Чтение книги закончилось, однако, несмотря на то что мы постоянно отвлекали внимание от авторского текста на разнообразные примечания, остаются еще некоторые вопросы, разъяснение которых могло бы помочь современному читателю, ищущему «введения в изучение св. Григория Паламы».

Насколько помнили св. Григория Паламу в России и Греции?

Ссылаясь на основательные труды русских авторов конца прошлого века, посвященные византийской исихастской традиции, о. Иоанн не упустил заметить, что само наличие подобных трудов опровергает мнение о. Мартина Жюжи,¹ будто о св. Григории Паламе православные забыли (ч. II, гл. V, прим. 2). Конечно, в этом замечании была правда, но была правда и на стороне о. Жюжи. Симптоматично уже то, что указанные о. Иоанном работы (равно как и труды преосв. Порфирия Успенского) лежали в области светских наук (истории и филологии) и лишь затрагивали богословие.² Авторы же богословских учебников и ученых работ оказывались совершенно незатронутыми богословскими идеями

_______________________

1 Члена ордена Ассомпционистов, в первой пол. XX в. — бесспорно самого авторитетного латинского специалиста по «византийскому расколу» в его греческом и русском вариантах. Об этом основном оппоненте о. Иоанна Мейендорфа см.: V. LAURENT. L’CEuvre scientifique du R. P. Martin Jugie // Revue des études byzantines. 1953. 11. 7—32.

2 Богословский материал об исихастских спорах в трудах преосв. Порфирия (1804—1885) все же очень обширен (в чем отчасти можно убедиться из ссылок в настоящей книге); он значительно более содержательный, чем вся книга игум. Модеста (см. след, прим.), и вводит впервые в научный оборот важнейшие тексты. Поэтому отстутствие интереса к такому материалу в духовных кругах требует специального объяснения — особенно на фоне весьма высокой оценки трудов преосвященного автора в научном сообществе того времени. Дело, по-видимому, в том, что труды еп. Порфирия никогда не воспринимались как работы православного богослова и никогда в церковных кругах не обсуждались. Причина могла быть только в личности еп. Порфирия. Автор был известен в «духовной» среде главным образом своими экстравагантностями и подчас крайним богословским либерализмом (он, например, был первым, кто призвал считать коптов православными). В эпоху, когда даже светский богослов А. С. Хомяков начинает издаваться в России и даже подробно изучаться профессорами академий, автор из духовной среды как богослов никем не замечается. Из богословов его труды впервые начнет серьезно использовать лишь Г. Папамихаил (см. ниже). О научной деятельности

327

св. Григория — и это очень хорошо понимали римско-католические специалисты по русскому богословию. Более того, в русских церковных изданиях встречались даже упоминания о «ереси гезихастов» (написание последнего слова выдает, откуда оно списано,— из антиправославной западной историографии). Пионерский труд игумена Модеста Стрельбицкого как раз и начинается с сетований по поводу таких публикаций.³ Продолжала служиться

_________________________

преосв. Порфирия написано довольно много (последняя работа, где приводится более ранняя библиограф.: Л. А. ГЕРД. Еп. Порфирий Успенский: из эпистолярного наследия // Архивы русских византинистов в Санкт-Петербурге / Под ред. И. П. Медведева. СПб. 1995. 8—21), но, к сожалению, все еще нет целостного портрета этой в высшей степени своеобразной личности. За отсутствием такового, можно пока рекомендовать воспоминания близкого ученика святителя Филарета Московского и известного палеографа: САВВА [ТИХОМИРОВ], архиеп. Тверской и Кашинский. Хроника моей жизни. Автобиографические записки. Тома IV, V, VI. Свято-Троицкая Сергиева Лавра 1902, 1904, 1906 (по указателям), а также Мелочи архиерейской жизни Н. С. Лескова (глава «Архиерейские запоры»). Отзыв иеросхим. Антония Булатовича, еще в бытность его на Афоне, имеет особенный интерес (см. ниже о роли о. Антония в изучении исихазма): «...Β этих объемистых, толстых книгах покойный Епископ Порфирий (не тем будь помянут он на том свете) шаг за шагом осмеивает и отрицает путем научных данных чуть не каждое афонское предание о том или ином чуде, проявляет очень мало благоговения к афонским святыням, осмеивает святогорцев в их подвигах и т. д. ...Может ли ослабнуть любовь Руси к Афону... от ничтожных писаний либерального Богослова Епископа Порфирия?!» (Предисловие // Посмертные вещания преподобного Нила Мироточивого Афонского / Пер. с греч. рукописи [и предислов, иеросхим. Антония]. Редактировал... архим. Александр. Изд. Келлии Благовещенской старца Парфения на Афоне 1912 [репринт: СПб. 1996]. С. XXI).

3 Игумен МОДЕСТ. Святый Григорий Палама, митрополит Солунский, поборник православного учения о Фаворском свете и действиях божиих. Киев 1860. Гораздо позднее, в книге, которая и по нынешним временам считается основным справочным изданием для русских клириков, помещается любопытная заметка «Исихасты» в алфавитном списке ересей и сект, которая заканчивается словами: «Вздорное мнение исихастов об условиях восприятия несозданного света вскоре само собою предано было забвению»; заметка написана с некоторым знанием истории, и вождем «еретиков» назван Григорий Палама (С. В. БУЛГАКОВ. Настольная книга для священно-церковно-служителей. (Сборник сведений, касающихся преимущественно практической деятельности отечественного духовенства). М. 1913 [репринт: 1993]. II. 1622). Книга Булгакова была хотя и своеобразным, но наиболее достоверным отражением отношения к исихазму в дореволюционной России. В цитированной заметке сделана ссылка на заметку о Варлааме из другого раздела книги (церковно-исторического), где этот Варлаам внезапно оказывается еретиком, а Палама —

328

служба св. Григорию во Вторую Неделю Великого Поста, но из печатных проповедей прошлого века на этот день легко убедиться, что содержание праздника сводилось к его «дофилофеевскому» субстрату — к первому евангелию на литургии.

В Греции дело обстояло лучше. После того как во второй половине XVII в. Православие стало оправляться от шоковых ударов латинства и кальвинизма,⁴ в богословии св. Григория Паламы ищут опору наиболее здоровые силы. Симптоматично, что в одном из первых опубликованных самими греками фундаментальных богословских сводов — в Томосе любви против латинян Иерусалимского патриарха Досифея — выходят материалы исихастских соборов (1692). Лучшие греческие богословы уже XVII, но особенно XVIII в. стремятся к полному включению учения св. Григория Паламы в систематические изложения православной догматики. Эта тенденция подхватывается в конце XVIII в. знаменитыми «колливадами» — как называли тогда, по имени одного афонского спора, всех святых безмолвников того времени. Среди возглавителей последних был преп. Никодим Святогорец, издавший в 1782 г. греческое Добротолюбие. Именно этот святой отец к 1798 г. подготовил для издания в Вене трехтомное собрание творений св. Григория Паламы. Трудно сказать, как сложилась бы в следующем столетии судьба Православия, если бы этот замысел реализовался. Но Бог судил иначе. Когда единственная рукопись собрания была доставлена на корабль, какие-то греческие повстанцы спрятали в этом грузе оружие. Их обман был обнаружен, и груз оказался конфискован. От подготовленного преп. Никодимом собрания сохранилось одно

_________________________

святым (см.: там же. I. 570).— И все это даже не в коллективной монографии (ср. ниже, прим. 25, случай синодального постановления против имяславия), а в разных томах одной и той же книги одного автора! Такое можно объяснить только тем, что Булгаков добросовестно списывал, откуда мог, подбирая материал воистину непредвзято.

4 Брестская уния 1596 г., дело Константинопольского патриарха Кирилла Лукариса, низложенного в 1638 г., когда выяснилось, что он стал тайным кальвинистом, споры вокруг еретических положений Православного Исповедания Петра Могилы на двух соборах 1642 г.— в Яссах и Константинополе,— закончившиеся принятием Исповедания в православной редакции Мелетия Сирига, с которой Петр Могила так никогда и не согласился (в России главным образом с XIX в. именно этот текст неправильно именуют «Катихизисом Петра Могилы»)... Наконец, окончательное осуждение латиномудрия в духе Могилы и крипто-кальвинизма в духе Лукариса на соборах Московском 1690 г. и Константинопольском 1691 г.— уже после того, когда, не без провокации со стороны сторонников этих неправославных тенденций, в Русской церкви произошел раскол...

329

только предисловие,⁵ а издание нового собрания задержалось примерно на 200 лет — как раз до нашего времени.⁶

В XIX в. национально-политические заботы настолько подчинили себе церковную жизнь Греции, что, несмотря на значительное расширение возможностей, святоотеческие штудии и издательские предприятия «колливадов» не получили развития. Однако интерес к творениям св. Григория Паламы у православных людей — тех, кто смог остаться таковыми в атмосфере одержимости идеями европейского прогресса и национализма,— не ослабевал. Ему мы обязаны изданием двух сборников проповедей св. Григория Паламы, которыми мы пользуемся поныне, — Иерусалимским 1857 г. и Константинопольским 1861 г., причем в первое из них вошли также два похвальных слова св. Григорию — патриархов Филофея и Нила. Первое из этих изданий было перепечатано в 1865 г. в Патрологии Миня, благодаря чему стало общедоступным.⁷ Второе остается более редким, но скоро его должен будет заместить один из томов выходящего сейчас в Греции собрания творений св. Григория. Константинопольское издание примечательно еще и тем, что его осуществил один из лучших греческих богословов прошлого века — Константин Икономос (1780—1857).⁸

В чисто интеллектуальном отношении Греция ХIХ в. имела не слишком большие преимущества перед Россией для изучения св. Григория Паламы. Они сводились в основном к большей доступности

__________________________

5 Опубликовано: Ἁγ. ΝΙΚΟΔΗΜΟΥ ТОΥ ΑΓΙΟΡΕΙΤΟΥ. Πρόλογος εἰς τὰ συγγράμματα τοῦ ἐν ἀγίοις πατρὸς ἡμῶν Γρηγορίου τοῦ Παλαμᾶ // Ἐκκλησιαστηκὴ ’Αλήθεια. 1883. 4. 93—101.

6 Обзор основных источников и библиографии, относящихся к упомянутым выше событиям церковной жизни Греции и Западной Руси, см. в: G. PODSKALSKY. Griechische Theologie in der Zeit der Türkenherrschqft (1453—1821). Die Orthodoxie im Spannungsfeld der nachreformatorischen Konfessionen des Western. München 1988.

7 Аббат Ж.-П. Минъ († 1875) стремился как можно полнее представить в своей Патрологии паламитские и антипаламитские материалы. Публикуя первые, он специально оговаривается, что, несмотря на еретическое содержание, он помещает у себя подлинные тексты этих произведений, чтобы дать благочестивому читателю сведения из первых рук. Как бы то ни было, Минь стал одним из тех, кто сделал особенно много для ознакомления с богословием исихастов всех желающих, а не только своих единоверцев. О Мине существует обширная литература, подытоженная в: Migne et le Renouveau des études patristiques. Actes du Colloque de Saint-Flour. 7—8 juillet 1975 / A.Mandouze, J.Fouilheron (Théologie historique, 66). Paris 1985.o:p>

8 Его основные работы по богословию собраны в: К. ΟΙΚΟΝΟΜΟΥ. Τὰ σωζόμενα ἐκκλησιαστικὰ συγγράμματα. А', В'. Ἀθῆναι 1862. По истории греч. богословия двух последних веков в общем см.: Υ. SPITERIS. La teologia ortodossa neo/span>-

330

источников на греческом языке для природных греков, нежели для русских. Но как раз в этом отношении дистанция между Грецией и Россией начинала быстро сокращаться благодаря все возраставшему интересу к патристике и все улучшавшемуся преподаванию греческого языка в русских духовных академиях.⁹ Происходило также сближение греческих богословов и русских. Если еще в середине века эти связи возникали главным образом на политической почве (как, например, в случае К. Икономоса, который некоторое время был даже советником по греческим делам Николая I и очень хорошо знал русскую церковную среду), то к концу века укрепляются связи в области духовного образования. Одним из таких греков — близко связанных по своей научной судьбе с Россией — стал Григорий Папамихаил (1874—1956), работами которого был ознаменован следующий этап изучения исихастских споров и богословия св. Григория Паламы.¹⁰ Главный его труд — подготовленная в С.-Петербурге монография, которая до 1930-х гг. сохраняла значение основного обобщающего труда.¹¹ Вслед за тем он впервые издал по рукописям два послания св. Григория (Акиндину и Варлааму¹²). Представления ученых о богословских спорах XIV в. и о самом богословии св. Григория Паламы наконец приобрели известную целостность.

Эта работа затянулась более чем на полвека. Почти вся она была проделана вне профессиональной богословской среды, хотя и былаo:p>

_______________________

greca (Collana di studi religiosi). Bologna 1992; при пользовании этой работой нужно учитывать, однако, ее сильную экуменическую тенденциозность. Что касается персоналий, то лучше обращаться к статьям: Θρησκευτικὴ καὶ ἠθηκὴ ἐγκυκλοπαίδεια I—XII. Άθῆναι 1962—1968. В этом же отношении может быть полезна кн.: X. ΓΙΑΝΝΑΡΑ. ’Ορθοδοξία καὶ Λύση στὴ Νεώτερη Ἑλλάδα. ’Αθήνα 1992, но необходимо иметь в виду, что именно она стала последней каплей, после которой против ее автора (Христоса Яннараса) официально высказался Свящ. Кинот Св. Горы (см. выше, ч. II, гл. V, прим, vi — вследствие содержащейся в ней хулы на преп. Никодима Святогорца).

9 Об изучении патристики в русских духовных академиях см. главным образом: Г. ФЛОРОВСКИЙ. Пути русского богословия. Париж 1937; 1981² (репринт: Вильнюс 1991); 1988⁴.

10 О Папамихаиле см.: SPITERIS. La teologia ortodossa neo-greca. 159—169.

11 Γ. ΠΑΠΑΜΙΧΑΗΛ. Ὁ ἅγιος Γρηγόριος ὁ Παλαμᾶς, ἀρχιεπίσκοπος Θεσσαλονίκης (Βιβλιοθήκη ’Εκκλησιαστικοῦ Φάρου, 10). Πετρούπολις—’Αλεξάνδρειά 1911 (двойное место издания — СПб. —Александрия — указано потому, что книга вышла как приложение к официальному органу Александрийского патриархата; в Имп. Публичной библиотеке (ныне РНБ) хранится экз. книги с дарственной надписью автора).

12 ’Εκκλησιαστικὸς Φάρος. 1913. 12. 375—381 и 1914. 13. 42—52, 245—255, 464—476 соответственно.

331

начата именно в ней (игум. Модестом), — и возвратилась в нее лишь на последнем этапе (в лице Г. Папамихаила). Естественно, что на развитие академического богословия в дореволюционный период подобные исследования оказать влияния не успели. В то же время в силу своего специального характера они не вызывали интереса и в среде ревнителей святоотеческой аскетики. В год выхода монографии Папамихаила (1911) было бы трудно поверить, что пройдет еще каких-нибудь 2—3 года — и литература об исихазме внезапно понадобится всем: и академическим богословам, и «религиозным философам»,¹³ и монахам. Прежде чем обратиться к этим событиям, рассмотрим вкратце еще одну линию передачи исихастской традиции до XX в.

Исихазм XVII—XIX вв. и наследие св. Григория Паламы

Греция сохранила духовную преемственность с «колливадами», хотя и почти утратила интеллектуальную. Хотя в среде греческого монашества и не находилось более лиц, достаточно ученых для создания великих богословских, агиографических, канонических трудов или для подготовки изданий патристики, но оно не оскудело святыми подвижниками,¹⁴ и для этих подвижников именно труды «колливадов» превратились в универсальное мерило церковности для всех случаев жизни. В то же время, поскольку в Греции в отличие от России не существовало зараженных западными учениями духовных академий, подобные настроения монашества гораздо легче передавались иерархии. Именно с тех пор основным каноническим сводом греческих церквей считается Пидалион преп. Никодима. Той же эпохе весь православный мир обязан важнейшим догматическим документом последних столетий — Посланием Восточных Патриархов/i> 1848 г. В 1830-е гг., с возрождением афонского монашества после жестокого разгрома во время греческого восстания (1821—1829), Греция оказалась готова передавать это достояние России и всему православному миру.

