Поиск авторов по алфавиту

Автор:Булгаков Сергий, протоиерей

Булгаков С., прот. Душа социализма. Журнал "Новый Град" №1

Соль — добрая (вещь); но ежели

соль не солона будет, чем ее попра­вить?

Имейте в себе соль.

(Мр. IX, 50).

I

Жизнь народов находится сейчас под знаком социализма. Его багровая звезда стоит на историческом небе, как грозное знамение, суд или пророчество, но, во всяком случае, как некая историческая действительность. Можно его хотеть или не хо­теть, призывать или устрашаться, видеть или от него закры­ваться, но от него некуда уйти, он есть некая судьба, если еще не для нас, то для будущего поколения. 1) Он стоит перед на­ми, как загадка Сфинкса, готового пожрать ее не разгадавших. И если перед всем миром он предстоит как угроза или, по край­ней мере, кризис, то в отношении к Церкви он содержит вопрошание о своем религиозном смысле или ценности: проклятие или благословение на нем, принадлежит ли он к civitas Dei, или civitas diabolica, 2) к Вавилону, повергаемому ангелом (Апок. XVII- ХVIII), или к граду Божьему, сходящему с неба? Ибо церковь ответственна о жизни своего человечества и не должна остаться безучастной к его духовным нуждам. Ответы Церкви не даются как догматический оракул, они рождаются в исканиях и борениях тревожной мысли и мятущейся совести, как веяние духа Божьего в человеческих сердцах: ищите и обряще­те (Мф.VII, 7), сказано и о соборности церковной. На вечно зеленеющем древе Церкви история дает новые побеги в обно­вляющемся творчестве жизни, которое утверждается в учении

1) Понятие социализма берется тут в самом широком смысле, как стихийно совершающаяся коллективизация хозяйства и стандартизация жизни, тот ее коммунизм, который наступает уже в недрах централизованного капиталистического хозяйства, но затем частично или сра­зу разрывает его индивидуалистическую оболочку. В своей схеме «концентрации», несмотря на все ее односторонности и преувеличения, К. Маркс проявил действительную историческую проницательность.

2) Ср. мои «Два града» I-II. Москва. 1909.

49

и предании церковном. Так и ныне сознание поставлено пред фактом, который является религиозно-догматической пробле­мой для Церкви. Еще доселе она осторожно обходится и как бы не замечается во всем своеобразии, оставаясь в обла­сти личной этики или аскетики, так и издревле ставились соци­альные вопросы в церковном сознании. Как этическая проблема, социализм в наших глазах не представляет какой-либо трудно­сти, скорее он — еще издревле — является как бы естествен­ным постулатом социальной этики христианства: 3) труд дол­жен ограждаться от неправой эксплуатации, достойно вознаграждаться от своих плодов, а не являться жертвой насилия ка­питала. В последнее время церковные деятели (в разных испо­веданиях) вообще пытаются справиться с социализмом через приятие его по мотивам христианской филантропии (разного ви­да «христианский социализм» наших дней), иногда прямо при­мыкая к чуждым христианству политическим партиям (социал-демократии и др., однако, не делая попытки догматически об­нять вопрос в целом. 4) С социализмом, как неким основным и обобщающим фактом в истории человечества, как своеобраз­ной духовной установкой, следует считаться, стоя на твердой догматической, а не только этической почве, — в жизненной связи с Церковью, но однако не упрощая вопроса, И подоб­но тому, как в истории вероучительных определений, выражав­ших известное достижение, всякому новому шагу вперед в дог­матическом сознании Церкви всегда предшествовало более или менее продолжительное, вековое догматическое брожение око­ло спорного вопроса, так и в отношении к социализму мы на­ходимся еще в состоянии брожения, искания, личных мнений («ересей»). Нельзя об этом не думать или умалчивать, но и преждевременно личные домыслы почитать общецерковным до-

3) При коренной ломке всего мировоззрения («от марксизма к идеализму» и, далее, к православию) у меня не было однако основа­ния в этом смысле отрицаться социализма (конечно, не доктринального), как общего религиозно-этического постулата социальной полити­ки. Ср. «Православие и социализм» (Путь, 1929).

4) Есть, наконец, в настоящее время попытка приятия социализма, как некоего непосредственного божественная факта («кайрос»), откровение Бога в истории, хотя, по-видимому, при этом повторяется свое­образное фактопоклонство с утратой той христианской жемчужины, ра­ди которой должны быть отданы все сокровища мира. Ср. Ф. Степун. Религиозный социализм и христианство. «Путь», №29, август1931.

