Постановление собора 1667 года, чтобы на Руси ежегодно собирались церковные соборы если уже не два раза в год, то обязательно один. Неисполнимость этого требования. Образование при московских патриархах постоянного из архиереев Синода, родоначальника нынешнего Св. Синода. Постановление собора 1667 года об увеличении в Россия числа епархий и разделении их на митрополитанские округи. Неудачная попытка царя Федора Алексеевича привести в исполнение постановление собора 1667 года об увеличении в России числа епархий и о разделении их на двенадцать митрополитанских округов. Постановление собора о неподсудности духовных лиц судьям из мирян. Разрешение собором вдовым священникам и дьяконам священнодействовать, а тем из них, которые вступили во второй брак, прислуживать в церкви, петь на клиросе и питаться от церковных доходов, а также невозбранно поступать на общественную и государственную службу, кроме военной. Некоторые другие более мелкие постановления собора, касающиеся церковного благочиния, черного и белого духовенства. Приглашение патриархов, обращенное к царю, архиереям, настоятелям монастырей и ко всем русским вообще открывать у себя училища, учиться в них наукам, а главным образом изучать греческий язык, эту основу всякого истинного просвещения.

Из постановлений собора 1667 года, после осуждения русского старообрядства, некоторые, по своей важности для последующей русской церковной жизни, заслуживают особого внимания. К числу таких постановлений прежде всего относится соборное определение о пользе и необходимости собирать ежегодно два, или, в крайнем случае, один раз в год церковные соборы в Москве, для обсуждения и решения всех возникающих текущих вопросов и дел церковной жизни.

422

Восточных патриархов поразило то обстоятельство, что на Руси крайне редко собираются церковные соборы, тогда как церковные каноны настойчиво и решительно требуют, чтобы соборы обязательно собирались или два раза в год, или же, в крайнем случае, один раз в год, так как, от несоблюдения тою или другою поместною церковью этого правила, могут произойти в ней разные нестроения, даже мятежи и расколы. В виду этого патриархи постановляют: «подобает, якоже повелевают правила святых апостолов и вси вселенстии и поместнии собори, яко дав коейждо стране и епархии творити архиереом соборы дважды в лето, или нужды ради, поединожды, церковных ради вещей исправления. Обаче заеже во здешных странах великороссийского государства не обыкоша архиереи собиратися часто, и соборы творити, и исправляти священническия распри и прочая, учинишася толики раскольники и мятежники, и возмутиша все государство, и многия души погибоша, и вмале было не весь народ прельстили и от православные веры возвратили к безместным делам и еретическим мудрованиям. Сего убо ради весма подобает по времени начасте собиратися архиереем всего российского государства в царствующий град Москву ради всяких добрых советов и нуждые церковные вещи исправляти»1).

Это настоятельное требование восточных патриархов, чтобы на Руси два раза или один раз в год, обязательно, собирались церковные соборы, чего требуют и церковные каноны, необходимо поставило наше правительство в очень затруднительное положение. Хорошо было сказать: собирайте соборы ежегодно, но как было выполнить это на деле? Русская территория была крайне велика, занимала громадное пространство. На этом громадном пространстве, в очень большом расстоянии одна от другой и каждой от столицы—Москвы были разбросаны русские, тоже громадные по пространству, епархии. Дороги в то время у нас были крайне плохи, а в некоторые времена года и совсем непроездны. Чтобы архиерею более отдаленной епархии попасть в Москву, с сопровождавшею его свитою, довольно многочисленною, требовалось много сборов, хлопот,

1) Матер. для ист. раск. т. II, стр. 249—250.

423

времени, издержек, и только под условием, что состояние пути допускает поездку. При таких условиях ежегодно ездить в Москву из отдаленных епархий было делом решительно невозможным, это бы значило, для таких архиереев, с одной стороны, несколько месяцев проводить в езде по тогдашним дорогам, на что далеко не у всякого архиерея хватило бы сил; с другой стороны архиерею тогда пришлось бы в действительности почти совсем бросить свою паству и все епархиальные дела, так как значительную часть года он проводил бы в поездках в Москву и обратно и на соборных заседаниях т. е. вне своей паствы. Восточные патриархи, например, прибыли в Астрахань 21 июня, а в Москву—2 ноября т. е. находились в пути из Астрахани в Москву четыре с лишком месяца. Предположим, что местный астраханский епископ прибыл бы в Москву вдвое скорее патриархов, но и тогда бы ему на одну дорогу в Москву и из Москвы пришлось бы затрачивать более четырех месяцев в году и притом по самым плохим и тяжелым дорогам. Но даже из ближайших сравнительно епархий ежегодные поездки в Москву архиереев были бы для них крайне обременительны и тяжелы, и едва ли полезны для их епархий, которые ям приходилось бы ежегодно оставлять на очень долгое время, что однако решительно и строго осуждается и запрещается церковными канонами. Очевидно, ежегодные церковные соборы, на которые бы собирались все русские епархиальные архиереи, но особенностям нашей страны, были совсем невозможны. Это хорошо понимало наше правительство и решилось выйти из безвыходного, казалось, положения таким образом: у нас, вероятно, с очень древнего времени, иногда собирались при митрополитах маленькие соборы из так называемых «прилунившихся» архиереев т. е. таких архиереев, которые в данное время по какому либо случаю находились в столице. Первый постановленный в Москве независимо от Константинопольского патриарха русский митрополит Иона в своей прощальной грамоте Владимирскому и берестийскому епископу Даниилу говорит: «мы простихом его и благословихом, с всеми нашими детми и с служебники, с архиепископом и епископы рускыми нашия митрополия, ели-

424

ции в сие время прилучишася при нас»1). Потребность иметь в Москве, время от времени, хотя бы немногих приезжих архиереев для обсуждения и решения возникавших церковных дел, какие не мог, или считал неудобным, решать один митрополит, а потом патриарх, была так естественна и настоятельна, что наши митрополиты, а потом патриархи, сами собою, при всяком удобном случае, старались составить соборы из «прилунившихся» архиереев.

Потребность присутствия в Москве большего или меньшего количества епархиальных архиереев вызывалась иногда и разными государственными нуждами.

Архиереи древней Руси, вместе с монастырями, были у нас очень богатыми землевладельцами и имели на своих землях многочисленных крестьян. Они, как и другие помещики, должны были с своих земель отбывать разные государственные повинности: доставлять даточных людей на войну, доставлять определенные денежные налоги на военные издержки, доставлять провиант на государевых служилых людей, давать нуждающемуся государству взаймы деньги и т. под. Естественно, что государство, когда оно находилось в стесненных обстоятельствах и нуждалось в помощи и содействии всей земли, не могло обойтись без содействия духовных властей, которых оно всегда и призывало на совет, вместе с другими представителями земли, на свои земские сборы, и так как земские соборы, особенно в первой половине XVII века, были часты и продолжались иногда довольно долго, то и епархиальные архиереи, являвшиеся на земские соборы, по необходимости должны были подолгу жить в Москве. И помимо земских соборов присутствие архиереев в Москве всегда признавалось необходимым при обсуждении всех вообще важнейших государственных дел, так как архиереи с монастырями, представляя из себя одну из крупных финансовых и экономических сил страны, в то же время были и царскими и всеобщими богомольцами, без благословения и одобрения которых считалось неудобным начинать и совершать какое либо важное обще-государственное дело, почему архиереи и приглашались не только на земские со-

1) Рус. истор. библ. т. VI, стр. 589.

425

боры, но и на важнейшие заседания государственной думы. Даже по таким делам, которые, по-видимому, к архиереям уже не имели решительно никакого отношения, государи однако советовались с ними. Например, мы встречаем такую заметку: «тогож числа (30 апр. 1675 г.) был у великого государя, после соборной обедни, великий господин святейший Иоаким, патриарх московский и всея России, со властямив верху в передней, и сидели о посольском деле:а пошел от великого государя в восьмом часу дни», 1) Значит, архиереи иногда появлялись в Москве по очень разным случаям, и московские митрополиты, а потом патриархи, пользовались этим обстоятельством, чтобы образовать из приехавших в Москву архиереев собор для решения какого либо важного дела, превышавшего единоличную компетенцию митрополита или патриарха.

Соборы из «прилучавшихся» архиереев, все-таки были в общем очень случайны, функционировали только временно, с большими и очень многолетними промежутками, не имели никакой правильной и определенной организации. Когда восточные патриархи потребовали на соборе 1667 года, чтобы у нас были правильные ежегодные соборы из епархиальных архиереев, тогда решено было институту «прилунившихся» архиереев придать определенную правильную организацию и сделать этот институт постоянным, учредив из него постоянный синод из архиереев при особе патриарха. Прилунившиеся архиереи старого времени, после собора 1667 года, получают название «передних», или очередных, как они называются и в настоящее время. Так они названы были потому, что по очереди вызывались из своих епархий в Москву, для присутствования на соборных заседаниях при патриархе. Когда умер патриарх Иоаким, то государи «посылают свои царские указы по архиереев различных градов епархий... чвредным же тогда присутствующим архиереом, во время жизни и правления блаженного успения святейшего Иоакима патриарха и по смерти его остававшимся и сущим в царствующем граде Москве, дабы собор, яко архиереи православнии и их цар-

1) Дворцовые разряды, т. III, стр. 1364—1365.

426 —

ского пресветлого величества богомольцы, купно вси сотворили и совет нанесли» об избрании преемника Иоакиму 1).

«Чередные» епархиальные архиереи вызывались в Москву всегда по особому указу государя, без которого они ни под каким видом не могли явиться в столицу 2). Очередной архиерей, прибыв в Москву и заявив о своем приезде начальнику Большего дворца, в назначенный ему день прежде всего представлялся государю или, как тогда говорили, был «на приезде у руки великого государя», а затем являлся к патриарху, от которого получал благословение. В «Дворцовых разрядах» мы читаем: «того ж году (1675) были на приезде, на праздник Богоявления в день, у руки великого государя и у благословения святейшего Иоакима патриарха» митрополит нижегородский Филарет и Варсонофий архиепископ смоленский. Прослужив назначенный срок в Москве, очередной архиерей просил государя и патриарха об отпуске в епархию и, получив его, являлся «на отпуске» к государю и патриарху. «Тогож году (1674), декабря в 26 день, говорят дворцовые разряды, пожаловал великий государь и святейший Иоаким, патриарх московский и всеа России, отпустили властей с Москвы (Корнилия митрополита новгородского, Иоасафа митрополита казанского и Иону епископа вятского) и у руки на отпуске у великого государя и у благословения святейшего Иоакима, патриарха московского и всеа России, были». Или: «тогож году (1675) генваря в день... пожаловали великий государь и святейший Иоаким, патриарх московский и всеа

1) Поли. собр. зак. т. III, № 1381, стр. 70—71.

2) Как вызывались в Москву прилунившиеся или очередные архиереи, это хорошо видно из записи Дворцовых разрядов: «тогож числа (8 сент. 1074 г.) послан, поуказу великого государя, из Большего дворца, от боярина и оружничого Богдана Матвеевича, да от думного дворянина Александра Савостьявовича Хитрово, да от думного дьяка Федора Михайловича с товарищи, грамоты: в Нижний Новгород по Филарета, митрополита нижегородского и олатырского, да в Белграде по Мисаила, митрополита белгородского и обоянского; а святейший Иоаким, патриарх московский и всеа России, велел послать к нему же, из своего Разряду, другую грамоту. И велено им быть в Москве тотчас, не мешкать; а приехав к Москве велено им про себя известить и про свои приезды в Большом дворце боярину и оружничему Богдану Матвеевичу Хитрово с товарища», (т. III, стр. 1008).