Что касается России, то к 1830-м гг. в русском монашестве сформировалась настоятельная потребность в подобных знаниях.

Возрождение русского монашества происходило в это время главным образом на основе двух разных традиций, ни одна из которых

________________________

113 Для полноты нарисованной здесь (и ниже) картины следует упомянуть об отношении к исихазму основоположника «русской религиозной философии» — Вл. Соловьева. Он писал об этом довольно много и безграмотно в книге «Россия и Вселенская Церковь» — и крайне недоброжелательно. В самые последние годы жизни у него стал пробиваться интерес к некоторым святым отцам (особ, к преп. Максиму Исповеднику), но почти никакого развития это получить не успело.

14 См.: иером. АНТОНИЙ (Святогорец). Жизнеописания афонских подвижников XIX века. Джорданвилл 1988 [репринт: М. 1994].

332o:p>

нне предполагала слишком глубоких занятий изучением догматики. Из этих традиций довольно хорошо изучена лишь одна — как ни странно, та, которая лишь незадолго, с 1790-х гг., стала проникать в Россию. Это традиция преп. Паисия Величковского. Фактически она представляла собой славяно-румынское ответвление движения «кол- ливадов», с которым была связана непосредственно. Однако другие, нежели у греческого монашества, культурные и исторические условия в Румынии и Молдавии обусловили и существенные отличия этой ветви. Яркой иллюстрацией может служить сравнение греческого и славянского Добротолюбий по составу. Преп. Паисий ориентировался на среду славяноязычную (к которой все еще относились и румыны, не успевшие утратить до конца свою средневековую славяноязычную культуру), а в этой среде не возникало тех догматических и канонических споров, которые сотрясали тогда Афон. Она была и довольно свободна от давления западных конфессий, и этим условия ее бытия также отличались от греческих. Поэтому преп. Паисий последовательно исключил почти всю «высокую догматику». Усиленная заинтересованность афонских исихастов в догматических творениях св. Григория Паламы не передавалась через учеников преп. Паисия ни в Румынию, ни в Россию.^15/sup>

________________________

115 Не останавливаясь на общеизвестной литературе о проникновении традиции преп. Паисия Величковского в Россию, укажем лишь основные работы о греческих и румынских корнях этой традиции: А.-Е. N. TACHIAOS. The Revival of Byzantine Mysticism among Slavs and Rumanians in the XVIIIth century. Texts relating to the life and activity of Paisy Velichkovsky (1722—1794). Thessalonica 1966; 19862 (содержит издание важных греч. и слав, документов). ШЕМ. De la Philokalia au Dobrotoljubie. La creation d’un ,,sbomik“ // Cyrillomethodianum. 1981. 5. 208—213; E. CITTERIO. La scuola filocalica di Paisij Velichkovskij e la Filocalia di Nicodemo Aghiorita. Un confronto // Amore del Bello: Studi sulla Filocalia. Atti del «Simposio Intemazionale sulla Filocalia». Pontificio Istituto Greco. Roma, novembre 1989. (Spirituality orientale, [5]). Magnano: Community di Bose, 1991. 179—207. (См. также материалы симпозиума, посвященного преп. Паисию Величковскому, которые готовятся к публикации тем же монастырем Бозе в 1997 г.) Обзор исихастской традиции в Румынии, доведенный до наших дней (хотя с тенденциозным упущением подвижнической и исповеднической традиции румынских старостильников, — а это 1—2 миллиона из числа наиболее верующих румынских православных, — а также с умолчаниями страха ради правительства Чаушеску): R. JOANTA. Roumanie: Tradition et culture hésychastes (Spirituals orientale, 46). Ab- baye de Bellefontaine 1987 (англ, пер., уже под именем еп. Серафима: Bishop SERAPHIM JOANTA. Romania: Its Hesychast Tradition and Culture. Wildwood, CA 1992). О предыстории расцвета румынского исихазма в XVII в. см.: Р. §. NASTUREL. Le Mont Athos et les Roumains. Recherches sur leurs relations du milieu du XIVe siècle à 1654 (Orientalia Christiana Analecta, 227). Rome 1986.o:p>

333

ТТрадиция прей. Паисия до сих пор заслоняет в глазах историков не менее важную исихастскую традицию собственно русскую — сохранившуюся от разгрома русского монашества при Екатерине II (1764 г.) в некоторых монастырях, особенно в Сенаксарском и Саровском, с которой близко связаны были и другие подвижники, иногда имевшие огромное влияние на всех ищущих спасения (например, старица Досифея, проживавшая под мужским именем затворника Досифея в Киево-Печерской лавре, — известная по указанию монашеского пути преп. Серафиму Саровскому,— или Антоний, архиеп. Воронежский). Пожалуй, наиболее целостное представление о ней могут дать начальные главы Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря архим. (впоследствии митрополита) Серафима Чичагова. Корни этой традиции восходят к подвижникам-одиночкам второй половины XVII в., иногда основывавшим монастыри. Вся эта традиция предполагала очень суровую аскезу, иногда юродство и благословения на такие подвиги, которые заставляют вспомнить подвижников Сирии IV—VI вв. (недаром и св. Серафим прошел подвиг столпничества)... Тем не менее она нисколько не меньше чем традиция преп. Паисия была утверждена в опыте молитвы Иисусовой. В XVII в. носители этой традиции спасли русское монашество от очередной катастрофы, которой обернулся для него раскол.

В то время Соловецкий монастырь, остававшийся к началу XVII в. основной духовной школой исихазма в Московской Руси, превратился в цитадель раскольников и был поэтому разгромлен физически. Если в целом по населению Московской Руси в раскол совратилось около двух третей народа, то естественно, что для монашеской среды этот процент был гораздо выше. Этим объясняется появление огромного количества раскольничьих монастырей в ХѴПІ в. (не давших, однако, по понятиям самих же раскольников, ни одного святого!) и создание братьями Андреем и Семеном Денисовыми секты беспоповцев, провозгласившей необходимость перехода на отшельничество и умное делание даже для всех мирян. (Секта беспоповцев — это отнюдь не домашний наш протестантизм, а принудительное для всех отшельничество или скитское житие с «духовным причащением», якобы по книге Исаака Сирского!) В раскольнической и еще более беспоповской среде исихазм выродился до уровня канонической кодификации того, как следует творить непрестанную молитву Иисусову, находясь в отхожем месте.

Но почти вовсе в стороне от соблазнов раскола оставались монахи малороссийские. Они еще прежде 1654 г. (воссоединения Украины с Россией) начали эмигригровать на Московскую Русь — главным образом после незаконного низложения митрополита Киевско-

334

го, авторитетного подвижника и исповедника Исаии Копинского,¹⁶ узурпатором Киевского престола Петром Могилой (1633 г.), в котором не без основания подозревали еретика.¹⁷ Малороссийское монашество (слишком мало известное нам сейчас — за исключением одного имени преп. Иова Почаевского; но там были и преп. Иоанн Вышенский, вдохновлявший всю Западную Русь на борьбу с унией и обличивший отпавшую в 1596 г. иерархию, и великий созерцатель Иов Княгиницкий...) абсолютно не принимало не только униатства, но и «среднего пути» между Православием и унией (которого искала возглавленная Петром Могилой новая иерархия); оно составляло единое целое с исихастской средой Румынии, где тогда создались самые свободные условия для жизни Православия. Именно духовные преемники малороссийского исихазма — отчасти у себя в Малороссии, отчасти же в южных областях Московской Руси — возродили в России традицию исихазма как раз в эпоху пресечения прямой традиции Заволжских старцев.

Малороссийские подвижники, подобно молдавским, не были особенно книжными. Еще на рубеже XVI и XVII в., когда православное духовное образование в Речи Посполитой было сосредоточено в братских школах, братства разошлись с монашеством и тем самым лишились духовной опоры и иммунитета по отношению к западным влияниям. Ссора преп. Иоанна Вышенского с руководи-

________________________o:p>

16 Автора анонимно издававшейся книжки ААлфавит духовный, с которой в руках начал и кончил свою монашескую жизнь преп. Серафим Саровский.

17 См. современную библиографию о Могиле в: PODSKALSKY. Griechische Theologie... Заслуживают особого внимания: С. [Т.] ГОЛУБЕВ. Киевский митрополит Петр Могила и его сподвижники. Ч. I—II. Киев 1883—1898 (об антиканонических действиях и других насилиях Могилы, но без всякого богословского анализа); A. MALVY, М. VILLER. La Confession orthodoxe de Pierre Moghila (Orientalia Christiana. X, 39). Roma 1927 (публикация промежуточной редакции Православного исповедания, позволившая убедиться в неправославии и, в частности, антипаламизме Петра Могилы: например, им заимствуется латинское учение о «блаженном видении» святыми сущности Божией); A. G. WELYKYJ. Un progetto anonimo di Pietro Mohyla sulPunione della Chiesa nell’anno 1645 // Mélanges Eugène Tisserant. III. (Studi e testi, 233). Città del Vaticano 1964. 451—473 (атрибуция Петру Могиле и Адаму Киселю адресованного Папской курии нового проекта унии — без каких бы то ни было догматических условий, но зато при условии автономии столь значительной, что не согласилась сама курия; текст этого документа был опубликован впервые в 1928 г., и ученые прошлого века о нем не знали). Сегодня не остается сомнений, что Петр Могила едва не довел дело до новой «Киевской унии», и даже после его смерти (1645 г.) подобная опасность сохранялась. Единственный радикальный выход из положения был найден Богданом Хмельницким.

335o:p>

телем самого крупного из братств — Львовского¹⁸ — оказалась роковой: Львовское братство в итоге стало униатским, а монашество не только во Львове, но и всюду — по аналогичным причинам — оказалось отделено от дела образования. Что касается высшего богословского образования, на которое братские школы даже не претендовали, — то его православные почти всегда получали непосредственно из рук латинян. Создание Петром Могилой Киевской академии только углубило разрыв между верой и образованием — и не столько по причине устройства преподавания по иезуитскому образцу, сколько по содержанию преподававшихся учений.¹⁹ Славяно-греко-латинская академия в Москве лишь первое время противо-

___________________________

18 Об этой ссоре см. особ, собственный рассказ преп. Иоанна Вышенского в его Послании к Домникии. Главной работой о преп. Иоанне остается вступительная статья к полному и критич. изд. его творений: Иван Вишенский. Сочинения / Подг. текста, статья и комментарии И. П. ЕРЕМИНА (Литературные памятники). М.-Л. 1955. В качестве современного введения в эпоху см. особ.: I. 3. МИЦЬКО. Острозька слов’яно-греко-латинсъка академія (1576—1636). Киів 1990.

19 Дореволюционная апологетика Петра Могилы (особенно у С. Т. Голубева) исходила из априорной концепции его православное™ и обходилась без всяких попыток богословского анализа. Современная апологетика продолжает обходиться без богословия. Взгляд Голубева о пользе прививки западной культуры для изменения к лучшему самого Православия последовательнее всего проведен голландским славистом Ф. Дж. Томсоном в его довольно беспощадной критике тезиса о. Георгия Флоровского о «псевдоморфозе Православия» (было высказано главным образом как раз по поводу Петра Могилы; в полемике с этим же тезисом написана работа: PODSKALSKY. Griechische Theologie...): F. J. THOMSON. Peter Mogila’s Ecclesiastical Reforms and the Ukrainian Contribution to Russian Culture. A Critique of Georges Florovsky’s theoiy of the pseudomorphosis of Orthodoxy // Slavica Gandensia. 1993. 20. 67—119. На Украине (и в Румынии, откуда происходит род Могилы) распространена особая модификация такого взгляда: будто Петр Могила расходился с православием «московским», но зато впервые адекватно выразил «украинское»; почти классикой такого подхода стала статья: I. SEVCENKO. The many worlds of Peter Mohyla // Harvard Ukrainian Studies. 1984. 8. 9—44 [репринт с дополнением в: IDEM. Byzantium and the Slavs in Letters and Culture (Renovatio, 1). Cambridge, Mass.—Napoli 1991. 651—687, 740]. Все критики о. Флоровского нисколько не поколебали его утверждения о несовместимости богословия Могилы с греческой патристикой (особенно «паламизмом»): для о. Подскальского с патристикой несовместим уже и сам паламизм, но и вообще патристика — лишь один из видов богословия, далеко не общеобязательный; Томсона вообще не интересует богословская сторона дела; Шевченко же (с. 33 [676]) понимает Флоровского совершенно неправильно (будто для Флоровского критерием «православности» была Московская Русь!), да к тому же почему-то не упоминает, хотя бы в связи с «украинской идентич-

336o:p>

сстояла «могилянским» тенденциям. После смерти патриарха Адриана (1701) началось засилье «хлебопоклонника» Стефана Яворского (Иерусалимский патр. Досифей даже прекратил с ним сношения как с еретиком, о чем он упоминает в недавно опубликованных документах); Софроний Лихуд и Новогородский митрополит Иов еще несколько лет удерживают православное направление в новой духовной школе в Новгороде...^{20/sup> Но к концу царствования Петра}

_____________________________

ностью», планов Могилы по организации новой унии (кроме того, его утверждение, будто православие Могилы было вне подозрений у греков, совершенно игнорирует факты — вроде скандала на соборе в Яссах, после которого доработка Исповедания и была перепоручена Мелетию Сиригу). Работы последнего типа (Шевченко и Томсона) имеют все же то преимущество перед русской дореволюционной историографией, что многие специфические (по отношению к Православию «обыкновенному») черты Петра Могилы в них улавливаются. Как бы их ни интерпретировали сами авторы статей, читателю, настроенному более традиционно, это помогает увидеть, что на Украине присутствовала тенденция к ереси и расколу, представленная иерархией (и тенденция к сохранению православной веры, представленная наиболее выраженно монашеством и казаками). К сожалению, о. Флоровский к 1937 г., когда вышли Пути русского богословия, еще не имел многих документальных сведений, которыми мы располагаем сегодня, весьма приблизительно представлял себе ситуацию в церковно-богословской полемике на Украине в XVI—XVII вв. и (это, может быть, самое главное) вслед за тогдашней историографией не придавал особого значения «хлебопоклонным спорам» в Москве и разрешившим их соборам Московскому и Константинопольскому 1690 и 1691 г. соответственно. Это не позволило ему представить свой тезис корректней и убедительней. Сегодня же, особенно если иметь в виду постановления исихастских соборов XIV в., больше не остается возможности говорить о неправославных «тенденциях» Петра Могилы, и нужно прямо назвать его еретиком и ересеначальником. Так это и сделано в современном православном антилатинском катихизисе, где Могила поставлен наравне с Кириллом Лукарисом (Mgr PHOTIOS, arhim. PHILARÈTE. Le Nouveau Catechisme contre la foi des Pères. Une réponse orthodoxe. Lausanne 1993. 13). Можно сожалеть, что православная «икумена» XVII в. остается за пределами «стандартной» историографии православного богословия. Удивительно также, что огромная историография русского раскола только иногда касается богословских понятий раскольников, но и в этих случаях отсутствует исторический анализ их догматических и аскетических воззрений (историков едва хватает на пересказ прочитанного).

20 Общую библиографию по упомянутым событиям см. в: PODSKALSKY. Griechische Theologie... Полемика 1711 г. между митроп. Иовом и Софронием Лихудом, с одной стороны, и Стефаном Яворским с другой, отражена в материалах, изучаемых и публикуемых в последние годы В. А. Аржанухиным. См., в частности: В. А. АРЖАНУХИН. Ответ Софрония Лихуда // Историко-философский ежегодник. [93. М. 1994. 228—255.

337

битва за духовное образование в России Православием уже проиграна.

Итак, возрождение исихастской традиции в России ХЕХ в. поначалу идет вне связи с богословским образованием, а значит, без обращения к догматическим творениям св. Григория Паламы. Даже происходящее в то же время становление русской патрологии приводит к сосредоточению интересов либо на великих отцах древности, либо (в монастырях, особенно в Оптиной) — на аскетических произведениях. Как показал в 1844 г. в своей знаменитой диссертации («Стефан Яворский и Феофан Прокопович») Ю. Ф. Самарин, русское школьное богословие состояло в это время из учений протестантских, заимствованных для опровержения латинства, и учений латинских, заимствованных для опровержения протестантства,— что же до собственно православной школы, то она все еще заставляла себя ждать. В подобных условиях важность такой темы, как учение св. Григория Паламы, могла быть скорее осознана светскими учеными, нежели церковными. Появление книги игумена Модеста именно из духовной академии можно считать событием тем более замечательным, чем менее оно было закономерным. Оно, впрочем, не получило почти никакого отзвука в духовной среде. Но в эти же годы формируется еще один, полуизолированный от России, островок русского исихазма — русское монашество на Афоне.