50

 

 

­стижением, необходимо только проверять их согласие с духом Церкви, приводя в связь со всем церковным преданием. Одна­ко нельзя не признать и того, что церковно-догматическое об­суждение социализма и социального вопроса, и в особенности в православии, 4) находится еще в самом начале.

Социализм не есть только социально-экономическое движе­ние, хотя в нем он и имеет свое непосредственное выражение. Он есть я мировоззрение или, точнее, жизнечувствие, в котором проявляются разные стороны человеческого существа. Можно сказать, что социализм имеет не только свое историческое те­ло, но и душу, и дух, и в этом смысле он получает для своих адептов значение суррогата религии, как некоего целостного, не только теоретического, но и практического мировоззрения. Тело социализма для всех видимо, это — социальный вопрос на­ших дней: индустриализм, банкократия, классовый противоре­чия, промышленные и финансовые кризисы, безработица, социалистические партии, коммунизм с диктатурой пролетариата, — все эти подземные удары и землетрясения, непрестанно угро­жающие прочности старого мира и частично его уже разруша­ющие. Вызывающее мотто Лассаля: nequeo si superos Acheronta movebo, уже стало действительностью, как и гневный пророчества Карлейля о скованном Энкеладе вместе с мсти­тельным провидением Маркса о «диктатуре» пролетариата и его же зловещим: «экспроприирующих экспроприируют». Тело соци­ализма подобно многообразному, изменчивому Протею. Если вчера еще он имел нелегальное, подпольное существование, то сегодня он стал принудительной, иногда даже господствующей действительностью, прежде всего, на нашей родине. Но и все человечество ныне в большей или меньшей степени облекается в социалистические одежды, становится социалистическим мура­вейником, и как будто не видится силы остановить его распро­странение. Экономисты могут по-разному расценивать преде­лы и неизбежность социализма, однако вовсе отрицать его, как

5) Обновленчество в России изъявило на это притязание, но цен­ность его уничтожается сервилистическим, неискренним к нему отношением, которое поэтому не дошло дальше льстивых восхвале­ний советских достижений. В православной («тихоновской») церкви разных группировок одинаково отсутствует доселе такое догматиче­ское брожение, по крайней мере, приметное.

51

 

 

характерное явление жизни, уже невозможно. Речь может идти разве только о разных пропорциях, в которых выражается влияние в социализированной жизни факторов. несоциалистических. Те, которые теперь приходят в мир, застают его в стадии надвигающегося социализма. Понятый только как вопрос о богатых и бедных, социализм всегда существовал в истории че­ловечества, будучи однако исторически мало заметным и не определяющим фактом. Теперь он стал фактом не только внешней, но и внутренней жизни, ибо социализм имеет и свою соб­ственную душу, притом совершенно языческую, и дух, доселе определенно богоборческий. Остановимся сначала на душе социализма.

Она определяется особой антропологией, ему свойственной. В этом учении о человеке являются характерными две черты: социологизм и экономизм. В основе обеих лежит некоторый жизненный опыт или узрение, нарочито доступное нашему вре­мени. Социологизм исходит из родового характера человеческого существа. Человек всегда знал себя как родовое сущест­во, и еще в Ветхом Завете мы встречаемся с персонификацией родовых, «совокупностей»: Израиль, Амалик, Ассур, Исмаил и проч., или звери Даниилова апокалипсиса, повторяющиеся и в Апокалипсисе новозаветном. Теперь эти звери неприметно пре­образились в группы или классы, абстрактные мифы социологии. Современные социальные телескопы и микроскопы, которыми владеет статистика и вообще социальная наука, воочию пока­зывают реальность и самозаконность социального тела, хотя они доселе не умеют познавать таковую же реальность личности, которая теряется в социальном целом и даже отрицается во имя его. Таким образом утрачивается вера в человеческую личность и ее реальность, т. е. именно то, что составляет первую и основную данность для религии. Однако об этом далее.