427

России, отпустили с Москвы домой Иосифа митрополита рязанского и муромского, к себе на Рязань». Или: «тогож числа (24 февр. 1675 г.) пожаловали великий государь и святейший Иоаким, патриарх московский и всеа Русии, на отпуске: великий государь к руке, а святейший Иоаким патриарх к благословению Симона архиепископа вологодского я белозерскаго» 1).

На какой срок вызывались в Москву очередные архиереи, это видно из грамоты государей 1685 года киевскому митрополиту Гедеону Четвертинскому, утверждающей права и преимущества киевского митрополита, где между прочим, говорится: «а по обыкновению великороссийских преосвященных митрополитов, в наш царствующий град Москву на годовое и полугодовое время его не вызывати» 2). Значит, в Москве сложился такой обычай, что епархиальных архиереев вызывали на очередь или на полгода или на год, по истечении которых их отпускали в епархию, а на место отбывших свою очередь вызывали других 3).

1) Дворц. разр. т. III, стр. 1156, 1175, 1180, 1216, 1422.

2) Собр. госуд. грам. догов. т. IV, № 172, стр. 500.

3) Показание указанной царской грамоты подтверждается и теми записями, какие дошли до нас об участии очередных архиереев в церковных службах в Москве, из которых мы можем видеть кто, когда и сколько времени из епархиальных архиереев был в Москве. К сожалению такие записи без перерывов и в подробном виде т. е. с именным перечислением служащих архиереев сохранились только за 1673, 1674: и 1675 года. Но все-таки и они давить нам некоторую возможность, хотя бы отчасти осветить фактически интересующий нас вопрос. В 1672 году мы встречаем в Москве очередных митрополитов: Питирима новгородского, Парфения астраханского, Илариона рязанского и Филарета нижегородского; архиепископов: Варсонофия смоленского, Стефана суздальского и Иосифа Коломенского, итого—семерых очередных архиереев. К сентябрю 1673 года все они уже оставили Москву и на место их явились новые, которые и выступают в церковной службе 11-го сентября. Это были митрополиты: Иоаким новгородский, Ксрнилий казанский, Иона ростовский, архиепископы: Иоасаф тверской и Арсений псковский итого—пять архиереев. Из них Иоаким новгородский 23 июля 1674 года избирается в патриархи; Корнилий казанский, переведенный в Новгород, пробыл в Москве с 11-го сентября 1673 года, до 26 декабря 1674 года,—значит пробыл на опереди год и три месяца; Иона ростовский пробыл в Москве с сентября 1673 года по седьмое января 1675 года т. е. год и четыре месяца. Архиепископы: Арсений псковский пробыл в Москве с сен-

428

Соблюдался-ли какой либо раз строго определенный порядок, или определенная очередь при вызове епархиальных архиереев в Москву, по неимению (говорю за себя) данных, сказать не могу. Можно заметить только одно, что архиереи отдаленных епархий реже вызывались в Москву, чем ближайших, а сибирский, например, архиепископ, а потом митрополит, конечно вследствие отдаленности его епархии, почти и совсем не вызывался в Москву. По крайней мере мы встречаем его в Москве только два раза.

Относительно промежутков времени, чрез какие один и тот же архиерей призывался на очередь в Москву, можно отметить такие факты: Филарет, митрополит нижегородский, был на очереди в 1672 году и затем снова был вызван в январе 1675 года; Варсонофий, архиепископ смоленский, был на очереди в 1672 году, а в первых числах января 1675 года был вызван вновь; Иосиф, архиепископ коломенский, был на очереди тоже в 1672 г., а снова был вызван в январе 1675 года. Значит, все указанные архиереи, вызывались на очередь чрез два года.

тября 1673 года до начала апреля 167-Т года, т. ф. семь месяцев; Симон вологодский, прибывший в Москву в марте 1674 года, отпущен из Москвы 25 февраля 1675 года, т. е. пробыл в Москве на очереди почти год; Стефан суздальский прибыль в Москву 17 августа 1674 года, а уже 21 ноября в службах не участвует и, значит, почему-то был отпущен из Москвы только после трехмесячного пребывания в ней. Что такой краткий срок пребывания архиерея на очереди считался ненормальным, это видно из того, что тот же Стефан, уже чрез восемь месяцев—в августе 1675 года, снова был вызван в Москву на очередь. Иосиф коломенский явился в Москву 1-го сентября 1674 года, а был отпущен 29 мая 1675 года, т. е. пробыл в Москве девять месяцев. Иона, епископ вятский, значится присутствующим в Москве 17 августа, а 26 декабря был отпущен в свою епархию, пробыв в Москве с небольшим четыре месяца.

Из приведенных данных, какие только сейчас доступны мне (говорю за себя), видно, что митрополиты, являясь в Москву на очередь, проживали здесь более года, а архиепископы одни по году, другие до полгоду, а некоторые и того менее. Значит, показание грамоты государей Гедеону Четвертинскому, что в Москве существует обычай вызывать епархиальных архиереев в Москву на годовые и полугодовые сроки в существе вполне верно, только эти годовые и полугодовые сроки строго не выдерживались, а иногда были несколько длиннее, иногда несколько короче, смотря, очевидно, по тем или другим обстоятельствам,

429

Держались ли этого правила всегда и относительно всех вообще архиереев, кроне указанных, не знаю. Очень возможно, что и всех других архиереев вызывали на очередь не ранее как чрез два года.

Что касается количества вызываемых на очередь архиереев, то в этом отношении не было чего-либо строго определенного, число их в разное время было не одинаково и постоянно изменялось 1). Постоянною обязанностью и занятием проживавших в Москве очередных архиереев было, кроме участия в соборных заседаниях, совершение торжественных церковных служб, по назначению патриарха. Каждый архиерей являлся в Москву с своим собственным протодиаконом и с своим хором певчих. Когда они назначались совершать службы в разные соборы, монастыри и приходские церкви (в их престольные праздники), тогда обыкновенно пел хор архиерея, который первенствовал в службе 2). Самовольно, без назначения

1) Так летом 1672 года в Москве очередных митрополитов было четыре, архиепископов три, всего—7. В 1674 году, до 12-го апреля, состав очередных архиереев оставался тот же, что и в 1673 году; но с 12 апреля 1674 года уходит один архиепископ, так что очередных архиереев остается только 4. 19 апреля новгородский митрополит Иоаким избирается в патриархи, и очередных архиереев остается всего 3. 17 августа появляется новый митрополит, новый архиепископ и один епископ, всех становится 6. 1-го сентября появляется еще новый архиепископ, а 14 сентября еще новый очередной митрополит и всех становится 8. 21 ноября уходит один архиепископ, а 26 декабря сразу отпускают двух митрополитов и епископа, так что всех очередных остается 4. Января 6-го 1675 года являются вновь один митрополит и один архиепископ, но зато 7 января отпускается в епархию один митрополит, а около 12 числа другой, так что всех остается 4. Но 7 февраля является новый митрополит и всего становится 5. Очевидно, количество очередных архиереев в Москве было в разное время неодинаково и постоянно изменялось: иногда их число доходило до восьми, а иногда падало даже до трех.

2) В Дворцовых разрядах читаются, например, такие очень нередкие записи: «тогож числа (1-го сент. 1674 года) служили власти в соборной и апостольской церкви: святейший Иоаким, патриарх московский и всеа Русии, да с ним власти: Иона, митрополит ростовский и ерославский, Иосиф, митрополит рязанский и муромский, Симон, архиепископ вологодский и белозерский, Стефан, архиепископ суздальский и юрьевский, Иосиф, архиепископ коломенский и каширский, Иона, епископ вятский и великопермский, да архимандриты и игумены и прото-

430

патриарха, архиерей никогда в Москве служить не мог. Но все-таки и в те дни, когда он нигде не служил по назначению, для него обязательно было присутствовать на всех церковных службах в соборе, где был патриарх, и уклонение от этой обязанности могло вызвать порицание со стороны патриарха. В Дворцовых разрядах мы встречаем такую заметку: «тогож числа (8 авг. 1675 г.) указал свя-

попы: а пели певчие и подьяки патриарши. У Благовещения: Корнилей, митрополит новгородский и великолуцкий, да с ним архимандриты и игумены, да ключари благовещенские с собором: а пели певчие и подьяки новгородские. В Вознесенском монастыре: Павел, митрополит сарский и падонский, да с ним архимандриты и игумены, да протопоп Вознесенский с собором, а пели певчие и подьяки крутицкие. У архангела Михаила: Иоаким, епископ сербо-словенский, да с ним игумен, да протопоп архангельской с собором; а пели певчие и подьяки сербо-словянские». Или: «тогож году сентября в 4 день праздновал великий государь государыни царевны и великой княжны Марфы Алексеевны ангелу: а выходу великому государю небыло и государю царевичу в соборную и апостольскую церковь. А служили: в соборной и апостольской церкви Иоаким, патриарх московский и всеа России, да с ним власти: Корнилей, митрополит новгородский и великолуцкий, а с ним архиепископ Симон вологоцкий и белозерский, Стефан, архиепископ суздальский и юрьевский, Иосиф, архиепископ коломенский и каширский, да архимандриты и игумвы и протопопы; а пели певчие и подьяки патриарши. У архангела Михаила служил Иона, митрополит ростовский и ярославский, да с ним архимандриты и игумны, да протопоп архангельской с собором; а пели певчие и подьяки ростовские. В Вознесенском монастыре служил Павел, митрополит сарский и педонский, да с ним архимандриты и игумны, да протопоп Вознесенский с собором; а пели певчие и подьяки крутицкие. У Спаса на Новом служил Иосиф, митрополит рязанский и муромский, да с ним архимандрит спасской; а пели певчие и подьяки резанские. У Николы у Столпа служил Иона епископ вятский и велико пермский, да с ним игумен, да Никольской священник; а пели певчие и подьяки вятские» (т. III, стр. 976, 981—982, 1005, 1017, 1051, 1084, 1110, 1228 и др.).

Тогдашние москвичи, любители торжественных архиерейских служб, громогласных протодьяконов и церковных певчих, переходя из одного храма в другой, могли наслаждаться и торжественными службами равных архиереев, и голосами знаменитых протодьяконов, и пением хоров различных епархиальных архиереев, воспитывая и развивая свой вкус в этой области. Всем известная любовь и пристрастие и современных москвичей к архиерейским пышным службам, к крестным ходам, к голосистым дьяконам и к церковным певческим хорам, явились не сейчас, а воспитывались веками,—корни их прочно заложены были еще в древней, допетровской Руси.

431

тейший Иоаким, патриарх московский и всеа Русии, Стефану, архиепископу суздальскому и юрьевскому, ездить в соборную церковь к себе беспрестанно, а служить ему, архиепископу, без своего благословения святительского не указал» 1).

