К высокому титулу прибавилось почтительное обращение «владыка», архиерейский сан давал на это право. Знакомые прислали владыке Никодиму поздравления, несколько раз звонили взволнованные мать и сестра, интересовались мельчайшими подробностями хиротонии. Отец передавал приветы, откладывая обстоятельный разговор с сыном до ближайшей встречи. Близкие люди радовались за него, а владыка Никодим пребывал в тяжелых раздумьях. Между положением и властью, которых он достиг, и тем, что намеревался сделать во благо Церкви, находились серьезные препятствия.

Первое из видимых препятствий касалось его лично. Он приобрел титулы, но у него пока не было ни громкого имени, ни твердой репутации самостоятельного церковного деятеля. Да и откуда им взяться в тридцать лет! Все понимали, что владыку Никодима ведет Патриарх, который, кстати говоря, рисковал, поручив самый влиятельный синодальный Отдел совсем молодому человеку. Восьмидесятидвухлетнего Патриарха Алексия I окружали люди, большей частью пребывавшие в преклонном возрасте. Случай с выдвижением владыки Никодима явился одним из редких и счастливых исключений. Насколько нужно быть прозорливым, чтобы разглядеть в нем не просто ценного, но выдающегося сотрудника. Прежде ведь они не так часто встречались, совсем небольшим был срок их знакомства. Но бьющая ключом энергия, ненасытное трудолюбие и широта мышления владыки

Никодима не остались незамеченными. За годы своего пока еще недолгого монашества он доказал, что принадлежит только Церкви, живет и служит ради ее блага. Именно такой человек нужен был Алексию I на высоком посту главного дипломата Московского Патриархата.

Что стало понятно Святейшему, оставалось пока недоступным пониманию подавляющего большинства архиереев, клириков и мирян. Нового епископа встретили недоверчиво, а то и просто неприязненно. Вот что писал в книге «Человек Церкви» Патриарх Кирилл: «Как у нас в семье, так и в ленинградских церковных кругах того времени отношение к молодому, неожиданно появившемуся на церковном небосклоне владыке Никодиму колебалось от самого отрицательного до сдержанно-холодного. Владыка представлялся для многих ставленником властей, неожиданным выскочкой, рано занявшим высокий пост председателя Отдела внешних церковных сношений, сменив на нем ушедшего в отставку, а точнее смещенного властями яркого, прекрасно образованного, замечательного оратора митрополита Николая».

Не лучшего мнения о владыке Никодиме были за границей. Там очень симпатизировали митрополиту Николаю, а теперь эти симпатии только усилились. Имя митрополита было окружено ореолом жертвенности: его отстранили от дел вовсе не из-за личных недостатков или административных просчетов, а по требованию советских властей, крайне недовольных борьбой владыки с безбожием и его сопротивлением антицерковной политике государства. А что теперь? Кто пришел ему на смену? Человек без биографии, пусть даже патриарший любимец, ну и что с того? Способен ли он вникнуть в сложную материю межцерковных отношений, почувствовать действие явных и скрытых механизмов, приводящих в движение религиозную жизнь во всем ее разнообразии? Обладает ли владыка должной богословской эрудицией, позволяющей ему свободно дискутировать с искушенными полемистами? Таковых много и на Западе, и на Востоке. Свойственно ли ему умение вести непринужденную беседу или его амплуа заключается в произнесении казенных речей о мире? Вопросы эти пока не находили ответа.

Никто на Западе еще не был знаком с владыкой Никодимом, а молва о нем уже разошлась в виде законченной характеристики - «пренеприятная личность». Правда, на уточняющий вопрос: «Он произвел на вас такое впечатление?» обычно отвечали: «Так говорят...» Недоброжелатели ставили в вину владыке Никодиму его согласие занять пост главы Отдела внешних сношений и даже приписывали участие в кампании по смещению митрополита Николая. Думали, гадали, смаковали на все лады, как молодой заместитель-интриган подсидел своего доверчивого начальника, утратившего с возрастом былую хватку. Вот что, к примеру, писал архиепископ Брюссельский Василий: «Конечно, роль епископа Никодима представлялась довольно некрасивой, ибо, даже если он активно не участвовал в советской акции увольнения иерарха (а это наиболее вероятно в результате пребывания в Англии), то он, тем не менее, облегчил Куроедову и компании выполнение их намерений, дав согласие занять место увольняемого митрополита». Все-таки, владыка Василий очень долго прожил за границей и оторвался от корней. Не мог он знать, что согласие занять пост председателя Отдела внешних церковных сношений владыка Никодим давал не Куроедову, а Святейшему Патриарху Алексию I, который и сделал это предложение. Словом, предубеждение против владыки Никодима сложилось серьезное и в некотором роде даже опасное, как для него самого, так и для Русской Церкви. Ведь ее он должен представлять во всем мире. Очевидно, что за начинающим руководителем «внешнего» Отдела будут смотреть, как говорится, в оба.

Владыка понял это еще будучи заместителем митрополита Николая. В июне 1960 года, менее чем за три недели до его епископской хиротонии, он возглавил делегацию Русской Церкви, находившуюся с официальным визитом в Англии. К нему, молодому, но уже высокопоставленному сотруднику Московской Патриархии, было приковано все внимание. Отец Никодим держался тогда осмотрительно, даже несколько настороженно. На вопросы отвечал аккуратно подбирая слова, с тем чтобы их нельзя было интерпретировать. По сложным проблемам ссылался на постановления Синода, аргументируя ответы коллективной церковной позицией. В Оксфорде члены русской делегации рассказывали о себе академической общественности. Говорили гладко и, по общему мнению, довольно интересно. Все как будто прошло хорошо, но кое-кто в приватной беседе упрекнул наших в упрощенном, как показалось профессорам, изложении собственных мыслей. «Как-то по-мужицки!» - снисходительно заметил один из слушателей-эмигрантов. Что ж, понравиться «заграничным» русским бывало порой труднее, чем иностранцам. Причина банальная - ревностное, недоверчивое отношение эмигрантских кругов к людям, родившимся и выросшим в советское время и в советских условиях. Для эмиграции любой дореволюционный батюшка априори оставался лучше батюшки «советского». Впрочем, малоприветливы были и некоторые англичане. У отца Никодима как-то сразу не заладились дела с архиепископом Кентерберийским Майклом Рамсеем. Когда он стал председателем ОВЦС, его отношения с главой Англиканской Церкви продолжали оставаться натянутыми. Рамсей, поддавшись слухам, считал владыку Никодима выдвиженцем коммунистических властей. Эти ложные суждения строились, опять-таки, на противопоставлении личностей митрополита Николая и владыки Никодима. Архиепископу Кентерберийскому первый всегда казался жертвой советского режима, второй - его удачливым ставленником. Самого владыку коробил все более заметный радикализм духовных отцов англиканства. Время показало, что пресловутое «свободомыслие» Англиканской Церкви завело ее очень далеко, причем настолько, что православные воздерживаются от контактов с ее представителями.