На Афоне русское монашество было всегда, но в XIX в. его роль существенно изменилась. Его авторитет стал вполне сопоставим со значением греческого элемента. Возрожденный русскими монастырь св. Пантелеймона (Руссик) превратился в самый большой монастырь Афона — почти в городок. Возникали другие русские монашеские поселения, в том числе Ильинский скит, превратившийся de facto в значительный монастырь. В отличие от более позднего времени в середине века состав братии русских монастырей не был исключительно национальным и в них возникала особого рода общность между русскими и греками. Русские духовные академии почти не имели влияния на монашество на Афоне: большинство монахов были из простецов, а немногие из образованных — подобно св. Игнатию Брянчанинову в России — зачастую имели образование светское и изучали святых отцов самостоятельно, а к академической науке относились более чем прохладно. Для этой эпохи русского монашества на Афоне особенно характерна фигура основателя Ильинского скита и одного из главных обновителей Руссика старца о. Аникиты (1783—1837), в миру князя Ширинского-Шихматова, когда-то известного поэта-шишковца. В России он был послушником (и постриженником) новгородского Юрьевского архимандрита Фотия, так что пришел на Афон прямо из «эпицентра» борьбы со

338

всеми западными влияниями.²²¹ Итак, на Афоне в отличие от России русское монашество было менее затронуто сформировавшейся в чересполосице латинских и протестантских влияний русской системой духовного образования и в то же время было довольно близко знакомо с культурным достоянием монашества греческого — а этим достоянием было наследие «колливадов». Это обстоятельство будет иметь отношение не только к истории Православия, но и к настоящей книге о. И. Мейендорфа.

Афонский спор и предыстория «моды на паламизм»

Нам пришлось указать в другом месте (в комментариях к гл. V ч. II), что настоящей книгой о. Иоанн завершил дело своих ближайших предшественников и учителей — В. Н. Лосского и о. Георгия Флоровского — по опровержению «софиологии» С. Н. Булгакова. Паламитское богословие свидетельствует не только не в пользу, а и прямо против «софиологии». Но откуда взялись ссылки на св. Григория Паламу у «софиологов»? В случае Булгакова ответ прост — от П. А. Флоренского, который составил собственную «софиологию» еще раньше и очаровал ею Булгакова. А у Флоренского — откуда? Если мы возьмем ту книгу, которая знаменует первый этап эволюции богословской мысли Флоренского, то обнаружим там византийский исихазм как раз на том месте, где его следовало ожидать, — в мелком примечании по совершенно другому поводу.²² Это — аккуратная ссылка с полной библиографией вопроса и почти без всякого к нему интереса. Пространная глава о божественном свете, к которой относится данное примечание, легко обходится без использования всей этой литературы, хотя бы и известной автору. Как и повсюду в книге, автор предпочитает не отвлекать внимания от своих оккультных авторитетов. После написания «Столпа» пройдет совсем немного времени, и Флоренский начнет смотреть на исихазм совсем иначе. Произойдет событие, которое откроет ему «паламизм» с существенно иной стороны. Не оставляя своего увлечения оккультизмом, он сделается

________________________o:p>

221 О значении о. Аникиты для Афона см. особ.: [иеросхим. СЕРГИЙ ВЕСНИН.] Письма Святогорца к друзьям своим о святой горе Афонской. Μ. 1895⁸ [репринт: М. ]. 46—52 (Письмо V; вместо полного имени здесь стоит «князь Ш****» и «иеромонах А***»). Об отношениях его с архим. Фотием и о конфликтах, связанных с разным представлением о Православии: М. А. ДМИТРИЕВА. Братья Ширинские-Шихматовы и архимандрит Фотий // Христианство и русская литература/i> / Отв. ред. В. А. Котельников. СПб. 1996. Сб. 2. 90—107.

22 Столп и утверждение Истины. Письмо четвертое: Свет Истины, прим. 127 // П. А. ФЛОРЕНСКИЙ. Столп и утверждение Истины. М. 1914 [репринт: ОН ЖЕ. <Сочинения>. I (2). (Памятники философской мысли) М. 1990]. 660—661.

339

теперь еще и богословом-исихастом... Из этой смеси, кипевшей в их учителе, почерпнут вдохновение два главных ученика и продолжателя — каждый в своем направлении — идей Флоренского: С. Н. Булгаков и А. Ф. Лосев. Событием же, о котором было упомянуто, станут афонские споры о Имени Божием.

ВВ другом месте (ч. I, гл. V, прим, ііі) мы кратко изложили суть догматической полемики и указали основную историографию спора. Дополним это лишь двумя замечаниями.

Первое касается непосредственно происхождения той «моды на Паламу», которая со времен русских «религиозных философов» стала усваиваться разными богословами и в конечном счете получила значение краеугольного камня современного «неоправославного» богословия. Поиски истоков этой моды, вне всякого сомнения, приводят к Флоренскому, а для самого Флоренского моментом «открытия» Паламы стал краткий период сотрудничества с иеросхим. Антонием Булатовичем.²³

Второе касается русского монашества на Афоне. Именно в этой среде, заведомо наиболее подготовленной к пониманию богословия св. Григория Паламы, возникла наконец практическая потребность его более полного усвоения, и именно в этой среде были созданы — в рамках богословско-полемической литературы — первые проблемные (а не чисто описательные) и, как представляется автору этих строк, догматически безупречные патрологические исследования на эту тему. Таковы были труды иеросхимонаха Антония Булатовича (1870—

_________________________

23 Кружок издательства «Путь», к которому принадлежали люди достаточно разные (например, уже тогда ориентированный на святоотеческие аскетику и богословие истинно православный мыслитель новомученик М. А. Новоселов), но где лидером на тот момент был Флоренский, стал решительно на сторону имяслав цев. Флоренский не слишком интересовался историей споров XIV в., но учение об энергиях, которое он теперь узнал ближе, оказалось для него находкой. В течение следующих лет он встраивает его в свои основанные на оккультистских представлениях натурфилософию и ту область, котарая уже в нашу эпоху получит название «семиотики» (см. особ, его работы: Магичность слова и Имеславие как философская предпосылка. Подробно об отношении Флоренского к имяславию см. публикации и комментарии в: П. А. ФЛОРЕНСКИЙ. [Сочинения]. 2. У водоразделов мысли (Памятники философской мысли). М. 1990). Флоренский был вполне сознательным оккультистом, хотя всегда отмежевывался от «официальных» теософских и оккультных кругов, принадлежность к которым ему, разумеется, претила. Но он опирался (в работах не только раннего, но и «имеславческого» периода) на все «достижения» оккультных наук, полностью признавал наличие особых оккультных сил (не тождественных ни обычным физическим, ни ангельским, ни энергиям Божиим и в то же время якобы не бесовским) и строил свою теорию символа (в том числе символа церковного и, в частности, иконы)

340o:p>

1919).²⁴ Следует особенно подчеркнуть, что в этих трудах учение св. Григория было развернуто к читателю именно той его стороной, которая хуже всего умещалась в тогдашние учебники православной догматики. Как уже было показано (ч. I, гл. V, прим, ііі), о. Антоний был вынужден отвечать на типичные возражения антипаламитов, но только не древних и византийских, а современных и русских (а также греческих). Новый антипаламизм не представлял собой какого-то единого учения²⁵ (что, кстати, тоже роднило его с византийским), и это лучше всего доказывает, что он не мог быть почерпнут из учебников. Сегодня есть все основания полагать, что истинной, хотя и тайной пружиной имяборческого вдохновения были неправославные воззре-

__________________________

сс учетом собственных энергий символа — не одних только физических, но и оккультных. Ср.: «Оно (слово) имеет в себе момент физико-химический, соответствующий телу, момент психологический, соответствующий душе, и момент одический или вообще оккультный, соответствующий телу астральному» (Магичностъ слова // Указ. соч. 270); в то же время «Словом и чрез слово познаем мы реальность, и слово есть сама реальность» (Имеславие как философская предпосылка // Там же. 293; далее через этот тезис обосновывается позиция «имеславия»). В такой перспективе именно оккультный «момент» любого (церковного в том числе) символа становится главным, т. е. определяющим ту «синергию» (взаимодействие энергий символа и символизируемого), которая, по Флоренскому, делает символ символом. Это позволяет Флоренскому с новой силой настаивать на понимании таинств в духе латинского магизма (см., для раннего периода, статью Около Хомякова, а для позднего — указ. изд., особ. с. 437, прим. 69 (Н. К. Бонецкая)). В философском плане учение Флоренского стало каким-то подобием очередного неоплатонистического (опять же с сознательной ориентацией на Платона) перередактирования православной догматики — с привнесением изрядной толики герметической традиции. Он приписывает символам «синергию» божественных энергий с той энергией, которая — в его же собственных примерах — поднимает к потолку концертные рояли. Не слишком новая теория колдовства получает новый христианский костюм — на этот раз православный.

24 В дополнение к указ, выше библиограф, главных его трудов отметим еще итоговую (на сегодня) публикацию по его биографии: А. К. БУЛАТОВИЧ. Третье путешествие по Эфиопии / [Сост. И. С. Кацнельсон.] Отв. ред. А. Б. Давидсон. М. 1987. Когда, не без насилия над русской грамматикой, мы пишем «имяславие» и т. д. — мы следуем терминологии афонских имяславцев.

25 Имяборческие документы содержат не только внутренние, но даже внешние противоречия. Как справедливо заметил один из членов кружка издательства «Путь», авторы статей, разъяснявших Послание Святейшего Синода (он цитирует ту статью Троицкого, которую цитировали и мы), называют имя Божие энергией Божией, а в самом тексте Послания сказано, что имя «не может быть признано... ни Божеством, потому что оно не есть и энергия Божия» (В. ЭРН. Разбор Послания Святейшего Синода об Имени Божием (Изд. «Религиозно-философской Библиотеки») М. 1917 [репринт: б. м., б. г. < 1990?> ]. 38).

341

ния архиеп. Антония Храповицкого. Тем не менее учебники догматики были виноваты постольку, поскольку не содержали важнейших частей православного богословского Предания и, когда потребовалась их помощь, вкупе неключими быша.²⁶ (Теперь уже написаны достаточно содержательные учебники православной догматики — это прежде всего книги св. Юстина Поповича и о. Думитру Станилоаэ; жаль только, что ни одной такой книги не появилось на русском.)

Подведем некоторый итог. В Афонском споре сформировался тот интерес к наследию св. Григория Паламы, который будет характерен для всего XX в. С одной стороны, спор вызвал объединение двух

_________________________o:p>

226 Спор об имени Божием был, как известно, внесен в план заседаний Поместного Собора 1917—1918 гг., но так и не был поставлен на обсуждение. Несмотря на отсутствие официального окончательного решения, средства разрешить спор лично для себя, конечно же, оставались. Приведем пример из воспоминаний митр. Вениамина Федченкова (1880—1961): «...Но вот однажды он (инок-гостинник в Оптиной) пригласил к чаю афонского монаха, удаленного со Святой горы за принадлежность к группе „имебожников“, а теперь проживавшего в Оптиной. Сначала все было мирно. Но потом между иноками начался спор об Имени Божием. Оптинец держался решения Св. Синода, осудившего это новое учение о том, что „имя Бог есть Сам Бог“. Афонец же защищал свое. Долго спорили отцы. [...] Оптинец оказался остроумнее; и после долгих и резких споров он, казалось, почувствовал себя победителем. Афонец хотя и не сдался, но вынужден был замолчать. И вдруг, — к глубокому моему удивлению, — победитель, точно отвечая на какие-то свои тайные чувства, ударяет кулаком по столу и, вопреки прежним своим доказательствам, с энергией заявляет: „А все- таки имя Бог есть Сам Бог!“. Спор больше не возобновлялся. Я же удивленно думал: что побудило победителя согласиться с побежденным?! Это мне было непонятно. Одно лишь было ясно, что обоим монахам чрезвычайно дорого было „Имя Божие“. Вероятно, и по опыту своему, творя по монашескому обычаю молитву Иисусову [...], они оба знали и силу, и пользу, и сладость призывания имени Божия; но только в богословствовании своем не могли справиться с трудностями учения богословских формулировок» (Митр. ВЕНИАМИН (ФЕДЧЕНКОВ). Божии люди / Сост., подг. текста и всгуп. статья А. Светозарского. М., 1991. 18—19). Необходимо все же оговориться, что идеи имяславцев давали повод и к совершенно неправославным интерпретациям. Мы говорили об одном из таких направлений — Флоренского и Лосева, — но этим дело не ограничивается. Некоторые последователи имяславцев, переселенных на Кавказ, создали в 1920-е гг. род секты, остатки которой до сих пор сохраняются; ее образовали люди малограмотные и некнижные. Еще одна тенденция заявила о себе в 1990-е гг. во Франции: здесь православное имяславие реинтерпретируется в духе иудейского культа Имени (от чего, впрочем, не был далек и Флоренский); об этом см.: С. С. ХОРУЖИЙ. Аналитический Словарь Исихастской Антропологии // Синергия. Проблемы аскетики и мистики Православия / Научный сб. под общ. ред. С. С. Хоружего. М. 1995. 100—101, прим. 154.

342

прежде независимых линий изучения наследия византийских исихастов — изучения практического (которое не прекращалось в монашестве) и изучения научного (главным образом исторического и филологического). С другой стороны, впервые пробудился жизненный, а не только ученый, интерес к догматико-полемической стороне этого учения. Такой интерес возник прежде всего в среде монашествующих, а также в среде богословов, так или иначе связанных с традицией «русской религиозной философии» и Вл. Соловьева. Нужно заметить, что к последней категории принадлежали и те, чей приход в Православие был путем отрицания наследия Соловьева в корне (самое яркое в ряду таких имен — о. Георгия Флоровского). Академическое же богословие всего периода до второй мировой войны так и не успело вобрать в себя исихастские темы.

Ближайшие предшественники о. Иоанна Мейендорфа

С конца 1920-х и до конца 1930-х гг. появился ряд новых работ, для которых достигнутый к предвоенному времени уровень знаний служил в качестве отправного.²⁷ Именно эти работы сформируют ту совокупность знаний об исихастской традиции и св. Григории Паламе, из которой будет исходить в 1950-е гг. о. Иоанн Мейендорф.

Сказанное выше позволяет выстроить главную линию научного и богословского преемства, заключительным звеном которой стала настоящая книга о. Иоанна:

...Афонское имяславие (иеросхим. Антоний) — Флоренский, Булгаков — о. Г. Флоровский, Лосский — о. И. Мейендорф.

В том, что именно эта линия была главной, убедиться несложно.sup>28 Но, сделав это, мы хотели бы сказать и о некоторых других по-

_________________________

27 Помимо тех авторов, о которых будет сказано ниже, здесь следует назвать С. Н. Булгакова (о котором уже достаточно сказано) и А. Ф. Лосева (о котором говорить нет смысла по причине его слишком малой известности в русском зарубежье к 1950-м гг.).

228 См. ч. II, гл. V, прим, ххііі. Указанная здесь глава, в которой автор так близко следует Лосскому и о. Флоровскому, является средоточием историко-богословской части настоящей книги (за ней остаются только экскурсы, а предшествующие 4 главы имеют более общий и подготовительный характер; только в V гл. автор подходит вплотную к изложению специфики учения св. Григория Паламы). Свое отношение к Лосскому и к о. Флоровскому о. Иоанн выразил печатно в предисловиях к их трудам (Introduction // V. LOSSKY. Vision de Dieu (Bibliothèque orthodoxe). Neuchâtel 1962. 7—9; Предисловие // Г. ФЛОРОВСКИЙ. Пути русского богословия. Париж 1981²; 1988⁴. С. V-Х), но нелегко удержаться, чтобы не процитировать еще и последнее его интервью: «Я являюсь абсолютно и почти безоговорочно учеником отца Георгия Флоровского...» (Православное свидетельство в современном мире // Прот. И. МЕЙЕНДОРФ. Православие и современный мир. Минск 1995. 53).

343

токах научной и богословской мысли, не вобрав которые, о. Иоанн не смог бы написать своего «Введения».

