Поиск авторов по алфавиту

Глава 5. Диалектика символа и его познавательное значение

1. Диалектика символа. Все указанные выше отдельные черты символики получают свою настоящую значимость только при усло­вии их диалектического понимания. Во всяком символе есть идейная сторона и образная сторона. Тем не менее всякий символ есть нечто целое и неделимое. Это значит, что его идейность и его образность тоже сливаются в нечто единое и нераздельное. Идейная образность или образная идейность есть нечто третье в сравнении с идеей и образом, нечто новое и оригинальное, уже неделимое на идею и образ. Овладеть этим синтезом можно только при помощи диалектического учения о совпадении проти­воположностей, но это только символ первой степени, где идея и образ имеют имманентное и потому самостоятельное значение.

Символ, далее, есть смысловая общность, которая является принципом получения бесконечного ряда относящихся к ней еди­ничностей. Но общее не есть единичное, и единичное не есть общее. Как же возможно их объединение, да еще такое, которое указывает на появление бесконечного ряда частностей? Здесь тоже только единство противоположностей может достаточно ясно и убедительно показать возникновение бесконечного ряда единич­ностей. Не только становление самих единичностей, но и каждая отдельно взятая единичность объяснимы в данном случае только при помощи принципа единства и борьбы противоположностей. Здесь мы имеем дело со второй степенью символа, когда символ указывает не на самого себя, но на нечто иное, чем сам он не явля­ется.

Наконец, только диалектически можно понять и вообще от­ношение символа предмета к самому предмету. Ведь для того, чтобы был символ предмета, необходимо, чтобы существовал сам предмет; и поэтому не предмет есть отражение и порожде­ние символа, но символ есть отражение и порождение предмета. Так, по крайней мере, нужно думать с точки зрения диалектическо­го материализма. Если отсутствует предмет, то отсутствует и его символ или это есть символ неизвестно чего. С другой стороны, однако, мы все время говорили, что именно символ есть принцип порождения действительности, что именно в принципе заложена

166

возможность возникновения бесконечного ряда единичных прояв­лений той общности, из которой состоит символ.

Как это понять? Это понять можно только так: отраженная в понятии действительность представлена в нем настолько глубоко и всесторонне, что она захватывает и ее внутренние, более важ­ные и основные стороны, и ее внешние стороны, менее важные, более случайные и всецело зависящие от внутренних сторон. Такое насыщенное смысловым образом понятие не только являет­ся большим смысловым обобщением, но содержит в себе также и закон появления всех частностей и единичностей данного рода. Поэтому на первый взгляд и кажется, что понятие символа как будто бы что-то из себя порождает, как будто бы определяет собою самое действительность. На самом же деле здесь самая обыкновенная диалектика понятия предмета и самого предмета. Понятие предмета отражает предмет; но если оно достаточно глубоко и разработанно, то оно воздействует обратно на действи­тельность и даже ее переделывает. Действительность для того и порождает из себя понятие о себе, чтобы при помощи этого по­нятия развиваться дальше. Поэтому происхождение символа и его окончательная роль — только объективны, а его субъективная от-раженность есть явление служебное, для бесконечного развития самой же объективной действительности. Этот переход абстракт­ного понятия к практике есть уже символ третьей степени, а твор­ческое переделывание действительности при помощи диалекти­чески разработанных понятий создает символику еще четвертой степени.

2. Познавательное значение символа. Отсюда становится яс­ной также и огромная познавательная роль символики. Без пре­вращения наших научно-философских понятий в символ мы вооб­ще не могли бы обладать совершенными понятиями, способ­ными переделывать действительность. Без использования симво­лики искусство превратилось бы в неподвижную и самодовлеющую, достаточно мертвую действительность, не имеющую никакого объ­ективного и тем более воспитательного значения. Никакая чело­веческая жизнь, ни идейная, ни бытовая, повседневная, невозмож­на без символов, которыми мы пользуемся ежеминутно, так как . всякая жизнь всегда есть движение и стремление и несет на себе как нагрузку прошлого, так и заряженность для осуществления будущего. А это значит, что каждая вещь по самой своей природе символична.

По поводу всего вышесказанного можно спросить: зачем же нужны символы для познания, если имеются чувственные ощу­щения, представления и понятия? Разве их недостаточно? И не имеет ли в виду теория символа вообще игнорировать и анну­лировать эти общепризнанные конструкции человеческого мышле-

167

ния и познания? На все подобного рода вопросы теория символа дает самый категорический ответ: общепризнанные конструкции человеческого познания и мышления не только не аннулируются теорией символа, но, наоборот, ею предполагаются и только воз­водятся на более высокую ступень развития.

