Завет Бога с Израилем есть обет взаимной верности; верность народа должна осуществляться в повиновении и освящении: верность Ягве — в исполнении Его обетовании, данных праотцам, народу и Давиду, царю его. Господство закона закрепило, усилило веру в завет Божий, и уже по одному этому оно не могло разрушить упование Израиля, надежду на конечное торжество правды и милости, конечное осуждение и упразднение зла — физического и нравственного. Полное освящение Духом, о котором пророчествует Иоиль, есть полное помазание, осуществление мессианического идеала, которое представлялось чаемым «концом» при господстве закона.

Закон не отнял у Израиля его пророков; их канонический авторитет непрерывно возрастал — они сами становились «законом» для книжников.[1] И если в учении синагоги закон Моисея выдвигался на первое место, если он стал нормою настоящего, то в слове пророков Израиль видел объяснение, толкование этого закона и продолжал видеть откровение будущего. Священные песнопения, вся псалтирь левитов проникнута мессианическими чаяниями не в отдельных частях только, но в целом.[2] Отречься от мысли, что дело Божие восторжествует, что придет спасение Израиля, что Бог будет судить все народы и осуществит Свое царство — значило бы отчаяться в самом Ягве. Ожидание близкого торжества народа Божия получает противо-

==302

вес в сознании великих религиозно-нравственных задач. Но и это только временно. Достаточно изменения политической атмосферы, чтобы в народе оживились все его земные надежды. Правда, после Аггея и Захарии представление о мессианическом царе как бы стушевывается вплоть до времен маккавейских, когда оно оживает вновь. Но noпервых, и этого нельзя утверждать безусловно,[3] а во-вторых, это еще не доказывало бы, что Израиль мог, хотя временно, отказаться от веры в грядущее царство Божие и наступление дня Господня. Напротив, крушение мечтаний, связанных с идеалом политической реставрации, должно было, как и прежде, послужить развитию и углублению религиозной стороны мессианизма: суд Божий представляется как всемирный суд над всеми народами и над отдельными людьми, и грядущее царство, имеющее прийти на смену звериным царствам язычников, сознается как истинно божественное и всемирное, которое утвердится «не силою, не воинством, а Духом».

Еврейская апокалиптика, известная нам из памятников позднейшего

происхождения, несомненно, основывается на более древних преданиях. Прежде всего она примыкает к пророкам, в особенности к пророчествам, еще не сбывшимся, о последних днях.[4] Былая слава Израиля прошла, величайшие испытания, возвещенные пророками, были пережиты, а чаемое спасение не наступало. Его ожидали непосредственно по возвращении из плена, и несбывшиеся надежды возбуждали ропот (Мал. 1, 2, 3, 14 сл.). Затем персидское владычество было разрушено греками, и 70 лет Иеремии растянулись до 70 седмин Даниила; но прошли и они, пронеслось гонение Антиоха Епифана, рухнуло греческое владычество — последнее, «четвертое царство», и наступила эпоха римлян — новая монархия, в которой нельзя было видеть «царство святых Всевышнего». Тогда стали искать четвертое царство Даниила в римской империи,[5] и дошедшие до нас апокрифические апокалипсисы задаются вопросами о том, почему медлит спасение. Как пламенны были надежды Израиля, как устойчивы были

==303

традиционные представления, связанные с храмом и Иерусалимом, показывает нам трагическая история нудеиского восстания и последних дней Иерусалима. Когда город был взят и храм еще держался, его защитники верили, что враг не пойдет далее двора язычников, что храм останется цел,[6] что Господь явится в решительную минуту. Но и тогда, когда храм был разрушен, надежды Израиля остались несокрушимы, как показывают позднеишио апокалипсисы Ездры и Баруха. Мало того, тут-то апокалиптика и получает особенное развитие.

Мы рассмотрим мессианические верования той переходной эпохи, которая непосредственно предшествовала христианству. В обычной характеристике религиозной жизни этого времени мы опять-таки должны относиться с большим недоверием к ходячим и нередко противоречивым формулам, как «индивидуализм», «партикуляризм», «универсализм», «трансцендентное понятие о Боге», «ритуализм», «фарисейство» и т. п. Нередко отдельные уродливые явления позднейшего талмудического иудейства обобщаются и обращаются в «характерные черты» более ранней эпохи. Внимательное изучение памятников показывает нам, однако, что в эпоху христианства религиозная жизнь Израиля, несмотря на дисциплину закона, не только текла широким руслом, но образовывала многочисленные разветвления, которые не укладываются в отвлеченные схемы. Она была и глубже и разнообразнее, чем думают иные критики; она свято хранила предание, но самое предание это еще не было замуровано стеною Талмуда. Она была чревата будущим, и в ней таились противоположности, которые выступили наружу в критическую эпоху первого века. Ошибочно думать, что Христос пришел в период упадка, и ошибочно рисовать в черных красках среду Его для вящего контраста. Суд, который Он принес «миру сему», не имел бы своего универсального, общечеловеческого значения, если бы Он имел дело с исключительными явлениями религиозного вырождения. Он пришел не во время падения, а во время жатвы и нашел зрелой ниву Израиля с ее пшеницей и с ее плевелами.

