греков и киевлян и об их московской деятельности оказывается, что наше правительство, вызывая в Москву и оставляя здесь ученых греков и киевлян, имело в виду получить в лице их главным образом и по преимуществу сведущих переводчиков с греческого и латинского языков, сведущих справщиков книг и вообще людей образованных, научными сведениями которых оно могло бы пользоваться в известных случаях. Конечно эти ученые люди могли заниматься у нас и учительством, но только частно, без вмешательства и посредства правительства, по частному договору с теми лицами, которые бы пожелали у них чему-нибудь поучиться, так что их учительство было частное, домашнее, а не официальное и публичное, в нарочно устроенной для того правительственной школе, с определенною программою. Если на выучку к такому лицу отдавались известные ученики по приказу самого царя, то в этом случае на царский счет возводилась иногда даже особая келья, где должно было происходить обучение, строилась, как тогда, говорилось, школа. Но при постройке такой школы на царский счет, имелось в виду устроить не постоянную школу, которая бы служила интересам образования и просвещения вообще, а временную с определенною практическою целью, так что как скоро назначенные ученики обучились тому, чему их должен был обучить по условию учитель, они немедленно отходили от учителя, их места другие ученики не занимали и самая школьная келья получала другое назначение, обучение в ней более не продолжалось. Об устройстве же правильно устроенной, постоянной и доступной для всех желающих учиться греческой или греко-латинской шко-

— 625

лы, в которой бы все могли получать правильное систематическое научное образование, наше правительство, при вызове ученых иностранцев, на первых порах думало очень мало, так как оно еще не доросло тогда до ясного понимания, что открывшаяся в русском обществе потребность в разных знаниях, в рассширении прежнего образования, может быть удовлетворена только с помощью правильно устроенной средней или высшей школы. Наше правительство на первых порах думало, что указанная потребность в образовании может быть удовлетворена другим путем, почему оно, оставляя ученых иностранцев в Москве, требовало от них не устройства школы, а переводов книг с греческого и латинского языков. Дело тут, по нашему мнению, заключалось в следующем.

Единственный способ приобретать разные знания, известный русскому человеку в течении целых столетий, состоял в том, что он сначала обучался у какого-нибудь мастера чтению и письму, а затем уже самостоятельно читал те книги, какие тогда вращались в обществе и были ему доступны. Это последнее—самостоятельное чтение книг, делало тогдашнего человека в глазах общества лицом образованным, ученым. О школах общественных и правительственных, в которых бы систематически преподавался известный круг наук, о получении образования вне начетчества, русский человек не имел представления, и потому начетчество считал единственно правильною и возможною для него системою приобретения всяких научных знаний. Когда в начале XVII века в нашем обществе возник настоятельный запрос на более широкое и разностороннее образование, нежели какое получалось ранее, когда явилась у нас потребность в

— 626

новых знаниях и сведениях, какие уже не могли быть добыты из прежних вращавшихся в русском обществе книжек, тогда естественно явилось у нас стремление удовлетворить этой новой народившейся потребности в расширении прежних знаний, чрез приобретение новых, которые бы могли соответствовать новым требованиям, выдвинутыми жизнью. За выполнение этой задачи довольно энергично берется само правительство. Оно стремится вызвать в Москву и водворить здесь ученых людей, особенно знающих языки греческий и латинский, но не с тем, чтобы с их помощью устроить в Москве школу и водворить здесь неведомую доселе школьную науку, а с тем, чтобы ученые занимались в Москве переводами нужных книг и тем, так сказать, ввели бы в русское общество нужные ему новые знания и сведения, обновили бы и расширили запас старых знаний, оказавшихся или недостаточными или устаревшими. Для достижения этой цели нужна была, по мнению русских, не средняя или высшая школа, значение которой они тогда еще ясно не представляли себе, а нужны были прежде всего новые книги, из которых каждый с помощью простого чтения сам бы мог извлечь нужные и потребные ему сведения, не прибегая к обучению в школе,—самостоятельное чтение книг должно было заменить собою школьное обучение. Значит, думали русские, прежде всего нужно было позаботиться не об устройстве греко-латинской школы, а об усиленных переводах книг с греческого и латинского языков. Подметить и признать с первого раза несостоятельность и непригодность своей вековой привычной им системы образования—системы начетчества, русские естественно не могли, а потому они и не могли сразу же стре-

— 627 —

миться заменить старую систему начетчества, как несостоятельную, новою, которая дается правильно устроенной средней или высшей школой. А пока русские оставались в уверенности, что можно сделаться человеком сведущим и образованным с помощью простого начетчества, лишь бы только было что читать, пока достоинства этой обычной для них системы образования не были поколеблены в их глазах; до тех пор, очевидно, у них не могло быть и никаких особых побуждений энергично и деятельно заботиться об устройстве в Москве греко-латинских школ, и, наоборот, были прямые побуждения усиленно заботиться об увеличении переводов книг с разных языков. Этим, по нашему мнению, и объяснится то любопытное явление, что русское правительство, вызывая в Москву разных ученых греков и южно-руссов между прочим и для учительства, на первых порах не стремилось, однако с их помощью устроить в Москве среднюю или высшую школу, а только требовало от них переводческой деятельности, вследствие чего вызванные в Москву учители становятся здесь не учителями школ, а переводчиками книг с греческого и латинского языков

Появление раскола нанесло смертельный удар старой системе начетчества. Все главнейшие расколоучители были воспитаны на этой системе, ей они были обязаны всеми своими знаниями и своею относительною и своеобразною ученостью, они были самыми полными и вместе сильными и выдающимися ее представителями,—а между тем к чему привела однако воспитавшая их система образования? К отделению от церкви, к расколу. Ученые православные иностранцы, знакомясь с зарождавшимся у нас расколом и призываемые правительством

— 628 —

к борьбе с ним, в один голос заговорили тогда, что вина раскола лежит в невежестве расколоучителей, проистекающем однако не от отсутствия у них всяких знаний и всякого образования вообще, а от отсутствия у них обучения школьным наукам, от того, что она «на брезе грамматического разума и в мелкости ее утопают», что они, беседуя о богословии, «ниже малейшим перстом прикоснулися ея» ³⁵), т. е. что они не прошли правильной школы, не изучали никаких наук, а выросли на одном только начетчестве. И для передовых православных русских становилось теперь все более и более очевидным, что простое чтение книг, без предварительной школьной подготовки, не только неудовлетворительно в смысле образовательном, но может быть прямо вредным и в отношении религиозном, так как ведет к неправильному пониманию и толкованию Писания не ученым его читателем. В виду этого система начетчества, практиковавшаяся ранее, окончательно потеряла кредит в глазах православных, которые стали теперь стремиться заменить ее новою системою,—школьным обучением разным наукам, так как люди изучившие грамматику, а тем более философию и богословие, не будут, говорилось тогда, «на святые книги порок наводити» ³⁶). В конце семидесятых годов XVII столетия у нас написано было особое рассуждение, в котором автор прежде всего ставит принципиальный вопрос: «учитися ли нам полезнее, грамматики, риторики, философии и феологии, и стихотворному художеству, и оттуду познавати божественная писания, или, не учася

³⁵) Жезл правления, л. 17 об. и 20. ³⁶) Увет, л. 264.

— 629 —

«сим хитростем, в простоте Богу угождати и от чтения разум писаний познавати»? Отвечая на этот вопрос т. е. на вопрос о том, следует ли русским остаться при прежней системе начетчетства, или же ее следует заменить системою школьного обучения разным наукам автор говорит: «простота сугуба есть: ова незлобие глаголется, еже есть добродетель терпения и непамятозлобия и не мщение обидящим; оваже невежество, рекше неучение, в нем же содержится невежество Божиего закона, еже злоба есть преглубока... Неучение тма ослепляющая умные очи и есть и глаголется, яко апостол глаголет: зане тма ослепи очи; учение же ясная луча есть, ею же невежества тма разрушается, и естественные человеческого разума очеса просвещаются и есть велие благо» ³⁷). Таким образом здесь окончательно осуждается старая система начетчества и признается самым решительным образом просветительное значение школы, ее полезность и необходимость для русских ³⁸).

³⁷) Рукопись библиотеки СПБ. Духовной Академии, № 423, л. 2.

³⁸) С восьмидесятых годов XVII столетия, когда у нас в первый раз возникла правильно устроенная школа с полным курсом наук, в умственной жизни русских происходит великий раскол: одна часть русских—старообрядцы остается при старой системе образования — начетчестве, со всеми характерными его особенностями и свойствами; другая же часть — православные усвояют и с течением времени все более развивают у себя новую систему образования, основанную на устройстве средних и высших школ, к которым старообрядцы, как при самом начале заведения у нас шкод, так и теперь относятся не только недоверчиво, но и прямо враждебно. Эти две системы образования сохранились и до настоящего времени и сейчас вырабатывают у нас два очень несходных ти-

— 530 —

Итак, чрез наблюдение тех печальных результатов начетчества, какие сказались в расколе, передавая и более развитая часть русского общества, обращавшаяся к тому же с образованными иноземцами и присмотревшаяся к складу и характеру их образования, сравнительно с своим собственным, пришла, к концу семидесятых годов XVII столетия, к убеждению в полной несостоятельности прежней нашей системы образования с помощью простого начетчества, и к мысли о необходимости завести в Москве правильно устроенную школу, по подобию тех, какие существуют у образованных иноземцев.

Но как скоро вопрос о необходимости устройства в Москве настоящей школы был решен у нас окончательно, сейчас же возбужден был другой вопрос, внушенный главным образом вероисповедными опасениями, именно вопрос о том, какому языку следует дать преобладающее значение в будущей московской школе: греческому или латинскому. Вопрос для современников очень важный по тем практическим последствиям, какие ожидались от такого или иного его решения.

Пред глазами тогдашних русских стояли два ученых деятеля современника, оба выходцы южноруссы, оба ученые и даровитые, оба воспитанники одной и той же киевской школы, оба одновременно жили в Москве а обращали на себя общее внимание своею ученою деятельностию, своими работами и сочинениями. Это были Епифаний Славинецкий и

па ученых; ученого в обыкновенном общеевропейском смысле и ученого в старинном русском, а ныне в специально старообрядческом смысле, ученого в смысле начетчика.

— 631 —

Симеон Полоцкий. Москвичи приглядывались к этим выдающимся выходцам, к характеру их учености и ко всей их вообще московской деятельности, и нашли между ними самое глубокое различие, так что потом стали характеризовать их как будто две противоположности. Если мы прислушаемся к этим характеристикам современниками указанных двух деятелей, то нам понятными станут те причины, которые вызвали у нас споры о том, какой язык должен господствовать в будущей московской школе: греческий или латинский.

