Поиск авторов по алфавиту

Жаба С., Русские мыслители о России и человечестве. B. С. Соловьев

ВЛАДИМИР СЕРГЕЕВИЧ СОЛОВЬЕВ

(16. I. 1853 — 31. VII. 1900)

Владимир Соловьев — самый значительный из русских филосо­фов 19-го века. Влияние его выходит далеко за пределы философии. Человек загадочный, мало раскрывший свою душевную глубину (и то скорее в поэзии, чем в философских трудах), мистик и интеллек­туалист, человек непреодолимого обаяния и мучительной судьбы,

       Вл. Соловьев, по словам К. В. Мочульского, «подготовил бле­стящий русский ренессанс конца 19-го и начала 20-го века, был предтечей возрождения религиозного сознания и философской мысли, вдохновил своими идеями целое поколение богословов, мыс­лителей,... писателей и поэтов».

Вл. Соловьев — сын большого русского историка С. М. Соло­вьева. Он происходил из духовного рода. Его деятельность и была как бы осенена отблеском священства, в странном соединении с порой детской веселостью, порой почти свирепой ироничностью,

       безжалостной, прежде всего, к самому себе.

Через всю жизнь его проходит основная идея — Богочеловечества. Бердяев пишет: «Христианство не только вера в Бога, но и вера в человека. Существует соизмеримость между Богом и че­ловеком.

...В Иисусе Христе — Богочеловеке, в индивидуальной личности, дано совершенное соединение двух природ... Это должно произой­ти коллективно в человечестве, в человеческом обществе. С этим связана для Вл. Соловьева самая идея церкви...

На идее Богочеловечества лежит печать социальной и космиче­ской утопии, которой вдохновлялся Вл. Соловьев. Он хотел осу­ществления христианства в путях истории, в человеческом обще­стве, а не в индивидуальной только душе... Идея Богочеловече­ства означает преодоление самодостаточности человека в гуманиз­ме и, вместе с тем, утверждение активности человека, высшего его достоинства, божественного в человеке».

238

 

В молодости Вл. Соловьев разделял взгляды славянофилов, был очень близок и дружен с Достоевским. Он считал Россию и Сла­вянство «третьей силой», несущей миру «великий синтез», спасе­ние и возрождение.

Затем он резко изменил, в положительную сторону, свое отно­шение к католицизму, резко порвал с славянофилами и, призывая к соединению церквей, усмотрел вселенскую теократическую мис­сию России в единении русского Царя с римским Первосвященни­ком. К этому времени, к 80-м годам, относится дружба Вл. Соло­вьева с хорватским епископом Штросмайером, большим христианином и большим славянином, горячо любившим Россию. Через него Соловьев передал папе Льву XIII свою записку о соединении Церквей .

«От этого соединения, писал он Штросмайеру, зависят судьбы России, славянства и всего мира...».

Позднее, в 90-х годах, разочаровавшись в церковно-государственной теократии, Вл. Соловьев призывал христианскую общест­венность к борьбе, на путях социального христианства, за Царствие Божие. В' эти годы он сблизился с прогрессивными кругами, чуж­дыми религии, высоко ставя их «бессознательное» христианство.

Но к концу жизни он почувствовал, с потрясающей силой, при­ближение конца истории человечества, явления антихриста, бли­зость второго пришествия... (Три разговора: «Повесть об анти­христе»).

Вл. Соловьев ждал монгольского нашествия, как вступления в апокалиптические времена — и не верил больше в миссию России:

О Русь! забудь былую славу:

Орел двуглавый сокрушен,

И желтым детям на забаву

 Даны клочки твоих знамен.

 

Смирится в трепете и страхе

Кто мог завет любви забыть...

И третий Рим лежит во прахе,

А уж четвертому не быть.

 

С начала до конца, Вл. Соловьев вел исполненную блестящих и неотразимых ударов борьбу против всех видов обскурантизма.

Кажется пророческим и относящимся к нашим дням изображе­ние настроений и действий, характерных, в то время, для крайнего крыла реакционеров-националистов.

Не даром, в своих стихах, Вл. Соловьев обращал к России ис­полненный драматической значительности вопрос:

 

239

 

Каким ты хочешь быть Востоком:

Востоком Ксеркса иль Христа?

Полемика Вл. Соловьева против славянофилов не была беспри­страстной: после своего разрыва с ними, он мало отличал подлин­ных славянофилов от националистов, порой прикрывавшихся их именем.

Но в целом, его общественная деятельность была большим, бла­готворным делом, будь то борьба с «зоологическим» национализмом и религиозной нетерпимостью, или негодующее обличение смерт­ной казни, или убедительное обоснование христианского разреше­ния еврейского вопроса. Его призыв к молодому императору Алек­сандру III, о христианском подвиге помилования убийц его отца, лишил его возможности университетского преподавания и пуб­личных выступлений.

 

Высоко интересна и характерна его борьба с толстовским уче­нием о «непротивлении злу насилием».

