Еще одна зима, полная кошмаров, ушла, а катастрофа, нависшая над миром, еще не наступила. Кажется даже, что сгустившиеся тучи войны несколько рассеялись. Войну предсказывают уже не через месяцы, а через годы. Во всяком случае, Европа получила отсрочку своего приговора, и от нее самой зависит, как она ею воспользуется для своего возможного спасения.

Что же собственно произошло за эту зиму? Произошло то, что анти-версальская коалиция держав, готовившая войну для переделки карты Европы, распалась. И развалил ее не кто иной как Гитлер, сумевший сразу оттолкнуть от Германии двух сильнейших союзников: С.С.С.Р. своей беспощадной борьбой с коммунизмом и Италию своим натиском на Австрию, угрожающим в Тироле непосредственно интересам Италии и косвенно ее влиянию в восточной Европе. В этом пока единственные положительные плоды нового германского режима. Вероятно, сам Гитлер тут не при чем. Но при том массовом безумии, каким является национализм в его современной расистской форме, нация, заболевшая им, становится опасной для всех соседей. Все искусство политиков — вождей больной страны — может лишь в малой мере смягчить последствия этого добровольного изгойства. (Перестраховка с Польшей).

Парадоксальным образом горячка милитаризма, охватившая Германию, устранила непосредственную угрозу войны. Устранила, но не уничтожила. В мире существуют два фокуса латентной войны, две нации, которые грезят войной и возлагают на нее свои упования. Если Германия, в сознании своей технической слабости, прикрывает военную подготовку миролюбивыми речами, то Япония словно нарочно создает шум вокруг своей экспансии. Подобно Германии, она множит число своих врагов, — по-видимому, нерасчетливо и бесполезно — сразу вооружая против себя С.С.С.Р. и Соединенные Штаты. Уже теперь намечавшийся русско-японский конфликт заслонен дру-

гим, более грандиозным по своим мировым отголоскам: японо- американским.

Ослабление Лиги Наций и крушение конференций о разоружении кладет конец эпохе бриандизма. Его внутренняя порочность была ясна для всех. Он покоился на двусмысленном сочетании подлинного, хотя и недорого стоящего миролюбия с защитой своего достояния: beati possidentes. Мы не склонны подозревать в цинизме то, что было лишь человеческой слабостью. Признаемся, что предпочитаем великодушную слабость уходящей эпохи подлинному цинизму бандитов сегодняшнего дня, для которых национальный интерес или мощь не нуждаются ни в каком высшем оправдании.

Пока воля бандитов скована внешней force majeure, не все еще потеряно. Правда, Европа вступает в полосу новой погони вооружений, подобной началу столетия, и мы слишком хорошо знаем цену «вооруженного мира». Однако, поколение, пережившее такую войну, нелегко мобилизовать снова. Носителями военной заразы являются преимущественно те молодые, кто еще не пробовал удушливых газов. Не исключена возможность и внутренней эволюции или краха несущих войну держав. Эволюция итальянского фашизма может дать некоторое удовлетворение для оптимистов. Ни один идеальный принцип по-прежнему не сдерживает идеологии безграничного национального эгоизма, которым живет итальянский народ. Но здравый смысл вождя обезвреживает до некоторой степени тот яд, которым он отравил душу Италии. Уже можно говорить об Италии Муссолини, как о факторе европейского равновесия или даже мира. Пока ничто еще не обещает такой же эволюции гитлеризма. Но она все-таки возможна. Наконец, Япония сдерживается не только воздушным флотом С.С.С.Р., но и слабостью своего собственного социального тыла. Ее классовые антагонизмы, нищета трудящихся масс таковы, что подрывают веру в устойчивость этого нового гегемона Азии. В один прекрасный день революция может снести ее с такой же легкостью, как и ее соперницу, империю Российскую.

Все это, конечно, не фундамент для строителей нового мира, но лишь передышка, которой они должны воспользоваться. Состязание на короткую дистанцию добрых и злых сил за «ку-

бок» жизни европейской культуры — продолжается. С перевесом на чьей стороне?

За эти месяцы демократия, все еще «спящая» (см. № 7 «Нового Града»), получила ряд новых ударов и предостережений. Она погибла в Австрии, она тяжко ранена в Испании, во Франции она вдруг увидела под ногами разверзшуюся пропасть. ¹⁾ Испанская ситуация слишком напоминает — пока — классическую схему XIX века с непременным реакционным исходом классовых противоречий, раздирающих революцию, чтобы обещать какие-либо уроки для будущего. Очевидно, иберийский мир (включая латинскую Америку) духовно живет наследием прошлого это арьергард Европы, повторяющий былые бои когда-то мятежной водительницы — Франции.

Австрийская обстановка, естественно, напоминает ближе всей о Германию — с теми смягчениями, какие вносит гуманистический дух старой Вены, национальная антипатия к гитлеризму и католичество. Как и в Германии, отступающая демократия нашла своих единственных защитников в лагере социалистов. Но это обстоятельство явилось и ближайшей причиной ее гибели.