Несомненно, что отбывание епархиальными архиереями своей очереди в царствующем граде Москве, было для них обязанностью очень тяжелою. В Москве епархиальный архиерей находился под постоянным, очень бдительным и крайне стеснительным для него надзором патриарха и светского правительства, он должен был соразмерять здесь каждый свой шаг и поступок, чтобы как-нибудь не вызвать неудовольствия, а то и прямо замечания начальства. Большая часть его времени была занята длинными, утомительными церковными службами, крестными ходами, деловыми заседаниями, парадными обедами,—уклоняться от исполнения всех этих обязанностей он не имел возможности. В своей епархии «великий господин», неограниченный «владыка» и бесконтрольный распорядитель не только своих личных поступков и деятельности, но жизни и деятельности множества подчиненных ему и зависящих от него во всем лиц, в Москве он становился в подчиненное зависимое положение, и не мог сделать ни единого самостоятельного шага; великий господин дома, в Москве превращался в очень маленького господина, обязанного заискивать, а подчас и угодничать, пред сильнейшими и большими его московскими господами; ему «великому господину» и «владыке» приходилось в Москве в мороз по часу и по два дожидаться на крыльце, пока больший его владыка и великий господин велит впустить его в свою переднюю. Епархиальный очередной архиерей прекрасно понимал, что пребывание в Москве было для него экзаменом, искусом, который он должен пройти с успехом, чтобы не испортить своей архиерейской карьеры. Естественно, что очередной епархиальный архиерей напрягал все свои силы, чтобы с успехом выдержать экзамен, пускал вход все свое уменье, чтобы благополучно возвратиться в свою епархию. Вероятно большинство из

1) Дворц. разр. т. III, стр. 1591.

432

них ехало в Москву не особенно охотно; но зато, исполнив успешно хлопотливую и тяжелую повинность, с удовольствием спешило возвратиться в свою епархию.

Таким образом, в видах приведения в исполнение постановления собора 1667 года об обязательности ежегодно собирать церковные сборы, как этого требуют, на чем усиленно настаивают каноны церкви, у нас возникло, после 1667 года, в высшем церковном управлении новое учреждение: постоянный собор при патриархе, состоящий из нескольких, по очереди вызываемых в Москву епархиальных архиереев, которые, чрез известные промежутки времени, сменялись другими вызываемыми очередными архиереями. Это новое в нашем высшем церковном управлении учреждение несомненно и было праотцем нынешнего Святейшего Правительствующего Синода. Значит думать, что Петр Великий, уничтожая патриаршество и учреждая Святейший Синод, вводил этим в наше высшее церковное управление что-то совсем новое, ранее у нас совсем невиданное и небывалое, что Св. Синод есть личная выдумка и создание Петра, было бы очень ошибочно. Петр Великий, учреждая Синод, брал уже готовое, существовавшее до него в нашем высшем церковном управлении учреждение, только несколько переделав его сообразно с своими целями и намерениями.

Вторым важным вопросом, возбудившим внимание собора 1667 года, был вопрос об увеличении у нас числа архиерейских кафедр.

Одним из ненормальных и прямо болезненных явлений в церковной жизни древней Руси было то обстоятельство, что при громадности территории и общей многочисленности народонаселения, у нас, даже к концу XVII века, было всего только 17 епархий. Нужны были, при тогдашних путях сообщения, целые месяцы, а в Сибири чуть не годы, чтобы какое-либо распоряжение архиерея дошло до всего духовенства и паствы его епархии, и многие месяцы на то, чтобы духовенство могло переслать свой ответ архиерею на его требования и распоряжения. О каком либо прямом и непосредственном воздействии архипастыря не только на своих многочисленных пасомых, но и на самое духовенство, особенно сельское, не могло быть и речи, так как

433

архиереи буквально не имели никакой возможности объезжать свои громадные епархии, а духовенство, ради той же громадности расстояний, не могло свободно и когда нужно являться к своему епархиальному архиерею со своими нуждами, недоумениями, запросами. Вследствие этого архиерей не мог знать не только своих пасомых—мирян и хотя бы сколько-нибудь оказывать на них свое архипастырское воспитывающее воздействие, но он не знал даже всех членов причтов, входящих в состав приходов его епархии, не находился и не имел возможности находиться даже со священнослужителями в живом постоянном общении и непосредственно воздействовать на них,—некоторые из членов церковного причта нередко во всю свою жизнь даже и не видывали своего епархиального архиерея. Обыкновенно архиерей хорошо знал духовенство своего кафедрального собора, знал более или менее духовенство своего кафедрального города, а из духовенства других городов своей епархии, а тем более из сельского, знал только поповских старост и тех отдельных духовных, которые по тем или другим причинам непосредственно обращались к нему с своими делами. Из пасомых мирян архиереи обыкновенно знали или только очень богатых, или высокопоставленных и влиятельных особ, особенно имевших связи с высшими сферами. Вся же остальная— заурядная паства: ее настроения, влечения, чаяния, нужды и интересы, даже религиозно-нравственные, ему оставались или почти совсем или мало известными, и потому сторонними и чуждыми. Зато и паства, с своей стороны, совсем не знала своего архиерея и не интересовалась им. Конечно архиерей мог действовать и действительно действовал на духовенство и паству чрез указы, приказы, послания и другие подобные произведения канцелярского искусства; но действительная ценность и действенность подобного рода канцелярских упражнений слишком хорошо известна, чтобы о ней можно было говорить серьезно, как о факторе, могущем оказать воспитывающее влияние на церковную жизнь епархии.

Понятно из сказанного, как важно и необходимо было, в видах нормального и правильного течения всей нашей церковно-религиозной жизни, в видах ее более полного и

434

высокого развития, иметь сколько возможно большее число архиерейских кафедр сравнительно с тем их количеством, какое тогда имелось на Руси в действительности.

Крайняя малочисленность русских епархий, совершенно не соответствующая громадности территории России и многочисленности ее православного населения, уже ранее собора 1667 года обращала на себя внимание восточных патриархов, тем более, что подобное устройство нашего епархиального управления совершенно несогласно было с представлением греков о том, что такое епархия, как территориальная единица, и какое значение в ней должен иметь епархиальный архиерей. Греческие епархии очень невелики по своему пространству и потому легко обозреваемы местным архиереем, число пасомых в них нередко простирается до нескольких сот человек, и редко в какой епархии достигает десяти тысяч человек и более. Наших епархий в несколько сот верст пространством, с несколькими сотнями тысяч пасомых, православные греки и арабы не могут и представить. К этому присоединяется еще одно обстоятельство, у нас в России мало кому известное, что греческие архиереи ставятся не из монахов, как у нас, а только из лиц неженатых, к монашеству не имеющих никакого непосредственного отношения, хотя они и носят всегда скромную монашескую одежду, и по внешнему виду кажутся монахами, не будучи ими в действительности. Греческий архиерей есть нечто среднее между монахом и белым священником: он не женат, но он не постригается в монахи и не дает монашеских обетов. Как не монахи греческие архиереи часто живут не в монастырях, а в частных домах, свободно посещают собрания в домах своих пасомых, употребляют в пищу мясо, конечно кроме постов, исправляют разные церковные требы у своих пасомых и даже венчают свадьбы, и всем этим ближе подходят к белому, а не черному духовенству, почему и в древней Руси, до половины XVII века, архиереи нередко назывались у нас, в отличие от черного (монашествующего) и белого (женатого) духовенства «пестрым», духовенством «пестрые власти» 1)

1) Летом 1905 года в нашей академии решена была поездка в Палестину, в составе: ректора преосвященного Евдокима, нескольких

435

Понятно само собою, что греческие архиереи, благодаря небольшим размером своих епархий и немногочисленности

профессоров (между которыми был и я) и студентов. Я поставил себе задачею в эту поездку (ранее я ездил в Палестину в 1900 году) на месте проверить имевшиеся у меня сведения о восточных архиереях и, если обстоятельства поблагоприятствуют, то поговорить по этому вопросу с самим вселенским Константинопольским патриархом Иоакимом, с которым я имел случай познакомиться на Афоне еще в 1900 году. Обстоятельства поблагоприятствовали Патриарх Иоаким, после общего приема всех нас (6 июня), причем он заявил, что хорошо меня помнит, пригласил преосвященного ректора и профессоров к себе в кабинет для беседы. Здесь, после разговоров о разных материях, я испросил у патриарха разрешения преддожить ему один вопрос, по которому мне желательно было бы знать мнение Его Блаженства. Разрешение было дано и я, чрез переводчика, патриаршего секретаря, воспитанника петербургской духовной академии, говорил патриарху следующую заранее подготовленную мною речь: «Ваше блаженство хорошо знаете, что в России предполагается собрать всероссийский церковный собор, на котором будут обсуждаться разные церковные вопросы. Об одном из этих вопросов я и желал бы слышать компетентное и авторитетное мнение Вашего Блаженства. У нас в России, как Вы знаете, архиереи обязательно поставляются из монахов, благодаря чему наши архиереи становятся в ложное и, для многих из них, очень тяжелое положение, которое, большинство из них, не может не сознавать. Как монах, архиерей ранее дал уже пред Богом и людьми торжественный и клятвенный обет всецелого послушания, безусловного смирения, полного бескорыстия. Он клятвенно и навсегда отрекся от своей воли, личных взглядов и идеалов, от мира и всего мирского, торжественно клялся всю свою жизнь провести вдали от мира, в убогой келье, занимаясь только покаянием, молитвою, заботою о своем душевном спасении. А между этот, этот же монах, сделавшись архиереем, вопреки своим клятвам и клятвенным обещаниям, требует, и обязан требовать, от всех многочисленных своих подчиненных, а в известных случаях и от всей своей паствы, безусловного себе послушания и подчинения, является пред ними не смиренным иноком, а властным карающим начальником, должен проявлять всюду, в управлении епархией, личную волю, личную энергию и стойкость, свое личное понимание дела, обязан крепко бороться даже с высшею его властью, если она предписывает что либо несогласное, по его искреннему убеждению, с благом церкви и спасением его пасомых. Он, ранее клятвенно отрекшийся от мира и всего мирского, теперь, сделавшись архиереем, постоянно живет и действует в оставленном было мире, среди мирской житейской суеты, интересов, волнений и страстей мирских подчиненных ему людей, постоянно занимается мирскими житейскими делами, которые он обязан направлять и решат известным образом. Как

436

в них православного населения, хорошо знают не только весь епархиальный приходский клир, но и большинство

монах он обязан строго хранить нищету, жить в бедной, а то и убогой кельи, но, как архиерей, он получает огромные, особенно для одинокого человека, доходы, живет в богатых, а часто и роскошных палатах, во всех своих выходах и выездах бывает окружен особою чрезвычайною помпою, носит дорогие цветные одежды, навешивает на себя мирские чиновничьи ордена и другие драгоценные украшения и т. под.,—так что в архиерее, даже по внешности, окончательно стираются все черты настоящего инока, в его лице смиренный и убогий инок открыто превращается во многом в мирского властелина. Я не говорю уже о том, что благодаря массе дел, и по преимуществу мирских и житейских, архиерею нет возможности исполнить главный монашеский обет, составляющий сущность монашества: проводить время в непрестанной молитве, в покаяния и плаче о своих грехах, в неусыпных заботах о спасении своей души, только ради чего он и пошел в монахи. Словом, если архиерей пожелает быть настоящим, а не по имени только, монахом, то неизбежно он будет очень плохим архиереем, а если он захочет быть заботливым, хорошим архиереем, то он неизбежно будет в тоже время очень плохим монахом, монахом только по имени,—одно необходимо и неизбежно зачеркивает другое. Мне представляется, по указанным причинам, что монашество и архиерейство решительно несовместимы. Как, об этом думает Ваше Блаженство»?

