В № 7—8 журнала «Христианское чтение» появилась небольшая (в семь страниц) библиографическая заметка о последней нашей книге: «Современное богослужение на православном востоке», в. 1. 1891 г. Хотя автор этой заметки и скрыл свое имя, но для нас личность его обрисовалась с достаточною полнотой на этих семи страницах. Мы можем констатировать для нас два несомненных факта: 1) что автор ее, по собственному своему признанию, человек, «знакомый мало-мальски с современною практикою и обычаями восточной церкви» (стр. 142), и 2) что он, как это видно нам из самой статьи, уже положительно не знаком ни с историей христианского православного богослужения вообще, ни с историей богослужения в русской церкви в частности, а о церковной археологии он едва ли даже и слыхал. Постараемся доказать фактами, взятыми нами из указанной заметки.

Наш рецензент «мало-мальски» знаком с богослужебными книгами, употребляемыми ныне на востоке в церковной практике, потому что в его статье излагается воскресная утреня по современному типикону великой церкви и начало чина литургии по греческому евхологию. Но этими двумя книгами и ограничивается все его знакомство с кругом современных богослужебных книг на востоке, где,

как не безызвестно и нашему рецензенту из нашей книги (стр. 72—84, 147—153), количество этих книг велико. Только незнакомством с такими богослужебными книгами, как, напр., Ἱεροτελεστιχόν τεύχος, Ἀγιασματάριον τὸ μέγα, Ἀγιασματαριον μικρόν, Νεκρώσιμον и т. п., мы и объясняем то обстоятельство, что рецензент наш утверждает, что на востоке ныне «в праздник происхождения честных древ св. креста водоосвящения не совершается» (стр. 144), что «чин поминовения усопших—наша панихида—у греков ограничивается только следующим: по Трисвятом, «Со духи праведных»... ектенья, «Со святыми упокой» и отпуст,—что у нас называется лития» (стр. 144), что чин освящения храмов «на востоке совершается чрез кропление или омовение престола св. водою и розовою, а потом он покрывается белою полотняною одеждою, на которую полагается антиминс» (стр. 145) и т. п. Все это чистейшая выдумка рецензента, не оправдываемая ни богослужебными книгами, ни действительною практикою современного востока. Рецензент наш, не лишенный наблюдательности, в других отношениях опустил из внимания тот простой и любопытный факт в богослужебной практике православного востока, что там с древнейших времен до наших дней совершается водоосвящение в начале каждого месяца, отсюда и самый чин малого водоосвящения весьма нередко называется «последование водоосвящения новомесячий» (Ἀκολουθία τοῦ ἁγιασ μοῦ τῆς νεομηνίας). А так как «праздник происхождения честных древ св. креста» в Синаксаре помещается под первым числом августа месяца, то ео ipso, следовательно, практика современного востока не может обойтись без совершения чина малого водоосвящения. Разница восточной практики от нашей есть, но она заключается в том, что мы выходим с крестным ходом на реку или на море, а на востоке в этот день водоосвящение совершается по общепринятому обычаю внутри монастыря в фиале, который обык-

новенно устрояется против входных дверей храма. Но эта особенность, не отмеченная нашим автором, существенного значения не имеет.

Что касается водоосвящения «в преполовение св. Пятидесятницы», совершаемого у нас в России и якобы в современном типиконе православного востока «не положенного» (стр. 144), то в утешение нашего рецензента мы посоветуем ему не блазнится настоящею особенностью и внимательно проштудировать наши современные Типикон и Пендикостарий, в которых он тоже не найдет желаемого им указания на чин водоосвящения. Подобного указания не было и в более древнее время, как в наших богослужебных книгах, так и в книгах византийской церкви. Обычай совершать водоосвящение в преполовение св. Пятидесятницы принадлежит к числу наших местных и явился в практике под влиянием воспоминаемых в церкви евангельских событий, связанных с этим днем, хотя эти события и мало дают основания для совершения водоосвящения. («Преполовившуся празднику, жаждущую душу мою благочестия напой водами и т. д). На востоке это водоосвящение заменяется вполне освящением воды в первый день ближайшего месяца.

Панихиды, называемые на востоке «μνημόσυνα» или «νεκρώσιμα», не только практикуются в современном богослужении православного востока, но и отправляются здесь с большею торжественностью и полнотой, чем у нас в России. Так, в начале панихиды бывает «κηροδοσία» или раздача свеч не только священнослужителям, но и всему народу, находящемуся в храме. 17 кафизма, седальны и канон с тропарями поются по ряду без всяких опущений. Молитва: «Боже духов» читается священником при всякой ектеньи вслух всего народа и предваряется возгласом диакона: «Господу помолимся». В конце

панихиды читается молитва над коливом, которое и благословляется при этом предстоятелем.

Что же касается той панихиды, порядок которой излагает наш рецензент (стр. 144), то она ничего общего с панихидою в собственном смысле не имеет, этим именем никогда не называется на востоке, а имеет свое специальное название: «Τρισάγων». так как начинается именно «Трисвятым».

Верить нашему рецензенту, что «чин освящения храма» совершается на востоке так, как он его описывает, (стр. 145), мы отказываемся. Это недоразумение, весьма естественное для человека, только лишь «мало-мальски» знакомого с богослужебною практикою на востоке. Дело в том, что на востоке ныне «чин освящения храма» вовсе не находится «в забвении и небрежении», как он уверяетч. нас в своей рецензии (стр. 145), но, как мы знаем по личным наблюдениям и на основании знакомства своего непосредственно с самым чином, совершается он также «многознаменательно», как и в русской церкви. Отличия в современном чине освящения храмов на востоке от подобного чина, практикуемого у нас в России, весьма незначительны. Наш рецензент, заглянувший в современный Типикон великой церкви на первые его страницы, очевидно, не имел терпения не только прочитать, а хотя бы даже перелистовать этот Типикон до конца, иначе на стр. 426 его (цитируем изд. Tunik. 1888 года, сделанное в Константинополе с благословения нынешнего патриарха Дионисия V) он увидел бы киноварное большими литерами напечатанное такое Заглавие: Διάταξις τῆς ἀκολουθίας ἐγκαινίων ναοῦ, а ниже несколько на стр. 420 и самый чин освящения храмов с превосходным заглавием: «Торжество обновлений» (Τελετὴ ἐγκαινίων) с ссылками на обычный большой евхологий (Τὸ μέγα εὐχολογιον). Советуем нашему рецензенту исправить свое заблуждение и относительно чинов освящения храмов

на востоке искать разъяснений в нынешнем Типиконе великой Церкви и в Большом евхологие.