Вопрос о том, в какой мере были распространены мессианические чаяния в эпоху Христа и в эпоху, непосредственно предшествовавшую Ему, имеет чрезвычайную важность для понимания ранней истории христианства,

==304

и мы знаем, какие споры он возбудил. В первой половине нашего века были критики, учившие, что христианская «легенда» сложилась в значительной степени благодаря предвзятым верованиям относительно Мессии; во второй полопчне века другие критики признавали самое значительное влияние этих верований на самого Христа и на Его деятельность; а наконец, третьи умаляют до крайности значение мессианизма в дохристианскую эпоху, признавая его лишь исключительным явлением, и превращают самого Христа в моралиста, в учении которого мессианизм не имел существенного значения. Но наряду с крайними и односторонними суждениями научное исследование, которое велось столь энергично и такими превосходными силами, добывает постепенно и положительные результаты, позволяющие глубже заглянуть в первоначальную историю христианства и выяснить отношение Мессии Иисуса к верованиям и чаяниям Его среды.

Прежде всего обратимся к имеющемуся налицо материалу для изучения этих верований. Позднейшие книги, вошедшие в собрание Ветхого Завета, ввиду их частью дидактического, частью исторического содержания дают нам сравнительно мало данных. Мы находим в них, однако, прямое засвидетельствование надежд Израиля — веру в грядущий суд над язычниками, в избавление Израиля, в возвращение его из рассеяния, в славное восстановление Иерусалима и храма и даже в обращение язычников.[7] Этого мало: если Иезекииль предрекает воскресение дома Израиля, то у Даниила в связи с пришествием грядущего царства святых Всевышнего возвещается воскресение отдельных людей, праведных — в жизнь вечную и грешных — в «вечное поругание и посрамление» (12, 2); и начиная со II в. это верование в связи с целым рядом эсхатологических воззрений распространяется все более и более в широких кругах, не только среди книжников н фарисеев, но и в народе.

По мере того как мы подвигаемся к христианской эре, мы наблюдаем непрерывный рост апокалиптической (апокрифической) литературы, которая была одинаково распространена среди палестинских иудеев и среди иудеев «рас-

сеяния» и которая служит живым памятником мессианических верований. Сивиллинская литература, тянущаяся в течение нескольких веков (начиная от II в.) ; книга Еноха (древнейшая часть которой принадлежит 11 в.); Псалмы Соломона (эпоха Помпея); книга тайн Еноха (II в. по Р. X.);[8] Вознесение Моисея (вскоре по смерти Ирода В.); книга Юбилеев (I в. по Р.X.); апокалипсис Баруха и IV кн. Ездры (по разрушении Иерусалима); даже талмудическая литература, поскольку она основывается на древних преданиях,— дают нам обильный материал для изучения эсхатологии и мессианических верований иудейства дохристианской эпохи. Сам Филон, несмотря на спиритуалистическую, морализирующую тенденцию своей философии, разделяет эти верования, развитие которых сказывается в Александрии уже в переводе LXX,— в некоторых знаменательных отклонениях от еврейского текста. Величайший вес и значение имеют свидетельства Нового Завета, которые показывают нам, как напряженны были ожидания народа. Самые народные движения, самые восстания Израиля, приведшие к окончательному разрушению Иерусалима, имели мессианический характер и показывают, что народ ежечасно ожидал чудесного знамения Божия и пришествия Его царства. В пламени, пожиравшем храм, погибли тысячи иудеев, которые взошли на его кровлю по слову одного лжепророка, уверившего их, что в тот день Бог явит им «знамения спасения».[9]

[1] Schürer, II, 312 (3 Aufl. 1898) и Cornill, 305.

[2] Stade, Die messianischc Hoffnung im Psalter в Zscht f. Theol. u. Kirche 1892, 369-413.

[3] См., напр., Зах. 9—11 ((р. Cornill, 200 сл.). На историю мессианичсских чаяний после Захарии бросают свет и многие другие тексты ( «die secundäre und reproduzirende prophetische Schriftstellerса зa 250»). (11)

[4] Cp. Wellhausen, Skizzen und Vorarbeiten, VI (1899), 216 сл.

[5] Бог говорит Елдре (4 Ездр. 12, 11, 12): орел, которого ты видел восходящим из моря, есть царство, виденное в видении братом твоим Даниилом; но оно не было истолковано ему так, как Я ныне истолковываю тебе (quomodo egо nunc interpreter tibi).

[6] Wellhausen (l. с., 221 сл.) указывает отголосок этой веры в откр. 11, 1. 2.

[7] Суд над язычниками Иис. Сир. 35, 18—20; 36, 1 сл. Юдифь 16, 17; искупление Израиля Иис. Сир. 50, 24 и возвращение рассеянных сынов Израиля 33, 11 сл.; 2 Макк. 2, 18; книга Баруха 2, 27—35); 4, :36-7; 5, 5—9. Товит описывает грядущий Иерусалим 13, 16—18; 14, 7 и предсказывает обращение всех язычников 13, 11. 14, 6—7. Ср. Schürеr, 11, 506 сл. и Hühn, Die messianische Weissagungen (1899) 81—3.

[8] Благодаря любезности М. И. Соколова я имел под руками изданный им славянский текст, но пользовался также изданием Charles'a (1896): The hook of tlie Secrets of Enoch transl. from the Slavonic by Morfill. Произведение это несомненно еврейского происхождения и, написанное до разрушения храма (59, 2 Charles), весьма важно для изучения этики и эсхатологии позднейшего еврейства. Книгу Эноха (эфиоп.), а равно и апокалипсис Баруха и Вознесение Моисея я цитирую по изд. того жe Charles'a, а IV Ездры — по изд. James'a.

[9] Jos. Jos. de bello jud. VI. 5, 2 τούτοις αιτιος της απωλειας ψευδοπροφήτγς τις κατέστη και εκείνην κηρύξας τήν ημέπαν τοις ετι της πόλεως ως ο Θεος ετι το ιερον άναβηναι κελεύει δεξομενους τα σημεια της σωτηριας. (12)

Страница сгенерирована за 0.03 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com