Патриарх Иоаким на это ответил: «по его личному убеждению монашество и архиерейство совместимы». Он заявил далее, что и в древней церкви архиереи иногда избиралась из монахов, и из них выходили святители высокой и даже святой жизни, что по личному мнению его—патриарха, если взять архиереев из монахов и не монахов, то больший процент лучших архиереев падет на архиереев из монахов.—Когда патриарху мною было замечено, что все-таки противоречие между иноческими обетами, как например, послушанием и архиерейством, остается в полной силе, то патриарх заявил, что архиерей обет иноческого послушания, как действительно несовместимый с архиерейством, может сложить с себя, равно как и некоторые другие иноческие обеты, тоже несовместимые с архиерейством. Другое дело, заметил патриарх, если архиерей, будучи не монах, пожелает сделаться монахом; тогда он неизбежно, как требуют соборные правила, должен сложить с себя архиерейство; но если архиерей избран из монахов, то он, оставаясь монахом, в тоже время может быть и архиереем. Вообще, в заключение заметил патриарх, в архиереи нужно избирать самых лучших людей, будут-ли то монахи, или не монахи, людей глубоко благочестивых и высоконравственных, пусть они и не будут выдаваться особою ученостью, так как дело архиерейства не столько в высокой науке, сколько в истинном благочестии и в высокой христианской нравственности.—Я согласился с этим муд-

437

своих пасомых мирян, с которыми они, отправляя у них и требы, необходимо находятся в живых непосред-

рым рассуждением вселенского патриарха и признал его лучшим решением интересовавшего меня вопроса.—После этого я предложил патриарху еще один вопрос: «скажите Ваше Блаженство, что теперешние архиереи Вашей патриархии монахи или нет? Патриарх ответил: «практика последнего времени установилась такая, что паши архиереи— не монахи».

На другой день (7 июня) к нам на подворье прибыли, с ответным визитом патриарха, его секретарь-переводчик и архидиакон. Снова стали обсуждать вопрос о монашестве и архиерействе и г. патриарший секретарь, показывая на архидиакона, сказал: «вот пред вами патриарший второй архидиакон в монашеском одеянии, но он поставлен в архидиакона без какого бы то ни было отношения к монашеству и он не монах». Тогда я спросил архидиакона: «может-ли он, не будучи монахом, сделаться архиереем и даже патриархом»? Архидиакон ответил: «да, могу». В заключение беседы я предложил патриаршему секретарю такой вопрос: «из вчерашнего разговора с Блаженнейшим патриархом Вы знаете, что по моему убеждению монашество и архиерейство несовместимы, и вот если бы этот вопрос я предложил на решение патриаршего Синода, за какое бы мнение, по Вашему убеждению, Синод высказался, скажите мне откровенно и прямо»? Патриарший секретарь на это ответил: «смею вас уверить, профессор, что все архиереи нашего патриаршего Синода единогласно высказались бы за ваше мнение. Вы должны принять во внимание, что патриарх вчера, рассуждая с вами, постоянно и нарочно подчеркивал свои мнения выражением: «по моему личному мнению», или: «по моему личному убеждению».

Когда я, с преосвященным Евдокимом, посетил живущего близь Константинополя, на о. Халки, бывшего иерусалимского патриарха Никодима, с которым я познакомился в свою поездку на восток в 1900 году, то мы и с ним повели разговор, о совместимости монашества и архиерейства. Патриарх Никодим говорил, что русским не «Следует в этом деле подражать грекам, а держаться своего старого обычая т. е. ставить архиереев из монахов. Я заметил патриарху: как может он, сам не монах, желать того, чтобы в России архиереи были монахи? На это патриарх с живостью воскликнул: «да я сам монах, настоящий монах»! Тогда я невольно спросил его: «когда же Вы, Ваше Блаженство, сделались монахом»? «В Москве, отвечал он. Когда меня в Москве из архимандритов ставили в архиепископы Фаворские, то пред поставлением преосвященный Алексей (Лавров), тогда викарий московский, предварительно постриг меня—архимандрита в монахи, надел на меня мантию и я сделался настоящим монахом».

Преосвященный Евдоким, при осмотре известной Халкинской духовной школы, из которой выходит большинство греческих иерархов,

438

ственых сношениях, тем более, что греческие архиереи, имея очень небольшие епархии, не получают с них тех больших ии часто огромных доходов, какие получали с своих обширных епархий русские архиереи. А вследствие этого и вся обстановка жизни греческого архиерея не походила на обстановку древне-русского архиерея—этого богатого высокого духовного сановника, окруженного, подобно владетельному князю, своими боярами, детьми боярскими, дворецкими, дьяками и другими мирскими служившими у него людьми, имевшими торжественные пышные выходы и выезды и т. под. греческие архиереи не только очень скромны в своих одеждах и всей своей обстановке,—встречаясь с ними на улице, не отличишь их от простых монахов,— но и более доступны для всякого, имеющего в них нужду. Вполне естественно было поэтому, что греческих иерархов поражала высость, пышность и чисто государственное и мирское сановничество наших архиереев, их крайняя далекость от нужд и интересов паствы, полная заброшенность последней со стороны действительного архипастырского воздействия и воспитания. Причину этого они видели главным образом в малочисленности русских епархий, почему и предлагали увеличить число их. Этого же, в интересах более правильного и высокого религиозно-нравственного воспитания народа, всегда желало и наше светское высшее правительство, так что наши государи, в этом деле, охотно шли навстречу пожеланиям восточных патриархов. Когда у нас учреждено было патриаршество, в то же время решено было, по желанию государя, констан-

спросил ректора школы, по одеянию инока, как он думает: может ли монах быть архиереем? на что тот сурово ответил: «кто пошел в монахи, тот и должен до смерти жить в своем монастыре, а не искать архиерейства».

В Иерусалиме, по обстоятельствам, мне не пришлось беседовать по данному вопросу с самим патриархом, но я беседовал с профессорами тамошней патриаршей духовной крестовой школы, по сану архимандритами. Они—архимандриты самих себя не признают монахами, так как никогда не давали никаких монашеских обетов и не принимали монашеского пострижения, они признали, что все их архиереи не монахи и что монашество и архиерейство в одном лице несовместимы.

439

тинопольским патриархом Иеремиею и первым московским патриархом Иовом, открыть на Руси восемь новых епархий. Но в действительности у нас открыли только три новых епархии, а пять предположенных осталось неоткрытыми, так что всех епархий оказалось не 19, как этого требовала уложенная грамота о патриаршестве, а только 14. На соборе 1667 года государь предложил выполнить требование уложенной грамоты об увеличении у нас количества епархий. Предложение было принято собором и, говорит соборное деяние, «присудихом, еже тако быти, утвердивши, да по местом архиепископов и епископов неимущим, поставлени будут архиереи», и затем намечаются те города, в которых предполагалось вновь поставить архиереев. Решено было вновь поставить архиереев в десяти городах. В то же время патриархи, вместе с собором, заявляют: «еще же, по богорачительному желанию великого государя, благословляем вновь в великих градех (т. е. помимо десяти вышеуказанных городов) и в дальних растояниях, идеже подобает по рассмотрению его царскому с советом и благословением святейшего патриарха и согласием преосвященных архиереев, российского государства, избирати и поставляти архиерея: митрополиты и архиепископы и епископы, во еже бы стаду Христову не без довольных пастырей быти, да управляется и расширяется православием в род и род богохранимое российское царство со прочими государствы богопорученными великому государю».

Предоставляя и в будущем государям, вместе с освященным собором, открывать и в дальнейшее время новые и новые епархии, патриархи рекомендуют при этом ввести на Руси в церковном управлении такой строй: «повелеваем коемуждо митрополиту имети под собою епископы, по святым правилом, ради конечного исполнения церковного и пасения душ человеческих... А жити тем епископом коемуждо под своим архиереом, во своих епархиях, во определенных им градех, в монастырех, и владети того монастыря вотчинами, и творити все по благословению и по повелению своих им митрополитов, а без воли их ничегоже творити, кроме священнодействия,

440

и хиротонии я прочих, яже повелевают им святая правила» 1).

Таким образом, государь и восточные патриархи, со всем собором 1667 года, решили во-первых: увеличить количество епархий у нас сразу на десять, намеченных в самых соборных постановлениях, а также постановили, чтобы и в будущем государь, вместе с иерархами церкви, заботился об увеличении количества епархий. Во-вторых, восточные патриархи постановили, чтобы русские епархии подразделены были на несколько округов, во главе которых должны стоять митрополиты с подчиненными им епископами, чтобы таким образом каждый округ, состоящий из нескольких территориально смежных епархий, представлял из себя самостоятельную, в известных пределах, единицу, во главе которой стоит митрополит, сам непосредственно подчиненный патриарху, верховному управителю всей церкви.

Постановления собора 1667 года об увеличении количества епархий не были приведены в исполнение царем Алексеем Михайловичем, за это взялся его сын—царь Феодор Алексеевич, решившийся выполнить постановления собора 1667 года об увеличении числа архиерейских кафедр в более широких и грандиозных размерах, нежели как намечал собор, и вместе с тем решившийся ввести у нас, согласно постановлению собора 1667 года, церковное управление по округам.

«27 ноября 1681 года государь советовав о Святом Дусе со отцем своим и богомолцем с великим господином святейшим Иоакимом,, патриархом московским и всеа Русии, изволил, для украшения святые церкви и для спасения и просвещения христианом, быти и именоватись архиереом по степени, я коемуждо архиерею имети во своей епархии епископов, подвластных им, а святейшему патриарху, отцем отцу, имети многих епископов, яко главе и пастырю. А в которых градех быти епископам и от чего им иметь довольство, и то писано имянно». Царский проект предлагал разделить всю тогдашнюю территорию московского государства в церковном отношении на 12

1) Матер. дня ист. раск. т. II, стр. 377—382.

441

митрополичих округов, а патриаршая область должна составлять из себя особый самостоятельный округ. Двенадцать предположенных митрополитов должны были называться по имени тех городов, которые ранее были столичными городами прежних царств и княжеств: новгородский, казанский, астраханский, сибирский, ростовский и т. под. Каждый из двенадцати митрополитов должен иметь под собою подчиненных ему и зависимых от него епископов, которые не имели права без воли и согласия своего митрополита предпринимать что либо, что выходило за пределы обычной власти епархиального архиерея. Эти окружные митрополиты должны собирать из подчиненных им епископов ежегодные окружные соборы, на которых бы обсуждались все местные вопросы, нужды, интересы, случаи, конечно не касавшиеся всей церкви. Сами митрополиты непосредственно подчинялись патриарху, который, время от времени, стал бы собирать общерусский церковный собор для решения на нем дел и вопросов, касающихся уже всей русской церкви и всего русского народа. Этот проектированный царем Феодором Алексеевичем строй церковного управления очень близко подходил к древне-каноническому церковному строю и в то же время, являлся исполнением постановления собора 1667 года.