Вл. Соловьев остался совершенно одиноким в своем отношении к католицизму, к «римскому апостольскому престолу», как когда-то одиноким остался Чаадаев. Но, как и Чаадаев, вопреки распро­страненному мнению, Вл. Соловьев не перешел в католичество. Он лишь сделал патетическую попытку подняться над обеими цер­квами. Как говорит Бердяев, «он хотел быть разом и католиком, и православным, хотел принадлежать ко вселенской церкви, в ко­торой была бы полнота, какой нет ни в католичестве, ни в право­славии... Это значит, что Вл.. Соловьев был сверхконфессиональ­ным, верил в возможность новой эпохи в истории христиан­ства... Он никогда не порывал с православием и перед смертью исповедывался и приобщался у православного священника». 

В. С. Соловьев.

ТРИ СИЛЫ:

От начала истории три коренные силы управляли человеческим развитием.

Сила бесчеловечного Бога.

Первая стремится подчинить человечество... одному верховному началу, в его исключительном единстве, стремится смешать и слить все многообразие частных форм, подавить самостоятельность лица, свободу личной жизни. Один господин и мертвая масса рабов — вот последнее осуществление этой силы.

240

 

Сила безбожного человечества.

Но вместе с этой силой действует другая, прямо противопо­ложная; она стремится разбить твердыню мертвого единства, дать везде свободу частным формам жизни, свободу лицу и его деятель­ности; под ее влиянием отдельные элементы человечества стано­вятся исходными точками жизни, действуют исключительно из себя и для себя, общее теряет значение реального существования бы­тия,... а наконец и совсем лишается всякого смысла. Всеобщий эго­изм и анархия,—вот крайнее выражение этой силы... (Т. I, стр. 214).

 

Восток и Запад.

Восток совершенно уничтожает человека в Боге и утверждает бесчеловечного Бога; наоборот, западная цивилизация стремится к исключительному утверждению безбожного человека.

(Т. I, стр. 222).

Третья сила.

Третья сила, долженствующая дать человеческому развитию его безусловное содержание, может быть только откровением высшего божественного мира... От народа-носителя третьей божественной силы требуется только свобода от всякой ограниченности и одно­сторонности, возвышение над узкими специальными интересами,... всецелая вера в положительную действительность высшего мира и покорное к нему отношение.

 

Миссия России и Славянства.

А эти свойства несомненно принадлежат племенному характеру Славянства и его главного представителя — народа Русского, ибо все остальные народы находятся под преобладающей властью той или другой из двух первых преобладающих сил... Только Славян­ство и в особенности Россия осталась свободною от этих двух низ­ших потенций и, следовательно, может быть историческим провод­ником третьей... Или это есть конец истории, — или неизбежное обнаружение третьей всецелой силы...    (Том I, стр. 224).

 

Достойны ли мы?

Внешний образ раба, в котором находится наш народ, жалкое положение России в экономическом и других отношениях не только не может служить возражением против ее призвания, но скорее подтверждает его. Ибо та высшая сила, которую русский народ должен провести в человечество, есть сила не от мира сего, и внешнее богатство и порядок относительно ее не имеют никакого значения.

241

 

О Богочедовеческом обществе.

Если истинное богочеловеческое общество, созданное по образу и подобию самого Богочеловека, должно представлять свободное согласование божественного и человеческого начала, то оно оче­видно обусловливается как действующей силой первого, так и со­действующей силой второго. Требуется, следовательно, чтобы об­щество, во 1-х, сохранило во всей чистоте и силе божественное начало (Христову истину) и, во 2-х, со всею полнотою развило на­чало человеческой самодеятельности.

Историческое разделение труда между Востоком и Западом.

Но по закону развития или роста тела Христова совместное ис­полнение этих двух требований, как высший идеал общества, не могло быть дано разом, а должно быть достигаемо, т. е. прежде совершенного объединения является разделение, которое при со­лидарности человечества и вытекающем из нее законе разделения труда выражается, как распадение христианского мира на две по­ловины, при чем Восток всеми силами своего духа привязывается к божественному и сохраняет его, вырабатывая в себе необходимое для этого консервативное и аскетическое настроение, а Запад употребляет всю свою энергию на развитие человеческого начала, что необходимо совершается в ущерб божественной истины... От­сюда видно, что оба эти исторические направления не только не исключают друг друга, но совершенно необходимы друг для друга и для полноты возраста Христова во всем человечестве...

(Речь «Три Силы». 1877 г. Том I, стр. 225).

Путь к освобождению Русской Церкви.

Собор Русской Церкви должен торжественно исповедать, что истина Христова и Церковь Его не нуждаются в принудительном единстве форм и насильственной охране, и что евангельская запо­ведь любви и милосердия прежде всего обязательны для церковной власти. Собор Русской Церкви, признав эту заповедь за высшее правило деятельности, должен ходатайствовать и перед светским правительством об отмене всех утеснительных законов и мер про­тив раскольников, сектантов и иноверцев.