Во время этого визита состоялось знакомство архимандрита Никодима с епископом Сергиевским Антонием (Андреем Борисовичем Блюмом), ставшим впоследствии митрополитом многонациональной Сурожской епархии. Они быстро нашли взаимопонимание, несмотря на более чем пятнадцатилетнюю разницу в возрасте. Владыку подкупала ученость митрополита Антония, его широкая пастырская и проповедническая известность, как в православном мире, так и за его пределами. Он рекомендовал Патриарху Алексию назначить владыку Антония Экзархом в Западной Европе, справедливо считая, что на переднем крае русского православия должен быть именно такой незаурядный человек. Митрополит Антоний в свою очередь с большой теплотой относился к своему собрату: «В течение восьми лет я имел счастье переводить для митрополита Никодима и открытые его выступления, и многие душу переворачивающие частные беседы. То было «смутное время», но и героическое».

Впрочем, все это еще впереди. А пока что молодой иерарх учел трудности своего положения. Предвзятость, с которой он столкнулся, его не пугала. Владыка не был мнительным человеком. «Мне нужно воевать, а потом пусть рассудит меня история», - говаривал он, повторяя слова великого Суворова. Заслужить доверие можно было только деятельной работой во славу Русской Церкви, на пользу православию. Это он хорошо понимал, к этому и стремился.

Работа, между тем, сама искала владыку. 28 августа 1960 года он становится членом вновь учрежденной комиссии

Священного Синода по межхристианским связям, что было ему близко в силу занимаемой должности председателя «иностранного» отдела. Два других назначения стали менее высокими, но тоже значимыми. В сентябре епископ Никодим возглавил очень важный в структуре Патриархии Издательский отдел. 6 октября ему поручили руководство редколлегией только что появившегося сборника «Богословские труды», переговоры об издании которого велись с властями в течение пяти лет. Таким образом, владыка взял на себя еще один, совершенно самостоятельный участок работы, связанный с популяризацией современной церковной науки. Епископ Никодим с головой ушел в работу. В делах он никогда не был патрицием, беспечным и надменным, привыкшим только лишь отдавать приказания подчиненным. Владыка сам не чурался упорного труда плебеев. Он никогда не принадлежал к людям, готовым присвоить почет себе, отдав риск трудной и ответственной работы другому. Даже недруги, называя его «князем Церкви», признавали, что он одновременно ее главный чернорабочий.

Вторым препятствием, более опасным, чем личная непопулярность, явилась государственная церковная политика, в который раз качнувшаяся в сторону преследования верующих. Когда владыка Никодим взошел на церковный олимп, в стране в полную силу бушевали антирелигиозные страсти, захватившие как столичные храмы, так и отдаленные сельские приходы. В сущности, это был последний отчаянный бросок на Русскую Церковь, натиск невероятной мощи, сочетающий варварскую дикость и иезуитскую изощренность, грубую силу и претензии на «научную обоснованность». Это был настоящий штурм православной твердыни, длительный, изматывающий, нанесший Русской Церкви колоссальный урон.

Период 1955-1957 годов, предшествующий преследованиям, стал для Русской Православной Церкви относительно благополучным. Количество православных храмов достигло тогда тринадцати с половиной тысяч. Численность духовенства превысила двенадцать тысяч. В это время в стране функционировали пятьдесят семь монастырей и семь скитов. Число учащихся духовных школ удвоилось. Заметно увеличились доходы Церкви. Впервые в советской практике напечатали Библию тиражом пятьдесят тысяч экземпляров. Но главное, с начавшимся после XX съезда партии процессом десталинизации на свободу вышли сотни священников. Среди них авторитетные архиереи - семидесятиоднолетние митрополит Нестор (Анисимов) и архиепископ Мануил (Лемешевский, впоследствии митрополит). Их должны были отпустить еще летом 1954 года, на основании указа Президиума Верховного Совета СССР об условно-досрочном освобождении лиц, отбывших две трети срока наказания, а также престарелых. Несмотря на то что архипастыри подпадали под действие обоих пунктов указа, их продолжали держать в лагере, который, как сказал архиепископ Мануил, «...наиболее полно воплощает естество падшего мира, постоянно творимое насилие и взаимное поедание». Слова эти принадлежали не новичку лагерной жизни, а человеку, не единожды приговоренному к длительным срокам заключения, а потому повидавшему на зоне всякое. Если говорить о митрополите Несторе, то у него соответствующий опыт отсутствовал напрочь. В лагере он особенно страдал от нескончаемой ругани конвоиров и заключенных. Это был выдающийся миссионер, еще в начале века он приобщил многих коренных жителей Чукотки, Колымы и Камчатки к православной вере. Как оказалось, ему проще было найти понимание у туземцев, язычников-шаманистов, нежели у блатных соседей по бараку. Владыка Нестор освоил языки коряков, чукчей, алеутов, но принять лагерный лексикон оставалось выше его сил. Неизвестно, выдержал бы митрополит, если бы не его кам- чатская закалка, духовная крепость и помощь Всевышнего. Русская Церковь приветствовала возвращение архипастырей.

Таким образом, в середине пятидесятых у духовенства появилась робкая надежда на поступательное развитие государственно-церковных отношений, конструктивное сотрудничество с властью. В Церкви в то время зародилось, к сожалению, обманчивое предчувствие скорого улучшения положения.