В связи с проектом разделения России на двенадцать округов или митрополий, царем Федором Алексеевичем составлен был и другой проект, тоже опиравшийся на постановления собора 1667 года, об увеличении у нас количества епархий: он решил было образовать на Руси всех епархий—72, для чего и была составлена особая предварительная «роспись городом и монастырем, в которых градех быти епископом и в которых монастырех им жити и что за теми монастыри крестьянских и бобыльских дворов по переписным книгам 187 году», или, как выражается другая роспись: «о епископах, в которых градех быть, и что в тех городех монастырей и за теми монастырями крестьянских и бобыльских дворов», причем принималось в расчет «разстояние от тех градов, где епископом быть; до других городов, в которых владеть им придаточными монастыри», а также

442

наблюдалось, «чтоб епархия владения своего больше двух сот верст не имела».

Проект царя Федора Алексеевича о разделении России на двенадцать митрополий и об образовании новых епархий, чтобы всех было 72, базировался несомненно на постановлениях собора 1667 года и осуществления этого проекта требовали, очевидно, самые насущные интересы веры и церкви, самые дорогие и священные интересы всего православного народонаселения тогдашней России. Так действительно и смотрел на свой проект сам государь, но не так посмотрели на него тогдашние наши иерархи,—они отнеслись к нему решительно отрицательно.

Когда проект царя о разделении России на двенадцать митрополий передан был на обсуждение собора, то наши иерархи, от 8 февраля 1682 года, подали государю особую челобитную, в которой заявляют: «бьют челом митрополиты и архиепископы, чтобы великий государь милостивно ко архиерейскому чину рассмотрение положил и вновь где, в пристойных местех и в дальных городех и многонародных архиереов устроити — архиепископов, или епископов, особыми их епархии, а не под митрополитами быть подвластным для того, чтоб во архиерейском чине не было какого церковного разногласия и меж себя распри и высости, и в том несогласии и в нестроении святой церкви преобидения и от народа молвы и укоризны».

Таким образом, архиереи на соборе 1682 года решительно восстали против разделения епархий на митрополичьи округи, с соподчиненными митрополитам архиереями, а пожелали, чтобы каждый епархиальный архиерей по-прежнему оставался в своей епархии совершенно самостоятельным управителем, лишь под верховным надзором одного патриарха, как это было ранее. Причины, почему они не желают разделения на митрополии, архиереи высказывают очень неопределенно и неясно: они будто бы боятся, чтобы вследствие учреждения двенадцати митрополий с соподчиненными каждому митрополиту епископами «во архиерейском чине не было какого церковного разногласия, и меж себя распри и высости, и в том несогласии и нестроении святой церкви преобидения, и от народа молвы и укоризны». Но каким образом и почему все это должно было

443

произойти при более правильном, с церковными канонами согласном устройстве нашего церковного управления,— наши иерархи не объясняют, да едва ли и могли объяснить, так как истинная причина их противления учреждению у нас двенадцати митрополичьих округов заключалось совершенно в другом.

Наши епархиальные архиереи исстари привыкли быть в своих епархиях совершенно автономными правителями, в епархии во всем и всегда царила только воля «владыки», личное усмотрение «великого господина»—архиерея, и недовольному его действиями и распоряжениями подчиненному жаловаться было некому. Конечно у нас был высший управитель церкви и, в известном отношении, начальник всех архиереев—патриарх. Но он был слишком далек и высок для обыкновенного рядового духовенства других епархий, которое поэтому едва ли легко и свободно могло находить к патриарху доступ при своих жалобах на того или другого местного епархиального архиерея, и едва ли всегда могло встречать в патриархе охоту и желание внимательно и беспристрастно расследовать жалобы на епархиальных архиереев. Да если бы архиерей и действительно оказался в чем либо серьезно виновным, судить его и покарать за вину один патриарх не мог, — судить и карать архиереев мог только собор, а созыв собора было в то время делом настолько хлопотным и трудным, что и по более важным делам соборы у нас собирались очень я очень редко. В виду этого древне-русский архиерей чувствовал и сознавал себя в своей епархии полновластным и бесконтрольным владыкою над всеми подчиненными ему лицами, а последние по неволе должны были оказывать ему безусловное во всем повиновение, хотя бы архиерей и действовал неправильно и несправедливо, так как на такие действия архиерея они нигде не могли найти суда и управы. Но положение епархиального архиерея значительно изменилось, если бы тогдашняя Россия действительно была бы разделена в церковно-правительственном отношении на двенадцать округов с митрополитами во главе и подчиненными, входящими в состав округа, епархиальными архиереями. Тогда бы последние постоянно чувствовали над собою ближайший надзор

444

и контроль своего областного митрополита, который ежегодно бы собирал окружные соборы и на эти ежегодные областные соборы сравнительно легко было бы всем недовольным и обиженным подавать на архиереев свои жалобы, которые бы собор разбирал и обсуждал и делал по ним те или другие свои постановления. Более ревностные из областных митрополитов стали бы проявлять тогда особую энергию и усердие в насаждении более строгих и справедливых порядков в управлении подчиненных им архиереев и усилили бы свой контроль и бдительное наблюдение над ними, что, конечно, в некоторых случаях, действительно могло бы иногда повести к столкновениям между митрополитом и подчиненными ему епархиальными архиереями, к упрекам по адресу митрополита в «высости» и т. под. Естественно, что перспектива подобных порядков при новом церковном управлении вовсе не улыбалась тогдашним свободолюбивым епархиальным архиереям, которые поэтому решительно и отклонили на соборе 1682 года проект царя Федора Алексеевича об образовании у нас двенадцати округов с митрополитами во главе, а предпочли остаться при прежней зависимости от одного только патриарха, который уже и территориально всегда стоял так далеко от их епархий и хода всех их епархиальных дел.

Второй свой проект об образовании 72 новых епархий царь Федор Алексеевич передал сначала на предварительное рассмотрение патриарха Иоакима с бывшими тогда при нем архиереями, которые нашли, что проект царя слишком широк и трудно осуществим и потому предложили государю сократить число вновь открываемых епархий до 38-х. Государь с этим согласился и на соборе 1682 года внесено было царское предложение об открытии только 33 новых епархий, причем государь был уверен, что собор пойдет навстречу его справедливым и полезным для церкви начинаниям, тем более, что своим проектом он только осуществлял постановления собора 1667 года. Но собор русских иерархов не оправдал надежд государя. Он признал, что следует и полезно открыть новые епархии, но не 72 или 33, как предлагал царь, а только одиннадцать, да и из этих одиннадцати в

445

действительности открыты были только четыре, а остальные семь совсем не открывались. Ясное дело, что архиереи вовсе не сочувствовали проекту царя и совсем не желали открытия новых епархий, и если согласились на действительное открытие новых четырех епархий, то сделали это очень неохотно, только уступая желанию и настояниям государя.

Очень характерны те причины, какие побуждали русских иерархов на соборе 1682 года противиться открытию новых епархий.

Учредить новые епархии можно было, конечно, не иначе, как раздробив уже существовавшие ранее епархии, чрез выделение из них тех или других частей, и, значит: с учреждением новых епархий необходимо сокращались пределы старых, а вместе с этим необходимо более или менее уменьшались и доходы прежних архиереев. Каждый монастырь, каждая приходская церковь с причтом, все церковные владения были обложены в древней Руси известными податями в пользу епархиального архиерея, и потому отчуждение их от данной епархии, в видах образования новой, неизбежно сокращало прежние обычные доходы архиерея. Это обстоятельство и было одною из главных причин, почему архиереи всячески противились открытию новых епархий. Они, не стесняясь, сами открыто заявляли на соборе, что будто бы «у митрополитов из епархии: астраханского, псковского, смоленского, нижегородского; у архиепископов: у суздальского, у тверскаго— из их епархий не из чего вновь быть архиереом; епархиа малоградны я расстоянием не дальные... В вятскую епископию прибавить архиерея не из чего, потому что во градех церквей и монастырей мало». Очевидно, боязнь оскудеть в доходах и прибылях продиктовала архиереям приведенные соборные постановления.

Не менее, если не более, характерно и другая причина, по которой архиереи не хотели согласиться с проектом государя об открытии намеченных новых епархий. В своей челобитной собор иерархов просил государя «архиреов устроити» только «в пристойных местах и в дальних городех и многонародных», а в самом соборном постановлении иерархи разъясняют, что они разумеют под пристойными для архиереев местами. Соборное поста-

446

новление говорить, что в далекие города «на Лену в Дауры посылать от духовного чину архимандритов и игуменов и священников добрых и учительных—для учения христианского закона и просвещения неверных; а епископам в тех далних городех ныне быть неудобно — малолюдства ради христианского народа» 1).

В этом официальном соборном заявлении тогдашних архиереев ярко вскрывается присущий им довольно своеобразный взгляд их на самих себя, на свое общественное положение и обязанности, на свое отношение к пастве. Архиерей, по их представлению, как «владыка» и «великий господин», мог жить только в «пристойных местах», какими были города «многонародные», когда в городах и окружающей их области было много церквей и монастырей, с которых бы архиерей мог получать довольные для его жизни и надлежащей обстановки доходы, почему в тех дальних городах, где православное народонаселение не многочисленно, где мало церквей и монастырей—«епископом быть неудобно». Неудобно им быть на бедных окраинах и потому еще, что там пришлось бы им заниматься миссионерством среди неверных, а подобное занятие для епископа собор иерархов находит тоже неудобным, несогласным с высоким общественным положением и достоинством епархиального «владыки». В виду этого собор и постановляет; посылать в отдельные, окраинные, с малым христианским населением города, где требуется просвещать и обучать неверных, не архиереев, а лиц низшего иерархического ранга: архимандритов, игуменов, священников, которые и должны заниматься там «обучением христианскому закону и просвещением неверных».

Очевидно, древне-русский архиерей и представить себе не мог, чтобы ему, как архипастырю и преемнику самих апостолов, можно было жить не в многонародном, а в каком-нибудь незначительном, отдаленном и малонаселенном городе, жить без обычной богатой по-мирски пышной архиерейской тогдашней обстановки, получать не боль-

1) Документы, относящиеся к собору 1682 года, напечатаны в приложении к книге Н. Виноградова: Церковный собор в Москве 1682 г. Смоленск, 1899 г.

447

шие, а только умеренные доходы, заниматься не делами только епархиального управления и совершением пышных архиерейских служений, а скромным и невидным хотя и апостольским делом—делом просвещения и обучения неверных. Государственный сановник и мирской властелин слишком сильно выдвигался в древне-русском архиерее пред духовным архипастырем, преемником апостолов.

