Бальтазар фон, Ганс Урс «Не оставайтесь должными никому ничем, кроме взаимной любви»

НЕ ОСТАВАЙТЕСЬ ДОЛЖНЫМИ НИКОМУ НИЧЕМ,
КРОМЕ ВЗАИМНОЙ ЛЮБВИ»

Эта фраза парадоксальна, потому что в ней (Рим. 13, 8) выражение «быть должным» меняет свой смысл. В ее первой половине речь идет о настоящем долге, который может быть востребован по суду, а во второй — о долге, совершенно неподсудном. Любовь как таковая, поскольку она включает в себя сферу формального права и превосходит ее и поскольку она — «долг» любви, если можно употребить это слово, всегда бывает двусторонней.

Уже в мирской жизни представлен этот парадокс: ребенок имеет полное право на любовь своих родителей,— иначе ему не стать настоящим человеком,— но если эта любовь предоставляется не добровольно, а вынужденно, то какая же это любовь? Отсюда видно, что область права, сколь бы оно ни было непререкаемо, никогда не бывает последней нормой в межчеловеческих отношениях. Исключением был бы случай, если бы «право» понималось как свободное исполнение правильного и подобающего (как эта точка зрения философски обоснована Платоном). Тогда справедливость могла бы регулировать все отношения и по-настоящему была бы нормой в отношениях между Богом и человеком и в отношениях между человеком и человеком, придавая им Божественную правильность (в рамках «праведности» Завета). Ветхозаветное понятие «праведность» сопряжено с постоянной верностью Богу и потому также с милосердием (там, где народ израильский отступает от этой верности). Соответственно и крайняя строгость Бога, когда Он отвергает народ Свой, есть инструмент Его верности, потому что Он старается восстановить «праведность» Завета.

В Новом Завете удостоверение в верности Бога достигает полноты и даже переполняется, потому что во Христе Иисусе между Богом и человеком установилась верность, которая не поколеблется вовек. Здесь право Бога на верность со стороны Своего народа,— а Бог избирает народ Свой и руководит им исключительно по доброй воле,— получает ответ в послушании (за Себя и за всех) Сына

/196/

Человеческого, причем послушание это есть выражение Его абсолютно добровольной любви. Отсюда все то, что в Церкви Христовой может быть названо правом,— все без остатка,— покоится на взаимной и во Иисусе Христе исполненной любви между Богом и верующим человеком. В сакраментальности Церкви за Богом остается право, приобретенное воплощением Его благодати. Оно принимается верующим, если он по-настоящему верит, вполне добровольно. С другой стороны, и Бог, перед лицом вовлекающего людей деяния любви Его воплотившегося Сына, соглашается с правом верующего быть чадом Божиим, со всем, что из этого вытекает. Если верующий, по своему желанию, выходит из Завета, то этим поступком он не выпадает из любви Божией и не предается Его чистой «справедливости»,— он сам для себя превращает любовь Божию в Божий суд. Именно таков смысл нижеследующих слов Иисуса Христа: «Я пришел не судить мир, но спасти мир. Отвергающий Меня и не принимающий слов Моих имеет судью себе: слово, которое Я говорил, оно будет судить его в последний день» (Ин. 12, 47 и сл.). Любовь не навязывается тому, кто пренебрегает ею.

Соответственно проясняется теперь и позиция ап. Павла, считающего, что христиане в отношении друг друга всегда имеют долг любви. Этот долг вытекает уже из именования себя христианами: так называют себя люди, намеревающиеся жить в союзе любви с Богом и с человечеством (что получает свою форму в таинстве Церкви). Христиане никем не принуждаются к своей вере, но уж если человек верует, то он и «обязан» любить, и любит «добровольно». Императив столь же безусловный, сколь невозможна обусловленная вера. И во образе Христа христианин «должен» — так же «добровольно» — любить и врагов своих. Относясь к ним, как к друзьям, христианин получает единственную возможность побудить своего врага ко взаимности любви и вернуть его в сердцевину взаимности Нового и Ветхого Завета. В этом отношении, правда, христианин не располагает большей властью, чем Сам Христос, Которому, как известно, и в Свой смертный час не удалось превратить Своих врагов в добровольных друзей.

Итак, за христианами остается «долг» двусторонней любви. Он должен стать для мира моделью поведения, позволяющего, при всех человеческих слабостях, избегать формальной справедливости правосудия. «Закон положен не для праведника, но для беззаконных, непокорливых, нечестивых...лжецов, клятвопреступников...для всего, что противно здравому учению» (1 Тим. 1, 9 и сл.). И здесь действует известное правило: «Противящиеся сами навлекут на себя осуждение» (Рим. 13, 2). То, что все виды личной любви человека,— даже если ее временами допустимо требовать,— являются добровольными, свидетельствует, что человечество способно принять и «добровольность по долгу» христианской любви.

/197/