Бальтазар фон, Ганс Урс Труднейшая задача

ТРУДНЕЙШАЯ ЗАДАЧА

С историко-критическим методом связано множество запретов, в том числе запрет на написание жития Иисуса и запрет на проникновение в Его самосознание. Эти запреты, однако, не помешали евангелистам показать нам, сколь немыслимо трудной была Его задача. Она заключалась в том, чтобы с помощью всех доступных человечеству средств мышления и доказательств убедить лишь в одном-единственном, что лежит по ту сторону всех наличных категорий, а именно в том, что Бог — это Триединая Любовь, судить о которой можно только на основе проповеди, деяний, образа и страданий Иисуса Христа.

Спаситель, осознав невыполнимость этой задачи, мог бы отнестись ко Своим земным трудам лишь как к предварительной подготовке человечества и удержать решающее доказательство до момента Своей смерти или, еще лучше, до пришествия Св. Духа, который, просвещая сердца, раскроет смысл совершенного. Но давайте примем во внимание: Св. Дух не собирает фрагменты начатого дела и не проецирует их на завершающий смысл, а лишь внятно истолковывает «совершенное до конца» в трудах Иисуса (Ин. 16, 13 — 15) (пусть даже до пришествия Св. Духа люди в разрозненных фрагментах действительно не в состоянии усмотреть целое).

Соответственно Иисусу, возжелавшему обеспечить начальное понимание Своей задачи, пришлось как использовать, так и отвергать наличествующие духовные понятия, и Он построил свое богословие как аффирмативно, так и негативно. Да, Он и есть Христос-Мессия, обетованный Сын Давидов, рожденный в граде Давида и через Иосифа происходящий от царя. Да, именно Он соберет рассеянных овец Израиля. Но одновременно — нет! Он — Мессия, но не тот, которого ожидают народ и ученики, почему Он и запрещает именовать Себя этим титулом. Да, Он и есть тот самый Пророк, Которого провещал Моисей и Который разделит судьбу всех пророков (не быть признанным в отечестве своем). Да, Он — Пророк, и, будучи Пророком, он не может погибнуть вне Иерусалима. Вот и народ провозглашает Его «великим пророком» (Лк. 7, 16), «тем Пророком, Которому должно прийти в мир» (Ин. 6, 14). Но — нет! Уж если Иоанна Крестителя Иисус объявляет «больше пророка» (Мф. 11, 9), то ученикам должно быть ясно, что Он тем более есть кто-то «другой», а не тот, за кого Его принимает толпа (Мк. 8, 28 и сл.). Посему-то Он и избирает Себе именование, не допускающее точного отождествления,— Сын Человеческий. Таков каждый из рожденных женщинами, но Сыном Человеческим может быть и Тот Единственный, Который, согласно пророку Даниилу, «грядет на облаках небесных» (Мф. 26, 64).

Труднее всего, вероятно, пришлось с чудотворением. Пока чудеса, как, скажем, «знамения» в Евангелии от Иоанна, происходили редко и каждый раз вызывали шок,— а в нем-то и было противоборство веры и безверия, проницательности и слепоты,— такие чудеса достигали своей цели. А что стало, когда народ прилепил

/51/

к Нему прозвание «доктора-целителя» и стал приносить к Нему болящих, как сообщают синоптики, собираясь вокруг Него целыми толпами?! Перед Иисусом встала дилемма: если Он замечал подлинную, хотя и темную, веру, то не отказывал в исцелении; но если Он замечал безверное чудоискательство, то Он «не мог совершить никакого чуда» (Мк. 6, 5). В этой дилемме и кроется вся «тайна Мессии». Что Он запрещал нечистым духам называть Себя «Сыном Божиим», понятно не только потому, что нет доверия вопящим душевнобольным, но и потому, что окружавшие Его еще не получили доступа к подобной вере. Понятно также, по какой причине Он запрещает ученикам вплоть до Своего воскресения кому-либо рассказывать о виденном или Преображении,— ведь только троих посвященных подготавливает Он к Своему восстанию из мертвых (Мк. 9, 9). Правда, Иисус и об отдельных исцелениях не дозволяет рассказывать, но этот запрет не соблюдается, и за Ним закрепляется репутация мирского чудо-врача (от которой Он, впрочем безуспешно, старается освободиться). Но если бы Он так и не вышел за границы этой репутации, то Его истинная миссия потерпела бы неудачу. Мы не знаем, сколько исцелений Ему пришлось совершить при большом стечении народа, но именно эти сцены запали в память многим, отчего и евангелисты сообщают о них (или отдельно о каждом, или суммарно). К счастью, фарисеи заподозрили Его в применении черной магии (Мф. 12, 24), так что Он получил возможность истолковать перед народом Свои чудеса в контексте Своего более общего назначения. Опять-таки к счастью, одно из исцелений, пришедшееся на субботу, дало Ему повод обнаружить Свое превосходство над законом.

Давно замечено противоречие между евангелистами Марком и Лукой (Лк. 18, 34), с одной стороны,— а они сообщают о непонятливости учеников Иисуса,— и евангелистом Матфеем — с другой, который говорит об их сравнительной прозорливости (ср. Мф. 14, 33). Это противоречие заметно как раз в реакции учеников на прощальную речь Учителя. На учеников находит какое-то затмение, потому что слова Иисуса — это ярчайший свет. Невозможно глубже выразить отношение между Богом-Отцом и Богом-Сыном (внутри Божества и применительно к спасению человечества), чем это сделано в сообщении Иоанна; тем не менее Иисус отнюдь не надеется, что будет понят при жизни. Поэтому Он с печалью заключает: «Лучше для вас, чтобы Я пошел; ибо если Я не пойду, Утешитель не придет к вам» (Ин. 16, 7). Все исполненное на земле оказалось напрасным, так как точка схода, на которую все было нацелено, осталась невидимой. Само по себе это было поражением в чистом виде. И самое парадоксальное одновременно состоит в том, что как раз это окончательное крушение, отвержение со стороны своих, распятие христианами, иудеями и язычниками, привело-таки к решительному прозрению: «Истинно Человек Сей был Сын Божий» (Мк. 15, 39).

/52/

Воскресший, явившись ученикам, согласно ап. Луке, наставляет их «в законе Моисеевом, в пророках и в псалмах» (24, 44), но в целом было бы вполне достаточно одного Его посмертного явления. Теперь прояснилось, что в действительности означают такие наименования, как «Мессия» (Деян. 2, 36), «Сын Божий» (Рим. 1, 4), «Раб Божий» (Деян. 3, 13), «Первосвященник» (Евр. 3, 1),— эти именования столь преизобильны, что если к ним приступаться с предварительными земными мерками, то надо немедленно перечеркнуть их все. Перечеркивания же, будучи «via negativa», возводят к «eminentia», и уж оно распространяет свой немеркнущий свет на все виденные образы, которые под этим светом приобретают способность наставления.