С удалением «умеренных» из Президиума ЦК маховик преследования верующих закрутился с новой силой. Ничто с этого момента не могло остановить Хрущева, который бредил желанием растоптать религиозную жизнь. Он с видимым удовольствием делился этими планами: «Мы продолжаем быть атеистами, - говорил он депутатам французского парламента, - мы будем стараться освободить от дурмана религиозного опиума, который еще существует, большую часть народа». В беседе с медиа-магнатом Херстом Никита Сергеевич пошел еще дальше: «Распространение научных знаний, изучение законов природы не оставляет места для веры в бога». Хрущева целиком захватила идея скорого построения коммунистического общества в СССР. В этой связи ему казалось, что коммунизму, как высшей ступени развития человечества, религия противопоказана. Совершенно точно, что они категорически несовместимы, все равно что Восток и Запад, плюс и минус, Южный и Северный полюсы Земли. Сталинская политика примирения с Церковью, имевшая место в сороковых годах, стала преподноситься Хрущевым как ошибочная. Она трактовалась им как отступление от ленинских принципов отношения партии к религиозным верованиям. На фоне разоблачения культа личности говорить можно было все что угодно, даже записать Сталина в союзники Церкви.

Хрущева активно поддержали партийные идеологи, которые усмотрели в борьбе с религией завидные перспективы карьерного роста. Чтобы не быть голословным, достаточно взглянуть на биографию Леонида Федоровича Ильичева одного из наиболее ожесточенных и последовательных противников Церкви в тот период. В 1958-1961 годах он являлся заведующим отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС, в 1961-1965 годах Ильичев пребывал в высокой должности секретаря Центрального Комитета. В 1960 году он становится лауреатом Ленинской премии, два года спустя академиком Академии наук СССР. Антицерковный задор принес ему солидные дивиденды. Будучи уже на пенсии, Никита Хрущев признался, что Ильичеву нужен был «пропуск» в Политбюро, потому он так старался с шумными пропагандистскими кампаниями. «Расплата за грехи» последовала чуть позже: Ильичева существенно понизили, отправив на дипломатическую работу, на должность заместителя министра иностранных дел. Тогда уже Брежнев устранял хрущевских выдвиженцев.

Шестилетняя (1958-1964) война с Церковью велась азартно, с выдумкой, изобиловала применением различных методов и средств. Она началась с мощной идеологической «артподготовки». Только в октябре 1958 года было выпущено три постановления, касающихся церковной тематики. На первом этапе в дело включился высший партийный орган страны, распространивший секретный документ «О записке отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС по союзным республикам «О недостатках научно-атеистической пропаганды». Потом свое слово сказал Совет Министров СССР, издавший 16 октября сразу два постановления: «О монастырях в СССР» и «О налоговом обложении доходов предприятий епархиальных управлений, а также доходов монастырей». Излишне говорить, что налоги эти явились драконовскими.

К тому же, они вводились задним числом, загоняя епархии в положение должников перед финансовыми органами государства. Моментально экономическая жизнь Церкви оказалась парализованной. Ежегодно партийные структуры и правительственные учреждения «расстреливали» верующих постановлениями и письмами, указами и записками, решениями и инструкциями антирелигиозной направленности. Скрупулезной регламентации, например, подвергся механизм поступления в СССР религиозной литературы и предметов культа. Вводился контроль над совершением крещений, венчаний, отпеваний. Участники треб теперь отмечались в специальных регистрационных журналах с указанием о них полной информации: от личных данных до паспортных реквизитов. Столь нехитрый, но эффективный способ позволял отслеживать людей, обратившихся в храм за помощью. В особенности хорошей добычей считались коммунисты и комсомольцы, за неимением таковых годились и профсоюзные активисты. М. В. Шкаровский приводит пример, как в городе Батайске Ростовской области работники горисполкома выявили одиннадцать коммунистов, крестивших детей. Семерых из них, чьи оправдания показались бюро горкома неубедительными, исключили из партийных рядов. Таким образом, власти бросали вызов не только Церкви и духовенству, но и верующим, желая запугать, задавить и тех, и других.

Наступающие силы не преминули использовать трибуну XXI (январь-февраль 1959 года) и XXII (октябрь 1961 года) съездов КПСС для публичной, на весь мир демонстрации антирелигиозных настроений. Тон задавал сам Хрущев, задиристо говоривший о «преодолении пережитков капитализма в сознании масс», «подрывных актах церковников« и т. д. Новый устав партии обязал коммунистов «вести решительную борьбу с религиозными предрассудками». Партийцам вторили комсомол, профсоюзы, творческие союзы художников, писателей, кинематографистов. Принимались обязательства об увеличении тиражей атеистических книг, производстве телепередач и кинофильмов антицерковной направленности.

Регулярными стали кавалерийские наскоки советской печати. Газета «Правда», журналы «Коммунист», «Наука и религия» публиковали бесчисленные статьи М. Суслова, Л. Ильичева, Е. Фурцевой, других идеологических работников партии, беззастенчиво насаждавших в стране безбожие. На страницах прессы всерьез велось обсуждение вопроса о привлечении к уголовной ответственности духовенства и родителей, замеченных в приобщении детей и подростков к вере. Несколько видных советских юристов были заняты поиском соответствующих этому правовых обоснований. При поддержке ученых-обществоведов стали выпускаться новые издания антицерковного толка: «Научно-атеистическая библиотека», «Ежегодник музея истории религии и атеизма», «Проблемы истории религии и атеизма».

Кампания велась по всем правилам военного искусства. Лобовые атаки чередовались с диверсиями. Оживилась пятая колонна, скрытно существовавшая внутри Церкви. Словно по команде, отданной из единого центра, участились случаи отречения отдельных духовных лиц от сана, их набралось несколько десятков. Такие факты шумно освещались в центральной и местной печати как доказательство начавшегося внутреннего распада церковной жизни. Наиболее «способных» втянули в пропагандистскую акцию по «разоблачению религиозных заблуждений». В то время общественности стали известны имена Евграфа Дулумана, Николая Спасского, Павла Дарманского и, конечно, Александра Осипова, как наиболее заметного и одаренного из числа отрекшихся священнослужителей.