Положение на престол посторонних предметов и под престол сорочек с больных и т. п. (стр. 145) никакого отношения не имеет к чину освящения храмов и может быть названо лишь непозволительною небрежностью со стороны священно-церковно-служителей православного востока. Тем же самым словом мы обозначим и многие другие отступления и особенности современной восточной богослужебной практики, как, напр., «чтение диаконом ектений сряду, не останавливаясь, не дожидаясь певцов, выход с кадилом на вечерни через царские врата вместо северных, стояние мирян в церкви в фесках и т. д. (стр. 142—143).

Ко многим из этих отступлений в практике востока нужно относиться снисходительно и не судить о них строго с точки зрения условий жизни нашего народа, охраняемого сильною державою русских православных царей. Греческий народ, долго томившийся под игом изуверов мусульман, не смел выражать своих восторгов общенародной благодарности своим могущественным и единоверным защитникам и доброжелателям. Отсюда естественно возник обряд провозглашения: ζήτω, т. е. «да живет на многие лета» в честь этих доброжелателей и благодетелей в храме, как единственном месте, где фирманами султанов обще народные собрания христиан были дозволены. Этот обычай, веками сложившийся на востоке, никого здесь не соблазняет и считается явлением естественным.

До зде мы имели дело пока с недоразумениями нашего рецензента, который недостаточно еще ознакомился с практикою современного востока, но при более внимательном наблюдении над нею, при изучении греческого языка и самых богослужебных книг, которыми руководствуется эта практика, есть надежда, что он достаточно изучит восточную

богослужебную практику. Эта надежда, к сожалению, ослабляется тем печальным сознанием, что рецензент наш, взявшись за перо, чтобы печатно высказать свои «недоумения», не сделал никаких справок с историей богослужения и наделал много непростительно грубых ошибок. Вот доказательства всему этому.

«Пред пресуществлением св. Даров молитва призывания св. Духа, пишет наш аноним, оставлена вопреки свидетельству самого ce. И. Златоуста, который в слове 81 говорит: ὁ ἱερεὺς, τὰς χεῖρας ἀνατέινων εἰς τὸν οὐρανόν, καλῶν τὸ Πνεῦμα τὸ Ἄγιον τοῦ παραγενεσθαῖ καὶ ἄψασθαὶ τῶν προκειμένων... (стр. 142). Очевидно, он хочет сказать здесь о чтении тропаря: «Господи, иже пресвятого Твоего Духа», который содержится в наших Служебниках и произносится всеми нашими священниками пред моментом пресуществления Св. Даров и которого вовсе нет в греческих Евхологиях и о котором не знают современные священники на востоке. Отметить эту особенность современной практики двух православных церквей необходимо и даже важно, но силиться доказать, что чтение упомянутого тропаря в данном месте будто бы вошло в практику православной церкви со времен Св. Златоуста, по меньшей мере, напрасный труд. В сделанной нашим рецензентом справке в 81 слове св. отца мы не видим никакого указания на упомянутый тропарь, а представленное им толкование сего места обнаруживает нам: а) что рецензент не понимает настоящего места св. Златоуста, б) не знаком с нашею довольно уже богатою литературою по вопросу о времени появления настоящего тропаря в чине литургии св. Златоуста в данном месте и с), что важнее всего, никогда не вдумывался в содержание настоящего тропаря, в его связь с предшествующими и последующими словами евхаристической молитвы.

В переводе на русский язык выдержка из 81-го слова св. И. Златоуста гласит следующее: «священник,

поднимая руки к небу, призывая Святого Духа прийти и коснуться предлежащих даров» и т. д. Здесь даже намека нет на нынешний тропарь: «Господи, иже пресвятого Твоего Духа в третий час апостолом Твоим ниспославый, того благий не отыми от нас, но обнови нас молящихся Тебе», который имеет в виду известное определенное событие в истории христианской церкви и в котором призывается св. Дух не на предлежащие св. Дары, а на нас, молящихся Тебе».

Упомянутый тропарь не только не был в чине литургии св. Иоанна Златоуста, при его жизни, во и целых десять веков после кончины св. отца никто не слыхал, о нем ни на востоке, ни у нас в России. Все рукописные чины литургии св. Иоанна Златоуста до XV века, включая сюда даже и «διάταξις τῆς θείας λειτουργίας ἐν ᾖ καὶ διακονικὰ», появившийся в XIV в., не содержат в себе указания на чтение занимающего нас тропаря. Попытка покойного преосвященного Порфирия Успенского связать время появления сего тропаря в чине литургии св. И. Златоуста с появлением известного в науке διάταξισ’α литургии патриарха константинопольского Филофея (Перв. путеш. в Афон. мон. ч. II, отд. 1, стр. 467—468) по новейшим изысканиям (См. проф. Красносельцева «Материалы для истории чина литургии св. И. Златоуста» в. 1, Каз. 1889) не оправдывается. В самых лучших местах этого διάταξις-a, ближайших ко времени жизни патриарха Филофея, указания на чтение тропаря: «Господи иже пресвятого Твоего Духа» то же нет. Уже с конца XV века, а особенно в XVI в. чтение это входит почти во все списки греческого чина литургии св. И. Златоуста, а затем в южнославянские и наши русские, где этот тропарь с этого времени составляет неотъемлемую принадлежность чина литургии св. Златоуста и даже Василия Великого. В греческих венецианских изданиях чина литургии св. И. Златоуста занимающий нас тропарь стоит уже не один, а со многими другими три парями, как напр. «Благословен еси Хри-

сте Боже наш», «Егда нисшел еси» и др., при чем эти тропари читаются по желанию священника и про себя (καθ’ ἑαυτόν). В виду этого неудивительно, что данный момент чина литургии св. И. Златоуста обратил на себя особенное внимание позднейших издателей, и они вынуждены были редактировать его согласно с лучшими и древнейшими списками чина литургии. С начала нынешнего столетия до наших дней чин греческой литургии печатается без всяких тропарей в моменте пред пресуществлением Даров, а в больших греческих евхологиях в подстрочном примечании мы находим обширное объяснение причин современного отсутствия занимающих нас тропарей.