«Епифаний Славинецкий, говорит современник, муж многоученый, нетокмо грамматики и риторики, но и философии и самые феологии известный бысть испытатель и искуснейший рассудитель, и опасный претолковник греческого, латинского, славенского и полского языков»³⁹). «Он был муж, говорит тоже современник, в благочестии знатный и учений». И вообще всегда, когда современникам приходилось говорить об Епифании, они говорят об нем с великим уважением, как о человеке не только великой учености и мудрости, но и ревнителе православия, как о человеке который в вопросах, касающихся веры и церкви, может считаться авторитетом. Такое положение в московском обществе Епифаний занял, по объяснению современников, вследствие того, что он был большим знатоком и любителем греческого языка, благодаря чему он читал и изучал по преимуществу греческих православных отцов и учителей Церкви, на которых построено было все его образование и развитие. Епифаний читал и книги латинские, но они небыли для него вредны и опасны, потому что

³⁹) Остен, стр. 70.

— 632 —

все идущее с запада, проверялось у него православным греческим, не западные отцы и латинские церковные писатели, но восточные отцы и греческие церковные писатели были для него единственными учителями, руководителями и авторитетами в делах веры и Церкви, почему все его суждения и вся его деятельность были проникнуты духом строгого православия и возбуждали к себе в москвичах доверие и уважение.

С Симеоном Полоцким было совсем иное. Современник, восхвалявший Епифания как мужа многоученого и философа, тут же говорит по Симеоне: «бе же и ин некто иеромонах, Симеон Полоцский, зовемый, пришедый из града Полотска; державы краля полского. И той учивыйся, но не толико; не бо бысть философ, и то токмо учися, яко обычай есть поляком и литвяном по латински и по полски. греческого же писания ничтоже знаяше». Но мало того, что Полоцкий не был философ, он «в своих писаниях написа латинского замудрования некые ереси, аще от неискуства, аще ухищрено, совесть его весть». Современники обращались к сочинениям Симеона, и в них находили полное оправдание и подтверждение своего сурового приговора об нем. В своих сочинениях, приводя места из Священного Писания, Полоцкий следует не переводу семидесяти, признаваемому православною церковию, а латинскому переводу Иеронимову, который он ставит выше греческого. В изложении догматов веры Полоцкий следует не никейскому символу, который признает православная Церковь, а символу так называемому апостольскому, признаваемому латинскою церковию. Полоцкий ссылается на отцов и учителей Церкви, но по большей части на западных, а не восточ-

633 —

ных: на Августина, Иеронима, которого называет даже святым, на Григория Двоеслова и проч. В своих сочинениях он пользуется не греческими, а западными церковными писателями, он, по словам патриарха Иоакима, Венец веры сплел «не из прекрасных цветов богоносных отец словес, но из бодливого терния на западе прозябшего новшества, от вымышлений Скотовых, Анзелмовых и тем подобных еретических блядословий» ⁴⁰). В самых своих проповедях он ссылается на премудрого Ансельма Кентерберийского, на иезуита Беллярмина и т. под. «Касаясь, говорит г. Майков, легендарной истории, Полоцкий охотно сообщает известия о разных святынях, хранящихся в городах западной Европы, и о чудесах, которые от них происходили; напротив того, о подобных же святынях на востоке Симеон вовсе не упоминает» ⁴¹). Эта очевидная склонность Симеона ко всему латинскому, которое он предсочитал греческому, объясняется, по мнению современников, тем обстоятельством, что он получил одностороннее латинское образование, знал один латинский язык и читал только латинские книги. Симеон, говорит современник, «книги латинския токмо чтяше, греческих же книг чтению не бяше искусен, того ради мудрствоваше латинская новоизмышления права быти; у иезуитов бо кому учившуся, поясняет современник, наипаче токмо латински без греческого, невозможно быти православну весма, восточные церкве истинному сыну». И нельзя сказать, чтобы современники Симеона про-

⁴⁰) Остен, стр. 132.

⁴¹) Л. Н. Майков: Очерки из истории русской литературы XVII и XVIII столетий, стр. 58-100.

— 634 —

исхождение его латинских симпатий объясняли неверно, когда говорили, что они коренятся в том, что он знал и изучал только латинский язык и не знал языка греческого. В то время латинский язык не был только языком науки, но и языком латинства, латинская школа носила строго вероисповедной католический характер, так что всякому православному, обучавшемуся в латинских школах, нужно было, хотя бы на время и только внешне, отрекаться от православия. Человек воспитавшийся в латинской школе и только на латыни, читавший только латинские книги, необходимо и несознательно всасывал в себя разные латинские мнения и воззрения, чуждые православию, сроднялся невольно с католичеством, невольно на многое начинал смотреть латинскими глазами, привыкал в затруднениях прибегать к латинским авторитетам, в их духе и по их указаниям решать возникавшие церковные вопросы и недоумения и невольно, часто незаметно для себя, отрывался от православной почвы и становился орудием, хотя бы и несознательным, пропаганды латинских воззрений в православной среде. Полоцкий служил для современников живым убедительным тому примером. Но Полоцкий, несмотря на некоторые высказанные им латинские воззрения, умел до самой своей смерти остаться православным, не выдвигая особенно резко на вид своих латинских симпатий, не разрывая из-за них своих добрых отношений с ревнителями православия. Не то было с его учеником, не обладавшим ни его ученостью, ни его тактом и сдержанностью. Сильвестр Медведев, упорно защищая и пропагандируя свои латинские воззрения на время пресуществления святых даров, уже решительно восстал против церковной власти

— 635 —

и за свои заблуждения подвергся соборному осуждению.

Итак, Полоцкий, Медведев и их сторонники, изучавшие один только латинский язык, читавшие одни только латинские книги, наглядно убеждали собою ревнителей православия, что изучение одного только латинского языка безусловно вредно для русских, так как оно ведет нередко к заражению православных латинством чрез усвоение, хотя бы и несознательное, католических воззрений, всегда заключающихся в латинских книгах. В виду этого допустить исключительное господство в московской школе латинского языка, значило бы, по мнению ревнителей православия, открыть свободный, беспрепятственный доступ в русскую православную среду всевозможным латинским заблуждениям, значило бы из будущих воспитанников московской школы приготовить сторонников латинства и врагов православия. Поэтому ревнители православия употребили с своей стороны все усилия доказать, что в будущей московской школе первым и господствующим языком должен быть греческий, а не латинский, и что при такой постановке школьного дела просвещение у нас не только ничего не проиграет, но еще выиграет.

До нас дошли две записки сторонников «греческого учения», в которых доказывается, что греческий язык имеет за себя решительные преимущества пред латинским и что особенно русским следует изучать именно греческий, а не латинский язык. Первая записка носит заглавие: «Довод вкратце: яко учения и язык эллино-греческий наипаче нужно потребный, нежели латинский язык и учения, и чем ползует славенскому народу». Доказывая превосходство греческого языка пред

636 —

латинским, необходимость и пользу для русских изучать именно греческий язык автор: 1) ссылается на то, что русские приняли христианство от греков и вместе с христианством от них же заимствовали свои письмена, церковные книги, гражданские и другие обычаи, которые держат и до сего дня. 2) Об общечеловеческом культурном значении греков и греческого языка, о превосходстве последнего пред латинским, свидетельствуют сами латинские писатели, как например, Антоний Поссевин, Липсиус и др. 3) За превосходство греческого языка пред латинским говорят затем следующие исторические факты: на греческий язык переведен был Ветхий Завет, на нем же писан и Завет Новый; все семь вселенских соборов собирались в Греции и правила их и самый символ на первом вселенском соборе были писаны на греческом языке; оставляя в стороне множество греков богословов, философов, докторов, поэтов, риторов, астрологов, геометров, «кто, говорит автор, богословию сице высоко яко Дионисий и Григорий написаху, кто остроумнее Аристотеля философию или во астрологии Птоломеа и в геометрии Эвклида, в риторику Димосфена и в докторство Ипократа и Галина и в творцах Омира, и во всех прочих учениях кто подобнии грекам, которых и сами латини во всех своих академиях и по се время яко основание себе предлагают и вкупе учатся греческому и латинскому языку, зане иное основание, кроме греков, во всех свободных учениях, хотя и много трудилися, вымыслити не могут. И для того и имена всех учениям, начинающе от грамматики, нетокмо латини, но и все народи греческими именами именуют» 4). Но особенно полезно изучать греческий язык рус-

637

ским, так как «нетокмо латинскому языку великую помощь воздает греческий учениями своими, но наипаче славенскому помогати будет, как очистится учением греческим, зане язык славенский ближний и свойственный греческому, нежели латинскому», тем более, что для печатания наших церковных книг в исправном виде, необходимо сличать их с греческими книгами, с которых они были переведены, причем следует пользоваться древними греческими рукописными нерастленными книгами, так как печатные греческие книги повреждены латинами. 5) Белорусы учатся, правда, только по латыни, но за то чуть не все они стали униатами, и даже у тех из них, которые остались православными, сказываются потом остатки латинства, которым они пропитались в латинских школах. 6) Наконец автор, указав на то обстоятельство, что между русскими и латинами издревле существовала великая антипатия, почему русские для разрешения своих недоумений всегда обращались к грекам и никогда к латинянам, в заключение говорит: «того ради подобает наипаче учитися гречески, понеже нетокмо тем языком не вредится православная вера, яко латинским, но и зело исправляется, и учити купно с славенским, яко да временем и славенский язык [который пребогат есть] очистился и мед иных ученых языков сочетался. А по греческом учении легче, хотящему невредительно учитися и латинскому, а в первых латинскому языку учитися велие опасение, яко да не латинским языком подкралася тайна и вера и обычей латинской, как видим в разных народех наипаче в французском, зане ничего не пременяет человека и нравы сице, яко странное учение. И греческое учение болшую славу причиняет,

— 638 —

нежели латинское, понеже латинский язык общий и умножен и не так в чести, яко греческий» ⁴²).

Другое сочинение о превосходстве греческого языка пред латинским носит заглавие: «учитися ли нам полезнее грамматики, риторики, философии и феологии, и стихотворному художеству, и оттуду познавати божественная писания, или, неучася сим хитростем, в простоте Богу угождати, и от чтения разум святых писаний познавати,—и что лучше российским людем учитися греческого языка, а не латинскаго» ⁴³). Отвечая на вопрос: «которого языка учению учитися нам словяном потребнее и полезншее—латинского или греческаго», автор говорит, что нам полезнее учиться «греческого и словенскаго». Но так как «глаголют неции, яко свойственше нам словеном учитися латинского языка учению, яко удобншу сущу к познанию и потребншу, нежели греческому неудобознанному», то автор и поставил своею задачею показать те причины, по которым нам следует учиться греческому, а не латинскому языку. «Аз тебе покажу, говорит он, яко свойственш нам словяном, удесем сущим святые восточные Церкви, греческий язык, и учение того знати потребншее есть и полезншее по многим: первое, по веры православные единству, из востока ны просветившия и в сыноположение Божее чрез крещение родившия. Второе, по согласию и купночину церковных законов, и по преданию божественных Таин и поучению в том гречестем языце древних Святых Отцев наших: Дионисия Ареопагита, Василиа Великого, Григориа Богослова, Иоанна Златоустого, Афанасиа и

⁴²) «Довод вкратце» напечатан нами в приложении.