Мы не можем отказать в уважении рабочим бойцам Вены, павшим с оружием для защиты свободы. Своей гибелью — предопределенность которой, вероятно, сознавали сами вожди — они до известной степени смыли позор II Интернационала, столь бесславно сдавшегося врагу в Германии. Их бесполезный подвиг может быть сравнен с обреченной же борьбой белой России, которая, будучи не силах остановить лавину истории, спасала по крайней мере честь родины. Но, как в России, так и в Австрии, сама идеология ронсевальских героев заключала в себе источник поражения. Социал-демократия Австрии, бессильная перестроить общество, стремилась внутри его использовать свою относительную силу в интересах пролетариата. Это общий порок всего 11 Интернационала. Лишь по Марксу, по схоластической доктрине, классовый интерес пролетариата совпадает с интересами всех угнетенных и всего человечества. В действительности, в Австрии, как и в других местах, относительное рабочее благополучие покупалось за счет крестьянства и интел-

1) Уже во время печатания статьи телеграф принес известие об анти-парламентских переворотах в Латвии и Болгарии. Кто следующий?

лигенции, еще более обездоленных, и вызвало к жизни давно знакомый фашистский блок. В итоге — диктатура геймвера и официальное построение корпоративного государства на развалинах парламентской демократии.

Мы не имеем данных для оценки корпоративного государства Дольфуса. В его отвлеченных принципах мы готовы узнать отражение наших идеалов. Новый строй может развиваться в направлении социальной демократии. Но может оказаться и ширмой для социальной реакции. Рождение его из контрреволюции не является благоприятным симптомом. Легкое наименование «христианским» государственного строя, возникшего на крови и на гибели политической свободы, производит особенно тяжелое впечатление. Будущее покажет, какое место в уже многочисленной семье фашистских народов займет Австрия, если — или пока — ей суждено независимое от Германии существование.

Франция, вместе с Англией, оставались до сего дня последней цитаделью парламентарной демократии. В феврале парламентаризм во Франции получил тяжкий удар. Правительство, опиравшееся на нормальное большинство Палаты, должно было уйти под давлением мятежной парижской улицы. Коалиционное министерство, управляющее Францией, возникло не по почину парламента, который лишь терпит его, как единственную гарантию своего собственного существования. Февральские дни вскрыли в парижском населении такую ненависть к депутатам — носителям национального суверенитета, — которая в сущности исключает возможность представительной демократии. Правда, Париж не вся Франция. Провинция внесла свои коррективы в настроение Парижа и отвела намеченный правыми государственный переворот. Но, несомненно, что анти-парламентарные настроения развиваются широко и в провинции. Они питаются двумя постоянными фактами французского политического строя: неустойчивостью парламентских кабинетов и коррупцией. Последняя, впрочем, характеризует не столько политический, сколько социальный и духовный кризис Франции. Она разъедает не одну политическую среду: суд, полиция и пресса дали свою долю поживы для любителей сенсаций. За всеми частными скандалами всех уличенных и еще скрывающихся Стависских лежит глубокая деморализация французской жизни под

влиянием спекулятивного финансового капитала. Процент, обособившийся от всякой деловой и организационной функции, капитала, — процент, как самоцель для бесчисленных рантье, не ломающих себе голову над использованием помещенных ими сбережений, — и неограниченная жажда наживы финансовых хищников создает обстановку, где отличить честного банкира от Стависского до Устрика становится чрезвычайно трудно. Капитал утратил всякое подобие респектабельности, сохранив почти безграничное влияние во всех сферах публичной жизни. Как же не быть гниению?

К сожалению, пресса сумела заслонить этот основной факт политической и уголовной сенсацией. Мало кто во Франции глядит за поверхность явлений. Для одних дело Стависского сводится к скандалу левого картеля (как пикантна демонстрация парижской биржи, приветствующей падение Даладье!); другие не идут дальше раскрытия фашистского заговора против республики. Политическая ярость выведенного из равновесия обывателя обратно пропорциональна его социальному радикализму. Вместо глубоких реформ он удовлетворился бы — фигурально или в натуре — Головой противника. Во всем левом секторе парламентской Франции лишь несколько человек, идущих за Маркэ и Бержери (нео-социалисты и «младорадикалы») ощущают социальную основу потрясений. Остальные ищут спокойствия и равновесия. Для правых правительство старцев, коалиционность которого исключает возможность подлинного творчества, кажется достаточным прикрытием от бури.

Иное мы видим во внепарламентских группах н течениях. Тут социальные темы почти всегда доминируют. Приглядываясь к так называемым «фашистским» организациям (комбатантов, налогоплательщиков, Огненного Креста) мы видим ясно выраженные требования регулирования хозяйственной жизни, борьбы с экономическим кризисом, с финансовым капиталом. Нечего говорить, что идеалистические группировки молодежи (Espirit, Ordre Nouveau, Troisième Force и др.) все выдвигают социальную и духовную проблему впереди политической. К сожалению, на улице политика доминирует, и именинниками оказываются неизбежно коммунисты и Action Française.