Наконец, Собор Русской Церкви, признавши, что истинная вера не исключает разумного убеждения и не боится свободного иссле­дования, должен отказаться от церковной цензуры...

Отказавшись, таким образом, от внешней полицейской власти, Церковь приобретает внутренний нравственный авторитет, истин­ную власть над душами и думами. Не нуждаясь более в веществен

242

 

ной охране светского правительства, она освободится от его опеки и станет в подобающее ей достойное отношение к государству...

И пока иерархия Русской Церкви не отрешится от... чуждого духа и не вернется к силе и разуму православного христианства, до тех пор не возвратит она и своей свободы, и своего значения.

(«О духовной власти в России». 1881 г. Т. III, стр. 218-219).

Без свободной и открытой борьбы, истина не может постоять за себя, не может овладеть действительностью, не может обнару­жить своей жизненной силы и правды.

Если неподвижность нашей церкви не есть смерть, а усыпление, то нужна свобода, чтобы разбудить ее... Открытое испытание и оправдание истины в живой борьбе духовных сил и для этого пол­ная свобода всенародного мнения и слова — вот первая духов­ная потребность русского народа... Только свободное развитие мо­жет сохранить за религиозным преданием живую силу и примирить с ним умы, искренно ищущие правды.

...Наша беда — в той охранительной системе, которая всячески старается внутри самой России похоронить ее веру, угасить ее дух, заглушить ее слово.

(«Национальный вопрос в России». V.: «Что требуется от рус­ской партии». Том V, стр. 74-75).

 

Об убийстве Александра II.

Употреблять... насилие для осуществления правды, значит при­знать правду бессильной. Современная революция на деле пока­зывает, что она признает правду бессильною.

(«Содержание речи, произнесенной на Высших Женских Курсах в Петербурге», 13-го марта 1881 г. Том III, стр. 386).

Письмо Александру III: О необходимости помилования убийц его отца.

Ваше Императорское Величество, Всемилостивейший Государь,

До слуха Вашего Величества без сомнения дошли сведения о речи, сказанной мною 28-го марта... Поэтому, считаю своим долгом передать Вашему Величеству дело, как оно было.

Веруя, что только духовная сила Христовой истины может по­бедить силу зла и разрушения, проявляемую ныне в таких небыва­лых размерах;

Веруя также, что русский народ в целости живет и движется ду­хом Христовым;

Веруя, наконец, что Царь России есть представитель и вырази­

243

 

тель народного духа, носитель лучших сил народа,, я решился с публичной кафедры исповедывать эту веру.

Я сказал в конце своей речи, что настоящее тягостное время дает русскому Царю небывалую прежде возможность заявить силу христианского начала всепрощения и тем совершить величайший нравственный подвиг, который поднимет власть Его на недосяга­емую высоту, и на незыблемом основании утвердить Его державу. Милуя врагов своей власти, вопреки всем расчетам и соображе­ниям земной мудрости, Царь станет на высоту сверхчеловеческую и самым делом покажет, что в нем живет высшая духовная сила всего русского народа, потому что во всем этом народе не най­дется ни одного человека, который мог бы совершить больше этого подвига...

Вашего Императорского Величества

верноподданный

Владимир Соловьев.

(Апрель. 1881 г. «Письма», Том II, стр. 535).

Поворот к Риму.

Мне кажется, Вы смотрите только на папизм, а я смотрю преж­де всего на великий, святой и вечный Рим, основную и неотъемле­мую часть Вселенской Церкви. В этот Рим я верю, пред ним пре­клоняюсь, его люблю всем сердцем, и всеми силами своей души желаю его восстановления для единства и целости всемирной цер­кви, и будь я проклят, как отцеубийца, если когда-нибудь про­изнесу слово осуждения на святыню Рима.

(Письмо И. С. Аксакову, 1883 г.).

Соединение Церквей и Россия. Ее потециальные силы.

Не добро человеку быти едину: это слово Божие приложимо и к собирательному человеку — целому народу. Только в соедине­нии с тем, чего ей недостает, может Россия воспользоваться тем, что у нее есть, воспользоваться в полной мере, и для себя, и для всего мира. Тогда оправдается наша вера в Россию и в те положи­тельные начала, которыми она живет: в православную церковь, стоящую на предании и увенчанную идеалом аскетической свято­сти, в священную и самодержавную власть православного царя, в силу самодержавного народа, привязанного к земле, но не забыва­ющего о Боге, ищущего вышней правды более, чем житейских благ, не делающего себе кумира из себя самого, народа не демо­кратического, а теократического. Вот наши великие положительные силы, которые для своего творческого действия и проявления ждут недостающих им практических факторов.

244

 

Рим. Церковная самостоятельность.