⁴³) Рукопись библиотеки СПБ. Духовной Академии, № 423.

— 639 —

Кирилла Александрийских и Иоанна Дамаскина и ирониях, ихже замножество яко звезд небесных имена оставляю; и по священным книгам и учением Ветхого Завета, паче же по самому святому Евангелию и Апостолу, писанным первообразно от самых святых апостолов гречески, а не латински; и толкованием Святых Отцев тех преведенным древле из греческа, а не латинска на славянский язык. К сим по самым стихием или писменем, и по осми частем грамматики и сочинению тех свойствен греческий язык славенскому. Латинский же язык и учение и писание во всех сих славяном нам чуждо и далече отсутствующе, и неточию непотребно отнюд, но паче вредно и губительно, яко зде (Богу помоществующу) покажется». Сличив затем начертание алфавитов греческого, славянского и латинского автор замечает по этому поводу: «овча подобно есть своей матери всячески по виду и нраву, яко славенская писмена греческим подобна суть. Козлище же инородное аще чим малым и приуподобляется овце, обаче всячески естеством и видом отсутствует и разнствует, яко и сия латинские литеры греческим и славенским яко козлище овце много зело не подобятся. Греческая же писмена и славенская яко овча с материю (славенская бо из греческих приложишася) обоя между собою подобствуют и согласуются. И сия далечности и разности славяном от латин первая, аще мнится и малая вина, обаче не есть малая».

«Вторая и большая вина, разделяющая славян от латин», заключается, по мнению автора, в том, что «греческий язык и учение славяном велми свойственно по частем грамматики». Подробно раскрыв это положение, автор замечает: «зри како согласен славенский язык со греческим, и учася тому

— 640 —

не погрешит истины о богословии. Латинский же, от его же и польский растлевея, колико далече отсутствует истины. Опаство имети подобает, да не и славенский диалект что от того латинского учения постраждет, яко уже и начинаются латинские и польские пословицы славенского языка в писаниих появлятися, (древлеже отнюд таковых глаголаний славяне удаляхуся), за не речением обыкоша и нравы последовати. Тако бо латинское учение прелестно, яко нож медом намазанный: изначала лижущим сладок и безбеден мнится, и елико больши облизуется, толико ближше гортаню ближится и удобно лижущего заколет и смерти предаст. А яко латинский язык скуден и убог по себе самому и за скудость свою овогда употребляет еллинская речения и имена, овогда же иными реченми изменяет.

Далее автор доказывает, что «свойство же славенского и греческого и от самых имен соединися, яже издревле употребишася и вообычаишася славяном греческая и яко свое естественное вкоренишися, яко Евангелие, Апостол, Апокалипсис, Паралипоменон, Псалтир, Триодь, Минеа... (указывает множество и других греческих слов, употребляющихся в славянском). Латинцы же имена овая греческая за скудность свою употребляют (яже неведущим быти мнятся латинская) и не могуще на свою беседу добре претолковати, растленно глаголют: метрополит, арцибискуп, бискуп, клер, клерик, преор, псалтер, кроника, пачеже самого Сына Божия спасительное имя Иисус глаголют Иезус... всех же стыднейшее: святаго многострадательнаго праведнаго Иова имя зовут срамно Иоб’... Вся сия и множайшая сих растлиша во учениих своих учимых, за еже неимут во учении своем

— 641 —

стихии и. Славенский же язык и учение купно согреческим имут оную стихию и, и добре обатии языцы вся имена зовут».

По мнению автора, «книги греческия латинским языком добре на славянский диалект превести отнюд невозможно», в доказательство чего он приводит перевод символа на славянский с латинского, значительно отличный от славенского, переведенного с греческого, и замечает по этому поводу: «аще символ тако и не инако с латинска преведется, внимати прирадиво подобает, яко вся наша растлятся и в ничто же будут и богословныя святых книги, и песнопения и славословия церковная, и главизна веры нашея священный символ, како отчуждится от истинного слога греческого: греческим бо диалектом первое сложися на первом синоде, и второе на втором селенском синоде мудрейшим и святейшим Григорием Богословом согласием святых отец 150 греческими письмены и слогом и диалектом, ради таинства богословия, а не латинскою беседою и литерами. Аще на оных синодех латинстии архиерее по степенем седалищ своих и предначальствоваху. обаче греческа языка употребляху, а не латинска». Затем автор указывает на превосходство греческого перевода книг Ветхого Завета пред латинским, так как «латинцы и лютери держат разные библии многих новых преводников, бывших после Христова воплощения, преведенные с еврейского, явлено уже растленного от христоненавистников еврейских рабинов», почему в их библии встречаются погрешности, которые и указываются автором.

Доказав превосходство греческого языка пред латинским, автор говорит: «внимати треба, яко

642 -

язык греческий честен и велик и богословие могущ объяти незаимствуя языка латинского; язык же латинский без греческого ничто же могущ высоких разумений, паче же о богословии писати и глаголати, и велми сам собою непотребен нам славяном, и ничто же вспользует нас, но паче пошлит и далече от истины в богословии отведет и к западных зломудрию тайно и внезапно привлечет. Греческий же язык и учение всю вселенную просвещает, яко мудрый в философии и феологии иеромонах Епифаний Славинецкий, в греческом и латинском и славенском искусный языцех, глаголет в слове о учении греческого языка и учения сице: о како велие есть благо ясная учения греческого луча, его же мрачная невидения тма разрешается, восток и запад озаряется, север и юг просвещается и вся вселенная облистана бывает»... Указав словами Епифания Славинецкого на великое значение греческого языка для православного богослова, автор замечает: «древний святии отцы наши: Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, Афанасий Великий, Иоанн Дамаскин и инии, яко учахуся богословии на гречестем языце, тако и вероваху и писаху и вверенные им учаху. Латинницы же веруют написанной им растленной богословии от врага Церкве святые восточные, иезуита Фомы Аквинуса, тако и учатся и учат, и учившийся кто-либо будут удобно в стремнину погибели тоя низстремляются, удалившеся святых отцев феологии» ⁴⁴).

⁴⁴) Автор приводит следующий рассказ Епифания Славннрцкого: «поведаше вышепомяненный Епифаний Славиницкий о себе глаголя: яко вмале не прельетихся латинского мудрования лестию, дондеже не пропитая святых отцев

643 —

Русским нужно изучать греческий язык и потому еще, что, во-первых, прежние русские митрополиты и епископы «чины и песнопения держаху греческая, явлено яко и учение бе греческое, а не латинское, яко показуется в житии блаженного Игнатиа епископа ростовского: лик пояху греческий, вторый славянский». Во-вторых, в 1586 году собор восточных патриархов даль благословение и повелел славянам учиться греческому языку, «и того ради напечаташася во Лвове граде грамматики греко-славянския». В третьих, в соборной грамоте патриарха Иеремии об учреждении патриаршества в Москве повелевается московскому патриарху «быти с Иеремиею во всем согласну а купночинну; согласие же и купночинность инако како не имать быти, точию от учения греческого купно и славенскаго». В-четвертых, «во днех благочестивейшаго государя царя и великого князя Алексиа Михаиловича всея великия и малыя и белыя России самодержца, священный всероссийский собор о исправлении (книг?) написаша, яко тщася всеми силами и от души прилежным попечением святейший Никон патриарх исправити совершенно. Но двое не допусти ему совершенного книг исправления: едино, яко скудно зело преводников искусных в языце гречестем,

писаний греческих книг, но точию читая латинские. Егдаже озарився благодатию Святого Духа, начат прочитати греческия книга, тогда лесть латинскую погнав, и в писаниих их новшество и блуди и растления уразумех и вся их оплевах, за еже вся лживо и противно святым древним отцем пишуть И оттоле писал, яже писал, с греческих книг, и себе написах книгу греческим диалектом, собрав разумения святых отцев множайших, яже всегда прочитах, латинская же мудрования вся отвергох».

— 644 —

аще и обретахуся неции знающе отчасти диалекта, греческого, но учением точию грамматики. К сему не быша лексиконы греческия и славянския, того ради в преводех погрешаху. Инии же преводиша с греческа на латинский язык, с латинска же на славенский прелагаша, и того ради быша в речениих от греческа чрез латинский на славенский язык погрешения. Яко и мудрый в греческом и латинском диалектех Максим монах грек сперва латинскою беседою сказываше толмачом (зане неизучися еще совершенно языку славенску), толмачи же с латинска сказываху славенски, и того ради в его первых преводех быша некая погрешения, за яже истязание и томление терпяше Максим. Потом (глаголет собор), Богу благоволившу, изучится народ российский художеству грамматики, риторики и прочих по-гречески и славенски, и егда, лексиконы греко-славянския (яже уже и начашася) и оттуду известно познается российскому народу греческий диалект, тогда совершенно да исправится.— Отвсюду, заключает автор, благословение дадеся, явлено и от Бога и архиереев, еже учитися слаявном по-гречески».

Затем автор указывает на тот вред, какой происходит и может впредь произойти для русских от изучения латинского языка. «От учения латинского, говорит автор, ничто-же еще видя начинаются быти странные подверги и чуждые восточные святые церкве матере нашея некоего символа, его-же держат латинницы и лютеры, лживо называюще быти апостольский, и треугольником образующе Отца и Сына и Святого Духа, необразуемое Божество, я-же обличает мудрейший Максим грек, чужды православия поведает. И иный подверг тайный по латинскому смышлению о пресу-

— 645

ществлении тела и крове Христова из хлеба и вина, несогласующийся святых отцев восточных учением и ина некая новшества. И сия убо еще ниже начало приемшу латинскому учению славяном, егда же тое учение в дело произыдет и преуспевати начнет, не пострадати бо по притчи: бежавшим дыма, не впасти бы в пламень. К сему егда услышат латинское учение в Москве наченшееся врази истины, плевелосеятеле терния западного по среди чистые пщеницы, из востока насеянные, лукавии иезуити подъидут, и неудобопознаваемые своя силлогизмы или аргументы душетлительные начнут злохитростно всевати, тогда что будет? Ничто ино, точию окоптелый чистительнаго огня дымом латинского смышления зачнется куколь и родит любопрения, потом (пощади Боже) отступление от истины, еже страждет или-же и пострада малая Россия, приучившися латине, быша мало невси униаты; редции осташася православии». В виду такой опасности для русских от изучения ими латинского языка, автор молит всех начальников духовных и мирских, всеми зависящими от них средствами, угасить малую искру латинского учения, «не дати тей раздмитися и воскуритися, да не пламень западного зломысленнаго мудрования растекся попалит и в ничто-же обратит православия восточного истину: егда бо многородный той (сикилийскому подобный, или и еще горший) огнь распалится и кто в него ввалится, той и с великим трудом от того не свободится, но вечно в том потопится».