В то время когда наши иерархи никак не хотели согласиться на уменьшение объема своих громадных епархий и на упрощение своей архиерейской обстановки и жизни, на этом однако продолжали, и в последующее время, настаивать пред русским правительством восточные патриархи. В 1692 году иерусалимский патриарх Досифей пишет московскому патриарху Адриану, что интересы православия требуют увеличить в России число епископских кафедр и образовать из них округи, во главе которых должны стоять митрополиты с подчиненными ему епископами. Чтобы устранить препятствия к выполнению этого предложения, Досифей пишет: «аще есть мысль неких архиереев, яко аще поставятся и инии епископи, умалятся нынешних епископов приходы—глаголем: яко да сохранятся пределы, узаконения и предания святые церкве восточные, зане преступление аще и мало, но имеет великое мучение; а еже имети архиереем великия приходы,—не нужно есть. Второе, яко архиерее суть святых апостолов преемницы: яко же апостоли ничесого имеша, а архиерее да имеют мало. Третье, за церковь пролил есть Сын Божий кровь свою, — и не есть праведно архиереем лишеимства ради умоляти, или стужати церкви Божии, ее же ради Христос, умре. Четвертое, не есть праведно взирати онсицы на прибыток, но на пользу и прибыток общий. Пятое, собор коеяждо кафолическия церкве не зрит, что глаголет онсица и что хочет онеица и что годно онсице, но что пользует церковь и что годно Богу. Аще же кто любопрится, глаголем тому с Павлом: мы сицевого обычая не имамы, ниже церковь Божия. И аще кто или нецые противоглаголют, или преслушают церковь, убо имеет тые яко язычники и мытари, власть же наказует, не бо суетно меч носит, но да добрые снабдевает, тако противоглаголющия извергает и низлагает». В царском указе в патриарший «Разряд» от

448

2 апреля 1693 года говорится, что иерусалимский патриарх Досифей, с присланным им архимандритом Хрисанфом, писал государю: «слышно де у них во всей Палестине у всех православных, что в России чинятся некоторые в церковных правилах отступления, а во иных дальних странах умножилась некоторая ересь капитонская. И о сем он, святейший патриарх, со всем освященным собором единомышленно просит, дабы великие государи указали поставить несколько в накоторые городы и дальние страны вновь епископов, которые б могли народ учити, дабы не прельщались. А присланный ево, святейшего патриарха, архимандрит Хрисанф, по приказу патриаршему, объявил тому способы: чтоб тех новых епископов хиротонисать на Москве и потом послать для бытия их в тех городех к преосвященным митрополитом под власть их. А когда случится из тех епископов которому смерть, и на ево б место там иного хиротонисал преосвященный митрополит по древнему церковному обыкновению. Таким же подобием и в Сибири и в иных дальних местах, где пристойно, при митрополитанских престолах, учинить несколько епископов, которые б могли распространять церковь Божию». В 1700 году патриарх Досифей писал государю: «уповаем слышати и уже слышали, что в Азов святое и богомудрое царство ваше повелел быти митрополиту, а ведется быти и епископом по городом, потому что много епископов бывает причина, чтоб были добрые и богомудрые, и дабы не учинили тягости царской казне, житие их чтобы было по древнему обычаю кафолической церкви, сиречь, смиренное, а наипаче: понеже суть соседи наши, чтобы было и житие их, яко же и наше,— патриархи и здесь, в Цареграде, наипаче пеши ходят. Архиереи суть нищие; и преж сего были, как познается от историах и от собрания вселенских соборов, что так нищие были, что цари их кормили; платья дорогия духовным людям непристойно, а носили такие платья иконоборцы. И буде изволит, прочтите правило шестое на десять вселенского седьмого собора, которое весьма низвергает. Тем же кротчайший и Богом почтенный святый самодержце, место, которое взял мечем своим, почти апостольски, чтобы были и архиерей много, и чтобы были

449 —

нищие, якоже и апостоли, для правления доброго тамошних христиан». В 1705 году патриарх Досифей снова обращается к государю с советом умножить в России число епископских кафедр. «Молим, пишет он, понеже великое и святое твое царствие взял много мест у шведов, да не поставит архиерея тамо, но да поставит архиерея в Петрополе, а другого в Нарве, чтоб было удобнейшее церковное поучение. Наипаче и сие полезнейше есть, дабы был митрополит в больших городах, а в иных епископы подлежащие митрополиту, и тако да возрастает предание веры православныя. и аще будет какое-нибудь препятие в тамошних странах: архиереев украшение и расходы многие, тогда сотворит власть вашего царского величества меньши, как имели то в Цареграде архиереи во время святых самодержцев, и яко же творим и мы, что расходы наши суть равны с единым игуменом наименьшего монастыря, и на одежды наши все не изойдет пяти сот копеек» 1).

Но ни постановления в присутствии восточных патриархов собора 1667 года, ни старания царя Федора Алексеевича, ни неоднократные настояния иерусалимского патриарха Досифея, чтобы у нас возможно больше увеличено было число архиерейских кафедр, чтобы у нас в церковном управлении, ради обширности территории, ради интересов веры и церкви, введена была, в известной степени, децентрализация, выражающаяся в учреждении митрополитанских округов, ни указания с востока на необходимость упростить и, так сказать, удешевить всю жизнь и обстановку наших архиереев,—не имели никакого значения для нашей последующей церковной жизни.

Третьим важным вопросом, решенным собором 1667 года, был вопрос о суде над духовными лицами. Как мы знаем, московские патриархи и все русские архиереи творили суд над духовными лицами чрез своих светских служилых людей. Никон такой порядок признавал вполне нормальным и правильным и открыто

1) Непереплетенный сборник москов. синод. библиотеки № IV, л.л. 44—86. Греческие статейные списки № 12, л. 1062. Греческие дела 1700 г. №№ I и II.

450

сознавался, что сам он действительно не судил духовных лиц, а предоставлял это дело своим светским служилым людям, так-де велось исстари у всех русских архиереев. Собор 1667 года, признавая такой порядок решительно неправильным, постановляет: «быти духовному человеку, сиречь архимандриту со многими искусными мужи, во патриарше дому в духовных делех судити и рассуждати духовные лица, сиречь священнического и монашеского чина, яко да не повлачают отныне священников и монахов в мирския судилища, ниже да судят мирския люди освященного и монашеского чина и всякого церковного причта, якоже запрещают святая правила святых апостол и святых отец. Такожде повелеваем и во всех архиерейских домех быти духовным искуснейшим мужем судити духовные лица и духовные дела, якоже и в патриаршем дому духовный судиа, сиречь архимандрит со клевреты, да судят архимандритов, игуменов, монахов, протопопов, попов, диаконов, и всех церковных причетников и инокинь о всяких делех».

Вследствие этого соборного постановления о неподсудности духовных лиц мирским судьям в 1668 году в Москве открыт был особый—Духовный приказ с специальною целью давать в нем суд по всем делам духовным лицам. В статьях о святительских судах, собранных по повелению патриарха Адриана, сказано: «в прошлом во 176 году, генваря во 2 день, великий господин, святейший Иоасаф, патриарх московский и всея России, указал послать в Монастырской и во иные приказы памяти, чтоб архиереев, архимандритов, и игуменов, и священников, и диаконов, и монахов, и инокинь, и церковных причетников, и их людей судить в Духовном приказе властям, по повелению великого государя, царя и великого князя Алексия Михайловича... и по изложению всего освященного собора. И во 176, генваря в 4 день, против соборного изложения, в Монастырский приказ послана память, а в памяти написано: архиереев, архимандритов, и игуменов, и священников, и диаконов, и монахов, и инокинь, и весь церковный чин и их людей мирским людям ни в чем не судити, а судити их во всяких делех архиереем, комуждо во своих епархиях, или кому

451

повелят от духовного чину, а не от мирских. И по указу великого государя и по изложению святейших патриархов и всего освященного собора, на патриарше дворе велено быть в Духовном приказе судьями: из Переславля Залесского Городицкого монастыря архимандриту, да Чудова монастыря келарю, да Стретенского собора протопопу, а по иных приказех архиереев, священнического и иноческого чину и их людей судити не велено». В 1675 году Духовный приказ был закрыт и все дела, бывшие в нем, поступили в ведение патриаршего приказа, называемого Разрядом, который и ранее ведал все судебные дела патриаршей области. Только теперь в Разряде, на ряду е заседавшими там патриаршими боярами, появилось новое лицо «приказный старец», избиравшийся патриархом из архимандритов, или иеромонахов, и заведовавший тем отделением приказа, в котором судились по всем дедам духовные лица, изъятые с 1667 года из под суда патриарших бояр и, вообще, мирских лиц 1).

Собор 1667 года, конечно по инициативе восточных патриархов, позаботился исправить одну тяжелую несправедливость, какая у нас существовала целые века относительно вдовых священников и диаконов. Наши старые русские соборы решительно запрещали священнодействовать всем вдовым священникам и диаконам, так что они, овдовев, не иначе могли сохранить свой сан, как постригшись в монахи. Эта несправедливость к части белого духовенства, крайне раздражала его, что и выразилось на соборе 4503 года, рассуждавшем «о вдовых попех и диаконех», известным страстным протестом ростовского вдового священника Георгия Скрипицы, хотя его протест и не имел никакого практического значения. Собор 1667 г., поэтому поводу, говорит, что ранее русскими соборами запрещено было священнодействовать вдовым священникам и диаконам, но, заявляет собор, «судися же, яко аще и кроме правил приложися, еже вдовствующим священником не служите божественные литургии, обаче за умножение безчиния неискусных причетников, опаства

1) Материалы для ист. раса. II, 247—248. Чт. общ. ист. и древа, рос., 1847 г. № 4, стр. 15—16. Ак. эксп. IV, №№ 213 и 309.

452

ради, добре повелеся: неции бо тогда, за неискусство учения, презирающе священная правила и попирающе свою совесть, недостойнии дерзаху служити. Сие злое российстии пастыри пресецающе, повелеша вдовствующим попом и диаконом не касатися божественней службе; презреша же разлучити чистых от иных невоздержных, ихже всегда подобает отлучити. Известно же сотворися святому собору, яко ныне, Божиею благодатию, в российстем народе обретаются священницы и диаконы, имущий разум божественных писаний, еще же ведующие и правильные вины и житие имущий чистое». В виду этого последнего обстоятельства собор говорит: «отныне, аще ключится овдовети которому от священного чина иерею или диакону, таковым повелеваем, аще не зазирает им совесть их о житии в нечесом возбраняющем священства, невозбранно да служат; аще же по смерти жен своих кто от священных обличен будет в каковых делех, яже возбраняют священнодействия, по сыску, сиречь по архиерейскому крепкому истязанию я по достоверных людей свидетельству, аще обрящется повинен, тогда да отлучится священнодействия, или да извержется по делех его: понеже бо не жены ради поп, или диакон, и не жены ради умертвия запрещаются священнодействия, но за порок невоздержания, или иных безместных дел, яже запрещают священствовати. Ибо издревле священными правили неимущий жен причетницы не запрещахуся, якоже святая правила свидетельствуют святых отец». Приводя затем разные правила, допускающие священнодействовать вдовым священникам и дьяконам, собор заключает: «вдовым священникам и диаконом, опасное житие имущим и без зазора сущим, служити божественную литургию, а житие имети и впредь со всяким опасением и воздержанием, и лиц зазорных в домех своих отнюдь не имети, якоже повелевают священная правила».

Собор 1667 года не ограничился только восстановлением прав вдовых священников и дьяконов, но пошел в этом направлении и далее. Собору, точнее председательствовавшим на нем патриархам, поставлен был такой вопрос: «о вдовствующих священницех и диаконех, иже во вдовстве женятся вторым браком, како им жити и в

453

каком чину?» На это собор отвечает: «унше было бы им и честнейше в целомудрии житие свое препроводити, и священство непорочно соблюдати и святую литургию совершати, якоже и прежде, нежели женитися... Аще же кто от клириков, сиречь пресвитер, диакон и поддиакон вдовствуют во младости, и малодушия ради случится кому оженитися: возможно ему в церкви на клиросе нети, и псалмы глаголати, и ино что подобно деяти и питатися от святые церкви, зане уди церковнии быша, не гнушатися ими и не безчествовати во всем в простолюдинском чину. И аще кто явится от таковых искусен и потребен в каких царских, или гражданских делех, не возбранно есть быти, кроме воинского чина» 1).