Прежде всего тут следует назвать еще одного православного автора, влияние которого особенно чувствуется в изложении учения об энергиях Божиих во взаимосвязи с аскетикой. Это афонский монах Василий Кривошеин (1900—1985)²⁹ — в 1950-е гг. архимандрит в Оксфорде, один из «отцов-основателей» Оксфордских конференций по патристике, на которых выступал и о. Мейендорф; впоследствии — архиепископ Брюссельский и Бельгийский (Московской патриархии), бельгийский византинист, главным делом жизни которого стало издание и изучение творений преп. Симеона Нового Богослова. О. Иоанн ссылается в настоящей книге только на одну статью вл. Василия — единственную, написанную к тому времени специально о св. Григории Паламе. Но эта статья стоила и поныне стоит многих монографий. В ней разобран только один момент учения св. Григория — но момент узловой, от понимания которого будет зависеть успех всего дальнейшего изучения. Изложение вл. Василия сохраняет едва ли не полностью свое значение в наши дни — достоинство, которым даже лучшие работы ученых обладают весьма и весьма редко. Главное же в статье вл. Василия — это ее непосредственная принадлежность к исихастской традиции, «взгляд изнутри», который в данном случае, в отличие от предшествовавших опытов иеросхим. Антония Булатовича, сочетается и с научным академизмом. По этой статье уже можно было догадываться, какое место «монах Василий» сможет занять среди православных патрологов и которое он действительно занимал к 1959 г.,— почти единственного богослова со строго православными и в то же время устойчивыми по отношению ко всякому ветру учения (Еф. 4, 14) воззрениями,³⁰ абсолютно свободного и от той

________________________

29 См. ч. II, гл. V, прим. 2. Из множества посвященных ему некрологов укажем тот, в котором приводится библиография: Е. VOORDECKERS. In memoriam. Basile Krivochéine (1900—1985) // Byzantion. 1986. 56. 5—15.

30 Мы не случайно обращаем внимание на такую черту, как устойчивость богословских убеждений. В XX в. она была крайне нехарактерна для тех православных богословов, которые пытались мыслить традиционно и в то же время поддерживали живой контакт с учеными и богословами Запада. Быть может, сопоставимый с вл. Василием пример — о. Думитру Станилоаэ. О. Георгий Флоровский (1893—1979) — яркий пример обратного: даже после преодоления «евразийского соблазна» (название его работы) вся его ученая и богословская деятельность — как бы внешнее проявление постоянной полемики с самим собой, преодоление следующих «соблазнов». В довоенный период в качестве главного объекта «преодоления» выступало соловьевство, а в

344o:p>

атмосферы богословского модернизма, которая господствовала в Свято-Сергиевском богословском институте в Париже и в которой находился о. Иоанн Мейендорф.³¹ После выхода книги о св. Григории критика со стороны вл. Василия, вероятно, помогла о. Иоанну в будущем избавляться от модернизации воззрений святых отцов.³²

______________________

ппослевоенный (особенно с 1960-х гг.) — экуменизм. О. Флоровский после своего выхода из Американской «Митрополии» (или, как она себя называет, Американской автокефальной церкви, где был о. Мейендорф) перешел в юрисдикцию Константинопольского патриархата, но своим последним принстонским студентам-«кóнвертам» советовал не следовать своему примеру, а идти либо в Русскую Зарубежную Церковь (в которой о. Георгий начинал свое служение еще в Югославии), либо к грекам-старостильникам. По благословению о. Георгия, один из его учеников принял Православие от иерархии Священного Синода Истинно православных христиан Греции (возглавлявшегося архиеп. Афинским Авксентием) и в настоящее время является одним из старостильнических греческих епископов в Америке (Bishop AUXENTIUS. The Old Calendar Greek Church. A Personal Testimony // Bishop CHRYSOSTOMOS, Bishop AUXENTIUS, Bishop AMBROSE. The Old Calendar Orthodox Church of Greece. Etna, CA 1994⁴. 83—88). Вся эта эволюция о. Флоровского только при поверхностном взгляде кажется проявлением непостоянства веры. Непостоянство у него было, но не в вере, а в выводах из нее. В его эволюции видна совершенно неуклонная последовательность, с которой он приходил к выводам, все более и более соответствующим его вере в Единую Святую Соборную и Апостольскую Церковь. Сложность его пути дает представление скорее о дистанции между православной верой в Церковь и тем представлением о Православии, которое имело хождение среди верующей интеллигенции. О богословии и биографии о. Флоровского см.: Георгий Флоровский: священнослужитель, богослов, философ / Общ. ред. Ю. П. СЕНОКОСОВА. М. 1995; СН. KUNKEL. Totus Christus. Die Theologie Georges V. Florovskys (Forschungen zur systematischen und ökumenischen Theologie, 62). Göttingen 1991.

31 Ярким выразителем «парижского» духа был как раз непосредственный руководитель о. Иоанна в Свято-Сергиевском институте — архим. Киприан Керн. Но в исследовании о. Иоанна о св. Григории его влияние сводится к нескольким частностям. Разумеется, о. Иоанн ссылается на книгу Керна по антропологии св. Григория Паламы, но конкретных сведений заимствует оттуда очень мало (в самой этой книге их меньше, чем можно решить по названию). По-настоящему интересно влияние Керна сказалось в мариологическом экскурсе в последней главе, где о. Иоанн опирается на одну из его статей.

32 Вестник Русского Западно-Европейского патриаршего экзархата. 1960. N 33—34. 101—102 (здесь и ниже, говоря о непосредственных откликах на книгу, я использую материалы И. П. Медведева). Ср. выше, ч. II, гл. V, где модернизации больше всего, — и комментарии к этой главе, где приводятся некоторые из более поздних оценок о. Иоанна.o:p>

345

ЕЕще один православный автор — по духу близкий вл. Василию «патриарх» современного православного богословия о. Думитру Станилоаэ (1902—1994; его фамилия содержит труднопроизносимый румынский трифтонг, и потому нередко ее пишут упрощенно — Staniloe). Влияние его книги,³³ хотя и написанной весьма сжато, трудно переоценить. Фактически в ней впервые был реализован тот проект, который в настоящей книге о. Мейендорфа было решено углубить и расширить. Она также представляет собой «введение» сразу и в историческую эпоху и биографию, и в учение св. Григория Паламы, причем впервые учение анализируется на основе неопубликованных рукописей основных сочинений. После выхода этой книги отпали все сомнения, если таковые могли быть, в важности обращения к рукописным источникам для понимания мысли св. Григория. В дальнейшем о. Станилоаэ внесет еще очень существенный вклад в понимание самых трудных вопросов учения св. Григория,³⁴ но ко времени выхода книги о. Иоанна ему пришлось, по его собственному выражению, сократить научное изучение исихазма в пользу практического: как раз начался его 5-летний срок в лагерях Чаушеску.

Кроме православных ученых, очень много дали автору настоящей книги двое из его старших римско-католических коллег. Первый из них — упоминавшийся выше о. Мартин Жюжи. Значение его работ для книги о. Мейендорфа не исчерпывается, конечно же, постоянными поводами к богословской полемике. В начале 1930-х гг. двумя статьями о. Жюжи в Dictionnaire de la théologie catholique, которые фактически представляли собой монографию, был обозначен новый уровень исторических представлений как о самих спорах, так и о биографии св. Григория. Несмотря на некоторые поправки, предложенные еще о. Станилоаэ, к 1950-м гг. уровень научного знания все еще определялся этими работами.

Второй — иезуит о. Ириней Осэр,³⁵ сотрудник Папского Восточного института (Pontificio Istituto Orientale) в Риме. Как ученый он

________________________o:p>

33 D. STĂNILOAE.. Viata şi Ĭnvătătura sfândui Grigotie Palama (Seria teologică, 10). Sibiu 1938.

34 Cм. ч. II, гл. VI, прим. xii. На основе православного аскетического предания и с полным учетом святоотеческой догматики о. Думитру написал также учебник по предмету, который в наших духовных школах имеет неправославное название «нравственного богословия»: D. STĂNILOAE. Spiritualitatea ortodoxă ascetica şi mistica. Bucureşti 1992.

35 Его фамилия Hausherr произносилась именно так. Это известно как от людей, его лично знавших, так и из общих правил: франкофонные бельгийцы произносят свои германские фамилии по-французски.

346o:p>

ппосвятил свою жизнь изучению исихастской традиции на христианском Востоке (греческом, сирийском, коптском и армянском) с IV по ХГѴ в. Несмотря на свое крайнее неприятие психосоматического способа молитвы, он опубликовал (1927) критическое издание сочинения первостепенной важности — Способа священной молитвы и внимания, атрибутируемого в рукописях преп. Симеону Новому Богослову. Еще важнее был вклад о. Осэра в понимание концептуальной истории исихазма: в работах 1930-х и особенно 1950-х гг. (учтенных в основном в настоящей книге) он показал исторически, что исихазм Симеона Нового Богослова и его последователей представляет собой не экзотические увлечения схизматиков, а непосредственное продолжение великой традиции древних подвижников. В своей деятельности проповедника и духовника он также призывал римско-католическое монашество оставить аффектированную религиозность западного типа и обратиться к трезвению и молитвенному опыту восточных отцов.³⁶ Не будучи православным, о. Ириней сделал для ознакомления Запада с Православием больше, чем многие православные.

Историография исихазма с 1959 до середины 1970-х гг.

Книга о. Мейендорфа и одновременное издание им Триад вызвали множество прямых откликов и целый шквал — косвенных.³⁷ Об отклике вл. Василия мы уже упоминали. К сожалению, ни В. Н. Лосский († 1957), ни о. Думитру Станилоаэ своего отклика дать не могли. Что же касается о. Флоровского, то он был не настолько знаком с предметом книги, чтобы думать о научной рецензии. Вместо этого, явно под впечатлением книги, он сделал прекрасный богословский

________________________o:p>

336 Но не следует думать, будто о. Ириней отказывался от чисто западной иезуитской практики «духовных упражнений». Напротив, с его именем связана едва ли не первая попытка найти возможность ее сочетания с опытом исихазма (I. HAUSHERR. Les Exercises spirituels de Saint Ignace et la méthode d’oraison hésychastique // Orientalia Christiana Periodica. 1954. 20. 7—26). Это, конечно же, выходит далеко за пределы, когда-то положенные преп. Никодимом Святогорцем, который извлек из аскетических сочинений Игнатия Лойолы едва ли не все, что может быть полезно для православных. В качестве новой работы на ту же тему см.: Ф. РУЛО. Святой Игнатий Лойола и восточная духовность // Символ/i>. 1991. 26. 195—205.

337 В объемистую и без того библиографию почти не попали работы на славянских языках; см.: D. STIERNON. Bulletin sur le palamisme // Revue des études byzantines. 1972. 30. 231—341. Cp.: И. П. МЕДВЕДЕВ. Современная библиография исихастских споров в Византии XIV в. // Античная древность и средние века/i>. Свердловск 1973.10. 270—274. По современной библиографии см. заметку От издателей в начале книги.

347

ддоклад о св. Григории Паламе и православной традиции на торжествах по поводу 600-летия блаженной кончины св. Григория.^38/sup>

ИИнтересно, что в рецензиях или в развернутых статьях по поводу монографии о. Мейендорфа почти сразу определились те позиции, которые будут характерны для разных «лагерей» как богословов, так и ученых, ведущих вплоть до сего дня споры вокруг наследия св. Григория Паламы. Некоторые из обнаружившихся тут позиций заявили о себе впервые, другие, не будучи новыми, заявили о себе с новой силой. Скажем, однако, заранее, что для изучения наследия св. Григория Паламы в последующие полтора десятка лет более всего сделают сам о. Иоанн Мейендорф и те ученые, которые будут работать в его фарватере.

Как можно было ожидать, не замедлила реакция в духе католического антипаламизма. Она прозвучала в рецензии известного специалиста по исихастским спорам (на работы которого о. Мейендорф ссылается) иезуита Э. Кандала.³⁹ Ее суть остроумно выразил Д. Стирнон: о. Кандал «...сразу нахмурил брови, видя, как Палама важничает в патриотическом собрании, и отказываясь допустить, чтобы учитель безмолвия находился в кильватере отцов Церкви».⁴⁰ Но этому направлению мысли была теперь задана большая работа. К началу 1970-х ему придется признать, что некоторые «паламитские заблуждения» начинаются у Великих Каппадокийцев, и перед ним встанет трудноразрешимая (как оказалось) проблема переосмысления от начала до конца богословия св. Максима Исповедника (см. выше, ч. II, гл. V, прим. v). В более зрелой форме эта позиция будет сформулирована в специальном номере католического журнала Istina.⁴¹ Сегодня можно признать, что данное направление дискуссии о паламизме не привело ни к каким существенным результатам для изучения паламизма как

_________________________o:p>

338 G. FLOROVSKY. St Gregory Palamas and the Tradition of the Fathers // The Greek Orthodox Theological Review. 1959—1960. 5. 119—131 (рус. пер.: прот. Г. ФЛОРОВСКИЙ. Святой Григорий Палама и традиция Отцов // Альфа и Омега/i>. Ученые записки Общества для распространения Священного Писания в России. 1996. N 2/3 (9/10). 107—116).

39 ЕЕ. CANDAL. Un libro nuevo sobre Gregorio Pálamas // Orientalia Christiana Periodica. 1960. 26. 418—428.o:p>

40 STIERNON. Bulletin sur le palamisme. 256.

41 1974. N 3, juillet-septembre. Перечислим статьи этого номера (они важны в силу своего программного характера): J. PH. HOUDRET. Palamas et les Cappadociens; J. M. GARRIGUES. L’énergie divine et la grâce chez Maxime le Confesseur; J. S. NADAL. La critique par Akindynos de l’herméneutique patristique de Palamas; M. J. LE GUILLOU. Lumière et charité dans la doctrine palamite de la divinisation. В этой полемике о. Мейендорф не участвовал непосредственно, но в журнале его Свято-Владимирской семинарии по-

348o:p>

такового. Однако очень значителен оказался его вклад в изучение св. Максима Исповедника (хотя главные концепции этой школы по поводу его богословия обосновываются очень слабо, эти работы представляют тем не менее много интересного в историческом отношении и в различных второстепенных вопросах; велика также их заслуга в общем стимулировании интереса к научному изучению наследия этого отца). Разумеется, значение этой школы не мало также и для определения позиций в отношении к паламизму среди римско-католических богословов. Вышедшее наконец в 1995 г. издание полемических сочинений Акиндина было осуществлено одним из авторов «Истины» — о. Надалем. Наиболее важная богословская проблема, вышедшая на первый план благодаря авторам «Истины», — триадологический аспект учения о обожении. На этом мы остановимся ниже.

Неожиданной для многих, но зато отвечавшей лучшим надеждам автора стала реакция бблагожелательного отношения к паламизму с римско-католической стороны. Ее выразил в пространной статье высокоавторитетный (и высокопоставленный) католический богослов кардинал Журне.⁴² Дело было накануне II Ватиканского собора (1962—1965) и экуменических демаршей Афинагора Спиру и папы Римского Павла VI; это не могло не сказаться на обострении церковно-политического интереса к имени св. Григория Паламы. И здесь сыграла некоторую роль книга о. Иоанна. В 1970 г. Павел VI решил изучить вопрос о возможности внесения имени св. Григория Паламы в святцы греко-католической (униатской) церкви. Для этого он обратился к двум трудам: Theologia dogmatica... о. М. Жюжи и к «Введению» о. Мейендорфа. Результат изучения был, правда, отрицательным: как подытожил решение Папы госсекретарь Ватикана кард. Вельо, «потом был бы Фотий, а там и Лютер».⁴³ Однако в отношении научном индуцированная о. Мейендорфом волна благожелательного интереса к наследию византийского исихазма среди римско-католических ученых была более плодотворна. С середины 1970-х гг. к изу-

______________________o:p>

яявился ответ в виде статьи: G. BARROIS. Palamism Revisited // St Vladimir’s Theological Quarterly. 1975. 19. 211—231 (и еще одной статьи — Яннараса). О позиции францисканца о. Андре де Аллё см. ниже (на выход данного номера «Истины» он ответил статьей Orthodoxie et catholicisme...; см. ч. II, гл. V, прим. ѵ).o:p>

42 ССН. JOURNET. Palamisme et thomisme. À propos d’un livre récent // Revue thomiste. 1960. 60. 430—452. Cp. также рец. о. Л. Буйе, специалиста по восточнохристианской монашеской традиции (L. BOUYER// Contacts. 1960.12. 160), который принял тезис о. Мейендорфа о «номинализме» Варлаама столь буквально, что вообще не увидел противоречия между паламизмом и томизмом.