Вторая черта, экономизм, есть общее признание зависимо­сти человеческой личности от природы, причем эта зависимость и осуществляется и преодолевается трудом, создающим цен­ности или богатства, а в них и с ними и всю человеческую куль­туру. Экономизм имеет свое предельное выражение в марксиз­ме с его так называемым «экономическим материализмом», ко­торый правильнее, однако, называть материалистическим эконо-

52

 

 

мизмом, — в противоположность духовному (или даже спиритуалистическому). Им и вообще насыщена наша эпоха: разви­тие экономических знаний, с их особой, условной и односторон­ней стилизацией жизни, экономическое направление в историче­ской науке, в прессе, общественности, «Мир, как хозяйство», и человек, как хозяин, — таково основное узрение этой антро­пологии. 6) Этот экономизм обычно сознает себя как материалистический и вместе даже зоологический. Хозяйственная борьба понимается в нем как частичный случай общей борьбы за су­ществование, ведущейся во всем животном мире, и этот соци­альный дарвинизм еще восполняется грубо материалистическим пониманием (вернее, не-пониманием) хозяйственного процесса. При этом не замечается, что хозяйство есть не только рабство человека стихиям, но и непрестанное откровение о человече­ском духе, торжество и откровение человечности.

В хозяйственном отношении к миру дивным образом от­крывается и величие призвания человека, и глубина его падения. Оно есть действенное отношение к миру, в котором чело­век овладевает природой, ее очеловечивая, делая ее своим пе­риферическим телом. Человек есть микрокосм, как логос мира иего душа. В хозяйстве, как труде, осуществляется полнота действенности человека не только как физического работника («серп и молот»), как это суживается в материалистическом экономизме, но и как разумной воли в мире. Научное естество­знание и техника раскрывают перед человеком мир, как безграничные возможности. Глухая и косная бесформенная материя делается прозрачна и духовна, становится человеческим чув­ствилищем и как бы отелеснивается. Этим выявляется космизм человека, его господственное призвание в мире. В хозяйстве же наглядно свидетельствуется и внешне ограждается и един­ство человеческого рода, ибо труд человека, как хозяйствен­ного деятеля («трансцендентальный субъект хозяйства»), сла­гается воедино, продолжается непрерывно, интегрируется в истории. В хозяйстве мир дематериализуется, становится сово­купностью духовных энергий. Поэтому, между прочим, изжива-

6) Хозяйство, как онтологическую проблему, я сделал предме­том исследования в книге «Философия хозяйства» I. Мир как хозяйст­во. Москва. 1911.

53

 

 

ние материалистического экономизмасамо собой совершается напути дальнейшего хозяйственного же развитая, которое все бо­лее сокращает область материи, превращая ее в человеческие энергии; мир становится миро-человеком. Однако в хозяйствен­ном отношении к миру выражается и падение человека, которому свойственна смертная жизнь, и хозяйство становится трудом в поте лица для поддержания жизни в непрестанной борьбе со смертью. Зависимость человека от хозяйства есть плен смерти, сама эта смерть. Хозяйство есть рабство смерти, и потому оно подневольно, корыстно, и к нему относится правда марк­сизма, который есть немотствующий философский пере­сказ II главы Бытия (о суде Божием над человеком). Одна­ко и в падении человек сохраняет свою софийную природу, а его хозяйственная жизнь отмечена не одной корыстью, но и творчески-художественным призванием человека, служением иде­алу и, как все человеческое, стремлением себя перерасти. И этот творческий миро-объемлющий размах хозяйства присущ на­шей эпохе, когда мир становится человеческимделом. Фило­софы много истолковывала мир, пора его переделать, — мир дан не для погляденья, все трудовое, ничего дарового, — так почти одновременно в разных концах Европы и на разных пу­тях выразили одну и ту же мысль два философа хозяйства — К. Маркс и Н. Ф. Федоров. Этот колоссальный всемирно-исторический факт — хозяйственного покорения, очеловечивания и в этом смысле преобразования (хотя еще и не преображения) мира—уже обозначился, хотя пока и не совершился в истории. Он стоит и перед нашим религиозным сознанием, требуя для себя духовного уразумения, догмата... о хозяйстве. Это последнее до сих пор знает для себя только языческие догматы эпикуреизма: всякое умножение потребностей есть благо, стремление к богатству и себялюбие есть единственный критерий в хозяйст­венной жизни и т. п. Такова нехитрая мораль экономического эмпиризма. Недалеко от этого беспринципного эмпиризма ушла и та мудрость, которою располагало в отношении к хозяйству и церковное сознание. Для личного поведения оно располагало известным запасом аскетических идей, опирающихся на твер­дых Евангельских основаниях и духовных традициях. Отноше­ние к богатству здесь только отрицательное,как к похоти пло-