В заключение автор указывает на те важные и благие последствия, какие произойдут для русских, если они будут изучать не латинский, а греческий язык. «Аще-же народ великороссийский, говорит он, будет учитися грекославенски (подаждь

— 646 —

Господи) и чести книги оные, всех сих предреченных бед избегнут, и согласны во всем и купночинны будут с восточною святою церковию, и со святейшими равночисленными святым евангелистам патриархи и истинно ученицы Христовы будут, и здрави и тверди и не позыбленни от приражения инославных пребудут в православной вере, основани не на песце нововымышлений, но на твердом основании водруженни, на самом краеугольном камени Христе: иного бо основания никто-же может положити. Еще и святейшие патриарси подадут вящшее благословение и молитву о благосостоянии великороссийского царствия, и народи вси окружнии, сущии православия восточного, Богу возблагодарят и царскому величеству приклонятся. Но и противнии западницы и инии мужеству, твердости и постоянству в вере великороссийского народа почудятся, яко ничто возможе их поколебати. И свой народ, начен от благородных до простых и самых глаголю поселян, услышавше учение греческое возрадуются и похвалят; и мятежницы церкве отложивше всякую молву утишатся и церкви святей покарятся и прилепатся чрез покаяние. Аще-же услышится в народе, паче-же в простаках, латинское учение, не вем коего блага надеятися, точию избави Боже всякия противности».

Так ратовали защитники греческого учения за необходимость для русских учиться именно греческому языку, стараясь осилить своих противников, сторонников латинского учения, которых вероятна было не мало. К ним, как можно думать, принадлежали все те выходцы киевляне, которые сами воспитались исключительно на латинском языке и не знали языка греческого. К ним примыкали и горячо их поддерживали московские их последовали

— 647 —

и ученики, каким, например, был очень влиятельный в одно время Сильвестр Медведев. К сторонникам латинского учения принадлежали у нас и те молодые люди, которые, по словам патриарха Иоакима, ездили учиться в Польшу в тамошние латинские школы, или которые ездили учиться в киевские школы. Лица, принадлежавшие к Посольскому Приказу, где знание латинского языка, как международного, было особенно нужно, естественно были сторонниками латинского учения. Наконец к ним же примыкали и все те лица из высшего класса, которые побывав за границею при посольствах, или сблизившись с образованными выходцами иностранцами у себя дома, подчинились влиянию запада, стали усвоят в своей жизни западные обычаи и желали для своих детей такого же школьного образования, какое давалось в западных школах. Это были вообще сторонники образования по преимуществу светского, мало обращавшие внимания на вероисповедные опасения и интересы, которыми по преимуществу руководились сторонники греческого учения, желавшие образования строго церковного и потому стремившиеся основать в Москве строго церковную школу. Неизвестно, что именно говорили сторонники латинского учения в свою пользу, так как от них не дошло до нас таких-же сочинений в защиту латинского языка, какие дошли до нас в защиту греческого. Вероятно, они указывали на то, что латинский язык есть общепризнанный язык школы, науки, международных сношений, язык, признанный всеми образованными народами, без которого невозможно истинно научное образование. Последнее как нельзя более убедительно доказывают и сами греки, которые для получения образования идут на запад и учатся там в ла-

— 648 —

тинских школах, так что все ученые греки позднейших времен есть воспитанники западных школ, вся их ученость заимствована ими у запада, без которого они уже не могут более обходиться, если хотят поддержать у себя образование. В виду этого и русским следует искать образования не у греков, а прямо на западе, откуда и греки получают научное свое образование,—в Москве следует завести не греческую, а латинскую школу, так как и в самой Греции никакой специально греческой школы, которую бы можно было противопоставить школе латинской, нет ⁴⁵).

⁴⁵) Любопытно, что современники, подробно обсуждая вопрос о том, какой язык должен иметь господствующее значение в будущей московской школе—греческий или латинский, обсуждают его чисто теоретически, принципиально, без всякого указания на предшествовавшую практику будто бы существовавших ранее в Москве греко-латинских школ, на которые в споре они не делают даже и намека. Вообще они ведут спор об языках так, как будто ранее греко-латинских школ у нас и не бывало никогда, как будто основание греческой или латинской школы в Москве есть дело совершенно новое, которое только еще имеет осуществиться. Если бы в Москве действительно существовали греко-латинские школы уже с половины XVII века, то не было-ли бы делом запоздалым решать принципиально вопрос о пользе или вреде того или другого языка в будущей школе, когда этот вопрос давно разрешен был у нас практически и все могли видеть и наблюдать, по раннейшим нашим греко-латинским школам, те следствия, к каким вело изучение в школе греческого и латинского языка? И если уже по каким-либо причинам в конце семидесятых и в начале восьмидесятых годов XVII века у нас возник спор об относительной полезности изучения в русской школе греческого и латинского языков, то каким образом спорившие, приводившие в свою пользу все возможные доводы, ни разу не сослались, однако для разъяснения дела на практику

— 649 —

В то время как происходили споры о том, какой язык должен преобладать в будущей московской школе: греческий или латинский, в Москве неожиданно открыта была так называемая Типографская греческая школа, важная в том собственно отношении, что это была первая греческая правительственная школа у нас, и что ее основание послужило, так сказать, толчком к написанию знаменитой привилегии на Академию.

На вопрос, когда и кем открыта в Москве греческая Типографская школа, все историки и ученые обыкновенно говорят, что она была открыта в 1679 году иеромонахом Тимофеем, который долго путешествовал по востоку, где и изучил греческий язык. В этом случае ученые ссылаются на «Историческое известие о московской Академии» Федора Поликарпова, который рассказывает, что в 1679 году в Москву прибыл из Иерусалима русский иеромонах Тимофей, долго живший в Палестине и изучивший там греческий язык. Тимофей был представлен государю и поведал ему о бедственном положении греческой земли и об оскудении в Греции свободных наук. Государь, глубоко тронутый рассказами Тимофея, решился открыть в Москве греческую школу и сообщил свою мысль патриарху. Тот радостно отнесся к предложению царя, сделал Тимофея своим крестовым иеромонахом и сейчас же определил отвести под училище в Типографии три палаты. Тимофей был назначен рек-

московских греко-латинских школ, которая конечно могла бы дать им очень веские данные в пользу такого или иного решения возникшего вопроса? Ясно, что спорившие вовсе не знали и даже не слыхали о том, чтобы в Москве, уже с половины XVII века, существовали греко-латинские школы.

— 650 —

тором вновь открытого греческого училища, в которое собрано было для учения малых детей числом тридцать. Так рассказывает об открытии у нас в 1679 году первой правительственной школы—греческого Типографского училища Федор Поликарпов, ученик этого училища, но рассказывает, нужно заметить, не совсем точно. Дело в том, что иеромонах Тимофей, который будто бы возвратился из Палестины в Москву в 1679 году и сделался в этом году ректором открытого в Москве греческого Типографского училища, в действительности в 1679 году еще находился в Константинополе, где он виделся с нашим послом Василием Даудовым, которому сообщал разные политические вести и с которым послал две грамоты одну к государю, а другую к патриарху. В грамоте к государю с послом Даудовым (который выехал из Константинополя 29 июля 1679 года) Тимофей между прочим пишет: «а буде изволишь твое царское величество мне, своему богомольцу, отписать, чтобы зде не сидети и не пропасти между погаными, и я рад указу твоему царского величества» ⁴⁶).

⁴⁶) В статейном списке посла Василия Даудова грамота, иеромонаха Тимофея к государю приводится в следующем виде:

«Сия вся молю и прошу от Бога быти царствию твоему, богомолец твой, которой был послан с келарем Чудова монастыря о. Савою, ради Никона патриарха х’ костянтинопольскому патриарху от отца твоего блаженные памяти государя царя Алексея Михаиловича. И како он служил верно ему, благочестивому царю государю, тако и я желаю тебе государю служити. Како прошлого году и сего твои царского величества посланники были посланы к султанову величеству—Аеонасей Поросуков и Василей Даудов, и я, ради твоего царского величества, им служил и росказывал, что было потребно, и книги твои переводил на греческий

— 651

Вероятно разрешение государя Тимофею возвратиться в Москву было дано и он, 24 октября 1680 года, с благословения иерусалимского патриарха Досифея, оставил Константинополь и поехал на Русь. 1-го января 1681 года Тимофей приехал в Севск, явился здесь в разрядной избе боярину и воеводе князю В. В. Голицыну и в распросе сказал: «в прошлом 175 году царь Алексей Михаилович посылал с Москвы в Константинополь к патриарху Чудова монастыря келаря Савву, и с Саввою приехал в Константинополь и он Тимофей, и с того времени был в Константинополе и жил у

язык и твое жалованье х’ костянтинопольскому патриарху, что было, отнес, и со иеросалимскнм говорил и подарки посылает тебе государю царю и святейшему патриарху. И говорили мне они и прочие нарочитые люди греки, чтобы тебе известить о том: доколе тебе посланников посылать до турчина и его горда чинити? Надобно тебе, великому государю, с ним билися и его ни в чем не боятися, и войско свое посылати в Крым и во Азов, а не Днепр стеречь. Како он змий треглавый не боится ничего: покинувши государство свое ходит всюду без страха и не имевши только войска? А доколе Крым цел стоит и Азов, твоя царского величества земля не несть без страху от него; пли, како он пожег Украйну, так надобно Крым и Азов взяти и пожечь, и по морю донских казаков пустити стругами, и указать им, чтоб разоряли восток и запад— турецкую землю, и запасов не пускали в Царьгород. А турчпн велми боится твоего царского величества и истину скажу, что не имеет ни казны, ни войска, токмо что гордый змий то так чинит, и теперь слышим как Турчин на Запорожье городы строит, твое царского величества войско стоит, а с ним не бьютца. И о том крепко дивятца все, како не повелеваеши с неприятелем битися? И верному твоему царского величества рабу Василию Даудову росказывал, и что мне говорили, я не таю, а ему не мочно было ходити, что не пускали никого донего, только я с великим страхом ходил до него.

— 652

иерусалимского патриарха Досифея лет с пять ⁴⁷), и как де пришол в Царьгород посол Афанасий Поросуков и в то время Досифей сказал про него турецкого султана толмачу Александру, что он русские письма переводить умеет; и толмачь взял его и привел для перевода русских писем к визирю, и он де с того числа по нынешний 189 год у визиря переводил всех царского величества посланников письма. А из Царьгорода поехал он с благословения иерусалимского патриарха Досифея октября 24 числа нынешнего 189 года». А как он был в Константинополе, при нем султан выступил с войском, говорят, под Киев, калмыцкий мурза предложил поддаться султану и т. под. ⁴⁸).