Мы знаем, что в католичестве заключается один из существен­ных элементов христианской теократии, что в нем начало перво-священническое достигло крайней степени своего развития... Мы не можем отрицать того факта, что только католичество представ­ляет безусловную самостоятельность церковной власти перед го­сударством и обществом. У нас на Востоке единая вселенская цер­ковь всё более и более скрывается за многими национальными цер­квами...

Царь и Западный Первосвященник.

Для восстановления в себе независимой церковности наш цар­ский Восток должен иметь точку опоры вне себя, как некогда пра­вославие Востока находило себе твердую опору в западном перво­священнике. Но западный первосвященник в свою очередь нуж­дается в охране и заступлении восточного царя, в патриархальном благочестии русского народа. Воссоединение между православием и католичеством должно освободить и усилить церковь на Востоке, а на Западе восстановить христианскую государственность.

(«Еврейство и христианский вопрос». III: «Судьба еврейской и христианской теократии». «Россия, Польша и Израиль». 1884 г. Том IV, стр. 162-163).

Если... церковно-политические принципы Востока и Запада ос­вободить от исторических злоупотреблений,... то и окажется, что наш цезаре-папизм сводится к истинной и многозначительной идее христианского царя, как особой самостоятельной власти и особого служения в церкви, — и точно так же западный папо-царизм сво­дится к истинной и многозначительной идее верховного первосвя­щенника, который, пользуясь высшим духовным авторитетом во всем христианском мире, является с таким авторитетом и пред христианским государем, хотя и не имеет над ним никакой власти в государственных делах. Духовный авторитет первосвя­щенника и государственная власть христианского царя не могут противоречить друг другу, исключать друг друга...   (Т. V, стр. 62).

Православие и католичество.

Восточное православие и западное католичество по своим обра­зующим началам не исключают, а восполняют друг друга. Их враждебное противоположение не вытекает из их истинной сущ­ности, а есть лишь временный исторический факт.

Подвиг самоотречения русского теократического народа.

Тот подвиг национального самоотречения, который требуется от России для соединения церквей, необходим для самой России, что-

245

 

бы проявить и утвердить наши жизненные начала в их истинном смысле и значении. Ибо под русской народностью я разумею не этнографическую только единицу с ее натуральными особенно­стями и материальными интересами, а такой народ, который чув­ствует, что выше всех особенностей и интересов есть общее все­ленское дело Божие, — народ, готовый посвятить себя этому делу, теократический по призванию и обязанности.    (Т. V, стр. 67-68).

(«Национальный вопрос в России. IV: «Славянский вопрос». 1884 г.).

Миссия польского народа.

И так как государственная власть Востока принадлежит России в ее царе, а духовная власть Запада принадлежит римскому перво­священнику, то не являются ли естественными посредниками сое­динения наши поляки, подданные русского царя и духовные дети римского папы, поляки, — славяне и близкие русским по крови, а по духу и культуре примыкающие к романо-германскому Западу?

...Потеряв свою политическую самостоятельность, Польша еще не погибла: она живет своей национальной идеей, которая носит (хотя нередко в искаженном виде) особый теократический ха­рактер.

...Поляки не хотят, не могут слиться и исчезнуть в русском море; ибо они не только составляют особую национальную силу, но и представляют особую духовную идею — идею католичества...

...Наступит день, и исцеленная от долгого безумия Польша ста­нет живым мостом между святыней Востока и Запада. Могущест­венный царь протянет руку помощи гонимому первосвященнику.

Обращение Израиля.

Тогда прославится вера Христова, тогда обратится народ израиль­ский. Обратится потому, что въявь увидит и познает царство Мес­сии в силе и деле. И не будет тогда Израиль лишним среди Египта и Ассура, среди Польши и России.

(«Еврейство и христианский вопрос». Том IV, стр. 163-165).

Иудейство иудеев и нехристианство христиан.

Взаимные отношения иудейства и христианства в течение мно­гих веков их совместной жизни представляют одно замечательное обстоятельство. Иудеи всегда и везде смотрели на христианство и поступали относительно его согласно предписаниям своей религии, по своей вере и своему закону. Иудеи всегда относились к нам по иудейски; мы же, христиане, напротив, доселе не научились отно­ситься к иудейству по христиански. Они никогда не нарушали от­

246

 

носительно нас своего религиозного закона, мы же постоянно на­рушали и нарушаем относительно их заповеди христианской ре­лигии.

(«Еврейство и христианский вопрос». Том IV, стр. 120).

Христианское разрешение еврейского вопроса.

Беда для нас не в излишнем действии талмуда, а в недостаточном действии Евангелия. От нас самих, а не от евреев, зависит желан­ное разрешение еврейского вопроса. Заставить евреев отказаться от законов талмуда мы не можем, но применить к самому еврейству евангельские заповеди всегда в нашей власти. Одно из двух: или евреи не враги нам, тогда и еврейского вопроса вовсе не сущест­вует, или же они наши враги, и в таком случае относиться к ним в духе любви и мира — вот единственное разрешение еврейского вопроса.