«Многие литургические рукописи, читаем мы это объяснение в Евхологие венецианского издания 1885 г., и в особенности Илитарии, — некоторые из печатных изданий, как, напр., 1634 и 1775 годов и все вообще архиерейские филлады литургий не содержат в себе читаемые в некотором месте тропари: «Благословен еси Христе Боже наш» и проч., из чего ясно, что эти тропари не составляют существенной части (ὀυκ εἰσὶν οὐσιώδη) священной литургии, не древние (οὐδὲ ἀρχαῖα), но дополнения, прибавленные потом некоторою новейшею рукою (ἀλλὰ παρείσακτα, προστεθέντα ἔπειτα ὑπὸ τίνος νεω τέρας χειρός). Эта прибавка обнаруживается еще лучше из следующего рассмотрения. Тропари; «Благословен еси, Христе Боже наш», «Егда снисшел еси», т. е. тропарь и кондак праздника Пятидесятницы, составлены в то время, когда была сочинена и остальная служба сего праздника, но первейшие составители ее Косьма святогорец и И. Дамаскин подвизались около половины восьмого века, т. е. были писателями гораздо позднее св. И. Златоуста на 350 лет. Существует к тому же относительно этого приложения и третье соображение, гораздо важнее всех остальных, т. е. что прибавка этих тропарей нарушает течение молитвы, смысл которой, после обращения к Богу о ниспослании св. Духа, не

посредственно направляется к благословению честных Даров. Это разделение молитвы особенно очевидно становится для лиц, получивших греческое образование (εἰς τὸν ὁπωσοῦν παιδείας ἑλληνικῆς μετέχοντα), и в чине литургии св. Василия великого, где, говоря кратко, нарушается порядок словосочетания (ῳθέφει τὴν σύνταξιν) и видоизменяется (παραμορφεῖ) речь Бога Отца. Посему многие из совершителей таинства опускают сказанные тропари, как излишние и совершенно чуждые словам умилостивительных молитв священной литургии. Некоторые же по привычке читают эти тропари пред молитвою: «Еще приносим ти» (Ευχολ. σελ. 64 σημ.). В книге В. Бойатзи «Ἱεροτελεστικὸν τεῦχος» которою руководствуется на востоке большинство пастырей, подобное замечание сделано частнее о тропаре: «Господи иже пресвятого Твоего Духа» (Ἔκδοσ. ἐν Πατρ. 1881 ετ. σελ. 161, σημ.). С этими разъяснениями трудно не согласиться, а посему если и мириться с данною прибавкой в нашем чине литургии, то а) необходимо относить эти тропари к священнослужителям, нуждающимся в озарении св. Духа для того, чтобы, по их молитвам, хлеб и вино пресуществились в истинное Тело и Кровь Христовы, и б) читать их во время литургии про себя.

Наш рецензент соблазняется в восточной практике совершением чина венчания на домах и тем, что «брачущиеся венчаются не тем святым венцом, который употребляет наша русская церковь—осеняемым св. крестом и святыми ликами самого Господа и Пречистой Его Матери, —а простым венком, сделанным из живых или искусственных цветов, купленных в магазине» (стр. 143). Первая особенность явилась на востоке в силу местных неблагоприятных общественных условий жизни христиан под игом мусульман; потому что во время могущества династии Османов нередко бывали нападения на свадебные процессии и новобрачная вместо дома жениха попадала в гарем сластолюбивого османлиса, что и вынудило христиан со-

вершать брак секретно в закрытых жилых помещениях. Что же касается цветочных венцов, употребляемых на востоке при браках, то этот обычай идет из глубокой христианской древности, держался прочно в богослужебной практике на востоке и у нас в России. Нынешняя наша форма венцов по своему образованию принадлежит позднейшему времени. Не входя в более детальное рассмотрение данного вопроса, мы отсылаем нашего рецензента к хорошей специальной статье проф. С. Петербургской дух. Академии Н. В. Покровского, под заглавием: «Брачные венцы и царские короны» (Христ. Чтен. 1882 г. ч. II, стр. 127— 160), в которой он найдет разъяснение всем своим недоумениям по сему вопросу.

Чтобы судить об обычае на востоке «давать новорожденным младенцам имена мифологических языческих божеств» (стр. 143), то советуем нашему анониму прежде всего хорошо ознакомиться с современным восточным месяцесловом по «Синаксаристу» Никодима святогорца. Он немало встретит здесь имен новых греческих святых, имен народных, имен, совершенно чуждых нашему месяцеслову. Что же касается объяснения, каким образом у православных христиан востока и у нас на Руси держался обычай наряду с христианскими именами носить и имена народные и языческие, то наш рецензент найдет его в нашей книге: «Богослужение в русской церкви в XVI в. ч. I. Каз. 1884 г.».

Наивное замечание рецензента, что на в стоке «праздник Покрова Пресвятые Богородицы, более других близкий Царьграду, в настоящее время вовсе не празднуется, исчез даже из их богослужебных книг, невольно вызывает у читателя улыбку. Sancta simplicitas! Он и не подозревает, что праздник Покрова Пресвятые Богородицы —чисто русского происхождения (советуем ему заглянуть в паши церковные истории архиепископа Филарета черниговского, митропо-

лита московского Макария, профессора м. дух. Академии Е. Е. Голубинского и др.), на востоке до позднейшего времени не был известен (ныне на Афоне по инициативе русского Пантелеимоновского монастыря за особое вознаграждение совершается бдение под этот праздник в греческих монастырях Констамонитском. Святопавловском и др.) и, следовательно, никогда не был включен на страницы греческих богослужебных книг, и по этой же причине не было никакой надобности исчезать ему отсюда.

