V. Новый Завет — литературный памятник

V.

Однако то обстоятельство, что Новый Завет образует литературный памятник, имеющий свои собственные отличительные лингвистические особенности, не должно закрывать от нас и другого факта, что в нем есть значительная разность по языку и по стилю в отдельных частях. Единственность этого сборника и пользование им в качестве законоположительного источника и свидетеля христианской истины, конечно, склоняют нас к выделению его из исторической связи с литературою непосредственно предшествующего и последующего периодов, располагая прямо объединять все новоз. книги в нечто целое. Но в этом сборнике заключены труды писателей десяти. Положение, что

68

«все они употребляют один и тот же язык», сразу требует ограничения, что «не все они пользовались им одинаковым образом». Напр., три первые Евангелия—при всех указаниях своих на общую первооснову—содержат в нынешней форме бесспорные признаки индивидуальности разных своих питателей. Частое употребление τότε (ἀπὸ τότε—до 90 раз), ἡ βασιλεία τῶν οὐρανῶν (до 33 раз), ἵνα (ὅπως)· πληρωθῇ (τὸ ῥηθέν и пр., до 12 раз), ὁ πατηρ ὁ ἐν (τοῖς) οὐρανοῖς или ὁ οὐράνιος (20 раз), προσέρχεσθαι (51 раз), συνάγειν (24 раза), ἀναχωρειν (10 раз) и пр. явно выделяют личность св. Матфея. Употребление εὐθύς (до 40 раз), живописующих причастий, уменьшительных имен и латинизмов и—при всем изяществе—наклонность к усилению чрез повторение равнозначуших речений (напр.,διοπαντός νυκτὸς καὶ ἡμέρας V, 5; ἔσωθεν ἐκ τῆς καρδίας VII, 21: νῦν ἐν τῷ καιρῷ τούτῳ X, 30; σήμερον ταύτῃ τῃ νυκτί XIV, 30) и пр.:—вот некоторые из характеристических черт, не менее особенных для второго Евангелиста. Сравнение отделений, общих у св. Луки с другими двумя синоптиками, обнаруживает особенный литературный тип его фразеологии, а тожество того или иного отрывка (по содержанию) с параллельными только обрисовывает с большею рельефностью разность по языку. Св. Лука отличается от других синоптиков любовью к неопред. накл.(ἐν τῷ с неопред. 37 раз,τοῦ с неопред. 25 раз), к καὶ ἐγένετο или ἐγένετο δέ (43 раза), δὲ καὶ (29 раз), καὶ αὐτός (28 раз), σύν (25раз), πορεύομαι (50 раз), ὑποστρέφειν (22 раза), ἐνώπιον (20 раз), ἔμπροσθεν (10 раз). Разительно семитическая окраска первых глав и разности в его языке между Евангелием и книгою Деяний, без сомнения, могут быть относимы в значительной мере и на долю его источников. Термины λόγος, σκοτία (σκότος), φῶς, ζωή (αἰωνιος), ἀλήθεια, δόξα, κρίσις, κόσμος, μαρτυρέω (—ρία), γινώσκω, πιστεύω, фразы ἀμὴν ἀμὴν, ἀμαρτίαν ἔχειν, γεννηθῆναι ἐκ (τοῦ) θεοῦ (или πνεύματος), εἶναι ἐκ (τοῦ κόσμου и пр.), ἡ ἐσχάτη ἡμέρα, ὃ υἱὸς

69

ὁ πατήρ и пр. сразу познаются нами в качестве характеристических особенностей св. Иоанна, как еще отличительны для него краткие и простые сентенции и их асиндетическое (без посредства союзов) сочетание, координация и параллелизм конструкций (достойно замечания ἀπεκρίθη καὶ εῖπεν), повторения слов, евраизмы (χαρᾷ χαὶρει III, 29, υἰοὶ φωτὸς ΧII, 36, ὁ υἱὸς τῆς ἀπωλείας ХVII,12), усилительные указательные местоимения, сложные частицы (καίτοιγε, ὅμως μέντοι), ослабленное ἵνα и—особенно—повторяющееся οὖν, которое часто обозначает лишь простой переход, а не логическую последовательность.

