За владыкой Никодимом прочно закрепилась характеристика самого видного в Русской Православной Церкви второй половины двадцатого столетия экумениста. Характеристика бесспорная и единодушная. Разница состоит лишь в том, что одни оценивают экуменическую деятельность митрополита со знаком плюс, другие - с жирным знаком минус. Отчего так? Чтобы ответить на этот весьма непростой вопрос, следует разобраться, что владыка понимал под экуменизмом и каковы были мотивы его участия в экуменическом движении.

В наши дни экуменизм принято скорее ругать, нежели хвалить. «Сейчас слово «экуменист» стало бранным словом,констатирует митрополит Ювеналий, - а в полемических статьях оно и вовсе употребляется как символ измены Церкви». В особенности это присуще православным, часть которых не видит в экуменической деятельности никакой пользы и никакой перспективы. Много таких, кто выносит экуменизму один-единственный приговор - обвинительный, причем, не подлежащий никакому обжалованию. К примеру, сербский богослов Иустин (Попович), посвятивший этому феномену талантливо написанную книгу «Православная Церковь и экуменизм», характеризует последний как «общее название всех видов лжехристианства и всех лжецерквей Западной Европы». Протодиакон Андрей Кураев в статье «Экуменический вызов и православный ответ» вполне обыденно говорит о «ереси экуменизма», но с существенной оговоркой - не экуменизма вообще, а современного представления о нем, его теперешней практике. Так что же, митрополит Никодим был не прав, когда очень рьяно взялся за продвижение Русской Церкви в экуменические структуры или, может быть, в поиске внешних контактов он шел вразрез с православной традицией? Упаси Бог! Владыка твердо опирался на те представления об экуменизме, которые сложились на заре этого движения, которые безусловно и без всяких оговорок поддерживались Русской Церковью. А современные негативные оценки экуменической деятельности владыки выносятся зачастую вне всякой связи с событиями шестидесятых годов, явлениями, имевшими место внутри самого экуменического движения.

Этимологические корни слова «экуменизм» следует искать в греческом и латинском языках. Греческое «oikumene» (обитаемая земля) и латинское «oecumenicus» (вселенский) дали название целому движению, выступающему за сотрудничество всех христианских Церквей в деле проповеди Евангелия и достижения возможно более высокой степени общехристианского единства. В идеале экуменическое движение преследует цель полного объединения христиан в соответствии с заповедью Иисуса: «Да все едины будут».

Владыка Никодим понимал экуменизм просто, без какихлибо наукообразных выкрутасов: «Контакты, деятельность, отношения Русской Церкви с иными христианскими Церквами и исповеданиями называются экуменическими». Это самое общее определение он привел не где-нибудь в частном разговоре, а в официальном докладе на заседании Поместного Собора Русской Православной Церкви 1971 года. Заповедные наставления о единстве побуждали христиан искать сотрудничества друг с другом. Стремление к единению явилось общей платформой для становления и последующего развития экуменического движения. Довольно долго это стремление служило главным побудительным мотивом су- ществования и активной работы различных экуменических структур. Будучи наделенным, по выражению профессора архимандрита Ианнуария (Ивлиева), «обостренным ощущением единства Церкви», такой экуменизм владыка Никодим приветствовал, поддерживал и активно в нем участвовал. Объясняя причины, по которым Русская Православная Церковь участвует в межхристианском диалоге, он прямодушно говорил: «Во-первых, это любовь к братьям, ощутившим пагубность христианских разделений и заявляющим о своем желании устранить эти препятствия. Во-вторых, это понимание важности объединения усилий всех христиан в деле их свидетельства и служения людям в сложных условиях секуляризированного (светского. - И.В.), подверженного быстрым изменениям, разделенного мира».

Оба эти суждения, носившие отпечаток искренности и доброй воли, составляли первичную основу православного участия в экуменическом движении. Кроме того, сотрудничество в экуменических рамках сулило возможность если не полного, то хотя бы частичного отказа христиан от взаимных негативных представлений друг о друге, что было особенно важно в эпоху идеологического и военного противоборства двух систем. Диалог позволял сторонам объясниться, лучше понять собеседника, а в перспективе помочь преодолеть копившиеся столетиями претензии и подозрения. Экуменизм открывал перед православием новые горизонты в продвижении и популяризации его учения во всем мире. Не случайно протодиакон Кураев отмечает, что «за сто лет экуменических контактов разительно изменился образ Православия в умах западных богословов. Если столетие назад восточных христиан воспринимали как провинциальных раскольников, безнадежно отставших от жизни и от прогресса, то сегодня о православной духовной и богословской традиции в Европе принято говорить с уважением. Если еще полвека назад в католической прессе слово «православие» писалось с обязательными кавычками, то сегодня Рим призывает к изучению опыта Православных Церквей». Именно этого и добивался владыка Никодим, участвуя в экуменической деятельности. Замкнутость Русской Церкви, ее добровольная или вынужденная изоляция всегда казались ему путем тупиковым. Наша Церковь остро ощутила это в годы преследования. Ее методично уничтожали, и некому было протянуть ей руку помощи. Что касается опасностей секуляризированного мира, то владыка считал возможным противопоставить им сотрудничество христиан в решении многих общечеловеческих проблем, например, в миротворческой деятельности, а еще важней - в сохранении моральных ценностей христианства.

Но даже в благородном порыве к объединению нужно знать меру. Никаких уступок в ущерб православию, никаких искушений для православного сознания на сложном пути к христианскому единству быть не может. Это владыка хорошо понимал. «Между Православной Церковью и христианскими неправославными обществами нет, и не может быть органической связи, мыслимой только при полном единстве веры и благодатной церковной жизни», - неизменно предупреждал он своих партнеров по экуменическому движению. На частый вопрос о допустимости воссоединения христиан различных исповеданий, владыка Никодим отвечал положительно, но, добавлял он, только в случае возвращения к догматическому учению древней, неразделенной Церкви. Современные критики, в присущем им враждебном духе высказывающиеся о «ротовской волне» экуменизма, старательно замалчивают роль многочисленных предшественников митрополита Никодима в поиске диалога с инославными. Им, вероятно, трудно признать тот факт, что владыка не был изобретателем русского экуменизма. В противном случае «ответственность» пришлось бы разделить многим поколениям иерархов и богословов Русской Православной Церкви.

Подлинные начала доброго отношения православных к христианам других Церквей, по мнению митрополита Никодима, коренились в природе русского народа. Глубокая и самоотверженная любовь к Отечеству, врожденное стремление к постижению высшей духовной правды, способность сочетать чувство собственного достоинства с готовностью признавать и исправлять допущенные ошибки объясняли причину, по которой русские не были склонны проявлять религиозную нетерпимость. Умение учиться у других народов, делиться с ними собственным опытом делали наших предков открытыми к общению. Вся история Русской Церкви свидетельствует об этом. У истоков межхристианского общения, которое прежде и не называлось экуменизмом, сто- • яли выдающиеся архиереи - митрополиты Стефан Рязанский (1658-1722), Платон Московский (1737-1811), Филарет Московский (1783-1867), Платон Киевский (1803-1891), Антоний Петербургский (1846-1912), протоиерей Георгий Флоровский (1893-1979), запустивший в церковный обиход выражение «православный экуменизм».