В декабре 1959 года «Правда» и «Известия» размещают бойко написанные осиповские статьи со звучными заголовками «Отказ от религии - единственно правильный путь», «Разум против мистики». Это было только начало. Власти использовали профессора Осипова на всю катушку. За семь лет своей атеистической деятельности он объехал 42 региона страны, прочитал почти 1000 лекций, более 300 раз выступал по радио и телевидению, издал 35 книг и брошюр, написал около 300 статей и очерков, более 200 рецензий. Защитил кандидатскую диссертацию по философии (церковные ученые степени не признавались официальной наукой). Каждый свой шаг Осипов фиксировал в дневнике. На следующий день после публичного признания об уходе из Церкви он записал: «Убрал домашнюю икону, декорация закончилась, можно жить с открытым забралом». Неверующие люди приветствовали смелость «отреченцев», сумевших разорвать религиозные «путы», сбросить «оковы мракобесия». Люди церковные отвернулись от них. Сами предатели не могли не чувствовать груз морального давления, а потому финал жизни многих из них стал трагическим.

В решительное наступление на Церковь перешел репрессивный аппарат: КГБ, МВД, суды. При поддержке сотрудников органов внутренних дел закрывались храмы и монастыри. Оказывавших сопротивление монахов и мирян разгоняли водой из брандспойтов, подвергали административным задержаниям и арестам, лишали прописки, а иногда и применяли оружие. Так 1 июля 1960 года при захвате Речульского монастыря милиционеры открыли стрельбу по прихожанам, застрелив одного. Настоящая битва развернулась за Почаевскую Лавру в Тернопольской области. Первоначально властям противостояли одни монахи, которых пытались силой вывезти за пределы области. Настоятеля Лавры и несколько иноков посадили в тюрьму под предлогом наруше- ния паспортного режима и борьбы с тунеядством, часть отправили в психиатрические больницы. Тогда на помощь насельникам пришли жители Почаева, верующие других приходов. Паломников задерживали, избивали, отбирали у них паспорта. Защита Лавры получила международную огласку, чего так боялся Хрущев, стремившийся сохранить в глазах Запада респектабельность. Лавру удалось отстоять. Между тем, потери Церкви были колоссальные. В два раза снизилось число храмов, из 57 монастырей осталось 16, численность зарегистрированного духовенства сократилась с двенадцати тысяч до семи.

Уголовным преследованиям подверглись правящие архиереи. Их не хватали, как прежде, за антисоветскую деятельность, теперь им вменяли, главным образом, финансовые нарушения. Воспользовавшись пробелами в законодательстве, фининспекторы обвиняли епископов в неуплате налогов с представительских расходов. Ранее архиереи платили налог только со своего жалованья, и такой порядок расчетов с государством не вызывал ни у кого вопросов. Теперь же все изменилось. Как раз по такому основанию был обвинен архиепископ Казанский Иов - добрейшей души архипастырь. Владыка предложил уплатить все, что с него требовали, но властям нужны были показательные расправы. Архиепископа на седьмом десятке лет отправили в лагерь. Похожее обвинение выдвинули против архиепископа Черниговского Андрея, его осудили на большой срок. Досрочно освобожденный владыка Андрей вышел на свободу, как утверждают очевидцы, с серьезно расстроенным физическим и психическим здоровьем. Только активное вмешательство Патриарха Алексия помогло спасти его личного секретаря Даниила Остапова, обвинявшегося в незаконном предпринимательстве. Строптивых архиереев под давлением местных властей удаляли на покой, переводили на другие кафедры. За всеми без исключения следили, контролировали каждый шаг, сообщая в Москву в мельчайших подробностях о поведении и настроениях епископата.

Достаточно сослаться на письменные отчеты уполномоченных Совета по делам Русской Православной Церкви по Крымской области. Они представляют собой нечто вроде аккуратно заполняемого, подробно ведущегося дневника о деятельности знаменитого архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого). В некотором роде эти отчеты есть своеобразная летопись отношений государства и Церкви. Вот, к примеру, две справки уполномоченного Яранцева за 1956 год. В спокойном тоне он информирует руководство о встречах с владыкой. Из содержания бесед видно, что речь в основном шла о нормализации государственно-церковных отношений. Обе стороны к взаимному удовольствию были рады такому развитию событий.

С началом гонений в 1958 году в Крымской области появляется новый уполномоченный Гуськов. Январское письмо в столицу уходит с сообщением о знакомстве уполномоченного с архипастырем. Приличествующие вопросы о состоянии здоровья владыки, настроении, неподдельный интерес к его проповеднической деятельности, которой архиепископ широко славился. Письмо второй половины 1958 года совершенно иное по тону и содержанию. Появляется резкость, в центре разговоров тема закрытия храмов. Архиерей протестует, уполномоченный настаивает, обстановка накаляется. Язык отчетов становится все злее. Гуськов оправдывается перед руководством Совета, судя по всему, его упрекают в мягкотелости. Одно из писем, датированное маем 1960 года, нуждается в цитировании: «Мое настоятельное требование о выполнении советского законодательства обозлило не в меру властного, самолюбивого, деспотичного старика, иногда теряющего здравый рассудок, Луку, возомнив- шего себя, пользуясь прошлыми заслугами доктора медицинских наук, лауреата Сталинской премии, удельным князьком Крымской епархии». Чуть позднее еще одно письмо: «Лука совсем немощный старик и, как мне известно, больше спит, чем управляет епархией». Наконец, июньская докладная 1961 года: «11 июня в 7 часов утра умер Крымский архиепископ Лука. На похороны Патриарх Алексий командировал епископа Михаила (Чуба) из Тамбовской епархии. В этот же день по телефону из Киева мне сообщили, чтобы я не разрешал Михаилу совершать службу... Никаких инцидентов во время похорон не было. Порядок поддерживался по заранее разработанному плану органами милиции, хотя и не было ни одного человека в милицейской форме». Комментарии, как говорится, излишни.