54

 

 

ти, в которой проявляется сила греха и смерти. Этим вводится в хозяйственную жизнь аскетический корректив, проверяющий пред судом совести каждый хозяйственный акт. Однако он яв­ляется недостаточным. Согласно Библии, труд есть и сам по се­бе религиозный долг человека, причем обстановка труда не есть дело личного самоопределения, поскольку хозяйственная жизнь есть процесс общественный. В известном смысле хозяйствен­ное поприще с различными его возможностями есть род судь­бы для человека, а судьба эта состоит и в том, что из отдель­ных хозяйственных актов — гетерогенией целей, — создается целый хозяйственный космос, в котором мы живем. И в от­ношении этой судьбы и этого космоса личная аскетика не име­ет никаких руководящих идей, относится к ним только эмпирически, как к факту. А это принципиальное незамечание при­водит к практическому приспособлению, т. е, внутренней и вне­шней секуляризации жизни. Монастырь, который духовно утвер­ждается на аскетическом отвержении мира и нестяжательности, усвояет для своих хозяйственных нужд все завоевания техники и хозяйственного оборота, как нечто само собою разумеюще­еся, ибо «деньги не пахнут». Принципиально Церковь освящает «всякую вещь», которую приносит мир из своей сокровищницы, однако последняя давно уже вышла из-под ее наблюдения. Мож­но сказать, что не бывало еще эпохи в истории, когда хозяй­ственная жизнь была бы, в такой степени обмирщена, пре­доставлена своей стихии, как теперешняя.В языческоммире, так же, как в христианском средневековье, не было такой секуляризации хозяйства, как теперь у христианских народов (да и сейчас жизнь у нехристианских народов — в Индии, Китае, Японии, Турции и др. является религиозно насыщеннее, чем у хри­стианских). Эта секуляризация и получила теперь для себя иде­ологическое выражение в материалистическом экономизме, ко­торый содержит в себе некую правду относительно хозяйственной жизни нашего времени, ибо она протекает действитель­но без Бога, не перед лицом Божиим. Поэтому борьба с этим материализмом не может оставаться лишь апологетической, показующей его скудость и противоречивость, но и положитель­ной, показующей христианский смысл совершающегося и воз­вращающей хозяйственной стихии ее церковный смысл. Между

55

 

 

темдо сих пор господствующим отношением к хозяйствуяв­ляется практически-беспринципное приятие того, что идеологически рассматривается покуда лишь как «чудеса антихриста».

Куда же ведет нас хозяйственное развитие, имеет ли и хозяйство о себе пророчество, каким хочет быть о нем социа­лизм? Не есть ли это последнее и всеобщее всемирно-историческое искушение, от которого следует спасаться избранным в пропастях и расселинах земных, если таковые еще останутся? Суждено ли христианам им искушаться, его не признавая, или  же оно нужно, ибо через него лежит неизбежный путь истории к за-историческому, эсхатологическому свершению? До сих пор история и эсхатология, временное свершение и конец его, разрываются между собой и противопоставляются, так, что между ними практически отрицается всякая связь: одно должно прекратиться, чтобы началось другое, как deus ex machina. И в этом эсхатологическом трансцендентизме гаснут все зем­ные огни и уничтожаются все земные ценности, — остаются только личные заслуги и грехи, с их потусторонними эквивален­тами в виде награды и наказания, принимаемых каждой отдель­ной личностью, без мысли об общем человеческом деле в истории. Из этого исторического и социологического нигилизма в эсхатологии вытекает и соответственный нигилизм в истории. Однако истории в ее внутреннем апокалипсисе уже есть эсха­тология, совершающаяся во времени, и Второе пришествие Гос­пода, дня и часа которого никто не знает, кроме Отца Небесного, в смысле трансцендентном, имеет для себя исторические времена и сроки имманентного созревания, и в этой исторической эсхатологии должно быть отведено место и хозяйству с его достижениями. Во всяком случае, перед нами встает этот во­прос: должен ли быть труд человека под солнцем включен в вечность, открываемую эсхатологией, или же из нее изгнан? Если да, то, как и в каком смысле? Если же нет, то почему? (ибо пока это не показано).