Однако это брожение социальной мысли и нравственного

чувства показывает, что Франция еще жива. Сейчас можно лишь гадать о том, какоое развитие получат духовные силы пробужденного народа, если раковая опухоль капитализма, разъедающая его, будет так или иначе удалена. Утешительно, что при всей ненависти к режиму, раскрывшейся столь внезапно, нигде не чувствуется ненависти к свободе. Очевидно, центрально-европейский фашизм имеет мало шансов во Франции. Но поставленная перед нею проблема — социальной и политической реформы — сохраняет всю свою грозную остроту. Пока еще не видно и намеков на ее практическое решение.

* * *

Россия снова волнует нас загадочными изменениями своего еле зримого от нас лица. Перевернулась новая страница кровавой диктатуры. XVII съезд коммунистической партии прошел вод знаком здравого смысла, борьбы с левацким загибом, с головотяпством низового аппарата. Диктатор свалил на своих подручных вину за фактический провал пятилетки, за подрыв народных сил, за голод и разорение прошлого года. Некоторый отказ от доктринерского коммунизма заметен в деревне: колхозы вместо коммун, частичное восстановление личного хозяйства, вольного рынка. Этого было достаточно, чтобы спасти страну от голода и вернуть ей (как в башкирской сказке об овцах в избе мужика) ощущение материального благополучия. В зарубежье эта перемена отразилась преувеличенными ожиданиями в некоторых кругах. Уже провозглашена кое-кем национализация сталинизма, уже кое-кто начинает укладывать чемоданы для возвращения на родину. Здесь вполне уместно применить к себе сталинский совет — беречься «головокружения». Сохраним трезвость. Мы не знаем, что принесет завтрашний день, но день вчерашний предупреждает нас. Не одна весна в большевистской России была убита морозом коммунистической реакции. Нэп Ленина был воистину передышкой для палачей. Сталин раз уже дал передышку для раскулаченного чересчур быстро крестьянства. После голода прошлого года новая приостановка вполне естественна. Она легко может сойти на нет при первом благоприятном изменении в хозяйственной конъюн-

ктуре. Однако есть в этой сталинской весне и кое-что новое. Во-первых, она совпала с крутым поворотом во внешней политике. С.С.С.Р. возвращается в систему западных держав, и именно в версальский (консервативно-демократический) лагерь, порывая традиционный союз с Германией. Опасность с Востока напрягает все силы страны, заставляя власть делать широкие уступки для населения дальне-восточной окраины и свертывать красное знамя в Европе. В войне с Японией мировой пролетариат не придет на помощь России, но вполне реальна помощь Соединенных Штатов и, может быть, Франции.

Но, если для этого сближения с капиталистическим миром можно искать аналогий из эпохи Генуи и Рапалло, то совершенно не имеет прецедента частичное свертывание марксизма внутри страны. Поход против марксистского обществоведения в школе, восстановление истории, возвращение в университет ряда «буржуазных» историков свидетельствует о разочаровании в самых методах (или основах?) марксистского воспитания. Может быть, и это только проблеск здравого смысла у неизлечимого маньяка, но, может быть, и первый шаг к выздоровлению. Судить рано. Если же это поворот серьезный, то позволительно задать себе вопрос, что он сулит России, каковы новые этапы ее жестокого пути.

Замечательно, что последняя весна в России нисколько не отразилась на режиме всеобщего государственного рабства. Скорее наоборот, она усиливает режим личной деспотии. Никогда еще партийная оппозиция (единственная форма политической оппозиции в России) не была гак задушена, как сейчас. Никогда печать не доходила до такого пресмыкательства перед диктатором. В России в этом году не едят людей, но их по-прежнему убивают, а главное, обращают в рабство. Трудом рабов и крепостных строятся гиганты заводов, проводятся каналы, колонизуется дикий север. Самоновейшая тенденция в этой области выражается скорее в отказе от дорогой и неподходящей для России американской техники в пользу дешевого и безответного рабского труда. Россия эволюционирует заметно — но в сторону не свободы, а древнеазиатского (если угодно, московского) крепостного царства. Отказ от революционных мировых задач позволяет говорить о фашизации большевизма.

Возможно, что сталинизм и есть русская форма фашизма, и что другого фашизма в России не будет. Неблагополучно только с идеологией. Марксизм непригоден для национального обихода, и, хотя сталинские философы давно толкуют его на свой лад, тем не менее, разрыв между идеей и действительностью очень глубок. Лишь безыдейность современной молодежи, надорвавшейся на пятилетке, позволяет пока закрывать глаза на этот разрыв. Будущее покажет, понадобится ли новый идейный кризис, чтобы сменить диктатора и его негодный аппарат, или же выветривание марксизма пойдет и дальше в порядке дифференциалов. Одно мы знаем твердо. Сегодняшний облик России нам столь же ненавистен, как и вчерашний. Борьба со сталинским фашизмом является для нас таким же священным долгом, каким была борьба с пережитками ленинского коммунизма — на путях к подлинному просветлению лица России.

Страница сгенерирована за 0.03 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com