В борьбе с религией хрущевцы применили незнакомое прежде «оружие нового поколения». Через Совет по делам Русской Православной Церкви власти потребовали изменения порядка управления приходами под довольно циничным предлогом «демократизации» церковной жизни. Для Церкви начала шестидесятых годов различные акции устрашения не были в диковинку. С ними, конечно, не смирились, но к ним привыкли. Вместе с тем, никогда ранее власти не вторгались в вопросы церковного управления, считавшиеся сугубо внутренним делом. В чем же заключалась новизна этого плана? Проверенная веками, традиционная организация приходской жизни, основанная на принципе единоначалия настоятеля, подменялась отныне коллективными формами управления. Приходской батюшка фактически и юридически отстранялся от руководства, полномочия главы общины переходили к сформированным из числа мирян приходским собраниям и советам. Первые играли роль «органов представительной власти», вторые наделялись статусом исполнительных структур. Финансово-хозяйственная, оперативно- распорядительная и иная деятельность сосредотачивалась в советах во главе со старостами, которые теперь заправляли жизнью приходов. Кандидаты в старосты отбирались исполкомами местных Советов с участием уполномоченных. Друзей Церкви среди них было откровенно немного. Практиковавшийся «селекционный отбор» гарантировал это. Приходское собрание, состоящее из двадцати участников (двадцатка), избирало совет и утверждало его решения. Настоятелей же низвели до унизительного положения лиц, нанимаемых общиной для «исполнения религиозных потребностей» населения. Но это было только полбеды. Главное, что подконтрольные уполномоченным советы стали с легкостью принимать решения о закрытии приходов, а с ними и храмов. Формально не придерешься, сама общественность ; была в авангарде борьбы с религией. Нельзя не признать, что j это была хитроумная тактика, ослаблявшая Церковь изнутри.

Новый председатель Совета Куроедов приложил все усилия, чтобы внести необходимые изменения в «Положение об управлении Русской Православной Церкви». 18 апреля 1961 года Священный Синод принял постановление «О мерах по улучшению существующего строя приходской жизни». 18 июля этого же года данное постановление утвердил Архиерейский Собор. С душевной болью, против своей архипастырской воли епископат подыскивал подходящие для этого случая формулировки. «Настоятель храма, памятуя слова апостола: «А мы постоянно пребудем в молитве и служении слова», осуществляет духовное руководство прихожан, наблюдает за благолепием и уставностью богослужений, за своевременным и тщательным удовлетворением религиозных нужд прихожан». Таким образом, Церковь собственными руками отстраняла священнослужителей от управления приходами. К чести архиереев, никто из них не восхвалял соборные решения, как того хотел Куроедов. Ему нужен был три- умф, панегирик, все, однако, прошло в обстановке хмурого молчания. Управляющий делами Патриархии архиепископ Тульский Пимен (будущий Патриарх) сделал короткий доклад, епископы без прений перешли к голосованию. К вящему удовольствию Куроедова, вопрос решился быстро. Дело было сделано. Никто не упрекнет власти в диктате. Новые правила приняты соборно, как будто продиктованы внутренней церковной целесообразностью.

Церкви пришлось выпить еще одну чашу, полную яда. Уполномоченные на местах вынудили епархиальные управления рецензировать проповеди приходских священников. Делалось это с благовидной целью повышения уровня проповедничества. Данную акцию в Церкви назвали цензурой на проповеди. Так оно и было. Батюшка, прежде чем произнести слова, обращенные к пастве, должен был записать проповедь в двух экземплярах и передать ее архиерею. Уполномоченные строго контролировали исполнение этого решения, обидного даже для начинающего священника. Что же говорить об умудренных опытом духовниках, чей пастырский стаж исчислялся десятками лет. Впрочем, негодовали все, и молодежь, и старики, - власти перешли на этот раз допустимую границу. Они вторглись в собственно богослужебную деятельность, чего не было даже при Сталине.

На Русскую Церковь опустились непроницаемые тучи. Казалось, ей никогда больше не видеть ни высокой синевы неба, ни яркого солнца. Несбывшиеся надежды на поворот к лучшему порождали смятение. Обстановка террора, нападок и наветов вызвала в духовной среде оцепенение. Самовластие уполномоченных в большинстве епархий надломило многих священников. Кого слушаться? Архиерея, у которого духовная власть, или уполномоченного, представляющего власть гражданскую, грубую и безжалостную. У первого еще можно найти понимание и снисхождение, у второго - ни- когда. Оружием архиерея является слово, оружием уполномоченного - сила. Показательной иллюстрацией этого унизительного состояния Церкви может служить рассказ самого митрополита Никодима. Как-то он пригласил для участия в службе одного заштатного священника. Во время молебна митрополит подал знак: «Ваш возглас, батюшка!» Старенький протоиерей, немало смущаясь, прошептал владыке на ухо: «А с уполномоченным согласовано?»

Сопротивлялась ли Церковь? Или, может, она оставалась безучастной, помня о том, что плетью обуха не перешибешь? Церковь боролась, и порой она одерживала маленькие победы. Она отстояла Почаевскую Лавру, успешными оказались усилия, предотвратившие закрытие Псковско-Печерского и Пюхтицкого монастырей, духовной семинарии и академии в Ленинграде. Мощнейший общественный резонанс вызвало февральское 1960 года выступление Патриарха в Кремле в защиту веры и Церкви. В знак протеста против притеснений Святейший порывался уйти на покой, о чем заявлял представителям советского правительства. Патриарх стучался во все двери, добиваясь встречи с Хрущевым, в надежде открыть тому глаза на беззакония. Какое-то время Алексий I считал, что Хрущев не знал ситуацию. Очень скоро эти иллюзии рассеялись. Что касается Хрущева, то он старательно уклонялся от контактов с Патриархом. Ревностным радетелем церковных интересов выступил митрополит Николай, другие иерархи. Сопротивление оказывалось повсюду: в центре и на местах, внутри самой церковной организации. Профессор Осипов был отлучен от Церкви. Такая же участь постигла других ренегатов. «Они вышли от нас, но не были наши», - говорилось в постановлении Синода. Активное противостояние вынуждало власть лавировать. В разгар гонений Церковь получила долгожданное разрешение на издание периодического сборника «Богословские труды», добиться выхода ко- торого она не могла ранее, даже в условиях более благоприятных. Иногда в центральной и местной печати проскальзывали статьи, осуждавшие антирелигиозные нападки, административные перегибы, факты произвола в отношении верующих. В большей степени они публиковались для отвода глаз, некоторые, между тем, носили искренний характер.