43 A. WENGER. Le Cardinal Jean Villot (1905—1979): secrétaire d’Etat de trois papes. Paris 1989. 112; цит. no: J.LISON. L᾽Esprit repandu. La pneumatologie de Grégoire Palamas (Patrimoines. Orthodoxie). Paris 1994. 10—11, n. 15.

349

чению некоторых аспектов исихастской традиции обращается один из лучших патрологов XX в. (очень почитавшийся и о. Мейендорфом) — францисканец о. Андре де Аллё (Лувен, Бельгия), — который не оставит этой темы до конца жизни.⁴⁴ Начиная с первой же статьи своего «околопаламитского» цикла,⁴⁵ о. де Аллё ставит два рода вопросов: различение между традицией паламизма и западным богословием и отношение паламитского богословия к учению отцов IV в. (о. де Аллё был прекрасным специалистом по эпохе II Вселенского собора, документы которой, включая сирийские и другие негреческие, знал досконально). Последний вопрос ставится им и решается совершенно беспристрастно и, как нам пришлось указать (ч. П, гл. V, прим, ѵі), разрешается гораздо убедительнее, чем это было сделано о. Мейендорфом. Очевидно, о. Мейендорф сразу же согласился с этой критикой. Что касается первого рода вопросов, то о. де Аллё приходит к выводу о несомненной законности преемства между «паламизмом» и более ранней традицией Церкви. Этот вывод коренным образом влияет на подход к устранению догматических разногласий между двумя конфессиями. Православных не следует убеждать отречься от «паламизма», а вместо этого следует представить паламитскую и западную традиции как два аспекта единого церковного учения... Мы еще вернемся к этому подходу, когда будем обсуждать его обоснование на современном этапе. Пока отметим, что независимо от абсолютной достоверности такого воззрения в римско-католической среде оно содействовало появлению многих научных работ, ценность которых велика и в глазах тех, кто такого воззрения не разделяет.

__________________________o:p>

44 О нем см.: J. LISON. AAndré de Halleux (1929—1994). In memoriam // Revue des sciences religieuses. 1994. 68. 403—408 (некролог написан учеником, который под руководством о. де Аллё изучал богословие св. Григория Паламы). Незадолго до смерти все его работы, прямо или косвенно связанные с паламитской тематикой (за исключением кратких рецензий), были собраны в сб.: А. DE HALLEUX. Patrologie et (Ecuménisme. Recueil d’études (Bibliotheca Ephemeridum Theologicarum Lovaniensium, 93). Louvain 1990. 887 p. См. особо VI раздел: Le Palamisme (p. 769—856), но также и др. работы (ср.: ч. II, гл. V, прим. ѵі).o:p>

45 АА. DE HALLEUX. Palamisme et Scolastique // Revue théologique de Louvain. 1973. 4. 409—442 [репринт: IDEM. Patrologie et (Ecuménisme... 782—815]. Помещая «персонализм» (но, скорее, в смысле Лосского, а не о. Мейендорфа) в ряд важнейших различий между западной и восточной традициями, о. де Аллё исходит из законности в принципе как «персоналистского», так и «эссенциалистского» подходов (см. подробнее ч. II, гл. V, прим. vі). Это было сказано в противовес персона- листскому «экстремизму» о. Мейендорфа (свойственного ему до сер. 1970-х гг.), но прозвучало еще и в противовес сформулированной в это же самое время противоположной крайней позиции авторов «Истины» (возводившей триадологию блаж. Августина в ранг абсолютной истины); см. выше, прим. 41.

350o:p>

Критика со стороны консервативных православных прозвучала наиболее весомо (со множеством конкретных и справедливых замечаний, особенно по неточностям цитирования) со стороны о. Иоанна Рома- нидиса⁴⁶ — почти ровесника о. Мейендорфа (род. в 1927 г.) и также ученика о. Георгия Флоровского, причем (в отличие от о. Мейендорфа) непосредственно учившегося у него в Америке.⁴⁷ Серьезного в научном отношении развития эта критика не получила. Тем не менее это не дает основания ею пренебрегать, если мы имеем в виду не только научную, но и богословскую сторону монографии о. Иоанна. О. Романидис и в менее резкой форме вл. Василий Кривошеин указали на реально свойственный монографии о. Иоанна Мейендорфа недостаток — слишком откровенную попытку скорее вписать «паламизм» в мышление современного человека, нежели приспособить свое мышление к системе понятий святого отца. Никто не станет отрицать, что всегда необходимо сочетание обоих подходов: ведь даже если исследователь будет считать свои представления целиком греховными и будет стараться от них избавиться, первоначальные сведения о том, как это сделать, он сможет

________________________o:p>

446 J. S. ROMANIDES. Notes on the Palamite Controversy and Related Topics // The Greek Orthodox Theological Review. 1960—1961. 6. 186—205; 1963—1964. 9. 225— 270. В настоящей книге о. Мейендорф весьма благожелательно ссылается на первую монографию Романидиса, принесшую ему известность (ч. II, гл. I, прим. 44). К сожалению, мы здесь не можем коснуться, за ее для нас недоступностью, его книги Ἅγιος Γρηγόριος Παλαμᾶς (Ἀθῆναι 1975), вышедшей в один год и в pendant к его нашумевшей Ρωμροσύνη-Ρωμαωία-Ρούμελη (Θεσσ. 1975). Во всяком случае, ясно, что после того, как о. Романидис пришел к своей национально- политическо-церковной идее Ρωμῃοσύνη, или Ρωμαιωσύνη, как особой общности, которая является единственной хранительницей православной веры, противостоящей «франкизму» (миру варваров-франков с его учителем — богосло- вом-еретиком (!) Августином), еретическому искони,— в главные богословы первой пришлось идти св. Григорию Паламе. Этот аспект националистического «паламизма» о. Романидиса усваивается с одинаковым успехом в среде как экуменистов, так и традиционалистов, вплоть до некоторых старостильников. В последующие годы о. Романидис от отвращения к Западу дошел до предосудительной любви к Востоку: он стал одним из главных авторов унии с монофизитами, подписанной (в том числе лично им) в Шамбези (Швейцария) в 1990 г. — Быста же друга... в той день (Лк. 23, 12) филетизм и экуменизм.

47 Это уже третий ученик о. Георгия Флоровского, упомянутый на малом протяжении этого послесловия. Среди его учеников оказываются сегодняшние иерархи от старосгильнического епископа до титулярного митроп. Пергамского Иоанна Зизиуласа — столпа «неоправославного» модернизма. Есть ли все- таки что-то общее между учениками о. Георгия — если даже не все они состоят друг с другом в евхаристическом общении? Чуть ниже мы постараемся определить ту точку, после которой их пути разошлись.

351o:p>

понять только на своем собственном, грешном языке. Но встает вопрос о пропорции... Возможная тут научная дискуссия оказывается лишь верхушкой айсберга богословского спора о понимании Предания — и соответственно этому научные рецензии лишь слегка отражают отношение, которое формируется в церковной среде.

ССторонник «осовременивания» святых отцов может спросить своего оппонента: как он предполагает проверить, что усваивает именно «этос» отцов (любимый термин о. Флоровского), а не занимается стилизацией? Вот та проблема, при разрешении которой так сильно разошлись пути учеников о. Георгия Флоровского. Почти всем участникам постигшего православное богословие XX в. «патриотического возрождения» (термин журналистов), кроме, быть может, самых поверхностных, общая форма ответа была ясна: гарантию подлинности всегда дает Священное Предание и только оно одно. Но где было Предание между XIV (или хоть XV) и XX в.? Школа о. Флоровского оставляла этот вопрос едва ли не на одну интуицию, так как о. Георгий преуспел главным образом в выяснении того, где и в чем Предания в это время не было. Думается, что именно в поисках Предания расходились пути учеников. Скажем забегая вперед, что у о. Мейендорфа до конца жизни представления об этом не отличались определенностью, и это не могло не настораживать тех, кто таковую определенность имел или искал и кого поэтому в буквальном смысле слова можно назвать традиционалистами. К этому вопросу мы вернемся в конце.

Особняком (как всегда!) стоит восприятие книги на родине автора — в России. Книга была довольно легко доступна (так как серия, в которой она вышла, поступала в крупные библиотеки Москвы и Ленинграда), и влияние ее было широко и разнообразно. Видимо, самым первым был тот экземпляр, который был прислан в редакцию «Византийского временника» на рецензию. Б. Т. Горянов — советский специалист по эпохе, с которым слегка полемизирует в своей книге о. Иоанн,— к этому времени уже фактически отошел от научных дел, и поэтому редакция переслала книгу в Свердловск (Екатеринбург) М. Я. Сюзюмову. Он и написал рецензию.^48/sup>

________________________

48 М.Я.СЮЗЮМОВ //Византийский временник.. 1963. 23. 262—268. Книга рассмотрена подробно и с увлечением. Помимо «тенденции» — подыскать для всего объяснение с точки зрения классовой борьбы — рецензент последовательно проводит ту мысль, что в условиях Византии гуманисты не должны были капитулировать перед исихастами (и тем паче переходить в латинство — тут, кстати, и о. Мейендорфу попадает за его реверансы в латинскую сторону), а поднимать народ против турок. Исихастам достается за «идеологию капитулянтства» перед гурками (с. 265). У Сюзюмова узнаются аргументы антипаламитов («...Победа Паламы... — всё это привело к тому, что самоубийственные в политическом отношении

352o:p>

ТТем не менее история с рецензией или, точнее, с книгой, полученной в Екатеринбурге, имела большие последствия для тогдашнего студента Сюзюмова — И. П. Медведева.^{49/sup> Близкое знакомство в}

________________________

иидеи фанатического исихазма стали господствующими в византийском обществе» (с. 262)), и его рецензия написана скорее с позиций антипаламитски понятого византийского патриотизма, нежели марксизма. Ему жалко византийского государства, а не бедных: «Мрачная фигура Паламы тесно связана с той трагической катастрофой, которая постигла византийское общество после торжества идеологической доктрины, выдвинутой этим византийским схоластом. Григорий Палама — идеолог и проповедник мистики, глава той части монахов-фанатиков, которые назывались „безмолвниками“ (исихастами)...» (с. 262). В отличие от большинства неправославных критиков о. Мейендорфа Сюзюмов принимает как очевидное его деление на «гуманистов» и «исихастов». Подобно Мейендорфу Сюзюмов — не только историк, но и участник спора, который для него не потерял актуальности. Видимо, оба ощущали Византию своей родиной. Поэтому выглядит закономерным, что автор удостаивается всех возможных в подобной ситуации похвал: «Несмотря на то что книга Мейендорфа реакционна с начала до конца, несмотря на то что мы не найдем в ней научного анализа мировоззрения Паламы, тем не менее это исследование вместе с большими трудами Мейендорфа по изданию сочинений Паламы представляет значительный интерес» (с. 268). Надо сказать, что Сюзюмов был очень крупным византинистом дореволюционной выучки, и его антипаламизм, вероятно, имел ту же основу, что и у Ф. И. Успенского (интеллигентское неприятие монашества и «мистицизма»).

49 Как рассказывает сам Игорь Павлович, книга эта сыграла совершенно особую роль в его научной судьбе: именно с нею (буквально «под мышкой») он вошел в византиноведение, причем начало этого пути оказалось достаточно драматичным. Ему, тогда (в 1960 г.) студенту исторического факультета Уральского университета (Свердловск), работавшему над дипломным сочинением по истории исихаст- ских споров в Византии XIV в., была дана для прочтения сия книга его научным руководителем проф. М. Я. Сюзюмовым. Благоговейно приняв ее в свои руки, студент Медведев тут же потерял ее (оставил по рассеянности в городском транспорте). Казалось, что на еще не начавшейся карьере византиниста вполне можно было ставить крест. Трагедии, впрочем (не без помощи Божией и друзей-журналистов, «эзоповым языком» — дабы не узнал профессор! — широко оповестивших о потере), не произошло: через два исполненных тоскливого ожидания месяца, когда скрывать «следы преступления» от профессора, казалось, было уже невозможно, книгу принес по указанному в газетах адресу... рабочий Уралмаша. Книга, таким образом, была не только прочитана, но и почти полностью переведена (о качестве этого студенческого перевода И. П. отзывается не без юмора). Об этой истории знал и сам автор книги, с которым И. П. связывали многолетние дружеские отношения. Работу над настоящим изданием И. П. Медведев воспринял как своего рода «послушание», как личную дань памяти о. Иоанна Мейендорфа. Его отношение вполне разделяет и автор этих строк, который имел драгоценную возможность в течение более чем 4 лет обсуждать с о. Иоанном многочисленные проблемы, прямо или косвенно связанные с темой этой книги.

353o:p>

ггоды учебы с книгой о. Иоанна приковало к эпохе противостояния тех групп, которые именно о. Иоанн определил как «гуманистов» и «исихастов» (XIV—XV вв.), его дальнейшие научные интересы. Несмотря на свое тогдашнее неприятие исихазма как идеологии (которое потом все более и более смягчалось), Медведев сразу принял сторону о. Иоанна в бесконечных спорах о том, что считать «византийским гуманизмом» (см. ч. I, гл. I, прим. іх-х). В первой половине 1970-х гг. начали выходить его основные работы, очень важные для понимания идеологии антипаламитского лагеря и вообще той среды, в которой развивалось все это противостояние, а также многочисленных вопросов источниковедения Палеологовской эпохи.⁵⁰ Выходя за хронологические рамки этого раздела, упомянем имя Н. Д. Барабанова — одного из последних учеников М. Я. Сюзюмова, который также посвятил себя главным образом истории эпохи исихастских споров; его работы стали выходить с конца 1970-х гг.⁵¹ Идеологическое влияние Сюзюмова в них постепенно вытеснялось непосредственным влиянием о. Мейендорфа, который следил за работой Барабанова с большой симпатией. С конца 1960-х гг. стали выходить работы Г. М. Прохорова, но о них лучше будет сказать чуть ниже, так как этот ученый был прямым учеником о. Мейендорфа и даже своего рода его «агентом влияния» в СССР.

В русских церковных кругах книга была встречена с жадным интересом, и в духовных академиях довольно быстро были сделаны рукописные переводы.sup>52 (Когда началась подготовка настоящего издания, все попытки их разыскать оказались тщетными, так что переводить пришлось заново. Но, по условиям нашей жизни, это нужно принять как знак чрезвычайного внимания.) Тем не менее, по при-

__________________________

550 В связи с настоящей книгой из них наиболее важны указанные в прим, іх к гл. I ч. I, а также: И. П. МЕДВЕДЕВ. Мистра. Очерк истории и культуры поздневизантийского города. Л. 1973; I. Р. MEDVEDEV. Tendances vers une Renaissance dans la culture byzantine tardive // Byzantiaka. 1984. 4. 113—136; И. П. МЕДВЕДЕВ. Очерки византийской дипломатики (частноправовой акт). Л. 1988. Первое изд. его книги «Византийский гуманизм ХIV-ХV веков» появилось в 1976 г. В 1997 г. должно выйти 2-е изд., существенно переработанное. Некоторые другие работы, представляющие интерес по частным вопросам, указывались в наших примечаниях. Полная библиография трудов находится в печати в: Византино-россика. 1996 [1997]. 2.

51 Все основные работы учтены выше в примечаниях; см. ч. I, гл. I, прим. 34, 35 и /span> vvіі.

52 В частности, в Москве заказанный Патриархией перевод выполнял В. М. Живов — ныне известный славист, но также и очень хороший патролог, хотя и мало печатающийся (ср.: ч. II, гл. VI, прим. хvіі).

354o:p>

чине глубокого упадка науки и образования в советских духовных школах, отсюда не вышло ровно никаких последствий ни для науки, ни для богословия.⁵³

ВВ 1970-е гг. книга о. Иоанна стимулировала моду на «паламизм» и в кругах светской интеллигенции, занятой «духовными проблемами», но либо откровенно вне Православия, либо, во всяком случае, не стесняющей себя нормами церковных канонов. В работах, скажем, по «семиотике» стало хорошим тоном цитировать Паламу — обычно по все той же книге о. Мейендорфа. Этому интересу мы обязаны единственным полным русским переводом Триад, выполненному в 1970-е гг. В. Вениаминовым (псевдоним В. В. Бибихина), но опубликованным только в 1995.^54/sup>

ООбсудив вкратце вклад в изучение паламизма тех, кто не согласился или не вполне согласился с автором книги, перечислим кратко и то, что было сделано в качестве прямого развития идей и методов о. Иоанна Мейендорфа. Вклад этих исследователей самый значительный, но о нем не нужно будет слишком распространяться, поскольку основные результаты их работ были приведены в соответствующих местах комментария.