Таким образом, в то время, когда Никон, как рассказывает Павел Алепский, двух дьяконов, овдовевших во время бывшего в Москве морового поветрия и потом опять женившихся, велел замуравить в особо построенную для этого избу, не имевшую ни входа ни выхода, а только одно маленькое отверстие, восточные патриархи овдовевших и вновь женившихся священников и дьяконов разрешают оставлять при церквах в качестве псаломщиков и получать им доходы от прохождения этой должности, а желающим из них они представляют право поступать на любую государственную и общественную службу, кроме военной.

Кроме указанных важнейших постановлений собором 1667 года, в видах благоустройства нашей церковной жизни, составлен был целый ряд других менее важных постановлений, касающихся тогдашней церковно-обрядовой нашей практики, церковного благочиния, белого и черного духовенства, некоторых народных нравов, обычаев и т. под. О свадьбах, например, собор говорит: «проуведехом сие, яко, егда бывает брак, сиречь тайна супружества, я грядущим жениху и невесте ко церкви, и хотящим венчатися, мнози безумнии, пренебрегающий сию святую тайну, козлогласуют нелепыми и безстыдными словесы, невежеством своим. Сего ради повелеваем всем священникам поучати сих безчинников, да престанут

1) Матер. II, 384—488.

454

от безумия и безчиния сего, и аще кто отныне не престанет от сего безчинства гнусного, да будет отлучен, и да накажется и градским законом, яко безчинник». Практического значения это соборное постановление никогда не имело.—О благочинном стоянии в Церкви собор делает такое постановление: «впоследне повелеваем с великим запрещением всем православным, иже во священном и в монашеском чину, такожде и всем сановитым и прочим мирским людем, большим и малым, мужем и женам: яко во святей церкви во время службы Божии, в вечерне и на утрене, а наипаче же во святую литургию стояти с молчанием и со страхом Божиим, и с умилением и сокрушенным сердцем о своем спасении Бога молити в тайне, а не беседовати о суетном попечении. Зане в святую литургию Спаситель наш Господь Иисус Христос тайно закалается о нашем спасении; а нам беседовати о суетных и привременных попечениях зело пребеззаконно есть, и вместо оставления грехов и спасения осуждение приимем». Конечно у нас я ранее этого соборного постановления все хорошо знали, что во время богослужения не следует никому разговаривать, а тем более о предметах суетных. Но как ранее, так и после собора, это требование никогда строго не соблюдалось.—У нас был обычай, что молящиеся являлись в церковь с своими домашними иконами, которые каждый ставил в церкви где попало, всякий молился только своей иконе, только пред нею ставил свечку, прячем один становился к иконе соседа, а нередко и к алтарю задом, молясь толкали друг друга, вследствие чего происходили в церкви между молящимися споры и ссоры из-за мест для приносимых икон и по другим причинам. Собор по этому поводу говорит: «прииде и то во слух наш, оттчасти же и самем видети привлючися, яко вообычаися зде неблаголепо, еже прихожанок иконы своя домашния во церкви приносити и, всякого чина кроме, идеже кто хощет поставлять не согласився и со священником, чесо ради свары и прения, паче же и вражды обыкоша бывати. Ктому, яко свещи всяк пред своею иконою поставляет, небрегомым сущим местным иконам олтарним, и всяк своей иконе моляся на различные страны поклоняются, и тако

455

велие в церкви смятение и неблагочиние бывает. Сим же изветом неискуснии людие своя си иконы боги своя именуют, чесо ради явствуются не знати единства Божия, паче же многобожия непщевати. Еще же, овогда тые святые иконы в церковь приносят, овогда же износят, наипаче во светлые дни Воскресения Христова, обнажающе храм красоты его, еже все есть нелепо. Темже судихом отселе сицевому безчинию не быти. Аще бо кто хощет икону поставити во церкви, да отдаст ю вовсе церкви, не именуя ее своею, ниже износя отнюдь никуда, священник благочинно да поставит ю. Свещи первее местным олтарным иконам да представляются, потом же прочим. Поклон чинно да творится, ко олтарю обращшимися». Эго соборное постановление практически уничтожило у нас те бесчиния в церквах, какие соединены были с приносом в них домашних своих икон молящимися.—Относительно монашествующих лиц собор решительно постановляет, чтобы иноки всю жизнь проводили только в тех монастырях, в которых они постригались, чтобы они ни под каким видом не переходили из монастыря в монастырь, а тем более они не должны скитаться «семо и овамо». Собор говорит; «хочем убо отныне, да не преходят отнюдь монахи из монастыря, идеже кто обещася и постригся, во ин монастырь; такожде черницы да не скитаются семо и овамо: зане яко не токмо соблажняют народы и смущают, но последуют и ина многочисленная безместная, яже срамно есть и глаголати». Чтобы как-нибудь улучшить наше тогдашнее распущенное монашество, собор настаивает, чтобы впредь никого не постригать в монахи без предварительного строгого искуса, который должен определить: может или нет, заявляющий желание принять монашеское пострижение, быть настоящим монахом по своим личным качествам и по характеру своей жизни и поведения. Так следует поступать потому, говорит собор, «зане мнози ангельский образ обругаша, извлекшеся одеяния монашеского без всякого стыдения; сего ради подобает быти опасению многу о сей вещи и великое рассмотрение прежде начинания, и не постригати никокова человека без правильного искуса ни в монастыри, паче же в пустынях весьма да не постригают ни,

456

единого человека, ради вражия смущения бегающих от господей своих и непостоянства их... Преслушающие же сию нашу заповедь и правило наказани да будут запрещением и отлучением. Обаче правило искуса есть, яко же рекохом, в трех летех, а по нужде соизволяем быти в пол, сиречь в полтора года. Сие снисхождением глаголем, а не правило». Только люди знатные и ведущие могут не подчиняться требованию о трехлетнем искусе пред пострижением в монашество, их постригают в монахи по усмотрению настоятеля. «А знатных и ведущих людей, говорит собор, постригати по рассмотрению настоятеля».

Особенно сурово и несколько пренебрежительно собор 1667 года отнесся к нашему тогдашнему белому по преимуществу сельскому духовенству. Собор говорит: «постановляем, яко да всякий священник детей своих научает грамоте, и страху Божию и всякому церковному благочинию со всяким прилежанием, яко да будут достойни в восприятие священства и наследницы по них церкви и церковному месту; а не оставляти им детей своих наследников мамоне, а церковь Христову кормчествовати и во священство поставлятися селским невеждам, иже инии ниже скоты пасти умеют, колми паче людей. Тем убо бывают в церкви Божии мятежи и расколы» 1). Собор 1667 года, значит, желает, чтобы у нас священники при приходских церквах были наследственны т. е. чтобы священство и, конечно, другие церковные должности переходили по наследству от отца к детям, причем священникам— отцам вменяется собором в обязанность подготовлять своих детей, чрез обучение их грамоте и всякому церковному благочинию, к должности священства. Этим собор хотел уничтожить ранее существовавшее у нас выборное начало при поставлении в приходские священники, приравнивая выборы священников прихожанами к кормчеству. Но в тоже время сам собор признает, что между священниками были и такие, которые «ниже скоты пасти умеют», а следовательно, не могли обучать детей своих ни книжному искусству, ни церковному благочинию. И вообще мера:

1) Материалы II, 236—257, 365.

457

создать у нас более грамотное и культурное духовенство путем подготовки к священству отцами — священниками своих детей, не могла достигнуть цели ради невежества всего тогдашнего духовенства вообще, которое не могло передать своим детям того, чего само не имело. Очевидно, для водворения среди тогдашнего духовенства хотя бы самых элементарных знаний и хотя бы самой начальной образованности, превышающей простое уменье читать, требовались иные меры. Это хорошо сознавали бывшие на соборе восточные патриархи и другие греческие архиереи, которые и постарались указать русским на единственно действительное средство, которое только и может сделать русское духовенство образованным.

В день Рождества Христова 1668 года от лица патриархов произносится в Успенском соборе переведенное на русский язык слово «О взыскании премудрости Божественныя». В этом слове патриархи заявляют своим русским слушателям, между которыми были: царь со всем синклитом, все русские архиереи, белые и черные власти, рядовое духовенство и народ: «о вашем благоговейнстве, православный роде российский, несть нам усумнениа, яко всяк готов есть благочестно усты и сердцем новорожденна славити Бога... Но не вемы, может ли всяк истинно о себе ко Богу сице глаголати: уста моя возглаголют премудрость и поучение сердца моего разум.Видим бо, яко во мнозех от вас не имеет премудрость места, идеже главу приклонити, скитается она, якоже Христос, премудрость Божия, в Вифлеемсте вертепе, и несть взыскаяй ее, аще и премудрый приточник вся вы увещевает— Се коликая, о православнии людие, премудрости изводства, польза и приобретение. Вы же, оставивше греческий язык и небрегуще о нем, от него же имеете просвещение ваше в вере православной, оставили есте и мудрость и аки оземствовасте ю. Страннии роди и противнии вере православной, на западе обитающий, греческий язык аки светильник держат, ради мудрости его, и училища его назидают. Арапове же не хиратонисают и единого, неискусна суща греческому языку, и инии роди премнози за корень мудрости греческий язык имеют, и того роди Святый Боже, херувимскую песнь поют гречески и возгласы греческим язы-

458

ком творят, якоже грузи, серби, болгари, мултяне и волохи. Зде точию, лености роди, зело обезценися (греческий язык). Темже блюдемся, да не от вас оно истинствуется, еже в книге Премудрости в главе третьей написася: премудрость и наказание ушчижаяй не честен есть, и праздно упование их, и труды бесплодны, неключима дела их и прочая.Сице убо мы, пастырие стада Христова сущий, наблюдше у вас несовершенство, молим именем Божия премудрости, ныне рожденные миру, да взыщите премудрость, яже есть свет очес умных и правило всему житию человеческому... Ниже отрицайтеся неимением училищ, ибо аще взыщите, даст предвечная мудрость до сердца благочестивого самодержца таково хотение, еже училища построити и учители стяжаги в сем царствующем богоспасаемом граде Москве». И обращаясь затем непосредственно к самому царю, патриархи говорили; «положи отныне (государь) в сердце твоем, еже училища—тако греческия и иная—назидати, спудеов милостию си и благодатию умножати, учители благоискусные взыскати, всех же честми на трудолюбие поощряти, то абие узриши многи учения тщатели, а по мале времени приимеши, даст Бог, плод стократный и полные рукояти от сих семян».