Еще одним препятствием стал все более ощущаемый Церковью недостаток кадров. Русский епископат стремительно редел. Возраст, приобретенные в сталинских лагерях болезни безжалостно косили архиереев. Из жизни уходили заслуженные пастыри, являвшие собой пример подвижничества, стойкости, богатого духовного опыта. Кто-то из них, может быть, еще и пожил бы, но гнетущая атмосфера хрущевских гонений, заставлявшая пожилых людей морально страдать, ускоряла развязку. Разные это были люди, различным образом они пришли в Церковь. Одни встали на монашеский путь в юности, другие избрали иночество в весьма зрелом возрасте. Почти все перебывали в тюрьмах, лагерях и ссылках.

Такие потери были для Церкви невосполнимы. Власти строили козни, чинили препоны новым хиротониям, а потому отдельные кафедры обезлюдели, ими руководили архиереи соседних епархий. Рукоположение в епископство приобрело характер трудно разрешимой проблемы. Каждая хиротония давалась с боем. Достаточно сказать, что во второй половине пятидесятых годов удалось рукоположить всего четырех епископов.

Епископат изменился и качественно. Более половины епархий теперь возглавляли люди, выросшие в советское время. Их отличал не такой, как прежде, высокий уровень религиозного образования, патерналистский тип мышления и поведения. Въевшийся в сознание большинства стереотип, что единственной и безоговорочной силой является государственная власть, не оставлял места для других суждений, ка- завшихся в тех условиях настоящей крамолой. Собственно, практика взаимоотношений Русской Церкви и советского государства не знала альтернативы, позволяющей даже с осторожностью говорить о Церкви как о параллельно существующей духовной и общественной силе. Но упрекать «советских» архиереев в какой-то узости мышления, излишней податливости было бы несправедливо. Все дело в том, что патернализм прививался на российской почве издавна, со времени Петра I, поставившего Церковь под контроль государства. Горькую чашу зависимого положения испили до дна многие поколения русских епископов, вынужденных более двухсот лет жить с оглядкой на кесаря. Словом, болезнью этой Русская Церковь была заражена давно, ее симптомы, как водится, передавались по наследству. Невосприимчивых к ней епископов оставалось совсем немного. Среди них был и владыка Никодим.

Гонения напрямую коснулись духовных учебных заведений. Пять из восьми семинарий закрыли. Угроза нависла над Ленинградскими духовными школами. Их заочный сектор власти упразднили еще в 1959 году, а теперь добирались до дневного отделения. «Церковные мракобесы окопались в колыбели революции, это возмутительно», - то и дело повторял местный уполномоченный Григорий Семенович Жаринов. В академическом храме запретили службы, часть учебных помещений изъяли под нужды сторонних организаций. Резко сократилось число абитуриентов, и не потому, что к религии был утрачен интерес, просто официальные органы намеренно чинили препятствия. Стать семинаристом выпускнику школы, а тем более дипломированному специалисту, в то время было практически невозможно. Напротив, власти с легкостью позволяли учиться людям, страдающим различного рода психическими расстройствами. Такие, по их мнению, не представляли угрозы общественному строю, а раз так, то «пусть с ними возятся иопы». Здоровая и деятельная молодежь нужна партии и стране; что касается Церкви, то ей немного осталось.

Таким образом, кадровый вопрос приобрел для Русской Церкви особую остроту. Она продолжала биться в хитроумно сплетенной паутине запретов и ограничений. С каждым днем ее активность вынужденно угасала, некогда энергичная амплитуда действий под мощным силовым прессом становилась все слабее. Церкви требовались свежие силы, новые идеи и нестандартные решения, позволяющие найти выход из создавшегося положения.

Владыка Никодим пришел к выводу, что рассчитывать на успех во внутреннем противоборстве Церкви с государством, по меньшей мере, легкомысленно. Прагматик в делах, он понимал, что силы неравные, церковные ресурсы истощены, положение верующих, и без того тяжелое, будет только усугубляться. Русской Церкви, преследуемой у себя дома, нужна защита извне. Инстинкт самосохранения подталкивал Московский Патриархат к союзу с христианами Запада. В кругу единомышленников владыка говорил: «В нашем современном мире агрессивного атеизма различий между христианами гораздо меньше того, что объединяет их в противостоянии материализму и атеизму, и мы должны подчеркивать нашу общность, а не противоречия». Для выживания нужен широкий, динамично развивающийся диалог с инославными церквами и международными религиозными организациями. Может быть, это остановит гонения, отрезвит безбожников, вошедших в раж в планах окончательного уничтожения религиозной жизни в СССР. Даже если этот замысел давал ничтожно малый шанс на спасение, им следовало воспользоваться. Правильно рассчитав значение заграничной поддержки, владыка Никодим выбрал линию активных контактов с церковными деятелями зарубежья. Волевой и инициативный, он не желал пассивно страдать и безропот- но сносить подневольное положение Церкви в ожиданиях каких-либо перемен. Бог знает, будут ли они вообще?

В это же время советская дипломатия предпринимала попытки наладить отношения с Всемирным Советом Церквей (ВСЦ) и Ватиканом. Хрущеву не давал покоя авторитет ВСЦ в государствах третьего мира. Что говорить о Католической Церкви - самом большом объединении христиан. Ее влияние действительно велико, а новый папа Иоанн XXIII демонстрировал лояльность к странам Восточного блока. Советское руководство решило воспользоваться ситуацией. Между Москвой и Ватиканом завязались переговоры. Посол в Италии Семен Козырев встретился с кардиналом Августином Беа - руководителем Комиссии по вопросам христианского единства. Чуть позже Хрущев направил в Ватикан официальную делегацию во главе со своим зятем Алексеем Аджубеем, подавая понтифику тем самым знак особой расположенности, заваливал папу поздравительными телеграммами, обменивался с ним письмами. Странная логика для коммуниста, непримиримого к религии. С одной стороны, Хрущев громил Русскую Церковь, с другой - активно искал связи с католиками. Все объяснялось интересами большой политики. Посредством тесного общения с Ватиканом и Всемирным Советом Церквей Советский Союз рассчитывал усилить собственные позиции в международных делах, в особенности на африканском и азиатском континентах.