________________________

53 Позднее, с середины 1980-х гг., в изданиях Московской Патриархии появляются некоторые оригинальные (т. е. не переводы и не пересказы «с иностранного») публикации по истории исихазма. Но обычно они принадлежали авторам, работавшим вне стен официальных учреждений МП. Единственное исключение — сочинения И. Экономцева, впрочем начинавшего свою карьеру в качестве светского византиниста. Тому, кто заинтересуется их богословским содержанием, можно рекомендовать обратиться сразу к первоисточнику — Н. А. Бердяеву, где те же самые идеи изложены гораздо талантливее и без неуместных ссылок на Мейендорфа и Паламу.

54 О качестве этого перевода дают некоторое представление те примеры, которые мы иногда приводили выше (в ч. II). Из них видно, что переводчик подчас минует очень трудные места, даже не замечая их трудности, но подчас спотыкается на самых простых. Его перевод можно рекомендовать для первоначального ознакомления с содержанием i style="mso-bidi-font-style:normal">Триад; при этом нужно учитывать, что пользоваться таким переводом нужно примерно так же, как машинным: перевод сделан талантливо и при хорошем знании языка — но почти без всякого понимания содержания и без редактирования специалистом. Привнесенные переводчиком комментарии представляют собой смесь пересказа случайно попавшихся ему чужих научных трудов с собственными фантазиями о Православии. Подобное изучение исихазма продолжается и сейчас, чему пример — упомянутый выше сб. «Синергия» (прим. 26). В богословском отношении это литература на любителя, а на научную содержательность она почти и не претендует.

355

ССамым главным вкладом этих исследователей было начавшееся в Фессалонике в 1962 г. под общей редакцией проф. П. К. Христу († 1995) издание Собрания сочинений св. Григория (в которое вошли, в несколько обновленном виде, и подготовленные в 1950-е гг. издания о. Мейендорфа). Последний на сегодня IV том этого издания вышел в 1988 г.; к моменту неожиданной кончины проф. Христу V том был близок к завершению, но пока что не вышел. Несмотря на претензии, которые предъявили к текстологическому уровню издания западные ученые, недостатки Собрания с избытком перевешиваются его достоинствами. Большей частью в него вошли не издававшиеся ранее произведения, а для немногих в его составе переизданий текст дан все-таки более надежный. Параллельно Собранию св. Григория Паламы греческие ученые постепенно издают творения св. Филофея Коккина и уже издали Иосифа Калофета (на все вышедшие тома мы ссылались в примечаниях к книге).

В развитие исторической части монографии о. Мейендорфа наиболее важные работы за последующее 15-летие принадлежали самому автору.⁵⁵ В отношении богословском особенно выделялись две монографии — Παλαμικά И. Манцаридиса⁵⁶ (ученика П. К. Христу и его сотрудника по изданию Собрания творений св. Григория) и «Таинство Святыя Троицы согласно святому Григорию Паламе» иером. Амфилохия Радовича (одного из непосредственных учеников св. Юстина Поповича; ныне митроп. Черногорский), на которую мы

__________________________

55 Почти все они вошли в его том Variorum reprints (ByzHes) и были приведены нами в своем месте. Из не упоминавшихся до сих пор работ отметим те, которые важны для понимания общего климата эпохи: J. MEYENDORFF. Society and Culture in the Fourteenth Century: Religious Problems // Actes du XIV^е Congrès International des Études Byzantines. Bucarest, 6—12 sept. 1971. Bucarest 1974.1. 111— 124 [репринт: ByzHes, VIII]; IDEM. Spiritual Trends in Byzantium in the Late Thirteenth and Early Fourteenth Centuries // Art et société à Byzance sous les Paléologues. Actes du Colloque organisé par l᾽Association Internationale des Études Byzantines. Vénice 1971. 53—71 [переизд. в: Kariye Djami / P. Underwood. Vol. 4 (Bollingen Series, 70). Princeton 1975. 93—106]. Cp. также: И. Ф. МЕЙЕНДОРФ. О византийском исихазме и его роли в культурном и историческом развитии Восточной Европы в XIV в. // Институт Русской литературы (Пушкинский Дом). Труды Отдела древнерусской литературы. 1974. 29. 291—305. Более подробно см. в библиографиях трудов о. Иоанна (обе далеки от полноты и дополняются как за счет друг друга, так и аппаратом настоящего издания): Г. М. ПРОХОРОВ. Памяти о. Иоанна Мейендорфа: 17.02.1926—22.07.1992 // Византинороссика. 1995. 1. С. Х-ХХ, особ. ХV-ХХ; [С. С. ХОРУЖИЙ]. Библиография трудов о. Иоанна Мейендорфа // Синергия/i>... 33—41.

56 См. выше, ч. II, гл. I, прим. IV. Книгу составили статьи автора за 10 лет (1963—1973).

356

часто ссылались.⁵⁷ Для обеих работ характерно продолжение и расширение наблюдений о. Мейендорфа, но без методологических инноваций.

Среди ближайших продолжателей о. Мейендорфа нужно назвать и Г. М. Прохорова, чьи интересы были особенно близки занятиям о. Иоанна со второй половины 1970-х гг. (исихазм и церковная и политическая история Руси XIV—XV вв.), которые лишь намечались в монографии о св. Григории. Кроме того, ему принадлежит ряд публикаций средневековых славянских версий произведений св. Григория Паламы и других авторов его круга (Иоанна Кантакузина, Давида Дисипата).⁵⁸ Одновременно с Прохоровым к изучению славянских переводов исихастской литературы, а также оригинальных произведений исихастской традиции на славянском обращаются другие исследователи — главным образом в Болгарии и Югославии.⁵⁹ Кроме того, большое значение в области изучения исихазма у славян имеют работы А.-Э. Тахиаоса. К сожалению, до сих пор остается без всякого изучения история исихазма и даже просто история монашества в

_________________________o:p>

557 Важнейшие главы монографии вышли также по-французски в виде статей: Haérom. Amphilochios (RADOVITCH). Le Mystère de la Sainte Trinité selon Saint Grégoire Palamas // Вестник Русского Западно-Европейского патриаршего экзархата. 1975. N 91—92. 159—170; IDEM (archimandrite). „Le Filioque“ et l᾽énergie incrée de la Sainte Trinité selon la doctrine de Saint Grégoire Palamas // Ibid/i>. N 89—90. 11—44.

58 Все эти работы указывались в своем месте. Здесь же назовем дополнительно: Г. М. ПРОХОРОВ. Исихазм и общественная мысль в Восточной Европе в XIV веке // Институт Русской литературы (Пушкинский Дом). Труды Отдела древнерусской литературы.. 1968. 23. 86—108; ОН ЖЕ. Келейная исихастская литература (Иоанн Лествичник, авва Дорофей, Исаак Сирин, Симеон Новый Богослов) в библиотеке Свято-Троицкой Сергиевой Лавры с XIV по XVII в. // Там же/i>.. 1974. 28. 317—324.

59 Здесь нет возможности дать подробное обозрение этой обширной области, лишь малая часть которой отразилась в наших примечаниях. Ограничимся ключевыми публикациями, где содержится дальнейшая библиография: К. ИВАНОВА-КОНСТАНТИНОВА. Някои момента на българовизантайските литературни връзки през ХГѴ в. (Исихазмът и неговото проникване в България) // Старобългарска литература. 1971. 1. 209—242; О кнезу Лазару. Научни скуп у Крушевцу 1971. Београд 1975; Търновска книжна школа. Т. 4. Културното развитие на бьлгарската държава (краят ХІІ-ХІV век). София 1985; I. MARCEVSKI. Terms from Hesychast Texts in Middle Bulgarian Translations. Demonstrated by examples from works of Gregory Palamas // Byzantinoslavica. 1990. 51. 208—215; K. IVANOVA, P. MATEJIC. An Unknown Work of St. Romil of Vidin (Ravanica). (Preliminary Remarks) // Palaeobulgarica. 1993. 17. N 4. 3—15 (с библиограф, по прей. Ромилу — одному из ближайших учеников прей. Григория Синаита в Болгарии).

357o:p>

ттретьем «секторе» православной икумены нашего тысячелетия — арабоязычном (Антиохийский патриархат).

Историография исихазма с конца 1970-х гг. до 1995 г.

В конце жизни о. Иоанн Мейендорф занимался византийским исихазмом не очень много. Главные его интересы сосредоточивались сначала в области византино-русских церковных и политических отношений, а потом на эпохе св. императора Юстиниана.⁶⁰ Ниже мы остановимся только на тех именах, которые впервые заявили о себе (по крайней мере, в области изучения исихазма) не ранее середины 1970-х гг. Мы не будем также касаться изданий, которые важны для всех областей византиноведения и только в частности — для изучения исихастской традиции (о них см. вступительную заметку «От издателей» и список сокращений).

Прежде всего тут следует назвать два имени: итальянского исследователя Антонио Риго и канадского — Роберта Синкевича. В наших прибавлениях к тексту мы изложили, хотя и с неодинаковой полнотой, результаты всех их работ, имеющих отношение к теме византийского исихазма (за исключением рецензий и тех публикаций, которые полностью перекрываются более поздними) по состоянию на начало или середину 1996 г. Столь большого внимания их работы заслуживают, на наш взгляд (который, впрочем, разделялся и о. Мейендорфом), потому, что они по-новому взглянули на источники и настолько обогатили наши сегодняшние знания, что теперь мы можем говорить о новом этапе изучения византийского исихазма. Не перечисляя заново их работ (читатель может сам отыскивать их по указателю), мы лишь подведем итог их деятельности.

Роберт Синкевич. Его работы группируются вокруг двух осуществленных им издательских проектов — Глав физических... св. Григория Паламы и проповедей св. Феолипта Филадельфийского. Первый проект стимулировал уточнение хронологии ряда произведений св. Григория (как самих Глав, так и некоторых других) и подробное изучение контекста (естественнонаучного, философского, богословского) издаваемого сочинения св. Григория. Наиболее интересные результаты последнего — опровержение общепринятой до Синкевича гипотезы о влиянии на св. Григория психологической триадологической модели блаж. Августина (были указаны подлинные источники) и оценка его научных познаний в историко-научной и историко-философской перспективе (она оказалась довольно высокой, как то и утверждал

__________________________o:p>

660 В этот период он обращается вновь к теме Софии в искусстве Палеологовского времени (см. выше, ч. П, гл. V, прим. 109), а также к истории Флорентийского собора (см. ч. I, гл. VI, прим. ѵ). Пишет также статьи для справочных изданий.

358o:p>

агиограф — св. Филофей). Издание св. Феолипта сопровождалось подробным изучением его биографии и отношений с современниками, в особенности его позиции по отношению к арсенитскому расколу. Р. Синкевичу удалось завершить долгожданный труд извлечения из забвения творений этого великого святителя, начатый еще о. С. Са- лавилем (на которого ссылается о. Мейендорф в этой книге), но прервавшийся за его смертью. Особняком стоит по-своему также очень важное исследование «догматического» (и антиеретического) толкования на молитву Иисусову (с изданием текстов ранних редакций), важное также и для истории текста этой молитвы (одно из обвинений со стороны Варлаама строилось на принятии исихастами якобы искаженного ее текста). Впрочем, история текста молитвы Иисусовой — область долговременных занятий А. Риго. Издание Ответов Варлаама Георгию Лапифу дало повод для новой инвентаризации всех греческих произведений Варлаама (критическое издание которых начала в 1995 г. ученица Р. Синкевича Тия Кольбаба), а также для пересмотра начала исихастских споров — как в историческом отношении, так и в концептуальном. Со стороны исторической предложены существенно иная хронология начальных событий (Р. Синкевич опирался, впрочем, на наблюдения о. Даррузеса) и иная концепция взаимоотношения и хронологии соответствующих полемических произведений. Со стороны концептуальной было гораздо точнее описано то свойственное Варлааму представление, которое о. Иоанн не слишком удачно назвал «номинализмом».^61/sup>

______________________

661 Позволим себе и мы небольшое замечание о «номинализме». Р. Синкевич убедительно продемонстрировал, что Варлааму не был свойственен номинализм в настоящем смысле слова: мнение о том, что «...за исключением первых сущностей [по Аристотелю, т. е. индивидуальных бытий, или ипостасей] не может быть никакого другого бытия (...ὅτι τῶν πρώτων οὐσιῶν ἀναιρούμενων ἀδύνατον τῶν ἄλλων τί εἶναι)» приводится им в качестве одной из неприемлемых альтернатив (R. Е. SINKEWICZ. The Solutions Addressed to George Lapithes by Barlaam the Calabrian and their Philosophical Context // Mediaeval Studies. 1981. 43. 151—217, особ. 209.8—9, cp. 167). Вместо этого Варлаам учил о двух родах универсалий: существующих врожденно в нашей душе (это соответствует «номинализму» и было замечено о. Мейендорфом) и существующих в Боге, которым первые соответствуют, но не вполне. (Отсюда невозможность достоверного доказательства в богословии.) Универсалии в Боге суть «идеи», творящие конкретное бытие. Но тут Варлаам, хотя и прямо ориентируясь на Платона (и еще более прямо, как показывает Синкевич, на Прокла), вносит существенную коррективу по отношению к языческому платонизму: «идеи» не составляют у него никакого отдельного бытия от Бога, а принадлежат непосредственно Божественному Уму. Таким образом, непосредственно всепроницающий и творящий Божественный Ум, или попросту Бог, становится универсалиями (ср. анализ Синкевича: Ibid/i>. 167, 171—

359

Антонио Риго. Этот исследователь посвятил себя изучению аскетических учений и форм молитвенной практики, а также персоналиям. Его постоянный интерес — сходство и различие между византийским исихазмом как таковым и исихазмом ложным, который в поздней Византии нередко называли мессалианством (т. е. богумильством), несмотря на его значительное отличие от подобных сект. Изучение этой византийской эзотерической традиции находится в самом начале. Риго не только значительно продвинул его, но и показал, что именно в контексте «охоты на мессалиан» выстраивались обвинения против исихастов. Что касается персоналий, то особенно значительными можно считать его портреты преп. Никифора Исихаста, преп. Григория Синаита и св. патр. Исидора (портрет Синаита создан на основе, подготовленной Бэлфуром). Добавим еще, что именно у Риго можно найти наиболее полный свод всего, что нам

_________________________

172). А priori сомнительно, чтобы Варлаам мог изобрести все это построение, хотя до сих пор ближе Прокла никаких параллелей указано не было. Следовало бы произвести поиски в поздней Византии. Из уже введенного в научный оборот материала обращает на себя внимание видимый «номинализм» Евстратия Никейского, отмеченный в его антимонофизитской аргументации (Р. JOANNOU. Der Nominalismus und die menschliche Psychologie Christi // Byzantinische Zeitschrift. 1954. 47. 369—378; в качестве обобщающей монографии о Евстратии Никейском см.: Θ. Ν. ΖΗΣΗ. Νικῆτα Σεΐδου, Λόγος κατὰ Εὐστρατίου Νίκαιας (Ἀριστοτελεῖον Πανεπιστήμιον Θεσσαλονίκης. Ἐπιστημονικὴ Ἐπετηρὶς Θεολογικῆς Σχολῆς Τ. ιθ' Παράρτημα 21). Θεσσ. 1976). Знаменитая ересь Евстратия, за которую он был осужден в 1117 г. (будто человечество Христа «рабски служит» Его божеству), также могла бы проистекать из подобного «номинализма»: как мы достоверно знаем об учении Евстратия, реальное человеческое бытие Христа он считал бытием индивидуума; если бы он при этом, подобно Варлааму, не отрицал вообще реальность «второй сущности», а усваивал ее непосредственно Богу, то из этого следовало бы, что обожение человечества Христа принципиально не отличается от соединения Бога со всякой тварью, и, следовательно, оно должно воздавать рабское поклонение Его божеству. Наша гипотеза тем более вероятна, что Евстратий был учеником Итала, а Итал — Пселла. Богословские произведения обоих этих авторов (Иоанн Итал. Сочинения / Греч, текст с вариантами и примечаниями публикуется по материалам ГР. Ф. ЦЕРЕТЕЛИ. Ред. и предисл. Н. И. КЕЧАКМАДЗЕ. Тбилиси 1966; Michaelis Pselli Theologica / Р. GAUTIER (Bibliotheca scriptorum graecorum et romanorum Teubneriana). Leipzig 1989.1) практически не изучались, при поверхностном же знакомстве они показались нам многообещающими. Наше предположение кажется нам особенно вероятным еще и потому, что в ранней Византии учение, подобное Варлаамову (по крайней мере, подобное в том отношении, что это был тоже «номинализм» на почве платонизма — ори- генизма), вполне надежно просматривается — у патр. Константинопольского Ев- тихия (и то же самое или близкое в одной из севирианских сект — у Иоанна Филопона; см. ч. II, гл. II, прим. ііі).