Отличительный и собственный вакабуляр св. Апостола Павла слишком бросается в глаза и хорошо известен, чтобы задерживаться на нем. У него встречаются абстрактные слова: ἀγαθωσυνη, ἁγιωσύνη. ἁγνότης, ἁπλότης, δικαιοκρισία, δικαίωσις, δοκιμή, ἐνέργεια, ἐνότης, ἐξαναστασις, ἐπιπόθησις, εὐσχημοσύνη, ἱκανότης, ἱλαρότης, καινότης, κενοδοξία, μεθοδία, μωρολογία, ὁφθαλμοδουλία, πεποίθηαις, πιθανολογία, πιότης, προσαγωγή, σκληρότης, οἱοθεσία;— сложные: ἀκατακαλυπτος, ἀλαλητος, ἀμεταμέλητος, ἀμετανόητος, ἀναπολόγητος, ἀνεκδιήγητος, ἀνεξερεύνητος, ἀνεξιχνίαστος, ἀνθρωπάρεσκος, ἀνταναπληρόω, ἀπαρασκεύαστος, ἀποκαραδοκία, ἀπορφανίζω, ἀποτολμάν, ἐθελοθρησκία, ἐπαναμιμνήσκω, ἐτεροδιδασκαλεο, ἐτεροζυγέω, εὐπρωσοπέω, θηριομαχέω, ἰσόψιχος, ὀλιγόψυχος, καταβραβέω, κατοπτρίζομαι, κενοδοζία, κοσμοκράτωρ, μετασχηματίζω, ὀρθοποδεὐω, παρεισέρχομαι, προενάρχομαι, προσαναπληρόω, συνυπουργέω, συνυπακρίνομαι, ὑπερεντυγχάνω; частицы: ἀλλὰ μενοῦγγε, ἄρα οὖν, ἐαν τὲ γἀρ, ἐκτὸς εἰ μή, οὐ μόνον δὲ ἀλλὰ καὶ, τἐ γὰρ... ὁμοίως δὲ καὶ, ὑπερεκπερισσοῦ, ὡσπερεί, ὡς ὅτι, Не менее известны и характеристические особенности стиля Павлова: — длинные и иногда запутанные сентенции, всякие приложения и распространения при помощи причастий, непреодолимый напор мыслей, царственное невнимание к деликатностям конструкции при ее окончании, когда значение подавляет фразеологическое выражение.

70

Выделяется школьная риторическая периодичность послания к Евреям. Конечно, самое свойство темы вело к употреблению многих слов и конструкций, находимых у LXX-ти, но общая атмосфера его вокабуляра, как и стиля,—литературная. Классическую фразеологию напоминаютὡς ἔπος εἰπεῖν и ἔμαθεν ἀφ’ ὦν ἔπαθεν. Разнообразное употребление частиц—δήπου, ἐάνπερ, καθώσπερ, καίπερ, καίτοι, μετέπειτα, τε (τε γάρ) и искусственно неопределенное τοῦ (II, 4. IV, 4)— тоже удостоверяют культурность. Таковы же описательные фразы ἀρχὴν λαμβάνειν (=ἄρχεσθαι), πεῖραν λαμβάνειν (однако ср. ὑπόμνησιν λ. 2 Тим. I, 5, λήθην λ. 2 Петр. I, 9 и пр.) и термины в роде αἰσθητήριον, ἀπαύγασμα, ἔγγυος, ἔλεγχος, ἕξις, εἰς τὸ διηνεκές, πρόσφατος, τραχηλίζειν, χαρακτήρ. Явно сказывается и позднейше—греческая любовь к звучным словам (см. выше): напр., ἀγενεαλόγητος, αἱματεκχυσία, ἀκατάλυτος, ἀμετάθετος, ἀνασταυρόω, ἀντικαθήστημι, ἀπαράβατος, αφομοῦσθαι, δυσερμήνευτος, ἐπεισαγωγή, εὐπερίστατος, καταγωνίζεσθαι, μετριοπαθεῖν, μισθαποδοσία, ὅρκωμοτία, συνεπιμαρτυρεῖν и пр. свидетельствуют о сем. Одна из достопримечательных грамматических особенностей послания к Евреям заключается в употреблении прош. сов. времени почти равнозначительно с аористом (напр., XI, 17. 28; достойна внимания и координация обоих в первом месте), в согласии с растяжимостью позднейших и менее культивированных писателей (впрочем, ср., напр., и Апок. V, 7. VIII, 5 и пр.).

В некоторых отношениях послание св. Иакова сходно по характеристическим особенностям с посланием к Евреям. Разумеется, по стилю первое совершенно отлично: он изящный, отрывистый, живой, острый, по временам живописный, если не сказать—поэтический. Но в его вокабуляре равно господствуют разнообразие и обширность, а по искусному пользованию греческим языком этот писатель не ниже никого из других новозаветных писателей. Особенны для него сложные ἀδιάκριτος, ἀκατάστατος, ἀνέλεος, ἀπείραστος, ἀποκυέω, ἀφυστερέω, δαιμονιώδης, θανατηφόρος, κακο-

71

παθία, κατιόομαι, νομοθέτης, πολύσπλάγχνος, σητόβρωτος, χρυσοδακτύλιος, «книжные» терминыἀποσκίασμα, βρύω. ἔμφυτος, ἐνάλιος, κατήφεια, ὅψιμος, παραλλαγή, ῥυπαρία, τροπή, τροχός, τρυφάω и картинные ἀνεμίζω, αὐχέω, δίψυχος, εὐπρέπεια, ὀλολύζω, ῥιπίζω, σήπω, φλογίζω, φρίσσω, χαλιναγωγέω. Это послание имеет до семидесяти слов, свойственных только ему, между тем послание к Евреям, которое полти втрое больше, превосходит это количество едва на сотню, а 1-е Петрово, почти равное по величине с Иаковлевым, менее, пожалуй, на десяток по числу своих особенных терминов. Думают, что некоторые из Иаковлевых слов,—напр.,—πολύσπλάγχνος, χρθσοοδακτύλιος,—образованы самим писателем.