Владыка Никодим не был первооткрывателем Всемирного Совета Церквей для Московского Патриархата. До него поиском сотрудничества с этой авторитетной организацией занимался митрополит Николай. Поначалу успешно, потом произошел сбой. Генеральный секретарь ВСЦ доктор Виссерт-Хуфт, благожелательно встретивший идею вступления Русской Церкви в Совет, специально приехавший в Москву, отказался подписывать совместное коммюнике на миротворческую тему. Переговоры закончились ничем. По той же причине ВСЦ отверг свое участие в пражском Всемирном Христианском Конгрессе. Советское правительство, маячившее за спиной Русской Церкви с заявлениями о мире, обвинило в неудачах митрополита Николая. Он, дескать, не проявил должной настойчивости, показал себя неумехой. Скорее всего, владыка действовал спонтанно. Он, что называется, плыл по течению в строго заданном русле государственной внешней политики. Ему рекомендовали поддерживать от имени Церкви внешнеполитические инициативы Советского Союза, он это делал, иногда успешно, порой неудачно, но всякий раз без продуманного плана церковных действий.

Владыка Никодим был другим человеком. Он мыслил всегда так, чтобы выстроить какой-то план или схему, способные обернуть дело в пользу Церкви. Разобравшись в ситуации, он решил принять самое деятельное участие в большой политической игре. Владыка ясно представлял ее цели. Русская Церковь должна быть принята в ВСЦ, он этого добьется. Хрущев ищет дружбы с Ватиканом, надо ему помочь. Но не ради удовлетворения неуемных личных и политических амбиций Никиты Сергеевича, а на пользу православия и его главной хранительницы Матери-Церкви. Ее нужно вывести из многолетней изоляции, показать миру во всей мощи и красоте, во всем величии и славе. О потенциале нашей церковной традиции нужно свидетельствовать в полный голос, авторитетно и убедительно, последовательно и бесстрашно. Запад, Восток, кто угодно должны слышать Русскую Православную Церковь, знать о ее влиянии на мировую культуру, иметь представление о глубинных корнях русской религиозно-философской мысли. Международная деятельность и престиж Московского Патриархата должны усилить его позиции внутри страны, они если и не предотвратят гонений, то, возможно, ослабят их. В сущности, все, что планировал владыка, связывалось им с главной целью - сохранением и выживанием Церкви. Но не только. Посредством богословских диалогов, собеседований, прочных двусторонних и многосторонних контактов с религиозным миром, он стремился к оживлению интеллектуальной жизни Церкви. Владыке хотелось видеть духовенство динамичным, образованным, готовым к вызовам времени, способным умело и авторитетно представлять церковную точку зрения. Ради этого он готов был работать не жалея сил.

Масштабные и одновременно деликатные задачи требовали решения важного вопроса о том, какой линии поведения придерживаться в отношениях с советскими властями. Стоит ли себя противопоставлять, как это делал митрополит Николай? Его пример как раз свидетельствовал об опрометчивости такого шага. Церковь просто потеряла владыку, а он мог еще потрудиться во славу Божию. В открытой борьбе Патриархия лишилась относительно терпимого к ней председателя Совета по делам Русской Православной Церкви Карпова. Его преемник Куроедов оказался во сто крат хуже, откровенно стремился низвести Церковь до самого унизительного положения. Таким образом, лобовое столкновение обернулось серьезными неудачами, преследование стало тотальным. Хрущев был популярен за рубежом, разоблачитель культа личности Сталина, освободитель политических узников, он слыл героем, руководителем нового типа. Поверить в то, что он гонитель верующих, на первых порах было трудно. Разоблачать его публично - значило вызывать еще большее давление на Церковь. Вот почему перед владыкой Никодимом стояла задача отыскать такие способы и методы взаимоотношений с властью, чтобы сохранить независимость Церкви и нейтрализовать наступление на религию.

Взвесив все «за» и «против», он решил действовать. Служить Богу можно по-разному: демонстративно и громоглас- но или же осмотрительно и вдумчиво, делая при этом все от тебя зависящее во благо Церкви. Открытой, а потому опасной для Церкви конфронтации с властью, больше не будет. Пользы она не принесет, предшествующий опыт, к сожалению, убедительно свидетельствовал об ущербности такого пути. «Между Церковью и государством - бетонная стена. Можно разбить об нее голову и стать чтимым мучеником. Но что будет с теми, кто пойдет следом? - рассуждал епископ Никодим, - они остановятся перед этой стеной, и все. Моя задача как пастыря - найти в ней трещину, брешь и начать расшатывать, находить решение или готовить его для будущего, не думая о том, доведется ли здесь, на земле, стать участником перемен». Владыка решил, последовательно добиваясь поставленных целей, отказаться от малопродуктивного, более того, вредоносного противопоставления церковных и государственных организмов. Успех ему виделся в умении действовать рассудительно и благоразумно, вместе с тем напористо, инициативно и изобретательно. «Прямо даже вороны не летают, нередко говорил он близким людям, - ищите способы добиваться своего». Сам владыка являл пример такого служения, пример уникальный и неподражаемый. «Именно под влиянием глубины и изворотливости его ума, его рязанской смекалки правительственные чиновники порой невольно оказывались непоследовательными в своих действиях, - объясняет митрополит Ювеналий. - Владыка умел доказывать власть имущим - то, что он делает для Церкви, полезно и Отечеству».

Избранная владыкой линия поведения прочно базировалась на его мировоззрении. Он не был другом советской власти, но и не был ее идейным противником. Ему претили высокопоставленные безбожники, но владыка последовательно отвергал политические методы борьбы, считая их не достойными церковных служителей. За свободу Церкви он боролся методами и средствами, отличными от тех, что ис- пользуются людьми светскими. Патриотизм владыки исключал всякую двойственность, он был неподдельным, а слова «Родина», «Отчизна» не являлись для него абстрактными понятиями, пустым звуком. Воспитанный с детства в патриотическом духе, он ничуть не стеснялся этого, никогда не скрывал своих привязанностей, его преданность интересам страны не была какой-то игрой, тем более фальшью. Сотрудничество с властью, диалог с ней в объеме и рамках, угодных Церкви, он считал делом естественным, объективно необходимым, даже если это касалось власти атеистической. Ну и что с того, что Церковь формально отделена от государства? Разве могут сухие нормы советской конституции отнять у церковного человека право дерзновенно служить народу и Отечеству? Все дело в оттенках. В общении с государственными структурами владыка Никодим не склонял головы, с достоинством нес знамя Церкви, защищал ее интересы, был тем, кто, по выражению Патриарха Кирилла, поднял духовенство с колен. Собственно, он входил в водоворот международной религиозной и политической деятельности с твердым убеждением, что Русская Церковь не слуга государства, а его равноправный партнер. Это обстоятельство было для него решающим, определяющим все его поведение.