360o:p>

иизвестно по истории делания молитвы Иисусовой за всю византийскую историю.

Некоторые другие исследователи (особ. Г.-В. Байер, А. Константи- нидис Геро, Д. Бэлфур; см. также выше о греческих ученых, группировавшихся вокруг П. К. Христу) издавали некоторые важные источники — как исихастские, так и антипаламитские — и содействовали выяснению многих частных вопросов. В России, помимо упоминавшихся выше имен, нужно назвать еще Е. М. Ломизе (исихазм и церковная политика Византии середины XIV — середины XV в.; проблема православного отношения к власти монарха-еретика).

В 1984 г. в Фессалонике прошел симпозиум, посвященный св. Григорию Паламе. Среди опубликованных затем работ⁶² оказалась и очень важная статья о. Мейендорфа — его итоговая публикация по триадологии св. Григория.⁶³

Следует особо сказать о тех работах, в которых на основании исторических исследований выясняется богословское значение исихазма. В отличие от предшествующего периода католическая историография привнесла здесь больше нового, нежели православная (а протестантская — совсем мало). Как было видно из наших примечаний, основной вклад в изучение богословия св. Григория Паламы со стороны православных внесли о. Иоанн Мейендорф и особенно о. Думитру Станилоаэ. Важным событием был также выход монографии Аристида Пападакиса о св. Григории Кипрском (1983), но в ней исторический анализ преобладает над историко-богословским. Самым же заметным богословским «развитием» паламизма в номинально православной среде стала деятельность Христоса Яннараса, которая постепенно приобрела совершенно скандальный характер... Но анализ всех этих богословских тенденций завел бы нас слишком далеко от истинного учения св. Григория Паламы. Поэтому обратимся лучше к работам католиков, авторы которых не претендуют на звание православных, но зато искренне стремятся узнать правду о паламитской традиции.

С римско-католической стороны особенно важные труды были предложены в рамках обоих упомянутых выше направлений — как антипаламитского, так и нового «пропаламитского».

Из «антипаламитских» трудов особенно много для понимания исихастской традиции дают работы немецкого иезуита о. b style="mso-bidi-font-weight:normal">Герхарда

__________________________

62 Πρακτικὰ θεολογικοῦ συνεδρίου εἰς τιμὴν καὶ μνήμην τοῦ ἐν ἀγίοις πατρὸς ἡμῶν Γρηγορίου ἀρχιεπισκόπου Θεσσαλονίκης τοῦ Παλαμᾶ / Προνοίᾳ του Παναγιωτάτου μητροπολίτου Θεσσαλονίκης κ. κ. Παντελεήμονος Β' . Θεσσ. 1986.

63 J. MEYENDORFF. Τὸ Ἅγιο Πνεῦμα στὴ Θεολογία τοῦ Ἁγ. Γρηγορίου τοῦ Παλαμᾶ // Αὐτόθι. 137—153.

361

Подскальского (этот автор, впрочем, нисколько не зависит от круга авторов «Истины»).⁶⁴ Как мне кажется, надо признать, что значение их о. Мейендорфом недооценивалось (он всегда отдавал должное эрудиции о. Подскальского, особенно библиографической, но совсем не принимал его концепций). О. Подскальский считает, что гуманизм (понятый в смысле гуманитарных занятий) — лучшее, что было в Византии и что сказывалось во всех переменах к лучшему в Православной Церкви. «Паламизм», традицию которого он представляет в исторической перспективе до XIX (и отчасти XX) в., — это «элемент торможения». Паламизму органически свойственен дух обскурантизма и самодостаточности и, следовательно, непримиримости. По мнению о. Подскальского, в Православной церкви есть очень много хорошего и без паламизма, и остается надеяться, что православные когда-нибудь преодолеют свой паламизм... Такие воззрения автора не препятствуют его трудам содержать огромное количество важных конкретных сведений. Но, самое главное, трудно и едва ли возможно было бы доказать, будто выводы о. Подскальского совсем уж не следуют из его материала. Если мы возьмем святоотеческое (и «паламитское») учение о познании Бога и о видении Духа святыми непосредственно — хотя бы в том объеме, в котором это учение изложил для нас выше о. Мейендорф, — то возникает «детский» вопрос, на который прямо, честно и цитируя святых отцов, живших из столетия в столетие, отвечает о. Подскальский и который в лучшем случае замалчивается (так у о. Мейендорфа) или грубо извращается (см. ниже) у тех современных «паламитов», кого носит ветер экуменизма: могут ли святые — и не в одиночку, а многие и многие — ошибаться, говоря, что в таких-то сообществах, именующих себя христианскими, благодати Божией нет и Церкви нет? Могут ли они именно в данном вопросе из поколения в поколение обходиться без боговидения? О. Подскальский формули-

__________________________

64 Ряд статей по различиям в философско-гносеологическом подходе к богословию между паламитами и антипаламитами, с итоговой монографией по этому вопросу (содержащей множество конкретных наблюдений и подробную библиографию по каждому автору): G. PODSKALSKY. Theologie und Philosophie in Byzanz: Der Streit um die theologische Methodik in der spatbyzantinischer Geistgeschichte (14./15. Jh.). (Byzantinisches Archiv, 15). München 1977; IDEM. Orthodoxie und westliche Theologie // Jahrbuch der Österreichischen Byzantinistik 1981. 31/2. 513—527; 1982. 32/1. 293—301; IDEM. Die griechisch-byzantinische Theologie und ihre Methode // Theologie und Philosophie. 1983. 58. 71—87. Но, пожалуй, гораздо больше для понимания поздневизантийского исихазма дает его книга о более позднем периоде: PODSKALSKY. Griechische Theologie... (ср. рец. В. М. ЛУРЬЕ // Византийский временник. 1992. 53. 182—185); содержащиеся в ней наблюдения по исихазму подытожены в статье: G. PODSKALSKY. I teologi greco-cattolici е greco-ortodossi della Turcocrazia (XV—XVIII sec.) et l’esicasmo palamitico // Amore del bello... 121—134.o:p>

362

рует свой ответ в форме обвинений, но от этого суть не становится менее верной: абсолютная Истина не может не претендовать на абсолютную исключительность. Исторические обстоятельства или богословская терминология служат к прояснению границ между Церковью и не-Церковью, но граница эта существует объективно, независимо от того, насколько она ясна для внешнего наблюдателя. Для экуменистов протестантской закваски (вроде Болотова) все наблюдатели тут могут быть только внешними... Но не странно ли держаться того же мнения, будучи «паламитом»? И если притом ты сам не имеешь необходимого тут непосредственного боговидения, то не естественно ли обратиться к тем, кто его имел и имеет, — т. е. к святым отцам, а не к изучению истории? Итак, в «паламизм» можно верить или не верить, но в том и в другом случае нужно понимать, к каким выводам он ведет. К этому создает большое препятствие экуменическая ангажированность, в атмосфере которой происходило «патриотическое возрождение». И поэтому приходится признать, что иезуит о. Подскальский не только как библиограф, но и как богослов в определенном отношении оказался хорошим, а то и лучшим специалистом по исихастской традиции.

Что касается обвинения исихастов в тенденции к обскурантизму, то повод к нему есть (даже о. Мейендорф признал нечто подобное — см. выше, ч. I, гл. I, раздел «Монахи и гуманисты»). С другой стороны, и о. Подскальский отдает себе отчет, что среди исихастов были люди, весьма преуспевшие в humanitas.⁶⁵ Так что спор лишь о том, насколько исихазму присущ обскурантизм внутренне. Здесь автор настоящего Послесловия склонен присоединиться к позиции о. И. Мейендорфа и И. П. Медведева: исихазм не допускает черпать во внешних науках основу для веры и мировоззрения, во всем же остальном он не связывает. Естественно, что в условиях, когда получение образования сопряжено с большими опасностями для веры и благочестия, лучше пожертвовать образованием. Но это вовсе не значит, что не нужно стремиться к образованию — в разумных пределах.

Со стороны «пропаламитской» из работ римско-католических богословов о паламизме в 1980-е гг. основное значение имели работы о. Андре де Алле (см. выше), в 1990-е — его ученика, канадского доминиканца о. Жака Лисона. Заняться изучением триадоло- гии св. Григория Паламы его побудил когда-то не кто иной, как о. Иоанн Мейендорф, помяти которого он посвятил свою

________________________

65 С большой любовью он пишет о преп. Никодиме Святогорце в своей книге о греческом богословии периода туркократии; всего через 4 года выйдет книга «православного» X. Яннараса (см. выше, прим. 8), в которой на этого же святого будет возведена всевозможная хула. Поневоле задумываешься, кто к Православию ближе...

363

монографию.⁶⁶ Мы упоминали в другом месте о том, как разрешаются в монографии о. Лисона некоторые наиболее трудные вопросы учения св. Григория.⁶⁷ Поэтому здесь ограничимся лишь общими соображениями о его труде.

ДДля о. Лисона «паламизм» — это не только вполне оправданное продолжение святоотеческой традиции, но даже более — сама святоотеческая традиция. Св. Григорий Палама прямо именуется «святым отцом».⁶⁸ В отличие от работ о. де Алле, проблематика его исследования состоит не в том, чтобы выяснить принципиальную допустимость «паламизма», а уже в следующей за этим задаче: постараться проследить внутреннюю логику богословского учения как системы и соотнести его с привычными формами западной богословской мысли. Странным образом это поставило автора под огонь критики как с Запада, так и с Востока. Упрек «с Запада»: «...можно пожалеть о том, что аргументация противников Паламы представлена только через самого Паламу, что, очевидно, искажает перспективу... не следует жертвовать научной строгостью во имя похвального стремления католического богослова к экуменическому пониманию».⁶⁹ Действи-

________________________

66 LISON. L’Esprit repandu... (Ср. также развернутое авторское резюме: J. LISON. L’Esprit de la Pentecote selon Grégoire Palamas // L᾽Église canadienne. 1994. 27. 179-182.) Кроме монографии, вышли рецензии и следующие статьи: J. LISON. L’énergie des trois hypostases divines selon Grégoire Palamas // Science et Esprit. 1992. 44. 67—77; La divinisation selon Grégoire Palamas. Un sommet de la théologie orthodoxe // Irénikon. 1994. 67. 59—70. Все эти работы написаны еще при жизни о. А. де Аллё.

67 Ч. II, гл. VI, прим, хі, хіі. Ср. также: ч. П, гл. II, прим. іі.

68 LISON. La divinisation selon Grégoire Palamas... 59. В этом месте поясняется, что для Востока значение св. Григория более-менее аналогично значению Фомы Аквинского для Запада. В предисловии к монографии о. Лисона, написанного другим доминиканцем, Григорий Палама сопоставляется с Фомой Аквинским в том смысле, что оба не являются такими абсолютными общецерковными авторитетами, как Афанасий, Василий, оба Григория, Златоуст и Ефрем (J. М. R. TILLARD. Préface // LISON. L’Esprit repandu... V—ХП, особ. VI). Это предисловие принадлежит одному из основных идеологов современного католического экуменизма и творцов «Баламандского документа» (1993 г.; признание православными и римо-католиками друг друга в качестве церквей, одинаково обладающих всей полнотой благодати, — и это помимо всякого богословского диалога; см. выше, ч. П, гл. VI, прим. 2); оно содержит собственный взгляд на паламизм (едва ли не всецело почерпнутый из вторичных источников и скорее самых доступных, нежели самых надежных), который интересен сам по себе как образец того, что сегодня знают о паламизме в католическом мире те, кто не изучает его профессионально, но интересуется по долгу службы.

69 Рец. М.-Н. CONGOURDEAU // Revue des études byzantines. 1995. 53. 371—372, особ. 371. Здесь же выражена надежда на появление новой аргументации после издания Акиндина о. Надалем. Подобную же надежду мне доводилось слышать и от других западных коллег.

364

тельно, в этом отношении книга о. Лисона отличается от книги о. Мейендорфа почти полным отказом от использования антипала- митских источников. Но едва ли это является методологической ошибкой: ведь автор не занимается историей споров и не пытается оценивать, насколько паламиты были правы. Единственная его цель — проследить внутреннюю логику рассуждений св. Григория. Упрек «с Востока»: стремление о. Лисона найти «точки соприкосновения» между восточным и западным богословием вольно или невольно «...ставит на один уровень богословие святых безмолвников и богословие рационалистов, что неизбежно приводит к релятивизации догматов — не таково ли печальное следствие межконфессиональных диалогов? — и к отрицанию реальности мистического опыта, на котором догматы основаны. Ведь именно последнее побудило святого Григория оставить свое афонское уединение как раз для того, чтобы отстаивать реальность этого опыта, пережитого святыми».^{70/sup> Этот}

__________________________

70 Анонимная рец. в: La Lumière du Thabor. 1996. N 47—48. 161—164, особ. 163 (международный богословский журнал «Свет Фавора» издается парижским православным Братством св. Григория Паламы, находящимся в юрисдикции Свящ. Синода Истинно-православных христиан Греции, возглавлявшегося пре- осв. архиеп. Афинским Авксентием; братство было основано выдающимся подвижником и исихастом, к прославлению которого сейчас собираются материалы, — архим. Амвросием Fontrier (1917—1992)). В рецензии, кроме того, высказан справедливый упрек в непонимании автором учения св. Григория Паламы в той части, которая относится, по терминологии автора, к «горизонтальному» измерению действия благодати — т. е. екклисиологическому. Ср.: «Что же касается „горизонтального" распространения благодати, то приходится констатировать, что ей почти не отводится места у нашего автора [св. Григория Паламы]. Он придает значение главным образом восхождению личностей к чистой молитве и, следовательно, индивидуальной концепции спасения... Упор на опыт, на значение духовных отцов, „харизматическая" тенденция нашего автора — все это ставит нас в преимущественно „вертикальные" отношения с Богом» (LISON. L’Esprit repandu... 269). Но для вывода в такой области требовалось бы рассмотреть учения св. Григория о Теле Христовом во всех его аспектах (христологическом, екклисиологическом и евхаристическом, сотирио- логическом), с преимущественным вниманиям к таким произведениям, как Против Акиндина и Против Григоры. Но это даже не входило в задачу автора. Поэтому мы бы посчитали этот вывод о. Лисона слишком поспешным. Специфика православного понимания Церкви как Тела Христова была обозначена в работах одного из крупнейших католических богословов и патрологов (и доминиканца, как и о. Лисон) — о. Ива Конгара, и, быть может, никто лучше о. Лисона не подготовлен к тому, чтобы применить этот же подход к поздневизантийскому богословию (ср. особ.: Y. M.-J. CONGAR. Dogme christologique et Ecclésiologie. Vérité et limites d’un pallèle // Das Konzil von Chalzedon. Geschichte und Gegenwart / A. Grillmeier, H. Bacht. III. Würzburg 1954. 239—368).