В примечании о внебогослужебном костюме современного греческого духовенства, на стр. 145 своей книги, в объяснение причин, почему высшее духовенство на востоке своим головным убором ничем не отличается от простых не монашествующих священников и диаконов, мы обронили случайно одну фразу, которая привела нашего рецензента в полное недоумение. «Никто из высших иерархов восточных, говорим мы в своей книге, не носит (разумеется время внебогослужебное) ни белых, ни черных клобуков, но все употребляют камилавку. Очевидно, это делается потому, что иерархи восточные монашества не принимают и, по своем рукоположении, остаются в костюме, простого священника». Называя подчеркнутую нами фразу «странною» и «такою новостью», которая «приводит читателя в крайнее недоумение» (стр. 147), наш рецензент отвечает нам длинною репликою поучительного характера. «В восточной церкви, бойко и решительно наступает на нас аноним, не только все иерархи—монашествующие, но и в приходских церквах, особенно городских, настоятели по большой части архимандриты, а часто и другие священнослужители—монашествующие, так что белое духовенство помогает (?) только монашествующему в больших городских церквах, в селах же большею частью белое духовенство. Можно бы рекомендовать автору познакомиться с Πατριαρχικοὶ πίνακες, которые изданы в 1888—90 г. Мануилом И. Ге-

деоном в Константинополе; там бы он увидел, что константинопольская церковь не только не возводит в высшие иерархические степени лиц не монашествующих, но даже совсем возбраняла архиерейство лицам, которые не были в совершенном девстве и безбрачии от юности (стр. 358— 363. Определение патриарха Анфима и Синода его в 1846 г.). И как же можно сказать, что никто из высших иерархов восточных не носит ни белых, ни черных клобуков? Все иерархи, начиная от самого патриарха, в обыкновенное время, находясь вне храма, употребляют черную камилавку, но во время богослужения в храме и при молитвословиях вне храма, во время важных общественных собраний, на экзаменах, при официальном представлении важным особам и т. п. они надевают черный клобук (нужно сказать: черную фифовую наметку— ἐπανωχαμηλαύχιον, которая носится поверх камилавки, не пришиваясь к ней). Разница лишь та в клобуках (в наметках) греческих, что крепа их поменьше нашей и удобнее снимается, нежели у нас, и тогда остается одна камилавка. Только белые клобуки не употребляются теперь» (стр. 147).

Вот какое возражение делает наш анонимный рецензент по поводу случайной фразы; вот какие факты личных наблюдений и почерпнутые из литературных источников «противопоставляет», как выражается наш аноним, «нашим, якобы личным мнениям» (стр. 147). К сожалению, эти «факты» от начала до конца не выдерживают критики и в умах людей, мало знакомых с современною богослужебною практикою на востоке, могут поселять еще большие недоумения и возражения, чем те, с какими нам приходится иметь дело в разбираемой нами статье. Встречать вопросы относительно высшего духовенства на востоке, его положения, состояния, возраста, нрав и прерогативов, образа жизни и поведения и т. п. нам приходилось довольно часто, и мы относились к этим иногда странным недоу-

менным вонрошаниям снисходительно, объясняя их незнакомством с практикою православного востока и суждениями о нем путем сравнения нашей русской церковной практики с восточной, но нельзя оставаться равнодушным, когда видишь те же странные вопрошания и суждения на страницах солидного академического журнала, высказываемые лицом хотя и анонимным, но претендующим на знакомство с современною практикою православного востока. Это то послужило главною побудительною для нас причиною отвечать на анонимную реквию, которая, как видно из нашего разбора, сама по себе и не заслуживала особенного внимания.

Чтобы дать ответ нашему анониму, понятный нашим читателям, нам необходимо коснуться вопроса о том, как и из кого создается ныне на востоке духовенство вообще и высшая духовная иерархия в частности—это, во-первых, и во-вторых, что такое современное монашество на востоке и можно ли его ставить в параллель с нашим монашеством?

Духовного сословия в широком смысле этого слова, как понимаем его мы русские, на православном востоке нет. Все степени иерархии церковной и церковно-служительские звания доступны каждому баз различия званий и общественного положения. До позднейшего времени не было на востоке и специальных школ, в роде, напр., нынешних богословской халкинской школы в Константинополе и Ризарьевской семинарии в Афинах, в которых бы специально подготовлялись молодые люди к прохождению служения на высших и низших степенях священства. Знание грамоты, уменье читать, писать и петь по нотной церковной книге (это наше начетничество), окончание курса в народной школе или церковно-приходской, диплом об окончании курса в гимназии никогда не препятствовали и не препятствуют доселе молодым людям греческой национальности не только вступить в клир церковный, быть диако-

ном и священником, но со временем, благодаря выдающимся личным дарованиям и высоко-нравственным качествам, достигнуть даже высших иерархических званий: епископа, архиепископа и митрополита. Нисколько не странно, с другой стороны, на востоке у брачного духовенства, которое большею частью живет по деревням и крайне скудно обеспечено в материальном отношении, встречать детей не только не состоящих в клире церковном, но даже малограмотных или вовсе безграмотных, исполняющих роль «аргатов»—чернорабочих, или даже «хамалов»—носильщиков тяжелых предметов. Отсутствие образовательных учебных заведений, доступных необеспеченному материально греческому духовенству, делает подобное анормальное явление заурядным. Для поднятия умственного и нравственного уровня современного восточного духовенства в самое недавнее, почти на нашей памяти, время создались на востоке Ризарьевская семинария и богословские школы в Халке близь Константинополя и в Крестном монастыре близь Иерусалима. Первая основана на частные средства некоего богача Ризария, имя которого и получила эта семинария. В материальном отношении она обеспечена, а в научном отношении не уступает нашим классическим гимназиям с 8 классами, но с прибавлением некоторых богословских наук. Что же касается высших богословских школ, как единственных рассадников современного высшего образованного духовенства на востоке, то школы эти основаны на средства патриаршей казны упомянутых патриархатов и их процветание, и благополучие зависят всецело от финансового благополучия их казны. Безденежье побудило иерусалимского патриарха закрыть в 1888 году крестную школу близь Иерусалима, которая служила рассадником ученого духовенства для трех патриархатов: иерусалимского, антиохийского и александрийского; не в блестящем состоянии находятся средства и богословской халкинской школы, полу-