Чувственное ощущение во всех случаях является основой познания. Но, взятое само по себе, оно слепо, случайно, хаотично и свойственно даже животным, лишенным мыслящего разума. Чувственные образы и представления являются уже гораздо более тонким орудием познания, поскольку при их помощи человек отно­сится уже более или менее сознательно к чувственным ощущениям. Когда познание дошло до степени понятия, оно осознает уже и самые представления, вносит в них порядок, оформляет и обоб­щает их, тем самым возводя познание и мышление на еще бодЕее высокую ступень. Однако основной недостаток всех этих конструкций сознания заключается в том, что они слишком близко связаны с отражаемой ими действительностью и носят исклю­чительно отобразительный характер. Они попросту слишком созер­цательны.

Действительность, однако, не есть отражение чего-то другого, так как ничего другого, кроме нее, и вообще не существует. Она отражается сама в себе, сама собою порождая царящие в ней от­ношения, и сама движет собою, поскольку всякие двигатели, если они существуют, тоже являются моментом самой же действи­тельности. Поэтому понятие, если только оно всерьез отражает действительность в ее полноте, тоже должно обладать своим собственным самодвижением, тоже должно нечто создавать, опре­делять и оформлять. Если на самом деле понятие есть орудие по-_ знания, этот его орудийный характер должен сказаться на самой его структуре. Понятие не только отображает действительность, но является также и методом ориентации в ней, методом ее рас­познания, принципом превращения ее для человека из плохо созна­ваемого или даже совсем не тронутого никаким познанием хаоса в расчлененный и познаваемый космос. Кроме того, подлинное понятие должно быть поэтому и методом переделывания действи­тельности, законом ее нового упорядочения для новых, уже чисто человеческих целей.

Вот тут-то и возникает необходимость конструировать соот­ветствующий элемент в самой структуре понятия, чтобы оно стало той рукой, которая переделывает действительность, тем инструмен-' том, который охватывает отдельные ее элементы, по-новому их комбинирует и направляет по новому назначению. Символ во всех областях человеческого сознания и является этим инструментом, этим планом, проектом или программой управления действитель­ности. Далеко не все научные дисциплины обладают такими поня-

168

тиями высокой и совершенной разработки. Но, по крайней мере в математике, уже давно формируются такие процессы закономер­ного разложения той или другой величины или функции в бес­конечный ряд.

Искусство также обладает столь высокими художественными образами, цель которых заключается не только в том, чтобы быть самодовлеющим предметом бескорыстного удовольствия, но и быть орудиями ориентации человека в безбрежном море действитель­ности, а также инструментом для ее творческого переделывания. «Энеида» Вергилия, «Божественная комедия» Данте, трагедии Шекспира и Шиллера, вторая часть «Фауста» Гёте, поэмы и драмы Байрона и прочих романтиков, «Медный всадник» Пушкина, «Мцы­ри» и «Демон» Лермонтова, «Легенда о великом инквизиторе» Достоевского, музыкальные драмы Р. Вагнера, Мусоргского и Римского-Корсакова, музыкальные поэмы и симфонии Скрябина/ «Буревестник» Горького — все эти и необозримое множество дру­гих художественных произведений с начала до конца полны са­мыми разнообразными символами. Эти символы, насыщенные ог­ромной общественно-политической'и даже вообще социально-исторической силой, являются либо пророчеством, либо подведе­нием итогов величайших человеческих катастроф и демонстри­руют собою тончайшие и острейшие инструменты для ориентации в этих катастрофах, а также и методы их преодоления. Ника­кая мертвая система понятий, даже самых общих и самых глубоких, а также никакая система художественных образов, преследующая только цели самодовлеющего созерцания и симво­лически не зовущая ни к какой другой действительности и ни к какому ее преобразованию,— такие художественные образы являются искусством слабым, недостаточным, односторонним, ес­ли не прямо плохим,— не могут создать подлинного реалисти­ческого произведения искусства. Но даже и такое недостаточ­ное искусство все равно не обходится без символизации, а толь­ко ограничивает ее проблемами имманентного соотношения об­разности и идейности и не выходит на широкую дррогу анализа отношений между идейной образностью действительности и самой действительностью. Другими словами, также и отношение практи­чески целенаправленного мышления к действительности и практи­ке, или, что то же, отношение символа к тому, что символизиру­ется, только и можно понять как единство и борьбу противопо­ложностей, то есть только и можно понять диалектически.

Продолжение. Глава 6

 


Страница сгенерирована за 0.1 секунд !
Map Яндекс цитирования Яндекс.Метрика

Правообладателям
Контактный e-mail: odinblag@gmail.com

© Гребневский храм Одинцовского благочиния Московской епархии Русской Православной Церкви. Копирование материалов сайта возможно только с нашего разрешения.