365

упрек был бы оправдан, будь он обращен к православному автору. Но можно ли требовать от католика, чтобы он, при искреннем желании понять чуждые ему богословские воззрения, исходил из чего-то другого, а не из того, что ему знакомо? И разве не приспосабливал христианское учение к слушателям ап. Павел, когда проповедовал в Афинах «Неведомого Бога», а св. Григорий Палама — к латинянам, когда выражал согласие на сохранение ими в Символе filioque, лишь бы толкование было православное? На наш взгляд, главный недостаток книги — отсутствие внимания к триадологическому измерению обожения, несмотря на то что некоторыми современными патрологами на это было указано (см. ч. II, гл. VI, прим. хіі). Но систематическое изложение всех остальных аспектов пневматологии св. Григория Паламы о. Лисон дает тщательное и подробное, со множеством интересных частных наблюдений, что доставляет его книге почетное место в историографии. Пожалуй, она должна стать одним из нескольких трудов (наряду с книгами Манцаридиса и вл. Амфилохия Радовича), которые можно рекомендовать для чтения непосредственно после настоящего «Введения» о. Мейендорфа. Что же касается недостатков книги о. Лисона, то еще вопрос, полностью ли в них виноват он сам. Почему о. Лисон не читал о. Станилоаэ (кроме одной работы по не очень близкой теме) и св. Юстина Поповича, но зато рассыпал по своей книге имена из того «джентльменского набора», который в сознании большинства западных читателей от начала до конца забивает книжную полку с надписью «Православие»? Вопрос, конечно, риторический, потому что ответ известен: без специальных раскопок западному читателю, даже специалисту, очень трудно установить, что бывает еще какое-то православное богословие, помимо «неоправославного» и экуменического. Обрывки этого богословия, все-таки попадающие на западный рынок идей, совершенно тонут в разливах экуменизма... И поэтому, говоря объективно, не католиков и тем паче не таких католиков, как о. Лисон, следовало бы упрекать за плохое знакомство с Православием. В XX в. в старое противостояние двух конфессий вмешалась третья сила, ведущая свою собственную игру и мешающая двум старым противникам видеть друг друга. Этой силе одни богословы предались безраздельно, другие (как о. Мейендорф) увлекались ею в той или иной мере,⁷¹ третьи исповеднически проти-

_________________________

71 Когда о. Мейендорфа спрашивали о его отношении к экуменизму, он неизменно отвечал, что считает его хорошим делом лишь постольку, поскольку в нем происходит свидетельствование о Православии. Против этого никто бы не возражал, если бы деятели экуменизма сами бы всегда действовали в согласии со Священным Преданием. Здесь-то — в вопросе о «согласии» — и возникает главный спор...

366

востояли. Эта сила — экуменизм, который мы бы определили ad hoc как стремление игнорировать Священное Предание в области отношений к неправославным (но на практике всегда — также и в других областях). Это вновь возвращает нас к тому вопросу, с которого началось это Послесловие, — месту паламизма в действительной жизни Православной Церкви.

Где Священное Предание?

Бросающейся в глаза особенностью «патриотического возрождения» XX в. было игнорирование или отталкивание от всего православного богословия между св. Григорием Паламой и современными патрологами. Невольным манифестом такого подхода прозвучали «Пути русского богословия» о. Флоровского (с их критической частью можно соглашаться во всем или даже считать ее чересчур слабой, но охваченной картины отнюдь нельзя считать представительной и, следовательно, обобщений — достаточно надежными⁷²). В том же ключе выдержана настоящая книга, в последнем абзаце которой автор пишет: «Жестокий конец, положенный историей богословскому развитию Востока в XV в., не позволил решениям XIV в. привнести свои плоды» (Заключение). В наиболее вульгарных версиях такой подход превращает «исторический путь Православия» в нарастание всеобщего упадка и помрачения. Одно утешение — отсчет «темных веков» начинают с ХГѴ в. — или с VI, или с IV, — но все ж таки не с I в., а пробуждение ото сна усваивают «неоправославным» богословам, а не Мартину Лютеру. В то же время даже «неоправославное» богословие не находит объяснений тому, как это Церковь столько веков могла простоять почти без всякого богословия. И естественно, что как у православных, так и у неправославных (среди которых нужно с особой признательностью назвать о. Подскальского) возникает желание узнать, как же там было «на самом деле» — в эти «темные века» отсутствия «неоправославного» просвещения. У православных, однако, есть и совершенно особый стимул это сделать: Православная Церковь, в отличие от латинства, почитает Священное Предание не как второсортное по степени богодухновенности пояснение к Священному Писанию, а, напротив, — как источник всякой Истины и в том числе самого Священного Писания, равно как и источник разумения этого Писания в его единственно верном толковании — авторском. К Священному Писанию Православная Церковь относит все вообще богодухновенные писания независимо от того, включены они или нет в библей-

________________________o:p>

772 Ср. выше, раздел «Исихазм XVII—XIX вв. и наследие св. Григория Паламы», где почти весь материал — из неучтенного у о. Флоровского.

367

ский канон (который поэтому довольно свободно варьировался по временам и местностям), включая, как это само собой разумеется, все богословские творения святых отцов, кроме тех редких случаев, когда у одного из отцов встречается противоречие всем остальным и самой Истине.⁷³ Поэтому, рассуждая богословски, следует вопросить: есть ли вообще надежда понять св. Григория Паламу, если мы предварительно не будем знать, у кого искать восходящую к нему традицию? Для ученого-патролога отсутствие такого знания создает лишь технические трудности, хотя бы и значительные. Для православного же богослова, для которого понять святого отца означает сделать правильные выводы из его богословия для сегодняшней церковной жизни (как своей личной, так и не только своей), — возникающее в таком случае препятствие абсолютно непреодолимо. То, что он сможет понять как патролог, останется мертвой буквой для него же как для богослова или просто верующего. Конечно, в таких случаях бывает помощь от общей православной интуиции — но у патрологов она работает как-то хуже, чем у прочих людей...

Те годы, на которые пришлось становление о. Мейендорфа как патролога, были эпохой начала церковных смут, конца которым не видно до сих пор и которые можно сравнить разве что с эпохой церковной анархии времен арианства (между I и II Вселенскими соборами). Занявшие Константинопольский престол Мелетий Метаксакис (на лжесоборе 1923 г.)⁷⁴ и Афинагор Спиру (в энциклике 1949 г.) провозгласили такие учения, которые заставляют вспомнить даже не антипаламитов, а Плифона и Николая Кузанского: «Мы заблуждаемся и погрешаем, если думаем, будто Православная вера снизошла к нам с небес, а другие учения не являются истинными. Триста миллионов человек избрали в качестве своего пути к Богу магометанство, а другие сотни миллионов — протестанты, католики и буддисты. Цель каждой религии — сделать человека

__________________________

73 Чтобы не умножать ссылок на святоотеческие высказывания, сошлюсь только на авторитетный и также святоотеческий современный учебник: Архим. ИУСТИН ПОПОВИЧ. Догматика Православие Цркве. Кн.. I. Београд 1980². 31— 32; ср.: там же. Кн.. III. Београд 1978. 459—546 (раздел «Церковь — богочеловеческое Предание»).

74 «Всеправославный» собор в составе десятка архиереев принял программу радикальных церковных реформ, которая не смогла быть осуществлена вполне из-за большого сопротивления верующих; первым (и осуществившимся) ее требованием был переход на папский календарь. В России, однако, именно эту программу с гораздо большей полнотой осуществили обновленцы. Поэтому было бы очень близоруко объяснять признание и полное евхаристическое общение Константинополя с обновленцами одной политической корыстью.

368o:p>

лучше».⁷⁵ Какую же позицию заняли пред лицом этого исихасты и какую — богословы?

««...Мы должны молиться и бороться за то, чтобы Иерусалим стал местом диалога и мира. Чтобы вместе приготовить путь для возвращения Иисуса, махди ислама, Мессии Израиля, Господа нашего», — уже в 1960-е гг. (по свежим следам после взаимного «снятия анафем» между Римом и Константинополем в 1965 г.) записывает очередное вещание Афинагора Оливье Клеман,⁷⁶ друг юности о. Мейендорфа, с которым они вдвоем основали «Синдесмос» и которого он благодарит во Введении к настоящей книге. О. Мейендорф не разделял восторгов перед Афинагором (о чем сам рассказывал автору этих строк в связи с разными догматическими «беспорядками», учиненными Афинагором в Америке), но разделял атмосферу, в которой было возможно и это тоже. «Премудрые и разумные» специалисты по богословию почему-то называли «православием» и религию Афинагора, и религию св. Григория Паламы. В это же время другой очень крупный ученый нашего столетия и также эмигрант из России — но совершенно неверующий — мог бы квалифицировать религию Афинагора и Клемана гораздо точнее: «Язычники знали и смиренно признавали, что к великому таинству Божества нет исключительного пути: Non posse шіо Ш- nere ad tarn grande secretum pervenire [He может быть, чтобы столь великое таинство достигалось только одним путем]. Язычник Симмах, написавший эти слова христианскому императору в 394 г., тем самым сформулировал суть экуменической идеи, которая кажется столь новой и поэтому увлекательной сегодняшним церковным деятелям».^77/sup>

ППо какому-то непостижимому смотрению Божию, Афинагор — человек, возглавивший самую главную ересь XX столетия,— был в начале своего монашества духовным сыном ушедшего на покой по болезни митрополита бывшего Флоринского Хризостома († 1955),— которому предстояло обрести новые силы для епископского служения и возглавить гонимую Церковь Истинно-православных христиан Греции (1935 г.), тех христиан, которые не приняли еретическую иерархию вместе с ее папским календарем (вводившимся специально

_____________________o:p>

75 Интронизационное Окружное послание А. Спиру (1949 г.), опублик. 20.03.1949 в газете Χρόνος. Цит. по рукописи: V. MOSS. The Orthodox Church on the Crossroads. 1917—1972 (готовится к печати в рус. пер.).

76 О. КЛЕМАН. Беседы с Патриархом Афинагором / Пер. с фр. В. Зелинского. Брюссель 1993. 209.

77 Е. BICKERMAN. Daniel or The Fulfilled Prophecy // IDEM. Four Strange Books of the Bible. Jonah / Daniel / Koheleth / Esther. NY 1984². 51—137, особ. 91 (1-е изд. в 1967).

369

как печать принадлежности к новой экуменической церкви). Повторилась история Давида с Авессаломом или Григория Паламы с Акин- дином. К тому очередному гонению, которое греческое правительство предприняло не без давления Афинагора, относится следующий рассказ. В 1951—1952 гг. митр. Хризостом содержался в изоляции в удаленном монастыре (где климат был тяжел для его больных легких), и у его кельи постоянно находился для наблюдения полицейский офицер. Однажды вечером он увидел митрополита молящимся с воздетыми руками, окруженного ослепительным светом. Офицер припал к его ногам, прося прощения, и с тех пор стал его преданнейшим духовным чадом.⁷⁸

Ересиарх и святой поборник Православия — это, конечно, два крайних полюса, и большинство людей всегда оказывается где-то между. Поэтому важно знать, как выразилось это противостояние в среде русской эмиграции, в которую столь глубоко, как мы видели, уходит корнями книга о. Мейендорфа?

В эмиграции было разделение. Все интеллектуальные авторитеты, которых упоминает о. Иоанн, принадлежали либо к Русскому Патриаршему (Константинопольского патриархата) экзархату в Париже, либо к зарубежным епархиям Московской патриархии. Эти две юрисдикции, но главным образом первая, дали всех тех авторов книг о Православии, по которым знакомится с Православием Запад. Но эти юрисдикции не сделали ничего для приобщения Запада к православному монашеству — поскольку и сами его практически не имели (отдельные монахи, и даже строгой жизни, в этой части эмиграции были — как уже упоминавшийся вл. Василий Кривошеин, — но не было монашеской традиции, тем более такой, чтобы содействовать принятию православного монашества коренными жителями Запада). Монашество как живую традицию принесла на Запад другая часть эмиграции — Русская Зарубежная Церковь, и до недавнего времени именно она содействовала обращению в истинное святоотеческое (а не «неоортодоксальное») Православие западных людей и началу в их среде православного монашества. Когда писалась книга о. Иоанна, Западноевропейской епархией Русской Зарубежной Церкви управлял великий подвижник и проповедник Православия в Европе и Америке архиеп. Иоанн Максимович (1896—1966; канонизирован в 1994),

________________________

78 Цит. по: MOSS. The Orthodox Church... Житие святого митрополита Флоринского полностью еще не написано, и пока можно обращаться к краткому житию, составленному монахом (ныне епископом) Амвросием, в кн.: Bishop CHRYSOSTOMOS, Bishop AUXENTIUS, Bishop AMBROSE. The Old Calendar Orthodox Church of Greece.

370

которого также иногда видели молящимся в окружении Фаворского света...⁷⁹ Но ни к личности этого святого отца, ни к духовно близким ему личностям (например, других иерархов Зарубежной церкви — Леонтия Чилийского и Аверкия Сиракузского) в парижском «Saint Serge» (как называют институт, воспитавший о. Мейендорфа) интереса не проявляли.

В Зарубежной Церкви — несмотря на многие недостатки и даже на типичные для эмигрантов черты национальной замкнутости, — несмотря на все подобное, шла подлинная церковная жизнь, к которой было причастно столько святых, которая сохраняла в эмиграции традиции Оптиной и Валаама и приобщала к ним «конвертов», которая, наконец, не только не была националистической, но и заложила основы собственных православных церквей во Франции и Голландии (особенно ревновал об этом св. Иоанн Максимович, служивший по-французски, по-английски и по-голландски и возобновивший православное почитание многих западноевропейских святых I тысячелетия). Едва ли можно спорить о том, которая часть эмиграции «полнее» сохранила у себя исихастскую традицию... И при всем том — даже о существовании этой жизни нельзя заподозрить, читая книги той части русской эмиграции, к которой принадлежал о. Иоанн Мейендорф. В конце гл. IV ч. II настоящей книги о. Иоанн изложил святоотеческое учение о значении монашества в Православной Церкви. Ничего к этому не прибавляя, остается лишь сделать вывод о том, насколько церковным могло быть «неопатристическое возрождение», коль скоро оно не оказывалось в то же время возрождением монашества.

То, что может быть простительно современникам, которым бывает трудно сохранить беспристрастие в гуще конфликтов своей эпохи, перестает быть простительным для потомков. Мы не можем поддаваться иллюзии, будто с конца 1920-х гг. «столицей» православного богословия стал Париж. Напротив, мы не можем не видеть, насколько мало этот мирок — хотя бы и ставший органической частью международного сообщества профессиональных церковных деятелей и хотя бы и имевший глубокие корни в истории русской интеллигенции, — насколько мало он соприкасался с реальной толщей православной церковной жизни. Из тех, кто был частью этого мира, не многие с такой же настойчивостью, как о. Мейендорф или о. Флоровский, стремились узнать и принять истинное учение святых отцов, и таким людям приходилось жить в постоянном

______________________

79 О нем: Иером. СЕРАФИМ (РОУЗ), игум. ГЕРМАН (ПОДМОШЕНСКИЙ). Блаженный Иоанн Чудотворец. Предварительные сведения о жизни и чудесах архиепископа Иоанна (Максимовича) / Пер. с англ. (Подвижники благочестия XX века). М. 1993.

371

конфликте с «преданием» той среды, в которой они находились. Потому были возможны такие перемены церковной ориентации, которыми богата судьба о. Флоровского.

Но и те, кто стремится следовать исихастской традиции вслед за ее опытными наставниками, испытывают нужду не только в молитве, псалмопении и рукоделии, но и в чтении. Эта часть православного мира нуждается в догматической и патрологической «грамотности», о чем можно сделать вывод хотя бы из тех усилий, которые полагались для ее достижения такими людьми, как св. Юстин Попович или о. Думитру Станилоаэ.

В одном своем отзыве по поводу критики Бердяевым о. Флоровского о. Мейендорф сам определил, какой должна быть критика: «Если критик хочет критиковать, то... [ему] следовало делать это на том же научном уровне и с той же добросовестностью, как это делал Флоровский».⁸⁰ Естественно, что о. Иоанн вправе требовать такого же отношения к себе. Едва ли он мог бы посчитать некритическое повторение его взглядов достойным продолжением своего дела.

В наследии о. Иоанна остается очень многое, и это многое только выигрывает, если его освободить от всевозможной сиюминутной шелухи, вроде экуменических иллюзий или предубеждений против некоторых истинно православных. Наследие о. Иоанна представляет сейчас проблему, сходную с той, которую одним веком раньше представляло наследие славянофилов. Тогда один великий православный мыслитель решил ее так:

«Нет! Не просто продолжать надо дело старых славянофилов; а надо развивать их учение, оставаясь верным главной мысли их [...]; надо видоизменять учение там, где оно было ни с чем не сообразно. Надо уметь жертвовать частностями этого учения — для достижения главных целей...»⁸¹

_________________________

80 Прот. И. МЕЙЕНДОРФ. Православие и современный мир. 54.

81 К. Н. Леонтьев. Записки отшельника. Славянофильство теории и славянофильство жизни // К. Н. ЛЕОНТЬЕВ. Избранное / Сост., вступ. ст. И. Н. Смирнова. М. 1993. 297.

372

Страница сгенерирована за 0.28 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com