Находила ли философия владыки Никодима понимание в широких церковных кругах? Тогда она была одобрена священноначалием, в большинстве своем осознающим, что иного выбора нет. Конечно, встречались и недовольные, но что они могли предложить взамен? Идти напролом? Авантюра чистой воды, да и желающих бороться было откровенно не много. Зато критиков хватало всегда. Даже сейчас, спустя тридцать лет, недоброжелатели, знакомые с событиями тех лет в лучшем случае по церковным учебникам, упрекают владыку Никодима в угодничестве власти, соглашательстве с ней. Эта безапелляционная и несправедливая критика обид- на потому, что направлена против одного из самых ярких представителей Русской Церкви периода шестидесятых-семидесятых годов, да и вообще всей церковной истории. При жизни митрополит Никодим переносил подобные обвинения стойко и внешне спокойно, уповая на суд Бога и истории, но после его смерти защитить имя владыки - долг живых.

Итак, каковы были первые шаги владыки? Для начала он перекроил структуру Отдела внешних церковных сношений, приспособив ее под выработанный план действий. Значительно увеличил штат сотрудников (при митрополите Николае в ОВЦС работало всего пять человек), окружил себя способной молодежью, учеными-богословами, консультантами, часть которых были людьми, что называется, с прошлым. В Отделе в должности заведующего католическим сектором появился Александр Львович Казем-Бек (1902-1977) видный деятель русской эмиграции, вернувшийся в страну после тридцатилетних скитаний по Европе и Америке. Будучи талантливым журналистом, он много публиковался, частенько выступал на советском радио. Человек разносторонних и глубоких интересов, Александр Львович хорошо ориентировался в делах Ватикана, где имел широкие связи. Контактный, открытый к общению, он с изысканной легкостью познакомился и со священноначалием Русской Церкви: митрополитом Николаем, Святейшим Патриархом Алексием I, расположив их к себе эрудицией, хорошими манерами, знанием жизни высшего света царской России. Владыка Никодим проводил много времени в общении с Казем-Беком, набираясь от того ценных знаний, полезных для дипломата. В группу переводчиков зачислили сына белогвардейского генерала Кутепова - Павла Александровича (1925-1983), прожившего полтора десятка лет в Югославии, в эмиграции. В 1944 году Павел Кутепов, прекрасно владевший немецким, французским и сербохорватским языками, вступил в ряды

Красной Армии. Арестованный в конце войны контрразведчиками Смерша, он десять лет провел в печально знаменитом Владимирском централе. В Отделе трудился профессор протоиерей Ливерий Аркадьевич Воронов (1914-1995) - блестящий специалист в области сравнительного и догматического богословия, также отбывший многолетний срок заключения по сфабрикованному в 1944 году делу Псковской духовной миссии. К работе привлекли доцента Ленинградской духовной академии протоиерея Виталия Михайловича Борового (1916-2008), впоследствии профессора и протопресвитера, ставшего незаменимым помощником владыке Никодиму в ходе набравшего силу межцерковного диалога. Секретарем ОВЦС стал давний сотрудник Отдела Алексей Сергеевич Буевский (1920-2009) - автор нескольких богословских трактатов, участник всех наиболее значимых церковных событий второй половины двадцатого столетия. Постепенно сложилась дееспособная, мобильная команда, с полным основанием считавшаяся интеллектуальным ядром Московской Патриархии.

Владыка Никодим постепенно расширил руководство ОВЦС. Его заместителями стали молодые епископы Алексий (Ридигер), Ювеналий (Поярков), Филарет (Вахромеев). Он искал единомышленников, людей близких по духу, способных администраторов. Каждый из выдвиженцев владыки уже прошел определенную школу, испытал себя на ответственных участках работы. К примеру, епископ Зарайский Ювеналий возвратился из Иерусалима, где в 1963-1964 годах возглавлял Русскую духовную миссию. Епископ Дмитровский Филарет руководил Московской духовной академией и в течение семи лет совмещал ректорство с работой в Отделе внешних церковных сношений.

Укрепляя Отдел, владыка Никодим одновременно сам готовился к многотрудной деятельности. Он чувствовал большую потребность в пополнении собственных знаний, но не общего характера, а специальных, углубленных, необходимых для осуществления разработанных им планов. Восполнить пробелы помогли систематические собеседования с профессорами духовных школ. Его главным консультантом стал доцент Виталий Боровой - знаток истории экуменического движения. Он, как принято сейчас говорить, актуализировал знания владыки Никодима по религиозным проблемам самой различной направленности. Более всего владыку интересовали богословские и церковно-исторические вопросы в связке с личностями, научными интересами и деятельностью известных церковных ученых. Причем, этот интерес касался не только русских исследователей, но и многих зарубежных авторов. Он живо вникал в проблематику взаимоотношений Церкви и государства на примерах Византии, допетровской Руси, западных стран. Не понимая, что происходит, отец Виталий долго оставался в неведении относительно конечных планов этой подготовки - довольно длительной, упорной и прицельной. Вспоминая то далекое время, протоиерей рассказывал: «Днем я приходил в Патриархию, и у нас начинался разговор, владыка Никодим ставил вопросы, спрашивал и спрашивал меня до поздней ночи. И так длилось довольно долго. Я изнывал от всего этого. Но если я говорил, что нужные сведения есть в такой-то книге, то через пару дней он приходил, прочитав эту книгу. Это был необыкновенно одаренный русский мужик, человек редчайших способностей. Одно могу сказать: если бы Никодим получил в свое время настоящее религиозно-философское, богословское образование, это был бы величайший, гениальный мыслитель».

Итак, планы были разработаны, цели и задачи определены, их исполнители собраны вместе в Отделе внешних церковных сношений, тридцатилетний председатель которого - епископ Никодим рвался в бой, уверенный в себе и в своих помощниках.

Страница сгенерирована за 0.15 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com