Аще и в великом страху пребываю, только не буди, чтобы не радети твое чу царскому величеству, — рад и голову положить. А буде изволши твое царское величество мне, своему богомольцу, отписать, чтобы зде не сидети и не пропасти между погаными, и я рад указу твоему царского величества. Потом же да утвердит Господь Бог великое твое царствие. Внизу того листа написано: великого твоего царствия богомолец Тимофей иеромонах падши до земли покланяюся» (Турецкие статейные списки № 18, л. 232 об.—235, в Московском архиве мин. иностр. дел). К сожалению, в статейном списке Даудова нет грамоты Тимофея к патриарху Иоакиму.

⁴⁷) Чудовской келарь Савва был послан царем Алексеем Михаиловичем к константинопольскому патриарху Дионисию и к бывшему патриарху Парфению по делу Никона в январе 1666 года, а не в 1667 году, как показывал иеромонах Тимофей (см. Гиббенета: Историческое исследование дела п. Никона, ч. И, стр. 879). Значит Тимофей, отправившийся с Саввою, прожил в Турции не менее 14 лет.

⁴⁸) Греческие дела 7189 года, № 1. «Историческое известие о Московской Духовной Академии» Федора Поликарпова напечатано в Древней Вивлиофике, т. XVI.

— 653 —

Таким образом оказывается, что иеромонах Тимофей возвратился в Москву с востока не в 1679 году, как говорит Поликарпов, а в 1681 году; значит не ранее этого года открыто было и греческое Типографское училище. Поликарпов говорит затем, что под Типографскую школу отведены были три палаты «сущия под приказною, иже ныне зовутся казенными», в которых и происходило учение до слияния Типографского училища с академией. А между тем есть прямое известие, что для Типографского училища были построены новые каменные палаты, окончательно отстроенные только уже в сентябре 1683 года. В расходных записях патриаршего Казенного Приказа значится: «192 года сентября 19, по указу святейшего патриарха выдано из казны и отдано на Печатный двор в новые каменные палаты, которые построены внове для учения школьного, греческого языка, 4 оконницы стеклянных» ⁴⁹)...

Открытие Типографского училища далеко не решало, однако вопроса о школе во всей его полноте. Сторонники греческого учения, к которым принадлежал и патриарх Иоаким, воспользовались прибытием в Москву иеромонаха Тимофея, чтобы открыть именно греческое училище. По Типографская школа была только элементарною, где обучали греческому и славянскому чтению и письму, а не проходили курса наук средней или высшей школы, почему учеников Типографской школы и переводили потом для обучения разным наукам к Лихудам, а когда затем Лихуды в конце 1687 года открыли ученье во вновь построенных каменных

⁴⁹) Материалы для истории, археологии и статистики московских церквей, стр. 946—947.

654 —

зданиях Академии, то Типографское училище и совсем было закрыто. А между тем вопрос у нас шел о том: «учитися ли нам полезнее грамматики, риторики, философии и феологии, и стихотворному художеству и оттуду познавать божественная писания, или, не учася сим хитростем, в простоте Богу угождати, и от чтения разум святых писаний познавати,—и что лучше российским людем учитися греческого языка, а не латинскаго» т. е. вопрос шел об устройстве не элементарной школы, какова была Типографская, но такой, в которой бы преподавались так называемые свободные науки, чтобы русским незачем было уже ездить в Польшу в тамошние латинские школы, чтобы им не нужно было держать у себя и домашних учителей иностранцев, которые, действуя вне всякого контроля, легко могли служить целям иноверной пропаганды. Словом, требовалось устроить такую школу, которая бы удовлетворяя всем требованиям широкого научного образования, в тоже время воспитывала бы своих учеников в строго православном духе и направлении, предохраняя и своих воспитанников и все русское общество от вторжения в него всего иноверного. Типографское училище, очевидно, не могло удовлетворять подобным задачам, и потому вопрос об устройстве высшей школы оставался по-прежнему открытым.

Понятно само собою, что боровшиеся между собою сторонники греческого учения и учения латинского, стремились повлиять и на правительство в том смысле, чтобы оно открыло высшую школу с преобладающим характером греческого учения или латинского. Вероятно, каждая сторона представляла правительству свои соображения и проекты относительно устройства будущей школы, на основании ко-

— 655 —

торых, в 1682 году, и составлена была известная привилегия на Академию. Все наши исследователи, задававшиеся вопросом, кем написана была привилегия,—одни более предположительно, а другие с решительною уверенностью, говорят, что привилегия, по поручению царя Феодора Алексеевича, была написана его учителем Симеоном Полоцким, и что в самом характере написания привилегии с несомненностью сказалось полное торжество сторонников латинского учения над греческим. Но мы, с своей стороны, никак не можем согласиться с тем, чтобы привилегия на Академию в том виде, как она дошла до нас, была действительно написана Полоцким, и чтобы она выражала своим содержанием торжество или победу сторонников латинского учения над приверженцами учения греческого.

Все ученые исследователи согласны в том, что привилегия написана уже после открытия Типографского училища. Пока думали, что это училище открыто в 1679 году, еще была некоторая хронологическая возможность приурочивать написание привилегии Симеону Полоцкому, который умер в 1680 году. Но мы теперь знаем, что Типографская школа была открыта не в 1679, а в 1681 году т. е. после смерти Полоцкого, который, значит, не мог писать привилегии на Академию, если самая мысль об открытии Академии, впервые возникла уже после его смерти. Но и помимо этого совокупность внешних и внутренних признаков никак не дозволяет считать автором привилегии Полоцкого, или—что окончательная ее редакция принадлежит сторонникам не греческого, а латинского учения.

Что Симеон Полоцкий не был автором привилегии, это видно из следующего: во-первых,

— 656 —

привилегия помечена 1682 годом, а Симеон умер в 1680 году. Во-вторых, привилегии нет в бумагах Симеона, а между тем он тщательно сохранял не только то, что сам писал, но и копии с бумаг принадлежащих другим лицам, так что если бы привилегии была писана Симеоном, она бы заняла самое видное место в его произведениях, в виду ее особой важности, которую конечно хорошо понимал Полоцкий. В-третьих, Сильвестр Медведев, преклонявшийся пред ученостью, мудростью и заслугами своего учителя, нигде ни разу не говорит, чтобы привилегия была написана Полоцким, хотя ему и приходилось нарочито говорить об ее написании. Как известно Медведев, вручая в 1685 году привилегию царевне Софье, посвящает ей по этому случаю целое стихотворение, в котором он и намека не делает, чтобы привилегия была написана Симеоном. Он просто говорит: «Академий привилегии вручаю, иже любезным ти братом создан есть, повелением чинно написан есть». Очевидно упомянуть тут Медведеву о Полоцком, если бы тот действительно был творцом привилегии, как нельзя более было бы уместно. И в последующее время Медведеву не раз приходилось касаться вопроса о школьном учении на Руси, но он ни разу не сказал ни только того, что привилегия была написана его учителем Полоцким, но и того, чтобы Полоцкий вообще заботился об открытии в Москве училища. В-четвертых, и другие современники, как например Лихуды, Федор Поликарпов и др., касаясь вопроса о школах и упоминая даже о привилегии, нигде не говорят, чтобы она была написана Полоцким или каким-нибудь другим определенным лицом.

— 657 —

Рассматривая содержание привилегии необходимо придти к такому заключению, что по крайней мере некоторые ее параграфы не только не были написаны Полоцким, но составлены по поводу событий, имевших место уже после смерти Полоцкого и что некоторые из них направлены, если уже не прямо лично против Полоцкого, то против его последователей и вообще сторонников так называемого латинского учения. Укажем примеры.

В третьем параграфе привилегии говорится: «А новопросвещенным от римския веры, и лютерския, и кальвинския, и иных ересей приходящим в тех училищах Блюстителю и Учителем, ради веры вашея лучшего хранения, весьма не быти: ибо они обыкоша злохитростным образом, тайно ереси своя по малу во ученики вкореняти» ⁵⁰).

Каким образом в привилегии могло появиться подобное постановление? Задумав основать Академию, русские естественно могли ожидать, что учителя для нее могут явиться или из Греции, или из юго-западной России. Но откуда же у составителей привилегии могла возникнуть та маловероятная мысль, что ученые латиняне, лютеране и кальвинисты, ни с того ни с сего, поспешат двинуться в Москву, лицемерно примут здесь православие и, сделавшись учителями в будущей школе, злохитрым образом тайно будут вкоренять во ученики свои ереси, когда ранее на Руси ничего подобного не было? Очевидно самое предположение о подобной возможности, и тем более законодательное постановление по поводу этой предполагаемой возможности, является чем-то странным и непо-

⁵⁰) Привилегия на Академию напечатана в Древн. Bibl.. т. VI, стр. 39—420.

658 —

нятным. Очевидно, что пред глазами составителей привилегии находился какой-либо живой, реальный факт, показавший им и убедивший их, что подобные случаи вполне возможны и существуют в действительности. Такой факт действительно был на лицо пред составителями привилегии. В начале 1681 года в Москву прибыл некто Ян Белободский, ранее бывший в Слуцке кальвинским проповедником, человек без определенных вероисповедных воззрений, высказывавшийся потом в Москве, то как будто кальвинистом, то лютеранином, то католиком. В Москву он приехал по его собственному заявлению потому: „слышал он, что великий государь на Москве хощет заводить школы и он желал того, чтоб ему в тех школах быть учителем». В этих видах Белободский, не оставляя своих латино-лютеро-кальвинских заблуждений, хотел принять православие, принять монашество и священный сан, чтобы только сделаться учителем задуманной в Москве школы. Но замыслы его были раскрыты в челобитной государю сначала Павлом Негребецким (православным польским шляхтичем, выехавшим в Россию в 1677 году с нашим варшавским резидентом Тяпкиным), а лотом Сильвестром Медведевым, написавшим против него особое обличительное сочинение. Негребецкий, в своей челобитной царю, писанной рукою Медведева и составленной очевидно при его деятельном участии, обличив еретические представления Белободского, указав на его лицемерное желание принять православие, монашество и священный сан, лишь бы только сделаться учителем в Московской школе, заявляет государю: «еретики, всяким образом, крещением и монашеством, тщатся христиан прельщати, яко начальницы их

— 659 —

и многие учители такожде прелыцаху, и прельщают, и ныне же наипаче твое православное царствие всячески прельстити тщатся; яко сие царство паче всех есть им завистно: зане чают ему и по астрологиичным феноменам узнавают крепко силному быти и всем миром обладати. Того ради таковых пасторов своих верных и веры своей искусных, веру же нашу ложно не опасающихся приимати, к Москве посылают, чающе, яко они зде, в твоем царствии, таковою их прелестию проклятую свою веру ввести возмогут.» В виду этого Негребецкий просит царя «сохранить правоверное свое царствие от сего прелестного еретика», молит царя: „не даждь веры прелестному крещению его: яко он не крещается, но насмевается вере нашей крещением сим. Не даждь монашеству его веры: яко таковым же монашеством прежде и начальник их Лютер и иные тоя ереси еретики прельщаше люди. Ни клятве его даждь веры: яко и Арий и инии еретики ложно клявшеся пребыти в православной вере, обаче оно проклятие преступивше, ереси своя рассеяху» ⁵¹). Это воззвание Негребецкого и Медведева произвело свое действие. В привилегии на Академию по этому случаю постановлено было: «А новопросвещенным от римския веры, и лютерския и кальвинския, и иных ересей приходящим в тех училищах Блюстителю и Учителем ради веры нашея лучшего хранения, весьма не быти: ибо они обыкоша злохитростным образом, тайно ереси своя по малу во ученики вкореняти». Таким образом это постановление явилось в привилегии несомнен-

⁵¹) Рукоп. нашей Академии № 68. Проф. Цветаева: Памятники к истории протестанства в России; Чт. общ. ист. в древн. 1884 г. кн. III, стр. 196—240.