(«Талмуд и новейшая полемическая литература о нем». 1886 г. Том VI, стр. 29).

Христианская политика.

Как нравственность христианская имеет в виду осуществление царствия Божия внутри отдельного человека, так христианская по­литика должна подготовлять пришествие царствия Божия для всего человечества, как целого, состоящего из больших частей — наро­дов, племен и государств.    (Том V, стр. 5).

Патриотизм и кровь Христова.

Ставить выше всего исключительный интерес и значение своего народа требуют от нас во имя патриотизма. От такого патриотизма избавила нас кровь Христова, пролитая иудейскими патриотами во имя своего национального интереса. «Аще оставим Его тако, вси уверуют в Него: и приидут Римляне, и возьмут место и язык наш... уне есть нам, да един человек умрет за люди, а не весь язык по­гибнет». Умерщвленный патриотизмом одного народа Христос вос­крес для всех народов и заповедал ученикам Своим: «Шедше научити вся языки».

Национальность и национализм.

Что же? или христианство упраздняет национальность? Нет, но сохраняет ее. Упраздняется не национальность, а национализм.

Народность или национальность есть положительная сила, и каж­дый народ по особому характеру своему назначен для особого слу­жения...    (Том V, стр. 10).

(«Национальный вопрос в России». Выпуск 1-й: «Нравствен­ность и политика. Исторические обязанности России». 1883 г.).

247

 

Церковь, народы и богочеловечество.

С образованием определенных народностей в христианском мире сама церковь (с человеческой своей стороны) является не только, как собрание верующих лиц, но и как братский союз в преобра­женном человечестве. Только собирая в себе целые народы, хри­стианство может достигнуть полноты своего социального и универ­сального значения.

Христианская идея есть совершенное богочеловечество, т. е. внутренняя и внешняя связь, духовное и материальное соединение всего конечно-человеческого и природного — с бесконечным и без­условным, с полнотой Божества чрез Христа в Церкви...

(«Нац. вопрос в России». «О народности и народных делах России». 1884 г. Том V, стр. 24-25).

Призыв к русскому народу.

Национальный вопрос в России есть вопрос не о существовании, а о достойном существовании.

Человек существует достойно, когда подчиняет свою жизнь и свои дела нравственному закону и направляет их к безусловным нравственным целям. Ложный и вредный предрассудок мешает при­лагать к жизни народов высшие требования личной жизни. Но по истине нравственный закон для всех и во всем...

...Если- христианский народ может поддаться духу националь­ного эгоизма, то тот же народ может сам начать обратный про­цесс интеграции или исцеления разделенного человечества. И по своему историческому положению, и по национальному характеру и миросозерцанию, Россия должна бы сделать почин в этой новой положительной реформации. Исполнит ли она свою нравственную обязанность — мы предсказать не можем. Мы не признаем пред­определения ни в личной, ни в народной жизни. Судьба людей и наций, пока они живы, в их доброй воле. Одно только мы знаем наверное: если Россия не исполнит своего нравственного долга, если она не отречется от национального эгоизма, если она не от­кажется от права силы и не поверит в силу права, если она не возжелает искренно и крепко духовной свободы и истины — она никогда не может иметь прочного успеха ни в каких делах своих, ни внешних, ни внутренних.

«Призываю ныне во свидетели небо и землю: жизнь и смерть' положил я ныне пред лицом вашим — благословение и проклятие. Избери жизнь, да живешь ты и  семя твое».  (Второзаконие, XXX. 19).

(Предисловие ко 2-му изданию «Нац. вопроса в России». 1888 г. Том V, стр. I).

248

 

Сущность русской истории — в национальном самоотречении.

Реформа Петра Великаго была в высшей степени оригинальна именно... смелым отречением от народной исключительности, … этим благородным решением пойти в чужую школу, отказаться от народного самолюбия ради народного блага, порвать с прошедшим народа ради народной будущности.

Не национальное самолюбие, а национальное самоотвержение в призвании варягов создало русское государство; не национальное самолюбие, а национальное самоотречение в реформе Петра Великого дало этому государству образовательные средства, необходимые для совершения его всемирно-исторической задачи. И не ужели, приступая к этой задаче, мы должны изменить этому плодотворному пути самоотречения и стать на явно негодную, явно бесплодную почву самолюбия и самомнения?

 

Следует продолжать.

Мы верим, что Россия имеет в мире религиозную задачу. В этом ее настоящее дело, к которому она подготовлялась и развитием своей государственности, и развитием своего сознания, и если для этих подготовительных мирских дел нужен был нравственный под виг национального самоотвержения, тем более он нужен для нашего окончательного духовного дела...

(«Нац. вопрос в России». Выпуск 1-й. II. «О народности и народных делах России». 1884 г. Том V, стр. 30-31). 

О славянофильстве.

История славянофильства есть лишь постепенное обличение тог внутренней двойственности непримиренных и непримиримых мо­тивов, которая с самого начала легла в основу этого искусствен­ного движения...