Эти и многие другие русские богословы сочетали верность православию с добросердечным отношением к идее христианского братства. А еще стоит вспомнить Святейшего Патриарха Тихона, говорившего: «Я всегда буду молиться об объединении всех христиан. В настоящее беспокойное время, когда враги Христовы воинствуют против Него с особым рвением, теперь особенно необходимо для нас, верных друг другу друзей, объединиться как можно ближе для защиты христианской веры». Эти слова, сказанные Святейшим Патриархом вскоре после Октябрьской революции и имевшие в виду большевистскую власть, вовсе не утратили актуальное- ти для Русской Церкви в 1960 году. Еще яснее на этот счет высказался Всероссийский Собор (1917-1918 гг.): «Считая сотрудничество христианских Церквей особенно желательным в переживаемое время напряженной борьбы с неверием, грубым материализмом и нравственным одичанием, Священный Собор благословляет труды и усилия лиц, работающих над изысканием пути к единению...» Разве в начале шестидесятых годов владыкой Никодимом и всей Русской Церковью двигали иные мотивы? Опровергать это - значит отрицать очевидное. В обоих случаях логика внешней церковной деятельности диктовалась историческим сходством событий, связанных с беспрецедентными преследованиями религии в России в послереволюционные годы и во времена хрущевского руководства. Данный экуменический аспект стал дополнительным стимулом в контактах с инославным миром. При этом владыке Никодиму в известном смысле пришлось трудней, нежели Патриарху Тихону, в отличие от которого он не мог во всеуслышание сказать, что в экуменизме Русская Церковь ищет защиты от гонений, солидарности и поддержки христианского сообщества.

Близкие, а точнее сказать, аналогичные мотивы побудили Константинопольскую Патриархию еще в 1920 году принять энциклику с призывом к христианскому объединению. В Турции тогда в полную силу бушевала революция во главе с Мустафой Кемалем Ататюрком. Православие в этой стране чувствовало себя неуютно. Что же предложили греки Константинопольской Церкви? Создать церковный союз по образцу Лиги Наций, т.е. содружество христианских церквей для совместных усилий, взаимопомощи и поддержки. С этой целью предлагалось организовывать встречи церковных представителей, сделать регулярным общение богословов, осуществлять обмен студентами, развивать практику всехристианских конференций и т.п.

Таким образом, и Русская Православная Церковь, и Константинопольский Патриархат не только демонстрировали готовность к широкому экуменическому обмену, но и внесли солидный теоретический и практический вклад в создание будущего христианского содружества. Теперь понятно, что владыка Никодим не был каким-то бунтарем, в одиночку, против воли православного клира втащившим Русскую Церковь в экуменический проект под названием «Всемирный Совет Церквей». Владыка с упорством изучал труды православных и зарубежных экуменистов, сверяя их позиции, анализируя точки зрения в поисках приемлемой для нашей Церкви основы участия ее в экуменическом движении. В этом вопросе он выступал вовсе не первопроходцем, а лишь последователем, творческим, энергичным, вдохновенным, перешедшим от многочисленных слов к конкретным делам. В сущности, его за это и ругают. Так ведь ругают, как правило, тех, кто делает. Бездеятельные, безынициативные, будь они церковными или светскими людьми, всегда остаются вне критики. Все это просто, как дважды два. К чему бы не обращался владыка Никодим, на него тут же навешивали обидные ярлыки: сотрудничал с греками - значит, грекофил, контактировал с протестантами - экуменист, встречался с католиками - филокатолик, инициировал отмену клятв на старые обряды - старовер, умно и энергично руководил - карьерист и «серый кардинал». Недоброжелатели, рисующие владыку исключительно черными красками, намеренно изображают его то диктатором, навязывавшим свою волю, то чуть ли не отступником, творившим за спиной священноначалия и клира темные дела. Если бы не навязчивость и ложность этих суждений, от них можно было отмахнуться. Хотя бы в силу того, что любая инициатива владыки рассматривалась Священным Синодом, обсуждалась на заседаниях Поместного и Архиерейских Соборов, обсуждалась и одобрялась в стро- гих рамках церковного устава и дисциплины, иерархичности и внутреннего строя церковной жизни.

* * *

Всемирный Совет Церквей (ВСЦ) был основан в августе 1948 года в Амстердаме на первой, учредительной ассамблее представителей 147 христианских общин. Ассамблея, по сути, является главным руководящим органом ВСЦ. Она проводит свои заседания раз в шесть или семь лет. Ассамблея избирает нескольких президентов, а также центральный и исполнительный комитеты, являющиеся рабочими органами Совета. В резолюции Амстердамской ассамблеи «О полномочиях Совета» недвусмысленно говорилось о том, что ВСЦ есть содружество Церквей, которые признают Иисуса Христа как Бога и Спасителя. В сущности, это положение стало фундаментом Всемирного Совета. Одновременно были определены рамки его деятельности: «Совет желает служить Церквам, являющимся его членами, как инструмент, посредством которого они могли бы вместе свидетельствовать об их общей преданности Иисусу Христу и сотрудничать в вопросах, требующих совместных действий».

В преддверии первой ассамблеи Поместные Православные Церкви получили приглашение стать полноправными членами Совета, что значило выступить в роли его учредителей. Предложение это стало предметом серьезного обсуждения на Всеправославном совещании в июле 1948 года. Московская Патриархия, явившаяся организатором совещания, приурочила его также к празднованию 500-летней годовщины признания Русской Церкви автокефальной. Объективно говоря, совещание, хотя и называлось Всеправославным, но таковым не получилось. Иерусалимский Патриарх не смог приехать в Москву из-за войны в Палестине, Кипрская Церковь вообще отклонила предложение, а представители Кон- стантинопольской и Элладской Церквей прибыли только на празднование и в работе самого совещания участия не принимали. Потом выяснилось, что они уже были вовлечены в экуменическое движение и дали согласие стать членами Всемирного Совета Церквей.

Московское совещание пошло по иному пути. В замысле создания ВСЦ Патриарх Алексий I увидел мирской идеал всемирного владычества. «Строится новый храм, - образно выразился он, - с высокой кровлей и гордой вывеской «Всемирный Совет Церквей». В экуменизме православные усмотрели происки католиков, хотя те сами отринули идею Совета. Пало подозрение и на протестантов, составлявших в ВСЦ подавляющее большинство и стремившихся посредством Совета противостоять римскому папизму. Для них в резолюции совещания «Экуменическое движение и Православная Церковь» нашлись такие слова: «Протестантство ищет союзника для этой борьбы в лице Православной Церкви, чтобы приобрести для себя значение влиятельной международной силы». Но в главном аргументация была другой. Совет, по мнению совещавшихся в Москве иерархов, отодвинул возможность воссоединения Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви, сосредоточившись главным образом на социально-экономических аспектах интеграции.