— 660 —

но уже после смерти Полоцкого, умершего в 1680 году.

В той же самой челобитной государю Негребецкий говорит, что Белободский несправедливо обвиняет его в том, «яко бы аз ученых людей ненавижу». «Ненависти ко ученым, заявляет Негребецкий, никогда никаковые не имел, паче же сие есть радость моя, еже соучеными людьми беседовати. И того ради прежде извещал боярину твоему и дворецкому князю Василию Феодоровичу Одоевскому о едином постоянном, в философии же и богословии ученом муже, Елисей Карабчикеевиче, игумене добромылском; такожде и тебе, великому государю, извещаю о оном же человеце, яко зело казнодей есть искусный, на его же поучения не токмо православные, но и многие от римлян приходяще чудишася. И в великом ските есть иеромонах, именуемый Гавалевич, богослов и философ, и в состязании зело острый и православию великий ревнитель. Такожде в научении оным подобный, ныне же зело великий православия от ересей защититель, иже за веру и страдания даже до смерти страдание, игумен любелский, Монастырский, иже аще будет годно царскому, величеству, за твоим повелением, желает зде твоему царскому величеству и святей православней вере послужити. Еще же и ин тамо обретается, человек мирской, зелный благочестивые нашея веры поборник, Терновский. Сии вси воспомянении мужи от благочестивых родителей суть рождены, вси труды свои и живот свой на утверждение церкви святей возложиша, им же и науку вручити безопасно и стадо Христово вверити возможно: яко и во иных странах, между иноверными, церкви святей суть велиции ревнители и православия веры поборники. И аще

— 661

твое государское благоволение на се будет, дабы они в царствующий сей град прибыли, то точию надеждею вашего царского милосердия и милостивого жалованья подобает их онадежити, и они, неусумневаяся, ради твоей к ним государской милости, вскоре к тебе, великому государю, прибудут».

Чтобы понять всю важность и значение этой рекомендации Негребецким малороссийских ученых для будущей Московской школы и уяснить себе вопрос о том, кому принадлежала окончательная редакции привилегии на Академию, мы должны указать здесь еще на одно очень важное по интересующему нас вопросу свидетельство. Медведев, в приписываемом ему сочинении, которому известный книжный справщих монах Евфимий дал надписание: «Неистовно брехание на святую восточную церковь в лице и имени учителей православных Иоаникиа и Софрониа Ликудиев, пренеистоваго некоего безъимянника», обвиняет Лихудов в том, что они «в новых школах младых отрочат на свои нравы учат», что Лихуды «своей лукавой душегубной прелести и нас хотят научити и от животворящего Слова Божия отлучити, и называют людей Божиих зверями, и свиниями, и всякими ругательными словами поносят за то, что Бог наш в московском нашем царстве не благоволил быти школьному учению». Лихуды в ответ на это в своем сочинении „Показание истины® говорят: „Глаголет, яко Бог неблаговоли быти мудрости и учению школьному в сем благочестивейшем царстве,— о стыда! О безчестия несравнимаго! О радости и утешения, которое приносит враг церкве восточной иноземцом и врагом великого и благочестивейшаго сего царства! Не благоволи Бог, глаголет, мудрости в царстве Московском, еже благоволи

— 662 —

святая Троица распространяете во всем, возвеличивши и умноживши паче звезд небесных, и мудрости, глаголет, не благоволи Бог быти в царствующем граде Москве. И како имать сие слово? Не он ли был, который, прежде пришествия нашего семо, молил блаженные памяти государя царя Феодора Алексеевича всея великия и малыя и белыя России державнейшаго самодержца построити Академию; а ныне глаголет, помрачився ненавистию, яко Бог не благоволи быти мудрости в царстве Московском? Вси познаша его намерение, яко лукав есть и толико довлеет» ⁵²).

И так не Полоцкий, а Медведев, по прямому свидетельству Лихудов, молил царя Феодора Алексеевича об открытии в Москве Академии; Медведев же, только пользуясь Негребецким, которому он написал челобитную к государю по поводу Белободского, рекомендовал царю Феодору Алексеевичу и малороссийских ученых в качестве учителей для будущей Московской Академии. Из них, как видно, с Монастырских Медведев, при посредстве Негребецкого, уже вошел в предварительные сношения и подучил от него согласие приехать в Москву, как скоро получено будет на это разрешение государя. В последнем Медведев вероятно не сомневался, так как государь, ученик Семеона Полоцкого, симпатизировал малороссийским ученым и вообще сторонникам латино-польского образования.

Таким образом в то самое время, когда патриарх Иоаким и сторонники греческого учения, воспользовавшись прибытием в Москву иеромонаха

⁵²) Рукоп. моск. синод. библ. № 440, л. л. 99 об.— 103, 117.

663 —

Тимофея, поспешили открыть в Москве греческое училище, сторонники латинского учения, с Медведевым во главе, употребляли все усилия побудить царя открыть в Москве Академию и пригласить для нее учителей из южно-руссов т. е. стремились водворить в Москве с помощью ученых южноруссов, так называемое латинское учение.

Но Медведев ошибся в своих расчетах. Проект Академии необходимо перешел на предварительное рассмотрение патриарха, а, следовательно, и окружавших его сторонников греческого учения. Последние, с своей стороны, постарались внести в проект такой пункт, который подрывал все надежды Медведева и его сторонников на призвание в Москву для учительства в Академии южнорусских ученых.

В привилегии на Академию читаем такое постановление относительно южно-русских ученых: «А иже имут в наше царствие из литовския страны и из малыя России и из иных стран ученые люди, хотящий зде в наших училищах Блюстителем и Учительми быти, приезжати, и о себе поведати, яко они благочестивые, и от благочестивых родителей рождены и воспитаны в православной восточной вере: и оным без подлинного об них известия, и достоверных благочестивых людей свидетельства словесем их неверити, и в Блюстители и во Учители их не устрояти, аще бы кто из них и писанием правду веры нашея восточные удостоверял, а неправду на ону нашу православную веру от римлян и от лютеров и от калвинов, и от иных ересей наносимые обличал в укорял: того ради, что обычай есть таковыми способы прелестникам в верах замешание творити; прежде таковии являются якобы совершенно благочестивые, и по благочестии ревнители крепкие, а потом, егда

— 664

уверятся быти благочестивыми, тогда помалу развратная словеса вере нашей всевати, и оные непорочную целость терзати начинают».

Очевидно, что приведенный пункт привилегии не мог быть написан ни Полоцким, ни Медведевым, ни вообще сторонником латинского учения, так как он направлен и против Полоцкого и против рекомендованных Негребецким или, что тоже, Медведевым южно-русских ученых, и вообще против всех сторонников латинского учения, какими были по преимуществу выходцы из юго-западной России и их московские ученики. ⁵³) Необ-

⁵³) Сопоставление отзыва патриарха Иоакима в Остене с постановлением привилегии о юго-западных ученых, необходимо ведет в заключению, что при составлении указанного пункта привилегии имелся в виду Полоцкий с его московскою деятельностью. Патриарх Иоаким говорил на соборе: «в царство же благочестивейшаго государя царя и великого князя Алексия Михаиловича, всея великия и малыя и белыя России самодержца, по пленении польского государства, пришед из Полотска града в царствующий град Москву некто иеромонах, у езуитов учивыйся по латыне, именем Симеон, прозванием Полотский, сказа себе восточнаго благочестия последователя быти. Благочестивый же царь и священнии архиерее, поверивше ему яко благочестиву и православну, вручаху ему всякия церковные дела писати. Он же Симеон, аще бяше человек учен и добронравен, обаче предувещан от изуитов, папежников сущих и прелщен бысть от них... написа некая писания, собирая от латинских книг... и во всех тех своих писаниях написа латинскаго зломудрования некия ереси» (Остен, стр. 130—131). В виду конечно этого в привилегии и поставлено было никак не верить южнорусским ученым, если они сами только будут свидетельствовать о своем православии, не верить и самым их сочинениям, написанным хотя бы и в защиту православия, ибо от такой доверчивости может произойти «заметание» в вере.

— 665 —

ходимо признать, что пункт привилегии, трактующий о южно-русских ученых, был написан именно сторонниками греческого учения и имел прямою целью отстранить от будущей Академии всех вообще юго-западных ученых, как воспитавшихся исключительно на латыни и потому очень подозрительных в вероисповедном отношении. Чтобы окончательно убедится в этом, достаточно сравнить отношение привилегии к юго-западным ученым, с ее отношением к ученым грекам в первоначальной редакции этого пункта. О последних в привилегии, по первоначальной редакции этого пункта, говорилось: «греческого же народа тии да будут (блюстителем и учителями), иже будут о себе имети о своем в восточной христианской вере крепком утверждении от православных патриархов достоверное свидетельство» —и только, так что всякому ученому греку, заручившемуся патриаршей рекомендацией, открыт был свободный доступ к занятию в Академии должностей блюстителя и учителя. Об них не требовалось, как об южнорусских, наводить никаких особых справок, привилегия верит грекам и не выражает никакого сомнения в их православии и благонадежности вообще. В таком духе писать привилегию могли, очевидно, только сторонники греков и греческого учения и враги учения латинского. Так действительно и посмотрел на это дело Медведев. Когда в 1685 году Медведев задумал, вместе с своим другом и сторонником Шакловитым, поднести привилегию на утверждение царевны Софьи, он в том пункте, где привилегия говорила о греках, сделал внизу имевшегося у него списка собственноручную очень важную и существенную вставку, с очевидною целью точно также заподозрить пра-

— 666 —

вославие греков и тем затруднить им доступ в Академию, как это ранее уже сделано было в привилегии относительно южно-руссов. Первоначально в привилегии было сказано, как мы видели, что греки могут быть в Академии и блюстителями и учителями, лишь бы только имели за себя рекомендацию восточных патриархов. К этому Медведев собственноручно сделал такое добавление: «такожде тии (греки) и в России да будут крепце в вере свидетельствовани, дабы кто из них такожде не соделал, якоже прежде еретик Исидор Российский Митрополит, иже от Цареградского патриарха и от прочиих с’ свидетелством достоверным и с’ велиим похвалением к’ Москве на митрополию приеха, а послежде на Флоренском соборе с’ папою римским согласен явися» ⁵⁴).

