Поиск авторов по алфавиту

Автор:Бицилли Пётр Михайлович

Бицилли П.М. Проблема нового средневековья. Журнал "Новый Град" №2

Наше время может быть названо эпохой достижений, ре­зультатов, свершений. Все, или почти все то, о чем с незапамят­ных времен, начиная с мифа о Дедале и Икаре, и кончая ро­манами Жюля Верна, мечтало человечество, о чем фантазиро­вали утописты, что пробовали делать колдуны, шаманы, маги, алхимики и астрологи, ныне претворено в действительность, стало предметом научного ведения и повседневной практики. Уже это одно может навести на мысль, что коллективный Фауст прошел свой жизненный путь до конца, и что челове­чество приблизилось к тому моменту, после которого если не времени, то истории уже больше не будет. И только теперь ста­новится ясно, что нет ничего ужаснее осуществления сразу всех возможностей. Ибо это уже само по себе порождает на-

50

 

 

копление жесточайших противоречий, противоречий не те­оретических, не умозрительных, а вполне реальных. Мы стра­даем от изобилия удобств, порабощаемся теми орудиями, кото­рыми заставляем служить себе Природу; вынуждаемые поль­зоваться всем, оказываемся с пустыми руками. И приученные историческим мышлением последних столетий все объяснять генетически, люди, застигнутые врасплох и подавленные тя­жестью всех осуществленных заданий всего человечества, на­чинают думать: не была ли ошибкой вся всемирная история, не является ли вообще человек какою-то ошибкой природы — недаром же Библия начинает человеческую историю с грехопадения. Так выворачивается наизнанку антропоцентрическое мировоззрение Ренессанса. Это предельная умственная дерзость, свидетельствующая о предельной же умственной лености. Нет ничего легче и проще, как отрицать решительно все — вплоть до себя самого. Чаще, впрочем, останавливаются на полпути и ищут ответов на поставленные жизнью вопросы, менее обескураживающих и не столь глубокомысленно-упрощенных.

Широко распространено представление, в немалой степени обусловленное склонностью отожествлять, или выводить одно из другого, понятия, связанные общностью наименования: зави­симость современного человека от материальных вещей есть плод материалистического мировоззрения, — представление весьма упрощенное и вряд ли в основе своей верное, ибо по­давляющее большинство людей во все эпохи, при всяких мировоззрениях, всегда дорожило материальным преуспеянием; а между тем вопросы материального обеспечения редко когда игра­ли в жизни такую роль, как сейчас — потому, что прежде, при большей простоте хозяйственной структуры, они разрешались гораздо легче. Если бы, при данной населенности земного ша­ра, не существовало мирового хозяйства, жить было бы несра­вненно труднее, чем сейчас. Но с другой стороны, в силу то­го же условия, ответ на вопрос, удастся ли мне послезавтра по­обедать, зависит не только от моей доброй воли, от моей го­товности работать и от готовности моих сограждан дать мне работу, но также и от того, каков будет завтра курс какой-нибудь, никогда не виданной мною, валюты на Нью-Йоркской бирже.

51

 

 

Наше время, время результатов, свершений, есть тем са­мым время обособления отдельных сфер человеческой деятель­ности, время, когда каждая из этих сфер вырабатывает свою собственную структуру, и когда эти структуры становятся уже сами факторами исторической жизни, когда они приобретают свою собственную инерцию и свою внутреннюю закономерность.Так, например, непосредственной причиной мировой вой­ны явилась инерция генеральных штабов, обусловленная не­вероятно усложнившейся техникой организации армий. Не могла Россия дать положительного ответа на требование Германии огра­ничиться, вместо общей, частичной мобилизацией — ибо не су­ществовало плана такой частичной мобилизации, и нельзя было выработать его и ознакомить с ним надлежащие органы в те­чение нескольких часов. Не могла Германия уступить желанию Англии и приступить к переброске уже сосредоточенных на Западе войск на Восток: ибо это не было предусмотрено давно выработанным оперативным планом, так что, по выражению фон-Мольтке, германская армия, при такой, импровизирован­ной, переброске, обратилась бы из армии в орду. Вильгельм, настаивавший на уступке Англии, заметил, что старый Мольтке дал бы ему не такой ответ. Это сомнительно. Но для Юлия Це­заря, для Аттилы, для Карла Великого было бы вполне возмож­но то, что было невозможно для Мольтке.