Историяесть самоопределение и самооткровение человека — во Христе и против Христа (ибо антрополога есть ихристология, как и наоборот). Но сама жизнь человека не сущест­вуетвне его хозяйственного творчества, которое постолькуле­житв путях Божиих. Естественно, еслив эту нарочитую эпоху

56

 

 

экономизма встают вопросы эсхатологии хозяйства, притом на обоих противоположных полюсах человеческой мысли — хри­стианской и антихристианской, богоборной. Можно назвать два имени, которые обозначают собой оба эти религиозная устремления и в этом смысле являются знамением эпохи с обоими ее путями: к Вавилону и к Граду Божию. Имена эти: К. Маркс и Н. Ф. Федоров. 7)

В Марксе с особенной силой проявился дух антихристианского богоборства, который, однако, соединяется с подлинным социальным пафосом и устремленностью к будущему. В нем было нечто от той расплавленности духа еврейских проро­ков, — однако в безбожии, — которая покоряет сердца. Он по­нял человека, как демиурга, который, преображая мир, эконо­мический и социальный, преодолевает грани истории (Vorgeschichte) и совершает трансценз («прыжок») в эсхатологию (Geschichte). Он транспонирует на безбожный язык своего материалистического экономизма древние пророчества огоре Божией и мессианском царстве. Но, конечно, для безбожья нет и не может быть эсхатологии, которая именно и состоит во встрече Бога с миром, в явлении Лица Божия всему творению, и, конечно, его обезбоженная эсхатология («Geschichte») есть и величай­шая пустота. Vorgeschichte (т.-е. история) с своим драматиз­мом и содержательностью, конечно, превосходит эту грядущую пустоту, которая по прежнему остается областью смерти и вре­менности. (В этом смысле Маркс вместе с другими безбожными прогрессистами должен быть отнесен к числу «смертобожников» по выражению теперешних федоровцев). Н. Ф. Федоров своим «проектом» преображения мира и победы над смертью путем «регуляции природы» сделал впервые попытку религиозно осмыс­лить хозяйство, дав ему местои в эсхатологии. Человек и для него есть демиург, строитель космоса, но в то же время он есть и сын человеческий, родовое существо, имеющее отцов, живущее во всечеловеческом «братотворении», Исполняя волю Божию, он становится и сыном Божиим, делая делоХристовов мире, объявляя войну последнему врагу — смертии своими

7) Ср. о них: «К. Маркс как религиозный тип». («Два града» и от­дельно) и «Загадочный мыслитель» (там же), а также соответствен­ные главы в «Свете Невечернем» (Москва, 1917).

57

 

 

силами осуществляя воскресение отцов. Царствобудущего ве­ка совершается человечеством в регуляции природы, история становится эсхатологией. Ни у кого из мыслителей, современ­ных Федорову и ему лично близких (Достоевский, Вл. Соловь­ев, Л. Толстой, Фет, Вл. А. Кожевников и мн. др.), при всем их личном к нему почитании, не нашлось решимости сказать его «проекту» прямого да, как нет ее и у наших современных мыс­лителей (за исключением Петерсона и некоторых молодых федоровцев), но и — что не менее замечательно — никто из них не решился сказать и прямого нет. Остается признать, что не пришло еще время для жизненного опознания этой мысли, — пророку дано упреждать свое время. Но в этом «учителе и утешителе» совершилось «движение христианской мысли» (Вл. Со­ловьев), в нем впервые вопросило себя христианское сознание о том, о чем спрашивает эпоха, и что говорит Бог в откровении истории. Федоров понял «регуляцию природы», как общее дело человеческого рода, сынов человеческих, призванных стать сы­нами Божиими, как совершение судеб Божиих. Тем самым он пролагает путь и к положительному преодолению экономизма материалистического, своеобразно применяя к хозяйству основные догматы христианства. Материалистический экономизм преодо­лим христианской мыслью. Церковь и теперь спасает отдельные души от духовной смерти в нем, но она будет сильна жиз­ненно преодолеть его, лишь когда явит свою истину об эконо­мизме и тем устранит почву для клеветы и искажений. Но это должно стать не личным мнением, а делом Церкви, которая есть столп и утверждение истины, ибо врата адовы не одолеют ея.

Прот. С. Булгаков.

58

Продолжение в №3


Страница сгенерирована за 0.02 секунд !
Map Яндекс цитирования Яндекс.Метрика

Правообладателям
Контактный e-mail: odinblag@gmail.com

© Гребневский храм Одинцовского благочиния Московской епархии Русской Православной Церкви. Копирование материалов сайта возможно только с нашего разрешения.