Итак, Медведев был недоволен прежней редакцией привилегии в указанном пункте, обязанной своим происхождением, очевидно, перу его противников, сторонников греческого учения; почему он и счел необходимым, вручая привилегию царевне Софье, сделать в ней указанную нами вставку, в видах отмстить этим сторонникам греческого учения за их враждебное отношение к южнорусским ученым.

Точно также и написание некоторых других параграфов привилегии очень неудобно приписать Полоцкому. Так пятый параграф говорит: «А от

⁵⁴) Рукоп. моск. синод. библ. № 44, заключающая в себе список привилегии, принадлежавший Медведеву, в котором он сделал приведенную нами вставку. С этого именно списка, как говорит собственноручная заметка Медведева, снята была копия слово в слово и поднесена Шакловитым царевне Софье.

— 567

церкви возбраняемых наук, наипаче магии естественной и иных, таким не учити, и учителей таковых не имети. Аще же где таковые учители обрящутся, и оны со учениками, яко чародеи, без всякого милосердия да сожгутся». Крекшин в своих записках говорит, что Полоцкий «ко вся нощи звездное течение наблюдал, и многое как о России, так и о других государствах предвещал» ⁵⁵). О занятиях Полоцкого астрологией имеются и другие данные ⁵⁶). Трудно поэтому думать, чтобы Полоцкий, сам официально занимавшийся астрологическими предсказаниями, при написании привилегии, определил без милосердия сжигать тех, кто подобными науками занимается.

В шестом параграфе привилегии сказано: «Указ наш царский непорушно полагаем, еже бы ни единому кому зде в царствующем граде Москве, и в прочих нашея царския державы градех, развее сего от нас, великого государя, учиненного училища, в своих домех, греческому, польскому и латинскому и прочим странным языкам без ведомости и повеления училищ блюстителя и учителей, домовых учителей не держати, и детей своих не учити, точию в сем едином общем училище да учатся, во ежебы от разных домовых учителей, паче же от иностранных и иноверных противности какой-либо вере нашей православной не внестися и не быти разгласию. Аще же кто дерзнет сие ваше царское повеление приобидити, и оному да мстит наше царское правосуждение на его имении, яко преступнику нашего повеления». Едва-

⁵⁵) Сахарова. Записки русских людей. Записки Крекшина, стр. 8.

⁵⁶) И. А. Татарского, Симеон Полоцкий, стр. 127.

— 668 —

ли подобный параграф мог выйти из-под пера Полоцкого, так как он сам, по своем приезде в Москву, занимался сначала главным образом частным учительством, приобрел в Москве славу искусного педагога, почему наконец приглашен был учить и царских детей. Трудно поэту думать, чтобы Полоцкий, сам создавший себе карьеру в Москве домашних учительством, при написании привилегии резко восстал против частного учительства и признал его безусловно вредным. Этот параграф привилегии скорее написан был иноком Евфимием, который не раз резко восставал против домашних учителей иностранцев, вносивших, по его мнению, иноверную заразу в семьи православных знатных вельмож.

Относительно некоторых постановлений четырнадцатого параграфа привилегии можно сделать такое соображение:

Иерусалимский патриарх Досифей от 24 июля 1679 года писал к патриарху Иоакиму: «внимайте с великим прилежанием, чтоб не чли никто из верных, так от великих так и от малых, чтоб не чли и отнюдь бы не держали у себя такие книги, в которых держится скверное и безбожное учение папиных поклонников, или безбожное и скверное учение лютеров и калвинов, понеже наполнены суть лести и лукавства и в притворении благочестия имеют учение безбожства». В другой грамоте к патриарху Иоакиму, в начале 1682 года, Досифей пишет: «храни, храни, храни стадо Христово чисто от латинского писма и книг, яко все в них есть учение антихристово, понеже есть полны новосечения, полны хулы: в них бо есть безбожие калвиново и лютерово; довлеет благолепие и красота сватыя Христовы Церкви; не ме-

— 669

шайтеся со блудники, глаголаше апостол,—блудники же есть еретики и книги их. Великий царь Константин, Феодосий и Устиниан законоположиша, Порфириа и Манента книги да необретаются, идеже обрящутся, до сожгутся, а елицы я хоронят, смертию да казнятся. Тако сотворите и вы о латинских книгах, яко есть лестные и прелестныя» ⁵⁷). В четырнадцатом параграфе привилегии об этом «лестных и прелестных» книгах читается: «Такожде и наученым людем свободных учений никому польских, и латинских, и немецких. и лютерских и калвинских, и прочих еретических книг у себе в домех не держати, и их за неимением довольного рассуждения и ради в вере нашей усомнения не читати, и нигде никому из оных еретических книг, и их восточной нашей православной вере, и церковным преданиям противных толкований, состязаний, не имели и подлогов не подлогати... аще же кто свободных учений не искусный, имать польские, и латинские, и немецкия, лютерския и калвинския, и иные еретическия книги в доме своем, имети, и их читати, и из них состязание имети, и подлоги на усумнения нашея восточные веры и церковных преданий подлогати; и таковые предаяти казни, смотря по их вине, нещадно». Нам кажется вполне вероятным, что приведенное постановление четырнадцатого параграфа привилегии о «лестных и прелестных» книгах состоялось под влиянием указанной грамоты Досифея к Иоакиму в начале 1682 года, т. е. уже после смерти Полоцкого. Да и трудно думать, чтобы Полоцкий, имевший библиотеку по преимуществу из латинских и польских

⁵⁷) Рукоп. СПБ. синод. библ. № 473, л. л. 6—13. 30—31.

— 670 —

книг, на них воспитавшийся, на основании их писавший все свои сочинения, им обязанный всею своею ученостью, смотрел на эти книги как на зловредные, которые нужно отбирать и сожигать, а державших их «предаяти казни, смотря по вине, нещадно». Так относился к латинским, польским и пр. книгам не Полоцкий, а честный инок Евфимий.

Таким образом из сделанного нами рассмотрения содержания некоторых пунктов привилегии открывается, что привилегия к том виде, как она дошла до нас, несомненно писана уже после смерти Симеона Полоцкого, и что в некоторых своих пунктах, если не прямо, то косвенно, она направлена против Полоцкого и вообще сторонников латинского учения.

Па вопрос, кем же именно была написана привилегия на Академию, по неимению данных едва ли возможно дать какой-либо положительный ответ. Медведев, вручая привилегию царевне Софье, о ее написании выражается очень неопределенно:

Академии привилий тебе вручаю,

Иже любезным ти братом создан есть.

Повелением чинно написан есть —

вовсе не указывая писавшего лица, вероятно потому, что привилегия была написана обычным канцелярским порядком, на основании тех между прочим заявлений, какие делались, по поводу имеющейся открыться Академии, сторонниками греческого и латинского учения. Несомненно, по нашему мнению, только одно, что окончательная редакция привилегии за исключением, вероятно, предисловия, в котором приведено одно место из сочинения Полоцкого— Вечеря душевная, и за исключением позднейшей вставки Медведева о греках, принадлежит

671

сторонникам греческого учения, так как главный спорный вопрос между сторонниками греческого и латинского учения, вопрос о том, какой язык должен иметь в будущей школе господствующее значение: греческий или латинский, привилегия решает в пользу греческого языка. Если бы окончательная ее редакция принадлежала сторонникам латинского учения, то и в привилегии они конечно высказались бы за господствующее значение не греческого, а латинского языка. Правда, привилегия признает нужду изучения и латинского языка, но отводит ему второстепенное значение, что вполне было согласно с воззрениями сторонников греческого учения, которые заявляли, что после изучения греческого языка, можно перейти и к изучения латинского, который в таком случае не может оказать того вредного влияния на изучающего, какое он сказывает, когда его изучают только один, без греческого языка. Да и вообще во всей привилегии довольно заметно проведены, где возможно, тенденции сторонников не латинского, а греческого учения, что и заставляет нас признать привилегию в том виде, как она дошла до нас, произведением сторонников не латинского, а греческого учения ⁵⁸).

Н. Каптерев.

⁵⁸) Привилегия на академию, по нашему мнению, не была утверждена и подписана царем Феодором Алексеевичем. Это видно из ее заключительных слов: «писася в царствующем нашем преименитом и богоспасаемом граде Москве, во время мира, в лето от создания мира 7190, а от воплощения Бога Слова 1680, месяца в день индикта». Таким образом в привилегии не верно обозначен год от Рождества Христова: вместо 1682 года поставлен 1680 год, — ошибка едва ли допустимая в

— 672 —

Довод вкратце.

Яко учение и язык еллиногреческий наипаче нужно потребный, нежели латинской язык и учения, и чем пользует славенскому народу ¹).

Летописцы древний русские все согласуются, яка великий князь Владимир, будуще в’неверии, посылал повсюду послов своих проведати у всех, народов, которая вера истинная и непорочная, и хотя и посылаше разные народы и сам папа к нему римский послов своих, изъявляя и похваляя веру свою; однакожде ни единые не принял (Богу сице устрояющу) кроме веру греческую. И для того не токмо писма от греков, но и всякие книги церковные а гражданские а всякие обычаи славенский народ от них и принял и до сего дня ненарушимо держит. И свидетели тому не токмо греческие и славенские историки, но и самые латини, как о том Павел Пиязецыи ²) епископ перемышлский пишет ³), идеже и считает многие ереси, что пришли к ним из’немецкой страны, ибо полская земля и вся Славония по природе народа своего омер-

экземпляре, поданном на утверждение государя. Месяц, день и индект не означены, а оставлено пустое место, чтобы вписать их, когда высочайшее подписание грамоты состоится. Наконец следует указать и на то обстоятельство, что Медведев, как мы видели, сделал в привилегии вставку от себя, что едва ли было возможно ему сделать, если бы грамота уже была подписана царем Феодором Алексеевичем, так как она в таком случае конечно хранилась бы в каком-нибудь государственном архиве и врагам Медведева тогда не трудно было бы обличить его в преднамеренном тенденциозном искажении высочайше утвержденной грамоты.