Желание патриархов побудить русское правительство открыть у нас правильно устроенные училища, в которых бы русские могли получать научно-школьное образование, у нас тогда совершенно отсутствовавшее, было, конечно, само по себе прекрасно. Этим удовлетворялась бы настоятельная, насущная потребность тогдашнего русского общества, уже начавшего понемногу просыпаться от своей вековой умственной спячки. Но, оказывается, патриархи, внушая русским открывать у себя школы, имели в этом случае в виду не одно только бескорыстное насаждение на Руси науки и образованности вообще, а преследовали и свои особые, специально грекофильские цели. Это довольно ясно видно уже из приведенного отрывка их слова. Патриархи желают, чтобы на Руси открывались училища только с обязательным для русских изучением греческого языка, который должен занимать в русских школах доминирующее значение, быть основою всех их истинных знаний, источником их настоящей христианско-православной

459

мудрости. Греческий язык, как язык высший и совершеннейший по сравнению со всеми другими языками, должен возможно широко войти во все русское богослужение, удерживаться, хотя бы отчасти, в самых русских церковных с греческого языка переведенных книгах; как язык священный должен быть знаем и по возможности употребляем всеми священными лицами, а, в конце, и всеми истинно-православными христианами. От незнания греческого языка и пренебрежете им в церковной жизни народов всегда происходили самые печальные явления, как это и было, между прочим, у самих же русских 1).

Свои мысли о великой важности греческого языка и необходимости его изучения для русских патриархи особенно определенно и подробно излагают в другом своем к русским обращенном слове, носящим надписание: «Поучение, или беседа увещательная». В этом поучении патриархи проводят такой взгляд на значение греческого языка: ветхий завет был написан по-еврейски, «и того ради не многим знаем бяше». По желанию Божию египетский царь Птоломей Филадельф за 250 лет до Р. Христова велел перевести ветхий завет на греческий язык, «воежебы ведати народом и языком от пророков провещанная языком еврейским о Христе Миссии, приити хотящим». На греческом языке писаны три Евангелия, на греческий язык переведено было и четвертое Евангелие—от Матфея, в начале написанное на еврейском языке, на греческом языке написаны были все апостольские писания, почему знание греческого языка, в большей или меньшей степени, сделалось у христиан обязательным. «Ни единому арабу, говорят патриархи, мощи ныне хиротонисану быти, разве аще бы греческому прежде научился языку и природный арабский умел бы чести кроме всякого препятия». И западные иноверные христиане многое удерживают у себя из греческого языка, что видим у латинян: «гречески ныне чтется апостол, гречески и святое евангелие поется, и самый святой символ на серебрянвых деках изваян бяше во время Льва папы римскаго... И инии роди, ныне во всем востоце живущий, некия ради чести и от отцев

1) Ibid. т. IX, 81—88.

460

предания хвалы, на литургиях возгласы обыкоша еллински творити и прочая некая блюдут неповрежденна... понеже вси роди похваляются имети начало от языка греческого и наследно от него нисходити». Не то видят патриархи в православной России. «Вы же, говорят патриархи, о православнии людие российстии (но молю, да не во зло вмените себе, внегда услышати вам от нас, дву патриархов, правду), вы, глаголем, толкующе греческия ваши книги на словенский язык ваш, и не единые книги оставляюще греческия кроме толкования и преведения, тако, яко ниже сени, или останком яким нашего греческого языка в них оставити вам во память. Того ради последоваша некая погрешения: сия же не злые ради вины, точию невежество деля, и нерадения о греческом языке, иже един правилно и твердо держит священно святое Христово Евангелие, якоже повсемественный и во всем мире разлиянный... Откуду непщуете родишася прозябли (прозябения) суетных словес, ныне по всей Москве рассеянных, разве от самого лишения греческого языка, еже вы, не добро творяще, весьма отвергли есте? Ибо во иных странах зизания ересей и блядивая учения возрастоша; едино точию зерно чистое, еже собрано бяше многим потом и превеликими труды, семо к вам принесено бяше, зерно чистое, кроме куколи и кроме терния,— и хлеб чистый Божиею милостию и благодатию, но седми святых вселенских соборах, в сей преславнейшей земли уквасися». Патриарх Фотий будто бы (в действительности московский митрополит Фотий) изобразил символ веры греческим языком на своем омофоре и прислал его на Русь с целью: «еже быти ему во знамя любве ко греком неизменныя. Но, продолжают патриархи, прелсти его и нас всех надежда, того ради, яко ни самому Трисвятому слышим вами петися, ниже Херувимской песни (разумеется на греческом языке). Темже преиде сонм злых, помалу всходя, якоже всему церковному древнему преданий) изменимся и смутитися, сиречь, яко всяк хотяй быти учитель». Обращаясь затем к государю, патриархи говорят: «зри веселым лицом Христову церковь, яже уже отлагает одеяние смутное вдовиное и светлыми, одевается одеждами, яки невеста прекрасная, законного своего жениха вмале ожидая. ...Надеждне восклицаем и глаголем: ра-

461

дуйся и веселися, о царствующий граде Москва, иже скипетры Палеологов наследне приял еси и не кроме Божия смотрения сие наследствие держиши!... Се уже тебе седикрат очищенное на седми святых соборах вселенских сребро православия изъявихом, и талант нам патриаршества, свыше вверенный, пред тобою никако же сокрыхом. Едино точию остает: да еллински украсится российская церковь, не точию словенски глаголющи, но и гречески поющи охтаи. Тако бо исполнится и премудрая Платонова похвала, иже рече той град блаженный быти, в немже царь философствует еллинствуя, или грек царствует философствуя, все житие свое ведый гречески, или яко вторый Птоломей в сем богохранимом граде Москве основание полагая новых собраний училищных, или, да паче речем, светлые мирницы умов, ко взысканию и совершенному стяжанию греческого языка, тако, воежебы греческим юношам отвсюду семо пришелствовати в царствующий град Москву, ради чтения и разума пристяжения». Но бремя открытия на Руси училищ патриархи не желают возложить на одного царя, а приглашают принять в этом деле активное участие и всех русских архиереев «и избраннейших начальных архимандритов, яко имеющих многия общины и доходы довольные, да приложатся единодушно ко божественному сему делу ревностно взаим творяще, суше яко очеса прочих, паче же церкви члены начальнейшие, и да будут содейственницы благому: греческий язык в древнее приводяще досточестие, аки пресаждающе его, яко маслину, ныне мнимую лесную быти, да будет садовная и плодовитая». За такую деятельность патриархи обещают богатое вознаграждение. «Обещаем бо, говорят патриархи, яко сии (греческие училища) не малую пользу сотворят вашим монастырем и епархиам, архиепископиам и митрополиам, егда тии спудеи и питомцы, паче и паче растуще в премудрости, достигают высоты премудрости, спасающе себе и прочия. Ибо когда и прежде бывший партиарси уставиша зде патриархию, пятую оную быти утверждающе, между иными заповедями, яже единодушно уставиша, и то заветоваша, да зде собор училищный, украшенный, различными приходами, сотворится, к расширению учения и юнош, хотящих учитися, умноже-

462

нию ведуще велию быти оттуду церкви и царству ползу». При этом патриархи заявляют, что они, греки, хотя и живут в тяжкой турецкой неволе, однако открыли у себя в Византии училище «тоже ради сохранения первого и царственного оного (т. е. греческого) диалекту девственно и безвредно, налагающе многую цену, нетако на довольное и нужное припитание спудеов, ниже их учителей на возмездие, яко на заграждение ненавистных гортаний нечестивых, хотящих, да мы вси слепи пребудем и да не вемы писания искуством первые нашея чести, премудрости и величества. Сии Христовы врази, кто весть, аще ненавистию и завистию не в конец разорят училище сиф». И, обращаясь ко всем русским, патриархи говорят: «но вы, о преблагословеннии росеийстие людие, Божием милосердием и благодатию ниже ига работы страждете, ниже дань с насилием царем даете, но свободно жительствуете и велий покои имеете; обаче учения лишается волею, мало ценящее и мудрость предстоящую Богу, не добре о ней дерзающе, презираете». И в заключение снова обращаясь к царю, патриархи говорят: «о колика и какова была бы слава во всех под солнцем сущих рабех, иже имеют часть некую на святых местах, Божиими стонами топтанных, аще бы монастырь, или часть некую от святого оного места ваш род православно-российский, одержал, священная действуя народне и царского имени воспоминание творя явне и на проскомидии молитв приношение! Ибо несть рода под солнцем сущих, иже бы не имел во святом оном граде и в земли обетования храма молитвенного, того ради, яко велико себе почитают тамо имети дом молитвенный, идеже стоясте нози Господни. Того деля отвсюду стекаются народи в Иерусалим град, во еже бы поклонитися яслем Господнем и святым пеленам Христовым во Вифлееме, иже нас ради воплотися и младенец бысть; такожде да видят на Голгофе Господню страшную страсть, распятие и самое превеликое чудо священнейший свет, иже на спасенном гробе Господнем во вся лета является, и верным раздается, и от них приемлется; во еже бы видети храм Воскресения Христова, гору Елеонскую, святый Сион, и гору Фаворскую, ими же утешаются, иже свободу приемлют хождения тамо. Не суть

463

ли зде премнози российстии люди, иже желают видети и пити иорданския воды? Ей, мнози суть. Но за страх мучительский и прещения тамо господствующих не могут шествовати. Убо, о непобедиме царю Алексие Михайлович, сотвори удобный путь, ведущий во Иерусалим, идеже родися, обрезася и крестися, погребеся, вознесеся нашего ради спасения Иисус Христос». 1)—Это последнее пожелание восточных патриархов об устройстве в Палестину удобного пути для русских паломников и о постройке в Иерусалиме специально русского монастыря, осуществлялось, и сейчас осуществляется, только в более широких размерах, Императорским Православным Палестинским Обществом.

Таким образом, в соборной и во всей вообще московской деятельности двух приехавших к нам восточных патриархов и других греков, красною нитью проходит сознательно-тенденциозное стремление перестроить всю русскую церковную жизнь по образцу тогдашней греческой, поставить ее в тесную связь и зависимость от представителей греческой церкви, которая должна, как это было у нас в старину, иметь в русской жизни руководящее и уряжающее значение, так как русская церковная жизнь, предоставленная только самой себе, без руководительства греков, как будто бы показал опыт, принимает ложное и даже еретическое, хотя бы и несознательное, направление, грозящее окончательною гибелью православия на Руси. И только призванные в Москву греки опять направили русскую церковную жизнь на настоящий православный путь,— без греков православие у нас замутилось-бы окончательно. Но одной чисто церковной сферой патриархи не ограничились. Они желали бы, чтобы и русский царь, «иже скипетры Палеологов наследне приял», по Платону, «все житие свое вел гречески»; они желали бы и всю нашу последующую народную умственно-культурную жизнь подчинить греческому влиянию и воздействию; они хотели, чтобы в наших переводных церковных книгах были сохранены некоторые греческие слова и речения, чтобы некоторые церковные песнопения в обычном богослужении пелись у нас на

1) Ibid. 272—280.

464

греческом языке, чтобы у нас устроены были всюду такие школы, в которых бы греческий язык занимал господствующее положение, как единственная основа всякого истинного знания, чтобы в эти греко-русские школы не только приглашены были учителя греки, но чтобы в них открыт был свободный доступ для всех приезжих молодых греков, которые пожелают в них учиться. И все это в тех видах, чтобы все греческое и греки заняли на Руси подобающее им почетное и, конечно, влиятельное положение во всем ходе русской жизни. Как на все эти поползновения тогдашней Византии прочно, почетно и влиятельно водвориться в тогдашней России, ответила действительная русская жизнь, мы отчасти уже видели, а после сделаем по этому поводу и еще несколько замечаний.

Страница сгенерирована за 0.19 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com