С одной стороны, борьба против действительных зол русской жизни — во имя европейских идей, а с другой стороны, — не менее воодушевленная борьба против европейских сюртуков и фраков — во имя азиатского кафтана.

...Я нисколько не сомневаюсь в искренней личной религиозности того или другого поборника «русских начал»; для меня ясно только, что в системе славянофильских воззрений нет законного места для религии, как таковой и что если она туда попала, то лишь по недо­разумению и, так сказать, с чужим паспортом... Для славянофиль­ства православие есть аттрибут русской народности; оно есть ис­тинная религия, в конце концов, лишь потому, что его исповедует русский народ... (Том V, стр. 162-167).

249

 

...Поклонение народной добродетели, поклонение народной си­ле, поклонение народной дикости — вот три нисходящие ступени нашей псевдо-патриотической мысли...    (Том V, стр. 219).

(«Нац. вопрос в России». Выпуск 2-й. II: «Славянофильство и его вырождение». 1889 г.).

 

Истинное христианское понятие прогресса.

Только христианская (или, что то же — мессианская) идея цар­ствия Божия, последовательно открывающаяся в истории челове­чества, дает смысл истории и определяет истинное понятие про­гресса. Христианство дает человечеству не только идеал абсолют­ного совершенства, но и путь к достижению этого идеала, следо­вательно оно по существу прогрессивно.

 

Псевдо-христианская реакция.

Поэтому всякое воззрение, которое отрицает в христианстве этот прогрессивный элемент, есть подделка, скрывающая под хри­стианским именем языческую реакцию. Цель же ее, — конечно, не всегда ясно сознаваемая, — отвлечь людей от дела Божия и утвер­дить их в дурной бесконечности, которую пришел упразднить Хри­стос, победивший мир. Между тем, мнимые христиане пытаются, хотя и тщетно, вырвать у Христа Его победу, всячески поддержи­вая те мирские порядки и учреждения, которые ничего общего с царствием Божием не имеют...

 

Наш критерий.

Если мы заботимся о деле Царствия Божия, то мы должны при­нимать то, что этому делу достойно служит, и отвергать то, что ему противно, руководясь при этом не мертвым критерием каких-нибудь отвлеченных измов, а (по апостолу Павлу) живым кри­терием ума Христова, — если его в себе имеем; если же не имеем, то лучше нам и не называться христианами.

 

Перерождение и преобразование.

По праву носящие это имя должны заботиться не о сохранении во что бы то ни стало данных социальных групп и форм в мирском человечестве, а напротив — об их перерождении и преобразовании в христианском духе (насколько они к этому способны), — и об истинном введении их в сферу царствия Божия.

(Том VI, стр. 305-306).

250

 

Царствие Божие.

....Для имеющих ум Христов, всё... совмещается в одном про­стом и всеобъемлющем определении, по которому царствие Божие есть полная реализация божественного в природно-человеческом чрез Богочеловека-Христа, или, другими словами, — полнота есте­ственной человеческой жизни, соединяемой чрез Христа с полно­тою Божества.    (Том VI, стр. 301).

(«О подделках». 1891 г.).

 

Не христиане по имени — служат делу Христову.

Откуда... весь социально-нравственный и умственный прогресс последних веков?

Большинство людей, производящих и производивших этот про­гресс не признают себя христианами. Но если христиане по имени изменяли делу Христову и чуть не погубили его, еслиб оно могло погибнуть, то отчего же не христиане по имени, словами отрека­ющиеся о Христе, не могут послужить делу Христову? В Еванге­лии мы читаем о двух сынах; один сказал: пойду — и не пошел, другой сказал: не пойду — и пошел. Который из двух, спрашивает Христос, сотворил волю Отца?...

 

Сделайте лучше.

...Порицать и мешать другим легко. Попробуйте сами сделать лучше, создать христианство живое, социальное, вселенское. Если мы не по имени только, а на деле христиане, то от нас зависит, чтобы воскрес Христос в Своем человечестве.

(«Об упадке средневекового миросозерцания». 1891 г. Том VI, стр. 357-358).

 

Идеал русского народа.

Нельзя поклоняться христианской истине и при этом мириться с антихристианской действительностью... истинный христианский идеал русского народа есть, вместе с тем, широкая практическая задача, обнимающая все общественные отношения, внутренние и внешние...

Русский народ не пойдет за теми людьми, которые называют его святым только для того, чтобы помешать ему быть справедли­вым,

(«Русский национальный идеал». 1891 г. Т. V, стр. 386-387).

 

Христианство и свобода.

По самой идее христианства, как религии бого-человеческой,

251

 

христианское царство должно состоять из свободных человеческих лиц, как и во главе его должно стоять такое лицо.

 

Материализм и самоотверженность. Христианство и насилие.