Обособление отдельных жизненных сфер и выработка соб­ственной структуры каждой из них приводит к их равноправию. Еще в эпоху Ренессанса были в моде споры о том, какое искус­ство «достойнее» всех прочих, и еще Леонардо даВинчи до­казывал, что живопись выше поэзии, потому что живопись изо­бражает вещи непосредственно, а поэзия посредством слова. Искусства и науки, располагавшиеся раньше по степеням досто­инства, подобно тому, как люди распределялись по сословиям и по чинам, теперь равноправны, — как люди нашего време­ни. Принято связывать дух эгалитаризма, демократизма, уравни­тельного индивидуализма («Massenindividualismus», как вы­ражаются немцы) с тем же рационалистическим отношением к жизни, которое породило разделение труда. Нельзя, однако, смешивать спецификацию сфер труда с разделением труда. На­до различать разделение труда в одной какой-либо жизненной

52

 

 

сфере от того разделения труда, которое обусловлено обо­соблением сфер. Разделение труда в одной определенной сфере порождает неравенство, а не равенство. Студент, лаборант, приват-доцент и профессор на одном факультете не равны между собою. Равенство патолога-анатома и археолога совсем не то же самое, что равенство патолого-анатомии и археологии. В настоящее время не только патолого-анатом «равен» археоло­гу, но оба вместе «равны» сапожнику и портному. Их равен­ство обусловлено тем, что все они люди, почитающиеся рав­ными, как таковые; тем, следовательно, что они имеют между собою нечто общее, преобладающее над их специальными функциями; тем, наконец, что, согласно трудовой теории цен­ности, — безразлично, верна она или нет, — считается воз­можный свести один вид труда к другому и показать, что лю­ди, работающие «нормально», чем бы они ни занимались, расхо­дуют одинаковый усилия и несут, в сущности, при разной ра­боте, одинаковый труд.

Если равенство между людьми возрастает по мере того, как растет сознание, что то общее, что существует между ни­ми, важнее и, в какой-то мере, «реальнее», специфического то напротив: равенство жизненных сфер возрастает по мере то­го, как общее между ними умаляется, исчезает.

Равенство жизненных сфер и равенство людей — различ­ные понятия. Я могу уважать одинаково человека в художнике и ремесленнике. Но я не могу одинаково уважать торговлю и науку — но той простой причине, что сами по себе жизненные сферы не являются предметом ни уважения, ни неуваже­ния. То, что мы называем их равенством, есть не что иное, как их разобщенность. Законы политической экономии нельзя «све­сти» к законам химии или физики, и нельзя пробелы в нашем познании, скажем, хозяйственных отношений, пополнять, черпая из запасов наук, ведающих, например, физические свойства тел, как это делалось в старину.

Кризис, который переживает современное человечество, объясняется тем, что эта тенденция отдельных жизненных сфер к обособлению, к автономности, все еще недостаточно осо­знана, учтена и осуществлена. Здесь сказывается склонность, свойственная подавляющему большинству людей, к недодумы-

53

 

 

­ванию и к упрощению проблем, к тому же подкрепляемая и по­лучающая видимость обоснования в руководящем принципе со­временной историософии, исходящей из признания наличности общего каждому культурному моменту жизненного стиля. Так, например, авторитетнейший социолог,vonWiese, говоря о все­проникающей рационализации жизни, как главной черте нашего времени, приводит в пример входящий в обычай способ обозна­чать месяцы цифрами, вместо прежних названий. Но, ведь, это делается только тогда, когда мы что-нибудь просто дати­руем. Ни один беллетрист или стихотворец не заменит в своем произведении слова Май цифрой V. Непонимание самозаконно­сти и обособленности отдельных жизненных сфер сказывается постоянно в нападках на «варваризацию» языка, состоящую во вторжении в тот или иной язык иностранных слов, причем блю­стителями чистоты не делается никакого различия между от­дельными сферами приложения данная языка. Латинизмы и грецизмы уродуют художественную или интимную речь, но являются прямым благодеянием в научном языке, так как ими поддерживается научная традиция, и, так как, благодаря им, облегчается взаимное понимание ученых, вынужденных читать книги на стольких различных языках.