Православных же интересовали в первую очередь догматические и вероучительные вопросы как фундаментальные в объединительном процессе. Все остальное воспринималось ими как второстепенное, не имеющее концептуального значения. Словом, совещание отказалось от участия в экуменическом движении, хотя и с оговорками. Недостатки самого Совета, экуменической деятельности в целом связывались с современным состоянием экуменического движения, что в сжатых выражениях резолюции совещания звучало следующим образом: «Целеустремления...выразившиеся в образо- вании Всемирного Совета Церквей... в современном нам плане, не соответствуют идеалу христианства...», «Экуменическое движение, в современном плане работы Всемирного Совета Церквей, не в пользу Церкви Христовой...», «Современное нам экуменическое движение не обеспечивает дела воссоединения Церквей...». Значит, при корректировке принципов работы Совета участие Православных Церквей в экуменизме вовсе не отрицалось. Участники совещания дали это понять, что представляется важным для оценки дальнейшего развития событий, приведших в итоге православных во Всемирный Совет Церквей.

Экуменисты встретили это решение, в общем, с пониманием. Спустя два года центральный комитет ВСЦ принял заявление «Экклезиологическое значение Всемирного Совета Церквей», получившее название «Торонтская декларация». По сути, данный документ позволил основной массе Православных Церквей в перспективе примкнуть к экуменическому движению. Желая разъяснить цели организации, Совет для начала заявил, чем он не является. Он не претендует на роль новой Церкви (по выражению декларации «сверх-Церкви»). Этого как раз не хотели участники Московского совещания, полагавшие, что ВСЦ может приобрести черты особой «Экуменической Церкви». Он не основывается на какойлибо определенной концепции Церкви, что сулит преимущество одним вероисповедным традициям в ущерб других (опасения такого рода также высказывались православными). Совет не придерживается какой-либо определенной теории единства Церквей, опять-таки в пользу одной богословской школы и в противовес остальным. Далее декларация зафиксировала принципы, положенные в основу деятельности Совета. В целом они не вызывали возражений со стороны православных. Оставался лишь один пункт, разногласия по которому пока не были преодолены. Всемирный

Совет Церквей строился на признании Христа как Бога и Спасителя. Православные Церкви, между тем, считали это положение умаляющим христианское вероучение, снижающим требования к условию единения, так как православные христиане исходят из триединства Отца, Сына и Святого Духа.

Прошли долгие десять лет. Всемирный Совет креп, экуменическое движение ширилось, а ожидаемое присоединение Православных Церквей все оттягивалось. И тут деятельность Совета попала в поле зрения советского политического руководства, увидевшего в представительных форумах ВСЦ удобный плацдарм для публичного осуждения колониализма и расовой дискриминации, пропаганды антивоенных настроений. Именно под давлением властей в 1958 году начались интенсивные консультации между тогдашним председателем Отдела внешних церковных сношений Московской Патриархии митрополитом Николаем и генеральным секретарем ВСЦ, голландцем Виллемом Виссерт-Хуфтом. Митрополит Николай выражал готовность пересмотреть отношение к экуменизму. Выступая в Московской духовной академии, он заметил: «Православная Церковь никогда не отгораживалась от инославных христиан стеной нетерпимости». Комментируя причины, по которым Московское совещание 1948 года отвергло предложение о вступлении Православных Церквей в ВСЦ, владыка признал, что экуменическое движение строилось на широкой и разнородной деятельности. Планы Совета, имеющие социально-политическую направленность, доминировали тогда над задачей догматического единства. «Но, - заключил митрополит Николай, - значительные изменения, произошедшие в Совете, свидетельствуют о его эволюции в сторону церковности». Уже в следующем 1959 году представители Московского Патриархата участвовали в работе Всемирного Совета в качестве наблюдателей. Вместе с тем, советское руководство никак не могло определиться со степенью участия Патриархии в экуменической жизни. Оно больше склонялось к мысли о целесообразности активных контактов с инославными, но без организационного вступления в Совет.

Хрущевские гонения, между тем, побуждали священноначалие ускорить переговорный процесс. В конце октября начале ноября 1960 года епископ Никодим, пришедший на смену митрополиту Николаю, посетил Париж (центр Западноевропейского Экзархата Русской Церкви) и Женеву (штабквартиру Всемирного Совета Церквей). Здесь он встретился с Виссерт-Хуфтом, его заместителем - англиканским священником доктором Френсисом Хаусом, другими ответственными сотрудниками Совета. Владыку интересовал гуманитарно-миротворческий аспект сближения - тематика, которой благоволили партийно-политические и правительственные круги СССР. Она не вызывала отторжения и у самого епископа, настойчиво предлагавшего усилить миротворческий компонент в деятельности Всемирного Совета Церквей. Функционеры ВСЦ поначалу сопротивлялись, опасаясь попасть в этом вопросе под советское влияние. Но сила личной убедительности владыки Никодима была такова, что он преодолевал непонимание, рассеивал предубеждение много старшего его Виссерт-Хуфта. Сухопарый и прямой как жердь голландец в ходе встреч со своим русским визави заметно смягчился. Он понимал своего собеседника: «Уважаемый владыка Никодим прав. Совет должен послужить делу мира, это отвечает интересам всех христианских государств и Церквей». Проблема, как будто, сдвинулась. Центральный и исполнительный комитеты ВСЦ сделали заявления миротворческого характера, сразу замеченные в Кремле. Последние сомнения советских властей относительно участия Московской Патриархии в деятельности Всемирного Совета рассеялись.

Оставался еще один вопрос, волновавший нашу Церковь, - глубинные основания объединения, не имеющие никакого отношения к политике, а касающиеся только духовной жизни. «Богословствующий ум христианина, - говорил владыка Никодим, - в недоумении останавливается перед поразительным фактом явного непослушания, а иногда и упорного противления воле Божией, проявляющихся с первых дней христианства и доныне в действиях христиан, направленных к нарушению церковного единства». В объединительную идею, всегда представлявшуюся владыке главной в экуменическом движении, следовало привнести православное слово. Он предлагал новую формулировку базиса Совета, гласившую, что ВСЦ является сообществом Церквей, которые исповедуют Господа Иисуса Христа как Бога и Спасителя по Писаниям, и совместно стремятся выполнять их общее призвание во славу Единого Бога - Отца, Сына и Святого Духа. В случае ее принятия, на чем настаивали еще участники Московского совещания 1948 года, устранялось бы существенное препятствие на пути к широкому сотрудничеству. Виссерт-Хуфт пообещал решить и этот вопрос, предварительно согласовав его с ведущими протестантскими организациями.

Вся вторая половина 1960 года прошла для владыки Никодима в командировках, что, конечно, неизбежно для руководителя дипломатического ведомства. В сентябре он участвовал в заседании III Христианской мирной конференции в Праге. В самом конце ноября сопровождал Патриарха в занявшем целый месяц ближневосточном турне по Ливану, Египту, Сирии, Иордании, Турции и Греции. Трудные переговоры с первоиерархами Константинопольской, Александрийской, Антиохийской, Иерусалимской и Элладской Церквей были посвящены, в том числе, предстоящему вхождению во Всемирный Совет. Длительная поездка, вымотавшая всех участников делегации, к счастью, оказалась плодотворной. Поместные Церкви поддержали русских, они и сами намеревались вступить в ВСЦ. Как никогда любезным казался Константинопольский Патриарх Афинагор. Почти со всем соглашался, хотя понятно, под давлением каких обстоятельств. Со всех сторон его теснили турки, а потому Афинагор искал поддержки. Взамен он обещал протежировать русских при приеме во Всемирный Совет, в котором Константинопольская и Элладская Церкви чувствовали себя старожилами. В Московской Патриархии не возражали против такой помощи, нам тоже нужны были союзники.