Недостатком сознательности в русском обществе объясняются... особые странности в нашей новейшей истории. С одной стороны, люди, требовавшие нравственного перерождения и самоотвержен­ных подвигов на благо народное, связывали эти требования с та­кими учениями, которыми упраздняется самое понятие нравствен­ности: «Ничто не существует, кроме вещества и силы, человек есть только разновидность обезьяны, а потому мы должны думать только о благе народа и полагать душу свою за меньших братьев». С другой стороны, люди, исповедывавшие и даже с особым усер­дием христианские начала, вместе с тем проповедывали самую ди­кую антихристианскую политику насилия и истребления. Первое противоречие принадлежит прошедшему. Второе, более глубокое и пагубное, еще тяготеет над нами...

(«Византизм и Россия». 1896 г. Том V, стр. 529).


 

ПСИХОПАТОЛОГИЯ КРАЙНИХ ПРАВЫХ КРУГОВ

Представим себе человека от природы здорового и сильного, спо­собного и незлого, — а именно таким и считают все, весьма спра­ведливо, русский народ. Мы узнаем, что этот человек или народ находится в крайне печальном состоянии. Если мы хотим ему по­мочь, то, конечно, прежде всего постараемся узнать, в чем дело...

 

Мания величия и мания преследования.

И вот мы узнаем, что он в лице значительной части своей ин­теллигенции, хотя и не может считаться формально умалишенным, однако, одержим ложными идеями, граничащими с манией вели­чия и манией вражды к нему всех и каждого. Равнодушный к своей действительной пользе и к действительному вреду, он воображает несуществующие опасности и основывает на них самые нелепые предположения. Ему кажется что все соседи его обижают, недо­статочно преклоняются перед его величием и всячески против него злоумышляют.

 

Недоверие ко своим.

Всякого из своих домашних он обвиняет в стремлении ему по­вредить, отделиться от него и перейти к врагам, — а врагами сво­ими он считает всех соседей...

252

 

Усиленные вооружения.

Воображая, что соседи хотят подкопать его дом и даже напасть на него вооруженною рукою, он предлагает тратить огромные день­ги на покупку пистолетов и ружей, на железные заборы и затворы.

Внутренние преследования.

Остающееся от этих забот время он считает своим долгом снова употреблять — на борьбу со своими же домашними.

Как помочь?

Узнав всё это и желая спасти несчастного, мы не станем, конечно, ни снабжать его деньгами, ни лечить от лихорадки или чего-нибудь другого. Мы постараемся убедить его, что мысли его ложны и не­справедливы. Если он не убедится и останется при своей мании, то ни деньги, ни лекарство не помогут. Если же убедится и образу­мится, откажется от нелепых идей и обидных действий, то, будучи человеком умным, способным и крепким, легко найдет в самом себе средство восстановить свое здоровье и поправить свои дела.

Спасение — внутренней правдой.

...И целые народы, погибающие от ложных идей и неправильной жизни, одною... экономией без внутренней правды спасены быть не могут.

(«Мнимые и действительные меры к подъему народного благо­состояния». 1892 г. Том V, стр. 430-431).

О НЕПРОТИВЛЕНИИ ЗЛУ СИЛОЙ

Дух Христов чужд буквализма.

Слова Христа: «Кто поднимет меч» и т. д.... Слова о любви к врагам, о несопротивлении злому... Эти слова из­вестны всем, но, по-видимому, не все помнят правило для пони­мания этих и всяких других евангельских слов, правило данное, однако, тем же Христом: «Слова Мои суть дух и жизнь». А из этого правила ясно, что повторять букву того или другого текста еще не значит выражать его истинный смысл. Если же проникнуться этим смыслом, то понятна станет и следующая истина, которая, казалась бы, ясна, как Божий день.

Христианская война и нехристианское непротивление.

Говоря эту истину, я сердил и теперь сержу и еще буду сер­дить многих, но еще ни от кого не слыхал, да наверно и никогда не услышу какого-нибудь ее опровержения. Вот она: можно до­пускать употребление человеком оружия для войны и все, что с

253

 

этим связано, нисколько при этом не изменяя духу Христову, а, напротив, воодушевляясь им, — и точно так же можно на словах и на деле безусловно отрицать всякое вооруженное или вообще принудительное действие и в самом этом отрицании бессознатель­но или даже сознательно изменять духу Христову и отчуждаться от него. Люди, верные этому духу, руководятся в своих действиях не каким-нибудь внешним, хотя бы по букве и Евангельским пред­писанием, а внутреннею оценкою, по совести, данного жизненного положения. Вот почему св. Алексий митрополит ездил в Орду умилостивлять татар и русским князьям внушал покоряться хану, как законному государю, а через несколько десятилетий св. Сергий Радонежский благословил Дмитрия Московского на открытое во­оруженное восстание против той же Орды... И при такой внешней противоположности и св. Алексий, и св. Сергий действовали одина­ково в том же духе Христовом на добро людей. Поступок св. Сер­гия был в очевидном противоречии с буквою некоторых евангель­ских текстов и в очевидном согласии с духом Христовом, а тот, кто в 1380 году из-за этих текстов посоветовал бы Дмитрию Донскому бросить оружие и отдать Россию на разгром Мамаевой орде, по­казал бы себя не христианином, а бессердечным книжником-буква­листом.

