Киреевский И.В. Письмо Оптинскому старцу Макарию, 23 ноября 1854 г.

ЕМУ ЖЕ *).

13 Ноября 1854 г.

Многоуважаемый и искренно любимый Батюшка!

Н. Петр. сообщила мне письмо Ваше к ней от 6 Ноября, в котором Вы изволите писать о Максиме Исповеднике, и я вижу из Ваших слов мое крайнее неразумие в понимании этого высокого духовного Писателя, и прошу Вас простить меня в этом. Я полагал, что главная трудность в понимании его писаний заключается не столько в духовной высоте, сколько в формах языка, занятых, как я думал, у философских систем того времени, и особенно новоплатоников. Вот почему я был так дерзок, что осмелился предложить Вам свои услуги в деле перевода, предполагая в местах неудобопонятных искать объяснения в философских терминах и оборотах мыслей древних школ. Но поистине, Батюшка, я думал только о буквальном смысле, а не о духовном, и если бы знал, что дело идет о последнем, то не смел бы предложить своего участия. Я очень хорошо знаю, и глубоко чувствую, как слеп я в этом последнем отношении, и не только там, где мысль выражена неясно, но даже там, где она сказана просто и удобопонятно даже для детей, как например в Евангелии,—я беспрестанно нахожу для себя темноты, которых не могу проникнуть, и в этих случаях

*) Напечат. там же, стр. 198.

283

обыкновенно решаю мои недоумения предположением просить объяснения у Вас; хотя в тоже время чувствую, что даже и Ваши объяснения могут только указать, куда смотреть, а не дадут глаз, которыми видеть.—Чтоже касается до того высшего умозрения, о котором Вы пишите, и которое открывается по деянии, то кому же даст его Господь, если не Вам. Это умозрение жизненное и живое, которое горит как свеча пред Господом, и освещает все вокруг себя, и зажигает светильник в чистых лампадах Вас окружающих; это свет, на который мы, далекие от Вас, смотрим с благоговением и любовью, как на Божий дар, посланный Им на пользу, вразумление и утешение людей Вам современных.—Потому, простите меня, Батюшка, если я думаю, что Св. Максим едва ли говорил такие вещи, которые в духовном смысле могли бы быть для Вас невразумительными, хотя в смысле буквальном и наружно-философском он сказал многое такое, что, может быть, и навсегда и для всех останется не вполне объясненным.—Впрочем, опять повторяю, что не понимая в этом деле почти ничего, я вполне покоряю мое суждение Вашему, и прошу меня простить за мое безрассудное мнение.