Чуть ранее владыка Никодим принял во временное управление Ярославскую епархию: скончался епископ Угличский Исайя, под началом которого епархия находилась с 1954 года. 23 ноября Священный Синод утвердил владыку в должности епископа Ярославского и Ростовского. Воистину, пути Господни неисповедимы. Ровно пять лет назад он уехал отсюда иеромонахом. Возвращался же - наделенным большой властью иерархом, лицом, близким самому Патриарху. Его отъезд тогда остался почти незамеченным. Приезд, наоборот, привлек внимание верующих. Ну как же, самый молодой из всех епископов! К тому же ученик почитаемого здесь владыки Димитрия! В городском храме собрались прихожане, с интересом встретившие нового архиерея. После службы он обратился к верующим со словами: «С радостью и послушанием воле Божией воспринял я таковое о себе соизволение священноначалия нашей Церкви, ибо в пределах этой епархии от руки приснопамятного архиепископа Димитрия я воспринял монашеский постриг и получил благодать диаконства и священства, здесь же проходил различные послушания и поэтому с дерзновением могу сказать словами святого Евангелия: «Знаю моя и знают мя моя». Что и говорить, возвращение в Ярославль вышло приятным.

Наступивший 1961 год обещал стать весьма насыщенным на события. Рождество владыка провел в своей епархии. Встречать наиболее крупные церковные праздники вместе с паствой стало его правилом. Для этого, несмотря на большую занятость в Москве, он всегда выкраивал время в плотном служебном календаре. 7 января владыку встречали богомольцы Ростова, заполнившие до отказа храм в честь Толгской иконы Божией Матери. В десять часов утра под звон колоколов епископ Никодим переступил порог храма, чтобы совершить торжественную Литургию и молебен ростовским святителям - его предшественникам по кафедре.

В марте он совершил поездку в Женеву, где его заверили в готовности Всемирного Совета принять новый базис содружества в редакции Московской Патриархии. Учитывая это, Святейший Патриарх Алексий I направил Виссерт-Хуфту письмо с заявлением о приеме нашей Церкви в ВСЦ. В ответном послании генеральный секретарь ВСЦ уведомил Патриарха о том, что заявление Русской Церкви будет опубликовано в мировой прессе, что и случилось в конце апреля.

10 июня в жизни владыки произошло еще одно важное событие. Его возвели в сан архиепископа. На черном клобуке появился отличительный знак - маленький, поблескивающий на свету крестик.

Церковные правила требовали согласования «экуменического» вопроса с Архиерейским Собором, намеченным на 18 июля. Начало соборной работы приурочили ко дню памяти преподобного Сергия Радонежского. Утром Троице-Сергиева Лавра заполнилась архиереями, съехавшимися в Москву со всех уголков страны. Заседание открыл Патриарх Алексий, чувствовавший себя, по его же словам, «нервным от общего лада церковных дел». Собор обещал быть не из легких. Чего стоил заведомо неприемлемый для Церкви вопрос об изменении приходского управления! Как отнесутся к нему архиереи? Впро- чем, они все понимают, споров быть не должно, размышлял в преддверии Собора Патриарх. Даст Бог наступят другие времена и это решение, навязанное Церкви извне, можно будет отменить. А пока что утешением духовенству стали слова Святейшего: «Умный настоятель, благоговейный совершитель богослужений и, что весьма важно, человек безукоризненной жизни, всегда сумеет сохранить свой авторитет в приходе».

Далее епископы обратились к теме Священного Синода. Было решено увеличить его постоянный состав до пяти участников. Помимо митрополитов Киевского, Ленинградского и Крутицкого, постоянными членами Синода по должности теперь становились управляющий делами Патриархии и председатель Отдела внешних церковных сношений. Таким образом, архиепископ Ярославский и Ростовский Никодим приобрел еще один высокий статус.

По третьему - «внешнему» вопросу выступал он сам. Его доклад «Русская Православная Церковь и Всемирный Совет Церквей» был выдержан в лаконичных тонах. Он рассказал о взаимоотношениях православия с другими вероисповеданиями, напомнил об итоговых документах Московского совещания 1948 года. По мнению владыки, тогдашний отказ Православных Церквей от присоединения к экуменическому союзу не был окончательным. Православные всего лишь взяли паузу, которая, хотя и затянулась, но не стала напрасной тратой времени. Всемирный Совет с момента своего создания претерпел изменения и, что очень важно, не без влияния восточных Церквей. Свидетельством тому служит Торонтская декларация. Разве это не признаки прогресса в попытке достижения вероисповедного единства? На этих условиях участие нашей Церкви в работе Совета становится целесообразным, заключил председатель ОВЦС. Архиерейский Собор одобрил действия владыки. Дорога во Всемирный Совет Церквей, таким образом, была открыта.

Ответный шаг должен был сделать Виссерт-Хуфт, к слову сказать, находившийся в непростой ситуации. Американские и английские протестанты, самоуверенно полагавшие, что ВСЦ - это только они, ставили генсеку в вину «заигрывание с Советами». Вопрос о принятии Русской Православной Церкви во Всемирный Совет подлежал рассмотрению на третьей по счету ассамблее, запланированной на ноябрь 1961 года. Местом ее проведения на этот раз избрали столицу Индии - Нью-Дели. Официальную делегацию Русской Церкви Священный Синод поручил возглавить архиепископу Никодиму. Кропотливая работа, проделанная им лично и подчиненными ему сотрудниками, заняла полтора года. Как будто немного, но какой интенсивной она была! Это время он провел в частых командировках, многочисленных консультациях и трудных переговорах. А сколько нервной и физической энергии затратил владыка. Чем измерить эти потери? Приехавшая к нему погостить мать с тревогой отметила черные тени под глазами, а более всего ее обеспокоила появившаяся на лице отечность. «Береги себя, сынок», напутствовала его обеспокоенная Елизавета Михайловна. «Да что ты, мама, я чувствую себя прекрасно», - отмахивался он беззаботно. Сейчас его ум занимало лишь одно - результаты ассамблеи. А здоровье... Молодость беспечна на этот счет.

Перед поездкой на ассамблею владыка Никодим долго беседовал с Патриархом. «Я надеюсь на Вас, дорогой владыка, для нашей Церкви - это прорыв», - наставлял Алексий I. Они обсудили поступившие в Патриархию предложения Куроедова, звучавшие даже не как рекомендации, а как обязательные для исполнения инструкции: «Укрепляя сотрудничество с прогрессивными кругами ВСЦ, срывать всякие попытки реакционных сил направить Всемирный Совет на путь идеологической борьбы против стран социалистического лагеря. При наличии резолюций, в которых в какой-то мере будут осуждаться решения СССР о возобновлении испытаний ядерного оружия, делегаты РПЦ принимают все меры к тому, чтобы такие резолюции были сняты с обсуждения, а в противном случае - голосуют против». Какая гнусность! Уничтожать Церковь и одновременно использовать ее для решения государственных задач! Каково было читать эти строки Патриарху Алексию, видевшему в течение большей части своей продолжительной жизни одни лишь страдания Церкви. Разве не кричала его душа: «Что же вы делаете, бессовестные люди?» Разве не рвалось сердце архиепископа Никодима от творящейся вокруг Русской Церкви несправедливости? Усилием воли он подавлял эмоции, гасил раздражение, стараясь рассуждать хладнокровно. Конечно, он найдет выход, приложит максимум усилий, что называется, разобьется в лепешку, но выполнит порученное ему священноначалием задание. В интересах Церкви он сделает все, чтобы ассамблея приняла «прогрессивные решения», вроде осуждения апартеида и расизма, ликвидации неграмотности миллионов людей в развивающихся странах.