чающей небольшую субсидию в 5 тысяч рублей золотом от нашего Синода. Не удивительно поэтому, что богословские школы не обеспечивают своих питомцев вполне, как, нации семинарии и академии, а дают им лишь наставников и даровое помещение; столь же, одежду и учебники питомцы этих школь должны иметь на свой счет. Если мы прибавим к этому, что в число воспитанников этих школ поступают юноши от 16—18 лет, уже достаточно подготовленные дома или прошедшие с успехом начальную школу, то нам вполне понятным станет то обстоятельство, что дети сельского духовенства в списках этих школ встречаются, как редкие исключения... Контингент этих воспитанников составляют большею частью дети светских лиц, материально обеспеченных, воспитанники и родственники деспотов или епархиальных архиереев, послушники или докимы (тоже ἀρχάριοι, ῥασοφυροῦντες) состоятельных игуменов, проэстосов, епитропов, и т. п. влиятельных в штатных (идиоритмах) афонских монастырях лиц, которые делают определенный ежегодный взнос за своих питомцев в школу на их содержание, одежду и учебники.

Такой состав учащихся в богословских школах на востоке ни в каком случае не дает нам права говорить, что в них обучаются лица монашествующие. Докимы (ученики), иначе называемые послушники (ϋποσακτιχοί), новоначальные (ἀρχάριοι) и рясофоры (ῥασοφοροῦντες) не суть монахи, тем более таковым именем не могут называться питомцы школы, явившиеся прямо из мира, хотя те и другие, по уставу школ, в костюме и образе жизни ничем не отличаются друг от друга.

Всякий день начинают питомцы богословской школы утренним богослужением, которое совершается ранним утром в училищной церкви и за которым воспитанники по очереди поют и читают. Их учебные занятия распределяется на утренние до 12 часов и послеобеденные, на-

чиная с 2 ч. по полудни и оканчивая около 5 с. вечера, когда все питомцы снова собираются в церковь к вечернему богослужению. После вечерних приготовительных занятий, в 9 часов вечера воспитанники ужинают и оканчивают свой трудовой день малым повечерием, которое читается непосредственно после ужина в трапезе. Во время стола, который в мясоястие состоит из двух сытных мясных блюд, а в постные дни из того же числа рыбных, воспитанники по очереди на особой кафедре читают или слова Златоуста или же беседы на воскресные дни известного проповедника, архиепископа астраханского Никифора Феотоки. Трапеза утренняя пред началом и по окончании благословляется ректором школы, и в его отсутствие старшим преподавателем, имеющим священный сан, так как ректор и почти все преподаватели обедают за одним столом с воспитанниками, вечером же, когда корпорация наставников имеет отдельный от учеников стол, трапезу благословляет эконом или духовник.

Костюм воспитанников однообразный и состоит из подрясника или полукафтанья, подпоясанного кожаным черным поясом, и короткой полуряски. На голове они носят невысокую камилавку, под которую подбирают свои длинные волосы.

Являясь к ректору, по его требованию или по личным своим надобностям, воспитанники, прежде чем начать свою речь с ним, делают метание (земной поклон) ректору и целуют его руку. Тоже они повторяют по окончании беседы.

Одним словом, режим школы, внешний порядок жизни воспитанников богословских школ на востоке построен на началах общежительного монастырского устройства, хотя большинство воспитанников вышло не из монастырей и к монашеству себя не предназначает. Что же касается внутреннего устройства или учебно-образовательного порядка жизни этих школ, то он не гармонирует

нисколько с внешним. Первые шесть классов этих школ посвящены, можно сказать, всецело наукам светским общеобразовательным; курс их равняется курсу обычных наших классических гимназий и только два последние года посвящаются богословским наукам.

Поэтому результаты такого воспитания получаются следующие. Часть воспитанников и, можно сказать, большая, сейчас же по окончании курса богословской школы, снимает с себя ряски и камилавки, называемые «скуфами», стрижет волосы и поступает в афинский университет на все факультеты, кроме богословского, крайне бедного профессорами и слушателями. Воспитанники монастырей возвращаются в свои обители и занимают в них должности грамматиков, дидаскалов и т. п. Только небольшая часть из учеников этих школ избирает для себя духовную карьеру.

Воспитанники богословских школ, с успехом окончившие курс своего обучения, получают право носить почетное титло: διδάκτῳρ τῆς θεολογίας (т. е. доктор богословия) ¹), но в действительности пользуются этим правом лишь те, которые, или при выходе из школы, или после окончания курса, спустя некоторое время рукоположились во диакона или во священника. Вот поэтому-то в жизни этих школ ежегодно наблюдается такое явление, что некоторые из питомцев их выпускного курса, не принимая предварительно монашества, рукополагаются во диакона или в течении учебного года, или, что чаще всего бывает, пред самым окончанием выпускных экзаменов, пред тем временем, когда, после публичного экзамена в присутствии патриарха, всего синода и нарочито приглашенного на это торжество

¹) В общежитии это титло равняется нашему званию «студента семинарии» и резко отличается от подобного титла, получаемого от афинского Университета на богословском факультете за ученые диссертации.