Пропорционально своему краткому объему—послание св. Иуды столь же характерно по терминологии, как и Иаковлево. Слова и фразы в роде ἀποδιορίζω, ἄπταιστος, ἐκπορνεύω, ἐπαγιονίζομαι, ἐπαφρίζω, μεμψίμοιρος, παρεισδύω, σπιλας, φθινοπωρινός, πρὸ παντὸς τοῦ αἰῶνος, θαυμάζοντες πρόσωπα достаточно обозначают его индивидуальность.

Вокабуляр Петровых посланий представляет то явление, что из ста двадцати и одного слов, находимых в них ине встречающихся более в Новом Завете, только одно (ἀπόθεσις)—общее для обоих посланий, между тем каждое из них содержит, приблизительно, по равному количеству особенных терминов, а именно: первое около шестидесяти трех, второе до пятидесяти семи, хотя по объему они относятся почти как семь к пяти.

Апокалипсис, самый яркий евраистический и ориенталистический обращик литературы в Новом Завете, обязан своею лингвистическою индивидуальностью не столько вокабуляру (—хотя лишь ему свойственны слова и фразы в роде βασανισμός, δράκων (о диаволе), ἐγχρίω, ἐνδώμησις, ζηλεύω, ἡμίωρον, ὁ θάνατος. ὁ δεύτερος, θειώδης. τὸ ἱππικόν, κατάθεμα, κατήγωρ, κολλούριον. κρυσταλλίζω, ἡ κυριακὴ ἡμέρα, μεσουράνημα, ὁπου... ἐκεῖ, πελεκίζω, ποταμοφόρητος. τὸ σιρικόν, στρηνιάω. τιμιότης—), сколько не-

72

устранимому невниманию к принятым условностям греческой грамматики, чему образцы ὁἀμήν, ἀπὸ ὁ ὢν καὶ ὁ ἦν καὶ ὁ ἐρχόμενος, ἀνὰ εἶς ἔκαστος, δὶς μυριάδες, ὅμοιον υἱὸν ἀνθρώπου, φωνη λέγων, ἡ οὐαί, οὐαί в сопутствии винит. пад. (VIII, 13. ХII, 12), ἐδόθη μοι κάλαμος... λέγων и пр.: сюда же можно причислить наклонность к употреблению именит. пад., хотя здесь дело не столь ясно в указанном смысле (ср. I, 5. II, 18. III, 12. VII, 4. IX, 14. XIV, 12. 14. XIX, 11). Отступления от обычных законов греческой конструкции повременим столь смелы и капризны, что иногда возбуждается даже вопрос, не есть ли этот труд—по крайней мере, частью—механическое воспроизведение арамейского оригинала?

Не отрицаемая индивидуальность некоторых новозаветных писателей побуждает нас предостеречь против уверенного преувеличения маленьких вариаций во фразеологии до степени доказательства различия по авторству или существенной разницы по мысли. Изменения в вокабуляре писателя, даже в его стиле, могут вызываться обсуждаемым предметом, или характером и обстоятельствами адресуемых лиц, а то бывают ничем иным, как разными манерами, которые временами овладевают и потом сменяются новыми у всех писателей — кроме самых опытных. Напр.,уже отмечено (см. W. H. Simcox, The Writers of the New Testament, p. 37), что св.Павел для выражения «во всем» употребляет ἐν πάντι в посланиях к Фессалоникийцам и Коринфянам (12 раз), а в пастырских посланияхἐν πᾶσιν (6 [5] раз), между тем в послании к Филиппийцам (IV, 12) соединяются оба: ἐνπαντὶ καὶ ἐν πᾶσιν (ср. 2 Kop. XI, 6). С другой стороны, сходство, даже совпадения, по языку, иногда достойные замечания у различных новозаветных писателей (для примера ср. Павловы послания и 1-е Петрово, или 1-е Петрово и Иаковлево, или же писания св. Луки и послание к Евреям, представляют проблему, которую не

73

место обсуждать здесь. Достаточно подчеркнуть, что они указывают на раннее возрастание отличительной религиозной терминологии, ставшей общим достоянием в широких кругах среди братства верующих; следует иметь в виду и то, что не все взаимное влияние христианских вождей одного на другого исчерпывалось только взаимодействием их чрез свои писания. Сверх сего, и совпадения и разности в вокабуляре располагают нас снова напомнить, что новозаветный греческий язык—не изолированный, а может быть правильно оценен лишь при изучении в его соотношениях с письменным и разговорным языком апостольского периода.