Трудная миссия владыки Никодима увенчалась успехом, несмотря на возникшие в преддверии ассамблеи трудности. Владыку беспокоил неблагоприятный информационный фон, сложившийся вокруг нашей Церкви. Проамериканская пресса смущала членов Совета назойливыми призывами к бдительности: «Русская Церковь - глаза и уши коммунистов в ВСЦ! Будьте осторожны!» Агрессивную позицию заняли средства массовой информации, подконтрольные Ватикану. Они насаждали ту же идею: «Русские попытаются направить все экуменическое движение на осуществление планов, подготовленных в Кремле, которые должны способствовать триумфу советской пропаганды через всемирное христианство». К чести участников ассамблеи, нагнетаемые страхи не возы- мели действия. Как раз наоборот. У экуменической общественности наша делегация вызывала большой интерес. Все с нетерпением ожидали выступлений посланцев Московской Патриархии: архиепископа Никодима и протоиерея Виталия Борового, заявленных в списке ораторов. Речи их, по общему мнению, удались, что неудивительно, - это были церковные интеллектуалы. На одном из первых заседаний подавляющим большинством голосов Русскую Церковь приняли во Всемирный Совет. Сто сорок два делегата высказались «за», четверо - воздержались, и только трое были настроены решительно «против». Пятерых представителей Московской Патриархии включили в состав центрального комитета ВСЦ. Владыка к тому же стал членом исполкома Совета. Во второй половине того же заседания участники ассамблеи утвердили новый базис ВСЦ, предложенный православными. Победа была полная. Русскую Церковь приняли во всемирную христианскую организацию на ее же православных условиях: Совет объединяет Церкви, исповедующие Святую Троицу - Отца, Сына и Святого Духа.

После триумфального для русской делегации дня ассамблея приобрела черты будничного мероприятия. Пленарные заседания, работа комиссий, переговоры при «закрытых дверях», общение с прессой - владыка поспевал всюду. Шумная, разноголосая атмосфера форума пришлась ему по вкусу, хотя за три недели напряженной работы в жаркой Индии он изрядно устал. Программа-максимум была выполнена: Русская Церковь наряду с некоторыми другими Православными Церквами вступила во Всемирный Совет, что расширило его конфессиональный состав и церковное представительство. Новый базис послужил основой, объединяющей Церкви вокруг насущных религиозных вопросов. Сам базис, несомненно, стал ближе православным, что особенно существенно для той их части, которая с недоверием относилась к экуменизму. Ассамб- лея удержалась от антисоветских выпадов и критики атеизма. Был, правда, эпизод, связанный с попыткой осуждения коммунизма группой делегатов из США. Их инициативу едва не поставили на голосование. И тогда с места поднялся владыка Никодим со встречным предложением «включить в резолюцию ассамблеи перечень изъянов капиталистической системы, к большому сожалению, также не свободной от крупных недостатков». Эти слова архиепископ произнес нарочито вкрадчивым и тихим голосом. Быстро оценив ситуацию, Виссерт-Хуфт поторопился снять оба предложения с голосования. Словом, владыка Никодим преуспел, даже самые законченные скептики вынуждены были признать, что у него все получалось.

В рамках межцерковного сотрудничества владыка исколесил полмира. Он много выступал и публиковался в зарубежных религиозных изданиях, был участником различных конференций и семинаров, заседаний центрального и исполнительного комитетов Всемирного Совета Церквей, его четвертой и пятой ассамблей в Упсале (Швеция) и Найроби (Кения). В 1975 году в Найроби его избрали одним из президентов ВСЦ, что явилось международным признанием заслуг митрополита Никодима. Работая над укреплением церковного единства, сознавая пользу экуменического сотрудничества, отчасти блокирующего наступление властей на Русскую Церковь, владыка, тем не менее, не собирался уступать Всемирному Совету, когда речь заходила о сохранении религиозной идентичности православия. Он не единожды давал понять функционерам ВСЦ, что Русская Церковь пришла в Совет не униженной просительницей или бедной родственницей, согласной от безысходности на любые условия экуменической деятельности.

Опираясь на святоотеческие традиции и религиозно-исторический опыт Русской Церкви, владыка бескомпромиссно свидетельствовал о православных ценностях. Он искрен- не и глубоко рассуждал о единстве Церквей - центральной теме в его экуменической деятельности, каждый раз черпая в Евангелии подтверждения этому: «Как постоянный укор нашей совести, звучат короткие слова первосвягценнической молитвы Христовой: «Отче Святый! Соблюди их во имя Твое, тех, которых Ты мне дал, чтобы они были едино, как и Мы»; «Как постоянное напоминание о нашем священном долге, которого мы не выполнили, обращено к нам полное мольбы и нежного сострадания апостольское увещание: «Дополните мою радость.. .будьте единодушны и единомысленны»; «Слово Божие свидетельствует, что единство Церкви, единство верующих с Христом является предначертанием воли Отца Небесного. Об этом единстве Господь сказал: «Будет одно стадо и один Пастырь».

По твердому убеждению владыки, цементирующей основой христианского единства должны являться вечные догматы: «Догматическое наследие древней Церкви - критерий вероучительного единства. Любая Церковь в основу братских дискуссий, имеющих целью прийти к соглашению в вопросах веры, в качестве необходимого единства должна полагать только бесспорные догматы, признававшиеся неразделенной Церковью». Почему? Да потому, что догматы непреложны и неприкосновенны, мнения ученых-богословов - небесспорны и разноречивы. Первые хранят церковные истины, вторые свидетельствуют лишь о развитии богословской науки и богословия как учебной дисциплины. Чем ближе ученые суждения к догматической почве, тем они прочнее и надежнее. Таким суждениям христианин может доверять безбоязненно. При всей широте кругозора, глубине мышления, позволявшим владыке свободно дискутировать по любым общественно-церковным темам, в вопросах веры, догматического учения и верности Христовым заповедям он оставался непреклонным.

Конечно, владыка не обольщался насчет ВСЦ: «Когда я выступаю как экуменист, то стараюсь избегать и оптимизма, и пессимизма. Я должен быть христианским реалистом, смотреть на вещи так, как они есть», - подчеркивал он, имея в виду видимые достоинства и недостатки экуменизма. Митрополит столкнулся с новыми радикальными веяниями внутри Совета, которые, по его мнению, только отодвигали идею подлинного сближения Церквей. Сколько мог, он сопротивлялся спорным тенденциям, опровергал, протестовал, горячился, доказывал, насколько Всемирный Совет удаляется от главного вектора в своем конечном развитии. По прошествии тридцати лет после смерти митрополита Никодима следует сказать, что участие православных в экуменическом диалоге при всех его издержках не было бесполезным. В нашей Церкви признают значимость многих документов ВСЦ: Торонтской декларации, Делийского заявления «О единстве», материалов Лимского совещания «О крещении, евхаристии и священстве», резолюции комиссии «Вера и церковное устройство» по теме «Кинония в вере, жизни и свидетельстве», которые не могли появиться на свет без прямого влияния православного мира. Об экуменической стороне деятельности святителя Никодима хорошо сказал Патриарх Кирилл: «Подобно Мартину Лютеру Кингу, владыка мог бы сказать: «У меня есть мечта». Его мечтой было могучее единство всех последователей Христа, воссоединение христианской ойкумены современного мира на основе Писания и Предания древней неразделенной Церкви апостольского века. И не его вина, что этот великий идеал остается недостижимым в помраченном грехом и разделившемся в себе человеческом сообществе».