почетного духовенства, происходить торжественная раздача оканчивающим дипломов. Эти то диаконы—«доктора богословия» и составляют главный контингент образованного современного духовенства. Они обыкновенно делаются «профессорами» мужских и женских гимназий и прогимназий, занимают священнические места при греческих церквах заграницей в Лондоне, Вене, Марсели, в Петербурге, Одессе и в других просвещенных центрах Европы и Америки, получают лучшие приходы в городах и исполняют роль грамматиков или секретарей, протосинкелов и других должностных лиц при патриархе константинопольском и таким образом приготовляют себя к служению на высших степенях иерархии: епископа, архиепископа, митрополита и даже патриарха, при чем, и при этом новом производстве, не ведется никакой речи о необходимости пострижения в монашество. Правда, что указанные кандидаты в высшую иерархию получают предварительно звание архимандрита за ревностное прохождение возлагаемых на них обязанностей, но это есть ни более, ни менее, как почетное титло, вовне выражаемое правом ношения за богослужением палицы и наметки (ἐπανωκαμηλαύχιον-α) на камилавке. Титул этот, по филологическому словопроизводству указывающий на начальствование в обители или монастыре (μανδρία, μονίδριον), ныне утратил это первоначальное значение; им награждаются не только монахи, но даже приходские не женатые священники. У монахов, на Афоне напр., это титло стоит на втором месте и ему предпочитается низший, по нашему представлению, титул игумена (ἡγούμενος). В киновиях на Афоне все настоятели—архимандриты, но они известны более под именем игуменов (ἡγούμενος, κα θηγούμενος) и во всех официальных актах подписываются с этим титулом. По этой же причине игумен-архимандрит, после отказа от управления монастырем, титулуется не архимандритом, а проигуменом (προηγούμενος), т. е.

бывшим игуменом. Обычные архимандриты, а равно и игумены—архимандриты на архиерейском богослужении при поминовениях называются даже просто иеромонахами (ἱερομόναχος). Только в русском Пантелеимоновском монастыре, очевидно, по обычаю русских обителей, настоятель поминается в церкви так: игумен священно-архимандрит имярек и т. д. Итак, название: архимандрит, носимое на востоке кандидатами во епископа, не только не говорит об их монашеском состоянии, но даже оно не имеет соответствующего этому названию содержания и официально не признается за лицами, удостоенными сего звания.

Указанный путь приготовления на востоке образованного духовенства на служение его в высших иерархических степенях, без торжественного клятвенного произнесения обетов монашеских, положенных по нашему чину пострижения в малую и великую схиму, дает иерархам православного востока большую свободу действий и в образе жизни, чем какою пользуются наши владыки. Архимандриты, епископы, митрополиты и даже сами патриархи поэтому свободно на востоке кушают мясо, к полному соблазну русских людей, привыкших у себя на родине видеть всегда архиереев монахов, ведущих строго аскетический монашеский образ жизни. Здесь же наш анонимный рецензент и лица ему подобные найдут объяснение причин, почему на востоке архимандриты, епископы и митрополиты венчают браки, крестят детей и дозволяют себе многое другое, чего не делают наши епископы. Венчают эти лица браки не вопреки существующему правилу: ὁ γάμος δὲν εὐλογεῖται ὑπὸ μοναχούς как думает наш рецензент (стр. 143), правило это и на востоке сохраняется во всей силе,—но потому, что оно к ним не имеет никакого отношения, как к лицам не монашествующим.

Наш рецензент в доказательство своей мысли делает ссылку на Πατριαρχικοί πίνακες г. Гедеона, рекомендуя

нам прочесть целых 15 страниц. Мы оставляем в стороне странность указания нам на книгу, которая явилась на свет позже написания нами книги на целые почти три года, но по указанию нашего рецензента мы просмотрели названные страницы и пришли к тому заключению, что книга г. Гедеона не противоречит действительному положению вещей на православном востоке. Нашего рецензента приводит в недоумение выражение: μονάζοντες, довольно часто повторяемое об архиереях у г. Гедеона. Он нередко рассказывает об архиереях, что они до посвящения в епископы, а иногда, отказавшись от кафедры, удалялись на покой на св. Гору и там проводили монашеский образ жизни (μονάζοντες). Но это выражение не говорит нам о принятии этими лицами монашества, и лишь о том, что в образе жизни они походили на настоящих монахов. Так жили многие архиереи и патриархи в прежнее время, так живут на св. Горе наш бывший патриарх Иоаким III и другие архиереи. Многие из этих архиереев выезжали снова в мир и занимали во второй и даже в третий раз свои престолы. Что же касается определения 1846 г. патриарха Анфима и его синода, «возбраняющего архиерейство лицам, которые не были в совершенном девстве и безбрачии от юности» (стр. 147), на что указывает наш рецензент, то мы не только ничего не сказали противного сему определению в нашей книге, но и сейчас готовы подтвердить, что это правило на востоке практикуется во всей своей строгости. Безбрачными в клире состоят не только епископы, митрополиты, патриархи и архимандриты, но даже приходские городские священники (ἐφημέριοι) и даже диаконы.

Чтобы совершенно покончить с вопросом о монашестве восточных иерархов, мы скажем несколько слов о монашестве на востоке вообще, оставляя более подробные сведения о сем предмете до третьего выпуска нашей книги, где ему будет посвящен специальный трактат. Наш

рецензент, а равно и многие из наших читателей не менее будут изумлены, если мы скажем, что современный православный восток не имеет монашества в нашем смысле этого слова и считает за монахов лиц, которые, по нашему представлению, основанному на древе-церковной практике и на учении отцов церкви, на это звание не имеют никакого нрава.

У нас на Руси лица, приходящие в монастыри и желающие проводить жизнь в безбрачном состоянии, в подвигах и духовных упражнениях, обыкновенно подразделяются на три класса: послушников или рясофоров, манатейных монахов и велико-схимников. Каждый класс имеет соответствующее одеяние, соответствующее занятие в монастыре и келейное духовное упражнение, и для посвящения в каждый из этих трех классов в нашем Требнике имеется особый чин, без совершения которого переход из одного класса в другой невозможен и одеяние новоначальным монахам одежд, присвоенных манатейным монахам, строго возбраняется. В современном большом греческом Евхологие хотя и содержатся все три чина монашеского пострижения, но в действительности они не имеют никакого практического применения. На всем православном востоке не только в патриарших городах: в Константинополе, Дамаске, Александрии и Иерусалиме, но даже в обителях св. Афонской горы, Синая, св. Саввы освященного и др., где древне-церковный порядок жизни соблюдается во всей строгости, деления монахов на три категории или класса не существует. Монастыри востока знают только докимов (учеников) или рясофоров, и совершенных монахов или же велико-схимников наших, так называемых, манатейных монахов, какими у нас считаются и все иерархи, на востоке совершенно пет и такого названия там никто не слышит. Что же касается чинов пострижения в монашество, то на востоке ныне практикуется лишь «чин пострижения