Непонимание специфичности структур отдельных жизнен­ных сфер и служит причиной того, что современный человек изнемогает от изобилия всяческих достижений. Каждая из этих сфер претендует на то, чтобы быть всеобъемлющей, каждая да­вит на него всей тяжестью, как своего собственная, так и прислоняемого ей чужого бремени. Научный язык портит интимный, а заботы пуристов о «чистоте» языка сковывают свободу на­учной речи; интернационалисты, понявшие, что хозяйство в на­стоящее время может быть организовано правильно только в мировом масштабе, но считающие, что хозяйствование есть осно­ва всех жизненных сфер, и «выводящие» последние из хозяй­ственной, подкапываются под самое бытие отдельных наций, всячески добиваясь предельной рационализации национальных куль­тур, т.-е. их обезличения, т.-е, уничтожения; а национальное со­ревнование обуславливает собою призрачную жизнь «националь­ная хозяйства», препятствующего развитию хозяйства мирового. Если «национальное хозяйство» есть в наше время только

54

 

 

призрак, гальванизированный труп, то Нация, которая в эпоху меркантилизма, когда национальное хозяйство было реаль­ностью, была еще только неясным заданием, стала ныне реаль­ным фактом, таким же реальным, как мировое хозяйство. Борьба этих двух, совершенно различных по своим собственным структурам, но не размежевавшихся (оттого то и происходит борьба) реальностей, борьба, принимающая все новые и новые формы, может в конечном итоге привести к их взаимо-истреблению. Нации, преследующие осуществление того, что было некогда косвенным условием их внутренней консолида­ции, но что не есть, по своей природе, существенная черта их индивидуальности, подчиняющие все свои отправления за­ботам об упрочении национального хозяйства, могут умереть ду­ховно, а мир успеет за время, покуда длится эта борьба, обни­щать настолько, что мировое хозяйство станет из реальности, пусть и неустроенной, неконсолидированной, недооформленной, каково оно сейчас, пустым словом.

Никогда еще, кажется, мир не был так безобразно хаоти­чен, так непрочен, так неустойчив, так полон противоречий, как в наше время, которому еще до войны, еще до Шпенглера, вдумчивые люди присвоили имя времени господства, над куль­турой, Цивилизации, — слово, с которым связываются как раз противоположный представления о системе, порядке, организа­ции. Но это мертвый и мертвящий порядок, видимость порядка, «покров, наброшенный над бездной», — хуже: камень, давящий собою ростки жизни. И как в пору европейского кризиса начала XIX столетия, так и теперь раздаются зовы назад, к органической эпохе, к средним векам, к «новому Средневе­ковью». Слово «назад» надо понимать условно, и недаром речь идет именно о новом Средневековье, а не о реставрации старого. Но надо все же дать себе отчет, чем «новое» Средне­вековье будет, если оно осуществится, отличаться от «старого». Вопрос этот далеко не чисто, так сказать, академический: ибо немало уже есть людей, готовящихся претворить слово в дело; и прислушиваясь к разрозненным голосам этих людей, интегрируя отдельные мысли, отдельный требования, можно прийти к заключению, что, для большинства приверженцев идеи «нового» Средневековья, самым ценным в «старом» является

55

 

 

как раз то, что неосуществимо в новом, а именно — его структура.

По ее строению, Средневековую культуру можно уподо­бить ряду концентрических сфер. Средневековье строило свою жизнь по типу Вселенной, как она ему представлялась. Те сфе­ры, к которым принадлежал каждый отдельный человек, — семья, род, цех или сословие, город, государство, церковь, включались одна в другую — меньшая в большую — так, что принадлежность к одной влекла за собою принадлежность ко всем остальным и вместе с тем так, что каждая меньшая была образом и подобием всех последующих больших, в первую оче­редь — всеохватывающей сферы, Церкви.

В настоящее время отдельный жизненные сферы, число которых чрезвычайно умножилось, пересекаются между собою в самых разнообразных направлениях, сталкиваются, стремятся расшириться одна за счет другой, каждая влечет к себе чело­века, и, раздираемый ими, человек теряется, гибнет. Внести же между ними строй и лад по иерархическому принципу нет возможности, ибо обособление их собственных структур зашло чересчур далеко. Возможно только одно: идти до конца, при­знать право каждой из этих сфер на самостоятельное суще­ствование, произвести между ними размежевание, организовать каждую на одном единственном, ей и только ей присущем прин­ципе, обособить, например, хозяйство и Нацию так, как обосо­бились уже давно наука и поэзия, изобразительный искусства и ремесла, которые во времена Данте и даже Леонардо да Винчи, еще составляли одно целое.