Наряду с работой во Всемирном Совете Церквей, владыка Никодим принимал самое деятельное участие в работе Христианской мирной конференции (ХМК), зародившейся не без советской помощи в 1958 году. Штаб-квартирой этого движения стала Прага - столица тогдашней социалистической Чехословакии. Логично также, что конференцию возглавили чешские богословы (президент - доктор Йозеф Громадка, генеральный секретарь - пастор Ярослав Ондра). ХМК предназначалась главным образом для пропаганды миротворческих идей, формирования и поддержки инициатив, направленных против гонки вооружений, вовлечения все большего числа христианских организаций в защиту мира. В бытность митрополита Николая председателем Отдела внешних церковных сношений Пражская мирная конференция едваедва набирала обороты. Присутствие на первом ее заседании всего 37 делегатов - в основном граждан стран социалистического блока - тогда неприятно поразило Москву. Столь скромное представительство религиозных борцов за мир никак не соответствовало ни громкому имени движения, ни его действительно высоким целям. Последующая конференция, состоявшаяся в 1959 году, оказалась немногим лучше. Оптимизма, правда, прибавило то, что треть делегатов приехала из капиталистических государств. Это был хотя и небольшой, но все же прогресс. Однако общее, крайне незначительное, число участников (90 человек) никого не впечатлило. Было понятно, что Пражской мирной конференции не хватает солидности, должного размаха и энергичного руководства. Конкуренцию Всемирному Совету Церквей она на первых порах составить не сумела.

Такое положение вещей не устраивало и архиепископа Никодима. Он видел организационные просчеты в деятельности как самого Громадки, так и его ближайших помощников, их идейные метания между Москвой и Западом. С наступлением 1961 года владыка начинает активно вникать в проблематику Пражского мирного движения, постепенно отодвигая чешское руководство ХМК на второй план. Уже в июне того же года, работая одновременно по линии сближе- ния с ВСЦ, владыка Никодим прилагает поистине громадные усилия по организации и проведению I Всемирного общехристианского конгресса. Хотя некоторые западные религиозные общины проигнорировали Конгресс, в Прагу съехались 628 делегатов из 42 стран мира. Архиепископу удалось привлечь к работе форума представителей христианских Церквей из нескольких азиатских и африканских государств, чего не случалось раньше. Развивая успех, владыка наладил издание журнала «Христианская мирная конференция». В первом же номере он выступил с программной статьей «Время дается нам для примирения», разъясняющей позицию Русской Церкви относительно ее участия в деле защиты мира. «Обстоятельства переживаемого нами момента дают христианам еще некоторое время, - писал владыка, - необходимое для того, чтобы объединиться между собой в служении примирению».

Вопреки первоначальным замыслам советских властей противопоставить Всемирный Совет Церквей и Христианскую мирную конференцию друг другу, владыка, действуя как настоящий ревнитель единства, решается на смелые шаги по их сближению. Пользуясь своим влиянием вице-президента ХМК, постоянного члена центрального и исполнительного комитетов ВСЦ, он организует встречи представителей обоих движений поочередно в Женеве, Праге, Одессе, побуждая их к интенсивному и конструктивному диалогу. Очень скоро Московская Патриархия становится неформальным центром ХМК. Сам Йозеф Громадка зачастил в гости к владыке Никодиму то в Москву, то на Волгу в Ярославль. Выступая как-то в ярославском кафедральном соборе, в присутствии большого количества прихожан, доктор Громадка откровенно признался: «Без участия вашего архипастыря, высокопреосвященного архиепископа Никодима я не мыслю своей работы в Христианской мирной конференции».

И это было чистой правдой, учитывая, какой колоссальный объем миротворческой работы проделывал владыка. Он и его подчиненные взвалили на себя подготовку II Всемирного общехристианского конгресса. В Прагу тогда приехали делегации 10 их 14 автокефальных Православных Церквей, 147 посланцев из Африки, Азии и Латинской Америки. Проходивший под девизом «Завет Мой - завет жизни и мира», конгресс собрал неслыханное доселе количество делегатов (900 человек), почти догнав по этим параметрам ассамблеи Всемирного Совета Церквей. Вот такой размах был в духе владыки Никодима! При жизни он успел провести пять подобных конгрессов, всякий раз выкладываясь на миротворческом поприще без остатка. После скоропостижной смерти Громадки в 1970 году к владыке Никодиму перешло формальное руководство Христианской мирной конференцией. Будучи уже совсем больным, митрополит Никодим просил освободить его от обязанностей президента ХМК, но его уговорили остаться у руля движения, хотя бы в качестве почетного президента, специально учредив такую должность. Сведущие люди понимали, что в ограниченном формате ХМК совмещение выпукло представленного политического начала и подлинно религиозной деятельности требует большого искусства, владеть которым дано не каждому. Митрополиту Никодиму удавалось это в течение почти двадцати лет.

Комментируя эту сторону его служения, митрополит Чешских земель и Словакии Дорофей заметил: «В качестве президента Христианской мирной конференции свои выступления он строил больше на Священном Писании, чем на политических мотивах». Так оно и было. Владыка везде и при любых обстоятельствах оставался человеком Церкви. В ХМК, равно как и во Всемирном Совете Церквей, митрополит Никодим увидел удобную возможность явить миру Русскую Церковь. Ведь миротворческие форумы широко освещались советской печатью. Люди, в особенности в СССР, имели пусть редкую, но все-таки возможность увидеть по телевидению Патриарха, православное духовенство. Даже власть, комментируя миротворческие мероприятия Московской Патриархии, вынужденно меняла тон рассказа о деятельности Церкви. Словом, это был не только, выражаясь современным языком, качественный пиар, но и, как выразился протоиерей Владимир Сорокин, хорошо продуманное, далеко идущее миссионерство. Люди видели, что Русская Церковь жива.

Сверхактивная деятельность митрополита Никодима снискала ему большую известность в мире. Его отлично знали не только в крупных столичных центрах, но и в маленьких университетских городках, знаменитых своими богословскими факультетами. Он с желанием выступал с трибун международных форумов, но еще больше любил задушевные пастырские беседы в узком кругу. Рассказывают, как однажды ему устроили встречу с представителями небольшого и сравнительно нового монашеского ордена «Малые сестры Иисуса». Монахини этого ордена живут в обычном обществе и трудятся на светских предприятиях, выполняя зачастую самую тяжелую неквалифицированную работу. Сестры, с которыми встречался митрополит, работали в цирке уборщицами и поварихами. Сначала он разговаривал с монашками, потом их окружили заинтересованные необычной встречей артисты со своими детьми. Митрополит увлеченно рассказывал о Христе, Русской Церкви, истории православия. По словам очевидцев, сцена напоминала раннехристианские времена, когда верующий народ рассаживался у ног учителя и внимал каждому его слову.