Черта между подвигом и неправдой.

Где проходит черта, которая отделяет принуждение, как нрав­ственную обязанность и как подвиг самопожертвования за других — от насилия, как обиды, как неправды, как злодейства?...

Воин и палач.

Спрашивается, чем отличается храбрый воин от палача? И тот и другой убивают; и тот и другой убивают не по личному про­изволу, а по общественному полномочию; и тот и другой имеют в виду защищать общество от его врагов. Откуда же эта противопо­ложность отношения к ним, откуда этот непреложный голос сове­сти, оправдывающий воина и осуждающий палача, — оправдыва­ющий и осуждающий непосредственно и безусловно, в живом ду­шевном чувстве?... Воин и палач, производя одинаковые факты, совершают различные до противоположности дела.

Честное и бесчестное. Уважение к человеку.

...Цель войны — безопасность... Неприятеля, положившего ору­жие, не убивают... Палач убивает обезоруженного, т. е. перестав­шего быть опасным. Здесь прямая цель не безопасность, а убий­ство...

254

 

Вот ясная и непреложная грань между дозволенным и недозволенным насилием, между честным насилием воина и бесчестным насилием палача. Есть нравственное начало, корень всех человеческих прав и отношений — закон правды: уважай в себе и во всяком другом лице человеческое достоинство и ни из какого человеческого существа никогда не делай страдательного орудия внешней ему цели.

Этот закон не нарушается воином, тогда как его заведомое н рушение составляет всю задачу палача. Вот черта между ними истинная причина различного к ним отношения. Этой черты не с трут никакие софизмы.

 

Градации: убийца, палач, духовный палач.

...Обыкновенный палач хуже простого убийцы, а палач духовный несоизмеримо хуже обыкновенного палача. Градация здесь ясна. Убийца, нарушая право человека на физическую жизнь, не возводит этого своего беззакония и злодейства в принцип, не узаконяет его; палач совершает свое физическое убийство, как дело законное, принципиальное, а палач религиозный таким же образм узаконяет свое духовное убийство, свое посягательство на самое начало жизни внутренней и так как сам человек, конечно, есть для нас дух, а не тело, то религиозный палач, этот духовный убийца, убивающий самого человека, есть по преимуществу человеко-убийца, — прямое воплощение того, кто назван так в слове Божием.

(«Пасхальные письма». XVII—XX. «Немезида». 1897 г. Том VII стр. 127-133).

 

Сомнение в третьей силе.

На Западе всё более и более забывают о Боге, как в Византии забывали о человеке, забывали на деле о той сущности христианства, которую так ревностно защищали на словах, о том, что в Христе совершенный Бог нераздельно и существенно соединено с совершенным человеком, с которым, следовательно, может и должно быть связано все человеческое и в нашей жизни — и личной, и собирательной...

Но кто же устоит при этом падении обеих исторических сил? Кто упразднит обе односторонности живым осуществлением полной истины? Есть ли такая мировая сила, которая могла бы истинным соединением соединить в исторической жизни божеское начало с человеческим, благочестие о образованностью, религию гуманизмом, истины Востока с истиною Запада и во имя этой полной

255

 

истины сказать расслабленному греко-славянскому миру: «встань и ходи!».

(«Пасхальные письма». XIV. «Восточный вопрос». Неделя о расслабленном. 1897 г. Том VIII, стр. 114-115).

 

Разочарование в царствии Божием на земле. Близость конца мира.

Кто в самом деле уразумел, что старого нет больше и не помянется, что прежняя история взаправду кончилась, хотя и продол­жается в силу косности какая-то игра марионеток на исторической сцене?... Ходячие теории прогресса — в смысле возрастания все­общего благополучия при условиях теперешней земной жизни... Со стороны идеала это есть пошлость, или надоедливая сказка про белого быка; а со стороны предполагаемых исторических фак­торов — это бессмыслица, прямая невозможность. Говорите уста­лому, разочарованному и разбитому параличей старику, что ему еще предстоит бесконечный прогресс его теперешней жизни и зем­ного благополучия...

Историческая драма сыграна, и остался еще один эпилог, кото­рый, впрочем, как у Ибсена, может сам растянуться на пять актов. Но содержание их в существе дела заранее известно.

(«По поводу последних известий». Том VIII, стр. 585-586).

 

156


Страница сгенерирована за 0.01 секунд !
Map Яндекс цитирования Яндекс.Метрика

Правообладателям
Контактный e-mail: odinblag@gmail.com

© Гребневский храм Одинцовского благочиния Московской епархии Русской Православной Церкви. Копирование материалов сайта возможно только с нашего разрешения.