Но, ведь, все эти «сферы» суть, на самом деле, не что иное, как отдельные проявления человеческой личности и человече­ской деятельности? Размежевать их столь последовательно — не значит ли это окончательно разложить человеческую лич­ность? И можно ли проводить аналогию между, например, раз­граничением таких сфер, как наука и поэзия, и таких, как Нация (=национальное государство) и хозяйство? Ведь, не все люди занимаются наукой или поэзией, или обеими вместе, но все люди так или иначе хозяйствуют, и каждый человек при­надлежит к какому-нибудь народу и является членом какого- либо государственного союза?

56

 

 

В средние века, чем шире была какая-либо сфера, т.-е. чем большее число людей она охватывала, тем она была и «достой­нее». Существовала как бы предустановленная гармония между «достоинством» сферы и ее объемом. Выше всех прочих стояла религия, которая в Церкви охватывала собою всех христиан, и вместе с тем она подчиняла себе всего человека, освящала и осмысливала собою все виды его деятельности. Сейчас сфере религии, с точки зрения объема, соответствует сфера хозяй­ства, т.-е. деятельности, которая, как никакая другая, связана единственно лишь с чисто-рассудочной стороной человеческого духа. Хозяйствование подчиняет себе всех людей, но только частично каждого из них — и чем духовно выше стоит чело­век, тем меньше он связан с этой сферой. На этом примере выясняется особенность культуры нашего времени: иерархия планов, в которых расположены отдельные жизненные сферы не имеет ничего общего с объемами этих сфер. Нельзя представлять себе религиозное возрождение человечества, ожидае­мое и требуемое идеологами «нового» Средневековья в виде реставрации Церкви, как высшей и вместе с тем широчайшей и авторитетнейшей организованной сферы. Это было бы воз­вратом к «старому» Средневековью и привело бы к тому же самому, что обусловило собою его разложение: т.-е. к тому, что из универсальной духовной силы, религия, хватавшаяся за все, и вмешивавшаяся во все, тем самым стала одним лишь из эле­ментов культуры, и притом наименее значительным. Религия не есть «Privatsache», — это логически нелепое понятие, ибо религия, в своем существе, есть не что иное, как общение религиозного субъекта с миром и с Богом. Но это общение мистического свойства. Оно совершается в плане, не имеющем ни­каких точек соприкосновения со всеми другими планами, в ко­торых протекает жизнь — и именно потому оно осмысливает собою все виды деятельности человека и тем объединяет их, т.-е. обеспечивает цельность человеческой личности. Вот почему излишне, ненужно и недолжно связывать, как это обычно делается, проблему религиозного возрождения человечества с проблемой разрешения современного хозяйственного политического и правового кризиса. Или вернее: следует продумать до конца первую из этих проблем, чтобы усвоить себе путь к ура-

57

 

 

зумению сущности второй: а именно того, что каждой сфере человеческой деятельности присущ ее собственный план, и что поэтому надо начинать не с подчинения одних сфер другим, а напротив, с последовательного обособления их, что в дальней­шем откроет возможность для их группировки по принципу большей или меньшей — или, наконец, никакой — рационализа­ции каждой из них. Другими словами: основная задача настоящего времени — осознать «равноправие» и вместе несво­димость Культуры и Цивилизации, освободить Культуру от Ци­вилизации, но также Цивилизацию от Культуры. К примеру: са­мое ужасающее в современном коммунизме это идея «плановой культуры», т.-е, «плановой» науки, «плановой» поэзии, философии — почему бы и не религии? Но не большее понимание свободы проявляют те либералы, которые во имя свободы личности отрицают социализм и плановое хозяйство. Разграни­чение сфер Цивилизации и Культуры будет, в конечном итоге, разграничением сфер коллективного делания и индивидуальная творчества. В первой человек отдает часть самого себя кол­лективу — и чем безусловнее, чем полнее, тем совершеннее структура этой сферы: ту часть, которая ему, как индивидуаль­ности, собственно и не принадлежит, — безразличный, общий рассудок. Во второй человек ничего не отдает, но все заби­рает себе: выражая себя, микрокосм выражает микрокосм, ре­ализуя себя, реализует, по своему, Все. Проблема, подлежащая разрешению — сделать так, чтобы каждому, участвующему в первой сфере, была обеспечена возможность участвовать и во второй.

П. Бицилли.

58


Страница сгенерирована за 0.02 секунд !
Map Яндекс цитирования Яндекс.Метрика

Правообладателям
Контактный e-mail: odinblag@gmail.com

© Гребневский храм Одинцовского благочиния Московской епархии Русской Православной Церкви. Копирование материалов сайта возможно только с нашего разрешения.