Митрополит Никодим был популярен. С ним искали встречи политические и общественные деятели с мировым именем. В Патриархии до сих пор вспоминают, как находившийся в Москве по приглашению советского правительства

Генеральный секретарь Организации Объединенных Наций У Тан в сопровождении сотрудников аппарата ООН, работников советского МИДа приехал к владыке в его подмосковную резиденцию. Митрополит был хорошо знаком и с императором Эфиопии Хайле Селассие I, присутствовал на свадьбе греческого короля Александра по его личному приглашению, принимал в Ленинграде принцессу Нидерландов Беатрикс. На торжественных службах владыки бывал президент Финляндии Урхо Калева Кекконен.

Деятельность владыки Никодима скоро стала предметом внимательного анализа в западной церковно-исторической литературе и публицистике. Обобщенный вывод, содержащийся в суждениях многих известных богословов и советологов той поры, сводился к следующему: митрополит Никодим - автор новой модели отношений Русской Церкви с внешним миром. Главные черты этой модели - динамизм, открытость и несравненно более высокая, чем прежде, степень независимости. При всех объективных сложностях митрополиту удалось совместить политические планы советского правительства с самостоятельной линией поведения Церкви. Уступая в тактическом отношении, соглашаясь под нажимом обстоятельств на компромиссы, стратегически Никодим переиграл государственную систему. Не проявляя признаков непослушания, подобно митрополиту Николаю, он, как ни парадоксально, завоевал для Церкви ключевые международные позиции. Характеризуя личные качества владыки, зарубежные авторы не скупились на похвалу: «очень умный от природы», «человек колоссальных дарований», «иерарх новой формации, которому нравится роль партнера советского режима, а не слепого исполнителя его велений». Диссидент Анатолий Краснов-Левитин, публиковавшийся за рубежом, дал владыке пространную характеристику следующего содержания: «Что он был за человек? Прежде всего, практический человек, реальный политик до мозга костей. Человек мужицкой, крестьянской хватки. Человек с живым умом, необыкновенно сообразительный - обычно он отвечал собеседнику, когда собеседник еще не успел закончить фразу. Он был человеком с хитрецой, и большой хитрецой, осторожным и гибким. Но это была хитрость умного человека, а не бездарного чиновника, который лжет тогда, когда это совершенно бессмысленно, и боится сказать лишнее слово. Это был человек быстрых решений; на месте министра иностранных дел он был бы незаменим. Во всяком случае, в тысячу раз более на месте, чем все на свете Молотовы, Шепиловы, Громыки - пресные люди. Без выдумки и без фантазии. Огромное обаяние, которым он обладал от природы, делало его незаменимым дипломатом. В этом отношении он во много раз превосходил своего предшественника - митрополита Николая. Он говорил серьезно, по-деловому, конкретно. Он умел маневрировать, отступать, перестраиваться на ходу».

Много внимания в западной прессе уделялось отношениям Московской Патриархии и Всемирного Совета Церквей. Немецкий богослов Гесслер, к примеру, писал: «Членство в ВСЦ играет для Русской Церкви гораздо большее значение, чем для любой другой Церкви и имеет непосредственное касательство к ее выживанию. Московский Патриархат вышел из изоляции и стал частью международного сообщества. Советскому государству приходится примириться с тем, что любое действие против Русской Церкви будет отныне воспринято как вызов всему содружеству Церквей и удар по международной христианской общественности».

Собственно, так оно и случилось. Задуманный и осуществленный владыкой Никодимом план сработал, давление на Церковь стало ослабевать. Очень кстати подоспели переме- ны в советском руководстве. На место неуемного Хрущева пришел более осторожный Брежнев, отказавшийся от силовых акций против Церкви. Изменилась властная риторика, появились первые признаки позитивных изменений. Ответственный работник А.Пузин решился фактически на демарш - направил в ЦК КПСС негодующее письмо, содержащее примеры незаконного преследования верующих. Даже церковный гонитель Л.Ильичев, превозмогая себя, начертал на пузинском письме резолюцию: «Видимо, надо найти способ, чтобы не допускать произвола». Слишком поздно. Карьера Ильичева неслась под откос, восстанавливать нарушенные права верующих ему не довелось.

Власть публично демонстрировала изменение религиозного курса. 19 октября 1964 года митрополит Никодим был приглашен на правительственный прием в честь полета космического корабля «Восток». В январе следующего года страну всколыхнуло постановление Президиума Верховного Совета СССР «О некоторых фактах нарушения социалистической законности в отношении верующих». Еще через месяц советский премьер А.Косыгин поздравил Патриарха Алексия с 20-летней годовщиной избрания на пост главы Русской Православной Церкви. Поздравительную телеграмму нарочито поместили в центральной печати. Председатель Президиума Верховного Совета СССР А.Микоян принял митрополита Никодима и представителей Пражского мирного движения, вручивших ему «Обращение ко всем правительствам, парламентам и видным деятелям мира» II Всемирного общехристианского конгресса.

Свою лепту в нормализацию государственно-церковных отношений внес даже Куроедов. На Всесоюзном совещании уполномоченных Совета по делам РПЦ он впервые за все время своего руководства открыто признал пользу от деятельности религиозных организаций: «Церкви СССР игра- ют решающую роль в деятельности Пражского христианского движения в защиту мира, оказывают большое влияние на деятельность Всемирного Совета Церквей... Нередко церковные каналы связи со странами, где религия играет большую роль, служат эффективным средством нашего влияния на развитие отношений по государственной линии». Даже если эти слова были сказаны Куроедовым из конъюнктурных соображений, они все равно объективно отражали успехи внешней церковной деятельности.

Опасность для Русской Церкви быть полностью уничтоженной миновала.

Владыка Никодим мученически нес свой крест, оставаясь во главе церковной дипломатии в те годы. За рубежом его систематически изводили вопросами о положении Церкви в СССР, преследуется ли она советскими властями? Опасаясь навредить церковному делу прямолинейным ответом, он ронял короткое «нет» или же пользовался витиеватым выражением типа: «Церковь имеет свободу в пределах советской конституции, которая эту же свободу и ограничивает». Иногда он пространно и намеренно скучно излагал положения конституции, советских подзаконных актов о правах человека, а когда аудитория начинала терять терпение, делал неожиданный вывод: «Посмотрите, как ясно и недвусмысленно прописаны права верующих. Конституцией разрешается пропаганда атеизма и запрещается пропаганда религии». Митрополит обращал внимание, что в нынешнее время уже нет необходимости быть мучеником за Христа до смерти, отречений от Господа прямо никто не требует. Существует риск испортить карьеру, потерять место на службе, но оставаться достойным христианином при желании можно. Любой ответ в подобном духе вызывал у слушателей недоверие. Хотелось сенсационных признаний, громких разоблачений.