в великую схиму», который совершается над рясофорами спустя три года после поступления их в монастырь, после прохождения ими монастырского искуса. Но и здесь нужно различать киновии (т. е. общежительные монастыри, управляемые полновластно игуменом) от идиоритмов (т. е. штатных монастырей, управляемых выборными старцами, ежегодно меняющимися, где каждый монах живет по своим личным склонностям). В киновиях пострижение в схиму обязательно, а в идиоритмах это предоставляется свободному произволению каждого. Киновиатский великосхимник делается диаконом, назначается на послушания в монастыре и вне монастыря, в свою очередь и рясофорный монах идиоритмов, отличающийся дарованием, образованием, нравственною жизнию и пребывающий продолжительное время в числе братства своего монастыря, свободно допускается к исполнению обязанностей грамматика или секретаря в обители и в киноте (χοινότις) на Карее, дидаскала в карейской монашеской школе, к управлению монастырем в качестве проэстоса и т. п. Нередко рясофорные монахи идиоритмов остаются в своем настоящем звании до конца своей жизни и не принимают пострига великой схимы, что в значительной степени облегчает им трудности монашеской жизни. Они в мясоястие разрешают на мясо, в среду и пятницу, когда в киновии возбраняется деревянное масло, на рыбу и масло, одеваются щеголеватее, и живут вообще свободнее, чем великосхимники.

Рясофоры на востоке значительно отличаются от рясофоров наших русских обителей. Рясофорами обыкновенно делаются на востоке просто без всяких религиозных церемоний. Лица, желающие жить в монастыре в этом звании, в киновиях делают метание игумену в его келии, а в идиоритмах—главному проэстосу в синодиконе, в присутствии прочих проэстосов. Рясофор на востоке получает право носить рясу, наметку на камилавке и даже ман-

тию, когда он, с благословения игумена, исполняет в монастыре за богослужением роль канонарха, екклисиярха или кандидата.

Изредка и в исключительных случаях прочитываются над рясофорами и положенные в Евхологие молитвы. Это делается в том, напр., случае, когда рясофор, по воле игумена, назначается на послушание вне монастыря и ранее его пострижения в великую схиму. Чтением этих молитв игумен желает как бы закрепить посылаемого рясофорного монаха за монастырем и установить более тесную связь его с своею метаниею или обителью.

После всего сказанного нами предоставляем нашему рецензенту дать нам ответ: к какой категории монахов он причислил бы современных восточных архиереев, т. е. к великосхимникам или к рясофорам? Мы уверены, что он не назовет их великосхимниками, чему противоречит вся современная богослужебная практика православного востока, а если он причислит их к рясофорам ¹), то тем самым он подтвердит наше положение, так изумившее его с первого раза, что «иерархи восточные монашества не принимают». Нашему рецензенту советуем над этим вопросом подумать серьезнее и, если у него есть возможность, то и изучить его всесторонне, на что этот вопрос имеет право рассчитывать со стороны русских ученых.

Не можем не отметить в конце нашей речи о восточном современном монашестве и того любопытного факта, что на востоке изредка могут быть случаи возведения на архиерейскую кафедру лиц монашествующих или, что тоже,

¹) Допуская возможность причислить кандидатов в архиерейство или воспитанников богословских школ к разряду рясофорных монахов, так как и они, при поступлении в школу, делают метание ректору, мы должны оговориться, что между рясофорами школы и монастырей есть разница. Рясофоры получают наметку, а кандидаты на епископство получают право носить ее лишь тогда, когда они будут возведены в сан архимандрита.

великосхимников. Такой пример мы знаем в лице митрополита Пилусийского Амфилохия, ныне пребывающего на покое в Иоанно-Богословском монастыре на Патмосе. Митрополит Амфилохий, постриженник обители св. Пантелеймона на Афоне, был некоторое время игуменом афонского кутлумутского монастыря и затем получил назначение на митрополичью кафедру. Подобные примеры, однако, не многочисленны.

В отделе о богослужебных книгах, которыми руководствуется нынешний пастырь на востоке, мы коснулись между прочим, и книги «ἐξομολογησάριον», которая служит пособием для пастыря духовника, при исполнении труднейшего своего долга—исповеди кающихся. «Нигде, говорим мы по поводу причин появления этой книги в практике, не требуется от пастыря столь обширных знаний человеческой природы, человеческого сердца, духовной опытности и богословско-канонических познаний, как при совершении таинства исповеди, для которого недостаточно иметь право исповедывать кающихся и читать над ними положенные в Требнике при исповеди молитвы. Поэтому-то вот современная греческая Церковь право исповеди усвояет не всем пастырям, а только известным определенным во всех отношениях опытным и обладающим обширными познаниями духовным лицам» (Современн. богослуж. на прав. востоке, стр. 82). Как по-видимому ни ясна наша мысль, как ни невинна она, но и здесь от своего неумолимого рецензента мы слышим новое восклицание, новое изумление. «Странным представляется, говорит наш анонимный рецензент, это суждение в виду действительной причины такой практики в греческой церкви. Автор как будто не знает или не хочет знать повода, послужившего к такому распоряжению (?). Да где пастыри, обладающие обширными познаниями? Видно, что эта часть (?) современной практики греческой церкви совсем незнакома автору» (стр. 146). Признаемся откро-

венно, мы решительно не понимаем, что странного находит рецензент в нашей вышеприведенной тираде, не знаем, чего он требует от нас, и в свою очередь удивляемся, на каком основании он полагает, что с «этою частью» (думаем, что наш рецензент разумеет восточную практику относительно чина покаяния) мы «совсем не знакомы Советуем рецензенту не забегать вперед в своих заключениях, а выждать появления третьего выпуска нашей книги, где и практике современного востока относительно чина покаяния будет отведено надлежащее место, чтобы по достоинству сделать оценку нашему труду. Спешим, однако, оговориться, что наш рецензент напрасно будет ожидать от нас разъяснений относительно причин появления на востоке особых духовников, так как это в нашу задачу не входит. Вообще же, мы будем вполне благодарны нашему рецензенту, если он, более знакомый е данным вопросом, сообщит нам печатно или письменно какие-нибудь важные и ценные в научном отношении разъяснения по вопросу относительно исповеди на востоке. Quid potui, feci, скажем мы словами латинской поговорки, potentes mеliora, faciant.