¹) Рукопись библиотеки Московской Духовной Академии, не занумерованная.

²) На стороне киноварью написано: поляк.³) На стороне киноварью: лист 48.

673 —

зается от учения и художества немецкого, и что оттуду придет, какое-нибудь дело есть, кроме ремества, чаят себе быти вредително, и низвергает яко подозрительное. Того ради и веру христианскую не восхотяше учитися от немцов, но чрез восточных греков Кирилла и Мефодиа, из’Константинополя посланных, при Николае и при Адриане папах, при царех Михаиле и Василие макидонинех, как о том воспоминает Бароний во истории своей ⁴), и прочеа. Сице Пиезецыи. Притом Антоний Посевин, славный генерал езувитцкий (который будуще послан от папы, помирил царя Иоанна Васильевича с королем полским Батором ⁵) в’книге своей, воизбранной библиотеке, сице пишет ⁶): превеликая бе слава Греции и для христианского царства и всех учений, которые от евреов началися, однакожде чрез греков везде умножились. И паки ниже ⁷): подостойно похвалити подобает Грецыю, яже всех учений свободных всем государствам предаша, яже прежде даже христианскую веру неприяла, стойко в ⁸) произвела, которые крепко добродетели, и платоников, которых лутчие отцы ваши святые последовали, и перипатетиков, которых философию ⁹) церковь держит; яже толиких мучеников и исповедников, богословов, дев, пап и соборов произвела. И паки ниже ¹⁰): варвары все от гре-

⁴) На стороне киноварью: книга 10, лет от Рождества Христова 867 год.

⁵) На стороне заметка киноварью: и зло радел учение латин заводити, инеповолили.

⁶) На стороне киноварью: книга 6-я, глава 1-я.

⁷) На стороне киноварью: гл. 19.

⁸) » » » философи.

9) » » » Аристотеля.

10) » » » глава 24.

— 674 —

ков владяхуся учениям и нравами, того ради многия ползы ее нас призывают, понеже нудит Грецыя, которая держит наследие во всех учениех, как везде в’ латинском языке речении греческие являют. И подобает припоминати, яко не токмо язычнии, но и отцы наши крайний богослови глаголание, ибо что Цыцеро ¹¹) учился, что Поливии был ритор, ведаем, яко от Димостена ¹²) учился; как Квинтилиан пишет: яко латинский язык не может прияти подлинную лепоту афинейскую. Геллия же пишет, что претемно латинским языком глаголется, еже греческим единым словом явственно речется; а Ораций пишет: остроумие и краснословие греком дано; и Цыцеро рече: яко боги их глаголют, яко Платон описал; и Героним, ученик Григориа Богослова, рече: свойство греческое не может приимати латинское слово, и та наипаче причина была, яко и Цыцеро для ползы латинов греческий и с латинским языком сопряжи; и Квинтилиан ¹³) учит, что учение начинати от греков учителей; инии же рекоша. яко без греческого учения философию вкусити мочно, а нити невозможно; и Лукрецыи являет, что много гречески глаголет для скудости латинского языка. И не токмо сами греки, но и инии народы по-гречески писали, яко Фаворин философ француженин, Филон и Иосиф евреяне ¹⁴), Мусонии римлянин; не токмо те для ползы своей, но и сириане, египтеня и Фракиане, и инии народы, яко Порфирии из’Финики и Амвлих из’Сирии, Амонии и Филопон из’Египта, Симблицыи из’Фригии, Птоломей Мусикию и Астрологию, Никомах и Амвлих сириа-

¹¹) На стороне киноварью: латинский 1-й ритор.

¹²) » » » греческий 1-й ритор.

¹³) » » » славный ритор латинский.

¹⁴) » » » все философи.

675 —

не арифметику и геометрию, Эрмис три величайший и Архиста диалектику. И оставляю которые во учение законов и в дохторстве и иных учениях написаны, иже нужно надобно ко учению языка греческого. И хотяб иное не было, но по истинне Божественныа Премудрости совет, иже божественную Библию на греческой язык перевесть триста лет прежде воплощения благоизволил, так же и толикия писании отцев святых издани греческим языком, и с которыми сравнены преводы их являются на инех языках как не полны и не совершенны. Притом и академии древний греческие во многих странах и греческий язык является в немецком и францужском языке, и бяше прежде во Италии л окрестных государствах варвария. А по взятии Царя-града от турков многие ученые мужи ¹⁵) и з'книгами святых отцев и философов приедучи варварию рассыпали и искуство языков к нам приведоша. И не в’давных летех из’Японии ¹⁷) приходяще человек во Италию, вопрошен: в Евроле который язык изовсех сму полюбился? отвечал японенин, яко греческий слатдше всех течет и тайным некиим действием души утешает. Еще Посевин свидетельствует. Он же в’книге 17 пишет ¹⁷): краснословию греческому уподобился Цыцеро и художество глаголати от них же заимовал, еже и сам не отпирается, и понеже Цыцеро (признается?) что он лучше (е) изобрал от треков, разумеют ученые люди, какая полза производится от греков, яко от источников, аще к ним приступати будут. И во иных многих местех Посевин зело похваляет учение греческое.

¹⁵) На стороне киноварью: греки.

¹⁶) » » » остров.

¹⁷) » » » глава 1-я и 3-я.

676 —

А Липсии ¹⁸) пишет: Цицерона нашего краснословии, елико оное есть, все от Димостена произведена. И свидетели греческого паче латинского языка не исчисленнии суть, и древние и нынешние, которых для множества оставляем.

А православные христианские веры не токмо ползует тем, что древний завет, се есть Библиа, Духом Святым на греческом языке протолкована, но и новый завет весь: Евангелие с посланиями Павла апостола и прочих Духом же Святым на греческом языке написано; потом седмь собори вселенские в Грецыи от греков наипаче святых отцев и собрани и правила их написаны; притом символ православные веры в’первом никейском соборе греческим языком издадеся. И оставим для множества толиких богословов, философов, дохторов, творцов, риторов, астрологов, геометров и прочих, кто богословию сице высоко яко Дионисий и Григорий написаху ¹⁹), кто остроумнее Аристотеля философию, или во астрологии Птоломеа, и в геометрии Эвклида, и в риторику Димостена, и в дохторство Ипократа и Галина, и в творцах Омира, и во всех прочих учениях кто подобнии грекам, которых и сами латини во всех своих академиах и по се время, яко основание себе предлагают и вкупе учатся греческому и латинскому языку, зане иное основание, кроме греков во всех свободных учениях хотя и много трудилися вымыслити не могут, и для того имена всех учениям, начинающе от грамматики, не токмо латини, но и все народи греческими именами именуют.

¹⁸) На стороне киноварью: премудрый латын.

¹⁹) » » » а латини учатся богословиюФоми Аквина, иже называет нас еретиками.

— 677 —

И не токмо латинскому языку великую помощь воздает греческий учениями своими, но наипаче славенскому помогати будет, как очистится учением греческим, зане язык славенский ближний и свойственный греческому, нежели латинскому, как Мелетий Смотричь в’своей славенской граматике пишет. Притом все церковнии и святых отцев книги славенские чем и к исправляти и типографии предати, кроме источника греческого, откуду преведены, понеже латини нам везде противные и книги многие не токмо свои, но и греческие повредили, как о том в’флорентийский собор объявился, и того ради у греков есть рукописанные древние не вредился (?) ²⁰), которыми мощно употреблятися и без печатных. А белоруси хотя и учатся латинским языком, скудости ради греческого учения (кроме Лвова, что учатся гречески), однакожде припоминати надобно, что малая часть из тех во унею не падают, а и те, что не надают, позназается в них останки езувическия, понеже езувиты не учат их высокими науками, покамест пред Богом не обещаются держати латинской религии. Притом великая есть антипафия -древняя меж народа русского и латинского, и что-нибудь приходит от латинов, хотя и доброе, однакоже подозрительное и неприятное, и для того какие трудности случилися в вере, всегда и великая и малая Русь ко грекам, а не к латаном разрешати посылали, яко же явно о том вси летописцы русские и посторонняя свидетельствуют. Притом и отец Епифаний, который в благочестии знатный и учении, иже пашет во своем поучении тако: о како велие есть благо, ясное учение греческого луча, его же мрачная неведения тма раз-

²⁰) На воле: невредные и нерастленныя.

— 678 —

рушается; восток и запад озаряется, север и юг просвещается и вся вселенная облистана бывает к прочая.

И греческое учение во всех академиях и до днесь поучается вместе с латинским, а наипаче в Венецыи сияет, и во славной их академии в’ Патавие, притом в Париже французском, в Лондине аглинском, в Лувдуне галанском, в Праге немецком, и во Италии в Риме, и во иные и островы как в Керкире, в Хие, в Закинфе и во иных многих учение и учители греческого языка являются. И в Цареграде хотя академии и нет, а школа есть великая, в которой всякими свободными учениями научаются доволыно. Но о том до волно. Ныне вместо конца стихи латинские учители великого Александра Гегиа, описует о греческом учении;

Кто еси ты и хощеши грамматику учити, — учися гречески;

Яко да право, а не противно пишет,—учися гречески;

Аще гречески неведает, вредит именам вещем,

Аще гречески неведает, не право глаголет имена вещем.

Язык греческий возбраняет неправые стихи писати;

Чтение, еже Плиния услаждает, —учися гречески;

Аще книги святые учити хащеша,—учися гречески,

Иеронима, яко да разумеешь, бодрствуй и ты,— учися гречески;

Яко да не пишешь погрешительных стихов,— учися гречески;

Аще что доводити хощешь,—учися гречески;

— 679 —

Ведати кто хощет матемаку,—учися гречески;

Художество дохтурское знати аще желает,—учися гречески:

Всем-бо немощам имена названи гречески,

Греческое имя всем изображениям приличествует,

Свободные мудрости все глаголют словами греческими

И тем отнюдь не даст имена язык латинский.

Последнее—вся долженствует ученым грекам. Сице Хегии.

Того ради подобает наипаче учитися гречески, понеже тем языком нетокмо не вредится православная вера, яко латинским, но и зело исправляется, и учити купно с славенским, яко да временем и славенский язык (который пребогат есть) очистился и мед и иных ученых языков сочетался. А по греческом учении, хотящему не вредительно учитися, и латинскому, а в первых латинскому языку учитися велие опасение, яко да не латинским языком подкралася тайна и вера и обычей литинской, как видим в разных народех, наипаче в французском, зане ничего не пременяет человека и нравы сице, яко странное учение. И греческое учение болшую славу причиняет, нежели латинское, понеже латинский язык общий и умножен и не так в чести, яко греческий. И хотя было возможно пространнее о том доводить, однако же вручаем то дело в рассуждение мудрому учителю».

Страница сгенерирована за 0.35 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com