Соблазняясь молчанием владыки, некоторые упрекали его в лукавстве, искажении правды, попытках обелить и даже оправдать советскую реальность. Однажды на митрополита напустился архиепископ Кентерберийский Майкл Рамсей: «Мы не можем требовать от Вас, чтобы Вы публично говорили правду, но Вы не должны говорить явной лжи!» Владыка Никодим, конечно, вскипел, ответил резко, в том духе, что не может позволить такие замечания. Но чаще, уходя от объяснений, митрополит ловко вывертывался с помощью риторических приемов, на которые был мастер. Иногда, в зависимости от обстановки, отшучивался. Дескать, мы живем в стране Советов, поэтому власти могут нам советовать, а Церковь уж выбирает, каким образом ей поступить. Уязвимость его собственного положения, положения всей Церкви заставляла митрополита глубоко страдать. На людях он, конечно, не раскрывался, но порой в частных доверительных беседах его защитная броня распадалась, и владыка, тяжело вздыхая, спрашивал: «Но вы-то мне верите?» Ох как нелегко было ему! Еще в юности, будучи тайным пострижеником, он испытал это гнетущее состояние вынужденного молчания. Теперь же, достигнув в Церкви огромных высот, владыка вновь ощутил тяжесть этого гнета, только во сто крат увеличившуюся.

Ни одно крупное мероприятие Патриархии не обходилось без внимания властей. Не было случая, чтобы церковную делегацию, отправляющуюся за рубеж, не сопровождал приставленный органами госбезопасности сотрудник, выступающий в роли то скромного референта, то неприметного переводчика. Бывало, публичные выступления митрополита привлекали работников советских дипломатических миссий, которые чутко ловили ответы владыки Никодима на «провокационные» вопросы. Потом их депеши летели в Москву, веером расходясь по различным инстанциям: МИД, Международный и Идеологический отделы ЦК КПСС, Со- вет по делам Русской Православной Церкви. Чиновничий люд относился к владыке с завистью, видя в нем сильную и успешную личность. Для власть имущих он оставался врагом - умным, хватким, к тому же еще и удачливым. Распуская о нем всевозможные слухи, намеренно тиражируя их, они хотели дискредитировать святителя, представить его деятельность в анекдотичном свете. В коридорах Совета по делам Русской Православной Церкви любили рассказывать историю, как после одной службы владыка попросил прихожан молиться за него, поскольку он уезжает на закрытие Ватиканского Собора. «Как, еще один собор закрывают? - заволновались верующие, - не пустим! - Эти дураки вообразили, что закрывается какая-то приходская церковь», - хохотал до слез заместитель председателя Совета Петр Макарцев.

Заграничные командировки владыки тоже не были легкой прогулкой. Его появление за рубежом нередко сопровождалось грубыми выпадами прессы, в особенности той ее части, которую принято называть «желтой». Обычно писали, что митрополит - высокопоставленный сотрудник советских спецслужб, расходились только в предполагаемом воинском звании. Впрочем, ни одна из газет не называла его меньше чем полковником. На пресс-конференции в Вашингтоне журналист крупного информационного агентства ехидно спросил владыку: «Скажите, Ваше Преосвященство, с какого времени Вы являетесь агентом КГБ, и как Вам удается совмещать это со священнослужением?» Члены нашей делегации нервно задвигали стульями, как ответит владыка на провокацию? Вспылит и покинет зал или скажет что-то резкое? Выдержав небольшую паузу, митрополит спокойно обронил: «Я не служу в данной организации. Пожалуйста, следующий вопрос». Журналисты оценили выдержку русского архиерея и больше не задирались. Если бы это был единичный эпизод. .. В Германии на владыку напустились немецкие баптис- ты. Они поджидали его в аэропорту Франкфурта-на-Майне с плакатами: «Где Борис Талантов?» Речь шла о баптистском активисте из СССР, арестованном КГБ. Этого факта никто не отрицал, но при чем здесь православный архиерей? В Австралии на него попытался наброситься какой-то бандеровец, благо все обошлось. Так что поездки владыки за рубеж нельзя было назвать приятным и беззаботным «церковным туризмом». Конечно, митрополита задевали нападки, он говорил своим друзьям на Западе: «Ваших журналистов совсем не интересует установление истины. Они прибывают на пресс-конференцию с предубеждением: в СССР религия подвергается преследованиям. Если же епископ этого не подтверждает, то все: его объявляют сторонником коммунизма. А там хоть трава не расти. Меня же кровно тревожит судьба моей родной Церкви. Я не говорю журналистам прямой лжи. Даже и не слишком умалчиваю правду. Рассказываю, как реально обстоят дела. Но писаки начинают скучать: им подавай концлагеря, колючую проволоку, злобных овчарок».

Практически любое экуменическое собрание превращалось в столкновение протестантского большинства и православного меньшинства. Без всякой боязни обидеть протестантов, владыка говорил об опасностях их богословствующего модернизма, стремящегося, по его выражению, «низринуть на землю Единородного Сына Божия». Когда в ВСЦ все громче зазвучала мысль о необходимости революционных перемен в Церкви, митрополит Никодим без оглядки пустился в защиту церковных интересов от «всесокрушающего динамизма» протестантских священников. «Православные Церкви не испытывают жгучей необходимости в революционном обновлении церковной жизни», - говорил он с трибуны ассамблеи в Упсале. Владыка прямо дал понять, что действия протестантов напоминают ему разлагающую деятельность «обновленцев», пытавшихся расколоть единство Русской Церкви в двадцатых годах. Он решительно противился модному в то время в некоторых католических и протестантских кругах течению, пытавшемуся синтезировать христианство и марксизм, ищущему «научно-богословские» оправдания так называемому «христианскому атеизму». Когда в его присутствии нападали на Советский Союз, владыка не отмалчивался. Без стеснения, с присущей ему горячностью защищал Родину, но не в угоду советским властям (для этого он был слишком умен), а из собственных, вынесенных еще из военного детства, патриотических убеждений. Умение глубоко анализировать исторические события подсказывало ему, что неизжитая предвзятость диктует Западу враждебный образ России. Преодолеть ее по мере сил митрополит стремился на церковном поприще христианского единения.

Не будь митрополита Никодима, Пражское мирное движение умерло бы сразу после августовских событий 1968 года, когда войска стран Варшавского договора вошли в Чехословакию. Только неистощимая энергия владыки, его энтузиазм спасли тогда движение от краха. Можно представить, что говорили чехи о ХМК, если даже многие русские, проживавшие за границей, ерничая, называли его «ХМыК».

Случались за границей и трагикомические эпизоды. В отместку русским, выступившим в Найроби против рукоположения женщин в священники, разъяренные феминистки загромоздили двери гостиничных номеров православных делегатов мебелью, не давая им возможности выйти из отеля. Вообще кенийская ассамблея ВСЦ 1975 года (последняя в жизни архиерея) отняла у него часть совсем уже не богатырского здоровья. Профессор Лилиенфельд вспоминала, как получила от митрополита Никодима открытку из Найроби с изображением невозмутимых африканских слонов. Явно имея в виду антиправославные силы, владыка приписал на обороте открытки: «Здесь надо быть таким же толстокожим, как эти слоны».

Лично у него никогда не получалось быть толстокожим, безразличным или безучастным к делу, от того все чаще он чувствовал в своем сердце ноющую боль.

Страница сгенерирована за 0.2 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com