На основании всего нами сказанного беспристрастный читатель может теперь судить, какие «факты» противопоставлены анонимным рецензентом нашим якобы «личным мнениям», в защиту которых нам много не придется говорить.

Не хочется верить, чтобы в «церковно-археологическом исследовании» было место личным мнениям, личным симпатиям исследователя, который, по своему положению, обязан говорить согласно с фактами и на основании их, и свои мнения, симпатии и антипатии оставлять про себя. Но странное и невозможное для одних, естественным и вполне возможным кажется для других. Наш анонимный рецензент не только противопоставляет свои факты нашим

«личным мнениям» (стр. 147), но обвиняет нас в «сочувствии» (стр. 144) и даже «в увлечении» (стр. 146) обычаями восточной церкви. Конечно, мы в праве требовать от рецензента доказательств, но их он нам не дает, «Вникая в мысль автора, пишет аноним, читатель начинает думать, что практика, обычаи и обряды восточные поставляются в образец нашей русской церкви, которая по ним, как по масштабу, оценивает свои обычаи и обряды» (стр. 142). На эту тираду совершенно бездоказательного свойства мы можем сказать лишь то, что рецензент «плохо вник в мысль автора и «начал думать» о том, о чем никоим образом не следовало бы думать внимательному чтецу и притом хотя бы и «мало-мальски» знакомому с современною богослужебною практикою на востоке. Надобно быть слишком легкомысленным, чтобы позволить себе такое суждение о современном греческом Типиконе великой церкви, какое мы читаем в разбираемой рецензии. «Перемены, производимые в Типиконе востока, пишет рецензент, ни мало не улучшают практики церковной, а скорее умножают только разнообразие оной, что на самом деле и бывает и ведет. к тому, что совершенно забываются прежние празднества» (стр. 144). Наш рецензент разумеет и здесь празднество Покрова Пр. Богородице, никогда не праздновавшееся на востоке и в богослужебных книгах его не записанное. Ужели же возможно так пренебрежительно отзываться о работе нескольких патриархов, преемственно занимавших константинопольскую кафедру и всегда стремившихся довести благое дело своего предшественника до желанного конца?

Внимательный читатель едва ли может ставить нам в упрек то, что мы как будто отрицаем постепенное развитие нашего богослужения, постоянное его осложнение новыми службами (стр. 144), потому что на этот счет мы высказались весьма

определенно. «Богослужебную практику, говорим мы в своей книге, нельзя остановить в своем развитии, отлить в раз навсегда определенно выработанные формы, потому что практика находится в полной зависимости относительно своего развития и жизни самой церкви или общества людей, ее составляющих, потребностям, которого эта практика служит» (Современ. богосл. на прав. востоке, стр. 8; слич. стр. 6 и 9).

Знакомый хорошо с нашею современною богослужебною практикою и что-нибудь читавший по истории богослужения в нашей русской церкви едва ли осмелится утверждать, что «случай выноса плащаницы в великую пятницу, при празднике Благовещения, редкий и вполне регулируется указом св. Синода 1855 года» (стр. 164). Во первых, нельзя назвать «редким» случай в церковно-богослужебной практике, который повторяется почти через каждые десять лет. Во вторых, на этом «случае» мы остановились лишь потому, что он характерный и ясно доказывает ту нашу мысль, что обычаи современной практики востока «входят в нашу богослужебную практику, прочно заседают в ней и иногда производят некоторого рода разлад с обычаями и обрядами, содержащимися в наших современных богослужебных книгах, ставят в недоумение наших пастырей, особенно молодых, и вызывают к разрешению этих недоумений наших архипастырей» (Соврем. богослуж. стр. 6), но это не единственный пример влияния восточной практики на нашу. Мы можем указать «случаи», из года в год повторяющиеся, которые хотя и имеют место в практике, но в наши богослужебные книги не занесены, как, напр., вынос плащаницы на вечерни в великий пяток, выход священнослужителей из алтаря на средину храма для пения «непорочных» на утрени в великую субботу, чтение евангелия на разных языках за литургией на Пасху и др. (См. об этих «случаях» и подобных им наши статьи в Руков. для сельских пастырей за 1885 г. № 9. 10, 13 и след.). Вообще, как бы это

и ни было неприятно нашему рецензенту, историк и археолог не может отрицать связи восточного богослужения с нашим и не только в древнейшее время, но даже и в наши дни, хотя эта связь ныне и не чувствуется в такой силе, как это было раньше. В-третьих, не лишним считаем заметить нашему рецензенту, что указ 1855 года не только не регулирует ныне нашею практикою в случае, если Благовещение придется в великую пятницу, но он не имел этого значения даже в год своего издания. Об этом у нас имеется специальная статья в рецензии на книгу Мансветова: «Церковный устав, его образование и судьба в греческой и русской церкви», которая напечатана в Христ. чтен. 1888 г. в № 9—10, куда мы и отсылаем нашего рецензента.

В заключение всего нельзя не высказать в свою очередь недоумения, как это возможно на семи страницах наговорить столько странностей и наделать столько исторических и археологических промахов, а еще более нельзя не удивляться смелости, с какою выступил анонимный рецензент с своими недоумениями, обнаруживающими крайнюю скудость его исторических и литургических сведений, на страницах солидного академического журнала.

А. Дмитриевский.

Солунь (Македония)

1891 г. 9 Августа.

Из журнала «Труды Киев. дух. Академии» №9 за 1891 г.
Типография Г. Т. Корчак-Новицкого, Михайловская ул., д. № 4.

Страница сгенерирована за 0.29 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии